Текст книги "Идол (СИ)"
Автор книги: Наталья Шагаева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
ГЛАВА 8
Алиса
Долгое время я ходила в музыкальную школу и неплохо играла на фортепьяно. В раннем детстве я ненавидела этот инструмент и преподавателя, которая лупила меня по рукам за неправильно наигранные ноты. Но с возрастом и сменой преподавателя мне стало нравиться. Живой звук инструмента под пальцами приводил в восторг и вызывал ощущение полета. Я любила играть Шопена. Всем он казался нудным и сложным, а я любила его ноктюрны, они вводили меня в какой-то транс и помогали расслабиться. В моем воображении музыка оживала и рисовала разные ассоциации: рассветы, закаты, голубое небо, лёгкий ветер или ураганы…
Я вернулась из клиники неделю назад и до сих пор не понимаю, зачем существую. Надо что-то делать, хотя бы простые движения: ходить, говорить, есть, пить, принимать душ… но я не вижу в этом смысла. Знакомая мамы выписала мне больничный на две недели. По словам мамы – «чтобы прийти в себя». А я стану прежней? Нет. Теперь я вообще не понимаю, какая я настоящая. Говорят, проще найти виновного, иногда даже необходимо кого-то обвинить в своих бедах – так легче. Но в моей ситуации никто не виноват, кроме меня самой.
Я сама нарисовала образ Идола и влюбилась в него. Я сама напросилась на встречу и близость. Я не приняла таблетку. Я позволила убить ребенка. Мама не причем, я всегда могла сказать «нет». Богдан тоже не виноват, для него я никто. Поэтому приговор в этом деле вынесен мне. Пришел час расплаты и выбор наказания. Я хочу смертную казнь. Мое преступление не такое тяжкое, возможно, у него есть смягчающие обстоятельства, но я не вижу больше смысла существования. Моей душе хочется вечного полета. Я хочу в другой мир с другими жизненными ценностями, где нет горя, предательства, боли и цинизма. Я хочу вечный покой.
Сажусь за старое расстроенное пианино в своей комнате. Открываю крышку и ударяю по клавишам, создавая режущий звук. Я не знаю, что сподвигло меня начать играть. Наверное, я устала плакать. Не могу больше выносить давящей на меня тишины. Но, скорее всего, разрывающая душу звенящая пустота и бессодержательность, сидевшая во мне последнюю неделю, которую чем-то надо заполнить. Пальцы пробегаются по клавишам и сами собой начинают играть один из грустных ноктюрнов. Закрываю глаза и вижу пред собой ливень, льющийся стеной из серых туч. Шквалистый ветер гнет деревья к полу, люди прячутся по домам, спасаясь от непогоды. Только маленькая девочка с растрёпанными волосами медленно бредет по дорожке, волоча за собой грязного плюшевого медведя. Музыка из-под моих пальцев становится громче и жестче. Девочка кажется мне знакомой, как будто я ее видела раньше. Она была частью меня, а теперь уходит в неизвестность, в небытие под проливным дождем и шквалистым ветром. Сердце разрывается – я никак не могу вернуть ее назад. Потому что этой девочки не существует. Теперь она живёт только в моей голове.
Со всей силы, напрягая пальцы, начинаю хаотично бить по клавишам, издавая ужасные режущие слух звуки. Бью, бью, отбивая пальцы и ладони, пытаясь выгнать эту девочку из своей головы. Зажмуриваюсь, мотаю головой, но в моем больном воображении девочка оборачивается и смотрит на меня невероятно серыми глазами. Глазами Богдана! Глазами того, кого я хочу забыть! Но это сильнее меня… По щекам опять катится теплая влага, капает на клавиши. Это уже не слезы, это остатки души, которая выходит из меня, оставляя вакуум.
– Алиса! Что ты творишь?! – мать забегает в комнату и отрывает мои ладони от клавиш, захлопывает крышку пианино.
Я сломалась. Впадаю в оцепенение. Мать что-то говорит, говорит, обнимает меня и плачет вместе со мной, но я ее не слышу, в моей голове нарастает гул. А потом меня кидает в неконтролируемую агрессию. Я ненавижу мать, ненавижу Богдана и весь мир. Но еще больше я ненавижу себя… А потом слышу треск… жуткий звук надлома. Так умирают надежды и иллюзии. Душа умирает, а тело остается жить в вечной звенящей пустоте.
Резко встаю, отталкивая мать. Нет, я ни в чем ее не виню и даже не упрекаю за то, что по ее настоянию меня обманули в клинике и подсунули таблетки. Я никого не сужу. Просто для меня больше ничего и никого не существует. Потеряны все ценности. Иду в ванную, умываюсь, не смотря на себя в зеркало – мне все равно как я выгляжу. Собираю растрепанные волосы в хвост, натягиваю толстовку и джинсы и иду в прихожую.
– Ты куда? – растерянно спрашивает мать.
– Прогуляюсь, – спокойно отвечаю и накидываю куртку.
– Подожди, я с тобой!
– Не надо, я ненадолго. Душно дома, хочу на свежий воздух.
– Тогда в магазин сходи, купи себе, чего хочешь, – мать торопливо вынимает из сумки крупную купюру и всовывает мне в руки.
Прячу деньги в карман. Потому что они мне пригодятся. Хватаю свою сумку и выхожу из дома.
На улице кружит красивый снег. Огромные хлопья попадают на ресницы, застилая глаза. Дышу полной грудью, но кажется, что вдыхаю серную кислоту. Горло жжет и болит, словно у меня ангина. Хочется пить и спать, но домой неохота. Присутствие и причитания матери давят на меня. Прохожу в уютную кофейню, заказываю большой стакан капучино и отворачиваюсь к окну, рассматривая красиво танцующие снежинки. Мне приносят напиток, и я грею замерзшие ладони о стакан. Не знаю, сколько так сижу в полной прострации, завороженная снегом и мелькающими людьми за окном. Раньше я жила мечтами о будущем, постоянно что-то планировала, выстраивала в голове завтрашний день, о чем-то фантазировала. А сейчас во мне пустота, ни одной мысли. Разве так бывает?
Напротив кафе ювелирный брендовый магазин. Улавливаю знакомую спортивную машину и всматриваюсь в нее. Из машины выходит мой Идол. Как всегда, статный, сильный, красивый, в одном свитере, несмотря на снег. Белые снежинки падают на его голову, и он смахивает их, рукой проводя по коротким волосам. Следом за ним из машины выходит его девушка. Красивая, высокая Юлиана. Она откидывает шикарные волосы назад, поправляет белую шубку и подходит к Богдану. Он обхватывает ее за талию и заводит в ювелирный.
А я закрываю глаза и чувствую, как ноет в том месте, где была душа. Они есть. Они счастливы и живут полной жизнью. А меня нет. И никто не виноват… Смотрю на двери ювелирного магазина, и в глазах резко темнеет, сердце замирает, мне хочется громко кричать, но я открываю и закрываю рот, хватая ртом недостающий воздух. Мне хочется уйти от реальности и забыться. Впасть в небытие, чтобы больше ничего не чувствовать. Соскакиваю с места, задеваю стаканчик и разливаю остатки кофе на стол. Выбегаю из кафетерия и бегу в сторону дома из-за всех сил. Задыхаюсь, но не останавливаюсь.
Забегаю домой. Мама в ванной. Льется вода, и она не слышит меня. Хорошо. Иду в ее комнату, вынимаю из прикроватной тумбы баночку с ее снотворным и прячу в кармане. Прохожу в кухню, открываю холодильник и достаю бутылку водки. Мама не пьет крепкий алкоголь, но всегда держит дома водку на всякий случай, чтобы что-то продезинфицировать или сделать лекарственную настойку.
– Алиса, это ты?! – кричит из ванны мать.
– Да, – спокойно отвечаю и иду в свою комнату.
Снимаю с себя всю одежду, надеваю любимую футболку и сажусь на кровать, открываю баночку и высыпаю себе на ладонь несколько таблеток…
– Алиса, ты обедать будешь?! – кричит мама. Слышу ее шаги по коридору и сжимаю таблетки в ладони, прячу водку и баночку под подушку. Мама заглядывает в комнату.
– Я пасту твою любимую сделала.
– Не хочу, я в кафе поела. Оставь на ужин, – выдавливаю из себя улыбку только для того, чтобы мать успокоилась и ушла. – Я хочу спать.
– Хорошо, – мать улыбается и прикрывает дверь.
Разжимаю руку и закидывая в рот две таблетки. Открываю водку и запиваю снотворное. Морщусь, задыхаюсь, но глотаю. Дышу глубоко и вновь закидываю в рот пару таблеток. Давлюсь, закашливаюсь, но глотаю. Из глаз непроизвольно начинают течь слезы. Нет, я не хочу себя убить. Я просто хочу отключиться от реальности. Чтобы ничего не чувствовать и ничего не слышать. Чтобы мне больше не снилась маленькая девочка с глазами Богдана, и я не слышала ее плач. Поэтому я глотаю ещё таблетки и уже пью водку, как воду, пока не начинает кружиться голова. Падаю на подушки, закрываю глаза, чувствуя, как уплываю, становится хорошо и легко. Нет никаких проблем, мыслей и переживаний. И я хочу быть в этом состоянии полного покоя вечно. Последнее, что чувствую – слезы, стекающие по щекам на подушку. Почему я плачу? Ведь сейчас мне как никогда хорошо… Наступает темнота…
* * *
– Марина, ты охренела?! – папин голос доносится глухо, но я разбираю слова. Хочу открыть глаза, но не могу. У меня невероятная слабость, словно я под наркозом. Обездвиженная, немая и очень-очень слабая, на грани потери сознания. – Какой аборт? Почему ты, бл*ть, не поставила меня в известность?! – рычит папа.
– Потому что это женские дела, и мы должны были решить их сами. А у тебя давление, – всхлипывает и плачет мама.
– Решили?! Решили?! Вот до чего довели твои решения! – папа старается говорить тихо, но в его голосе злость. – Если бы с Алисой что-то случилось, я бы придушил тебя, тварь!
Хочется открыть глаза и сказать папе, что со мной все хорошо, но я ничего не могу. У меня получается шевельнуть пальцами и немного приоткрыть рот. Шаги… голоса родителей удаляются, и наступает тишина. С трудом размыкаю веки и понимаю, что нахожусь в больнице. Побег из реальности не удался – меня вернули назад. Придется теперь отбывать вечность в тюрьме под названием жизнь.
Нет, прежняя я умерла, но возродилась совсем другая Алиса.
Я себя не узнаю, поражаюсь перемене, но я войду в новый образ и буду вполне довольна переменами.
ГЛАВА 9
Прошел год
Алиса
– А мне капучино с карамелью и чизкейк, – говорю Адаму, который идёт делать заказ. – Или нет… Стой! Панакоту, а нет… – задумываюсь и Адам, усмехаясь, закатывает глаза, но терпеливо ждёт, когда мое величество определится.
Хороший он все-таки парень. Другой бы на его месте не терял на меня столько времени и не ждал, когда я одарю его вниманием. Тем более я давно обозначила, что не хочу в принципе никаких отношений, кроме дружеских, но он все равно рядом. Нет, я, конечно, подозреваю, что у него есть интимная жизнь – физиология берет свое, но серьезных отношений он не заводит. А жаль, Адаму нужна милая нежная девочка, которой бы он отдал всю свою нерастраченную любовь.
– Савина, определись уже! – поторапливает меня парень.
– Ладно, возьми на свой вкус.
Адам цокает и уходит к стойке кафетерия, а я смотрю вслед, рассматривая его широкие плечи. Адам пловец, и фигура у него божественная. Он симпатичный, стильный, добрый, с чувством юмора – не парень, а мечта. Только не моя мечта… Мне хорошо наедине с собой.
– Да, папуля? – отвечаю на звонок, отворачиваясь к окну.
– Что с твоим холодильником? – вполне серьезно, даже строго спрашивает он.
– А что с ним?
– Почему он пуст?
– Опять несанкционированный обыск? – смеюсь.
Так вышло, что после больницы папа забрала меня к себе, мама не возражала, а мне тогда было все равно, где смотреть в потолок. Первые дни мы просто существовали вместе на одной территории и молчали. Мама навещала меня каждый день, плакала, за что-то просила прощения, обнимала, а я никак не могла понять, за что ее прощать… Мне вдруг стало все равно, кто виноват. Уже ничего не вернуть назад. И каждый должен брать ответственность за свои поступки. Но мое отношение к матери изменилось. На меня давили стены квартиры, в которой я родилась, стало невыносимо находиться с ней рядом и делать, что хочет она. Наверное, я плохая и неблагодарная дочь. Я не оправдала надежд и вложенных в меня сил. Но я вдруг поняла, что все, чем я жила и к чему стремилась, не принадлежало мне. Это мама хотела, чтобы я занималась музыкой, это мама решила, что мне нужно поступить в медицинский, и еще она решила, что мне не нужен ребенок… Нет, я не держу зла, не таю обиды, и не кричу, как ее ненавижу. В моем возрасте глупо обвинять родителя, когда есть своя голова на плечах.
Я изменила свой образ жизни. Это произошло не намеренно, все шло своим чередом. Теперь я живу одним днем. Порывами, эмоциями и спонтанностью, не откладывая на завтра то, что хочу сделать сегодня. Я ни о чем не мечтаю, никого не боготворю и не строю планов на будущее. У меня всегда есть один новый прекрасный день.
В один из таких дней я решила встать с кровати привести себя в порядок и приготовить нам с папой ужин. Потом на несколько месяцев это стало нашим ритуалом. Мы долго разговаривали о моей учебе, его работе – о чем угодно, только не о том дне, когда я хотела уйти из реальности. И я была благодарна ему за то, что не лезет в пустую душу, не расспрашивает, не обвиняет, не ругает и не решает за меня, что делать. Я рассказала ему все сама, просто так, в один из выходных я проснулась и захотела рассказать. Конечно, я не называла имен и мест. Мой рассказ был абстрактный, не обо мне, а о некой девочке, кукле, которую с детства одевали в красивые платья, холили, лелеяли и играли в нее, рисуя сценарии жизни. И о том, как кукла мечтала об Идоле и боготворила его. А он тоже в нее сыграл – свою игру. Но Идол не виноват, он просто не знает других игр и не приемлет правил. Есть любимые игрушки, а есть одноразовые, с которыми интересно играть только в определенный момент, а потом они становятся неинтересны. И никто не виноват – так устроены люди.
Папа только сказал, что ему жаль, что его не было в тот момент со мной рядом, и он винит себя за это. Он, конечно, сокрушался и требовал назвать имя моего Идола и даже не подозревал, что часто смотрит бои с этим человеком, болеет за него и восхищается. Я не поведала отцу, кто на самом деле его любимый боец. Иногда лучше не рушить образ, который мы себе рисуем и которым восхищаемся.
В один из дней я решила, что не хочу учиться в медицинском и перевелась в университет к Адаму. Теперь я изучаю маркетинг и рекламу, мне вдруг стало это интересно. Зачем мне это нужно и кем я стану в будущем – не задумывалась, потому что живу одним днем. Мама была жутко недовольна, но меня это уже не волновало.
Папа снял мне небольшую квартиру-студию возле университета. Я хотела переехать в общежитие, но он настоял на отдельном жилье. Я пыталась минимизировать его расходы и работала в небольшой кофейне. Мне нравилось делать людям кофейные напитки и рисовать на пенке, нравился запах свежемолотого кофе, корицы, карамели и выпечки. Но, к сожалению, платили там мало, и мой работодатель был больше заинтересован в дневных сменах, но из-за учебы я могла работать только по вечерам.
Поэтому сегодня мы с Адамом ждем мою однокурсницу в студенческом кафе. Алина работает в недавно открывшемся клубе, и у нее есть для меня работа в вечерние смены. Заканчиваю разговор с отцом, обещая хорошо питаться. И ругаю его за то, что он опять забил мой пустой холодильник.
– Давно ждете?
Запыхавшаяся Алина снимет куртку, шарф и вешает одежду на стул. Моя новая подруга – довольно эффектная блондинка. Спортивная, подтянутая, сексуальная, я бы даже сказала – порочная. Очень раскованная, но не вульгарная. Про таких говорят «в этой девушке что-то есть».
– Да нет, только подошли, – двигаюсь ближе к подруге.
К столику подходит Адам с двумя стаканчиками кофе и тирамису.
– А мне?! – Алинка надувает губы и смотрит на Адама невинными глазками. – Ну, пожалуйста! Мне только кофе с соевым молоком. А я тебя поцелую! – заявляет Алина. – В губы! Давно хочу узнать, насколько ты вкусный.
Мы начинаем хихикать, а Адам уходит за кофе. Алинка убегает в туалет, я принимаюсь за десерт, с удовольствием облизывая ложечку, замечая, как Адам сглатывает и садится рядом. В такие моменты мне его искренне жаль. Ну не получится у нас ничего! У меня теперь стойкий иммунитет на мужчин. Мне вкусно просто играть, но не подпускать слишком близко. А с Адамом нельзя играть, ему нужно дарить себя.
– Нравится Алинка? – подмигиваю ему я. – Кстати, она сейчас свободна.
– Нравится, – честно отвечает он. – Но чисто визуально. А внутренне – нет, она бессодержательна, ну или то, что ее наполняет, не гармонирует со мной.
– Откуда тебе знать, что ее наполняет?! Скажу по секрету – она больше строит из себя глупую блондинку. Так же проще. Прикинулась дурочкой, и все сделают за тебя. А так Алинка идет на красный диплом и не собирается останавливаться. Думаю, с ней есть о чем поговорить. Ты только попробуй, – чувствую себя свахой, но Адама нужно отрывать от меня. И я не хочу, чтобы это было болезненно.
– Это не имеет значения, мне нравится твое содержание, – ухмыляется он, отпивая кофе.
– А я пуста, Адам. Поэтому… – замолкаю, потому что Адам демонстративно закатывает глаза, не веря, что я не могу ничего ему дать – ни душу, ни тело.
– Хочешь сказать, что ты ее не хочешь? – задаю провокационный вопрос, выгибая брови.
– Это всего лишь физиология.
– Ну, большинство отношений начинается с физического влечения, – смеюсь я, продолжая поедать десерт.
– Откуда тебе знать? У тебя не было отношений.
Закусываю губу, смотря парню в глаза. Но наш разговор прерывает вернувшаяся Алинка.
* * *
У меня начинается истерический хохот, когда Алинка приводит меня на собеседование в клуб «Зазеркалье».
– Прекрати, – подруга шлёпает меня по попе. – Ну что смешного? Нормальное название!
– Прости, – пытаюсь отдышаться. – Это мои тараканы. Я не всегда адекватная.
– Это я заметила, за это ты мне и нравишься… Сём, налей воды со льдом, – просит она бармена – худощавого высоко парня, который старательно натирает бокалы.
Мы сидим за стойкой в пока пустом клубе, где шуршит персонал, готовясь к открытию. Клуб небольшой, необычный, впечатляет антуражем. Круглая сцена посредине, вокруг нее удобные кресла и столики, на каждом светильник, а вокруг – матовые зеркальные стены – из-за них клуб кажется бесконечным.
– А я поняла, почему тебе весело? – Алинка протягивает мне воду. – «Алиса в Зазеркалье». По-моему, Герман только за это должен тебя взять. Ты даже похожа на ту Алису из детской книжки.
– Ага, видимо, папа любил эту книжку или мультик, – усмехаюсь, отпивая воду.
– В общем, соберись. Герман любит серьезных девушек. Будет задавать провокационные вопросы – отвечай уверенно, все, что думаешь. Он может подкатить – не ведись, это проверка на профпригодность, – подмигивает Алинка.
– Даже так? Как все серьезно! Прям кастинг, – смеюсь я. Допиваю воду, соскакиваю со стула и кручусь перед Алинкой. – А выгляжу я для этого серьезного дяденьки нормально? – на мне темно-серое трикотажное платье, плотные колготки, минимум косметики и длинные сапоги. Все довольно скромно, если бы не очень короткое и облегающее платье.
– Нормально выглядишь. И да, он покажет тебе нашу униформу и заставит в нее переодеться. Не посылай его, он всегда так делает, – смеется Алинка. – Переоденешься в туалете, покажешься ему – не более. Герману важно знать, как выглядят его официантки. Он любит шоу и антураж.
– Все, остановись, пойду сама посмотрю на этого эстета. Туда? – показываю на кованую с витражом лестницу.
– Ага, удачи!
Поднимаюсь наверх и попадаю в темный коридор, который освещают напольные светильники. Глубоко вдыхаю, пытаясь понять, где кабинет моего потенциального начальника. Дверей здесь много, все они очень странно подписаны. Медленно бреду по коридору, читая названия: «Малахит», «Опал» «Янтарь», «Оникс», «Рубин». Забавно и жутко любопытно, что внутри.
– Вы ко мне? – оглядываюсь, услышав немного хриплый, словно простывший мужской голос.
На меня надвигается мужчина лет сорока. Высокий шатен c модной сейчас щетиной, в джинсах, черной водолазке и пиджаке.
– Если вы Герман, то да, – улыбаюсь, но отступаю назад.
– Герман Маркович, – поправляет он меня, открывает безымянную массивную дверь и взмахом руки предлагает войти.
– Присаживайтесь, – мужчина указывает на кожаное кресло, а сам открывает жалюзи, за которыми стеклянная стена, открывающая вид на первый этаж клуба. Все как на ладони. Я даже вижу Алину, хохочущую с барменом.
– Да, мы их видим, а они нас нет, – комментирует мужчина.
– Любите все контролировать лично? – спрашиваю, смотря, как Герман снимает пиджак и садится в кресло, не отвечая на мой вопрос. Берет телефон, нажимает одну цифру и подносит его к уху.
– Света, принесите мне кофе без сахара и… – вопросительно смотрит на меня.
– Воды, – у меня пересыхает в горле. Нет, я не стала смелой, наглой, дерзкой или бесстрашной. В глубине души во мне сидит та же маленькая наивная дура. А мой новый образ это всего лишь игра. Роль, в которую я вжилась, потому что в данный момент мне так комфортно.
– …И воды. – Рассматриваю мужчину и понимаю, что где-то его видела. Очень знакомое лицо. Или он на кого-то похож, но никак не могу вспомнить на кого. Может, на актера?
– Мы раньше не встречались? – словно читая мои мысли, интересуется Герман.
– Нет, – отвечаю, хотя не уверена. Мужчина скользит по мне взглядом, словно не доверяет.
– И так, вы подруга нашей Алины и хотите в нашу команду?
– Совершенно верно, – киваю.
– Опыт работы?
– В этой сфере, к сожалению, нет. Я работала в кофейне. Но я быстро схватываю.
– Испытательный срок покажет… – В комнату входит девушка лет двадцати с подносом в руках. На ней очень короткая клетчатая юбка, сверху только клетчатый бюстгальтер, чулки с кружевной резинкой и туфли на огромной шпильке. Девушка подаёт кофе мужчине, мне воду и быстро выходит.
– Это форма официанток, – поясняет Герман. – Шокирует? Если да, то вы свободны, – небрежно заявляет мужик.
Алинка говорила, что работа немного необычная, но… прислушиваясь к себе. Шокирует ли меня это? Нет. Меня волнует нечто другое.
– Нет. Форма меня устраивает. Меня интересуют мои обязанности.
– Как и у всех – обслуживать клиентов, быть милой и улыбаться. А главное – продавать больше элитных напитков. – Киваю и задумываюсь. – У нас необычная концепция. Давайте представим ситуацию. Вы обслуживаете столик, за которым сидит довольно состоятельный клиент. Он вам приятен, сыплет комплиментами, оставляет щедрые чаевые и в конце вечера, пресытившись всем, заявляет, что хочет вас. Ваши действия?
– Отказываю! – категорически отвечаю я.
– А он не принимает отказов, настаивает уже откровенно, лапая вас.
– Дам пощечину, пошлю куда подальше.
– Неправильный ответ! Это наш постоянный клиент, и мы не хотим его терять.
– Чувствую подвох, только не могу понять в чем. Алинка говорила, что они только официантки и ничего большего.
– Тогда до свидания, Герман Маркович. Мне не подходит эта работа, – встаю с места и направляюсь к выходу.
– Сядь! – голос командный. Мне не страшно, но я слушаюсь. – Нельзя вообще позволять прикасаться к себе и делать непристойные предложения. Культурно отказываешься, улыбаешься и предлагаешь услуги других девочек.
– А если не понимает? Я продала ему много элитного алкоголя, он пьян и немного неадекватен?
– Улыбаешься, обещаешь, что вернёшься через пять минут, на самом деле прекращаешь его обслуживать. На крайний случай у нас есть охрана, которая предотвратит форс-мажоры. В нашем клубе есть четкие разграничения. Вы милы и обходительны, но в рамках обслуживающего персонала. Я не содержу бордель. Сексуальная форма это всего лишь приманка. Узнаю, что оказываете клиентам интимные услуги – уволю сразу же!
– Хорошо. Меня устраивает, – выдыхаю. Это всего лишь работа, и за нее хорошо платят.
– Итак, Алиса, ответьте на ещё один вопрос. Назовите ситуацию, в которой вам не удалось добиться успеха?
А вот и подкат. Или это очередная провокация?
– Ммм, – задумываюсь. – Любовь, – зачем-то отвечаю я, отворачиваясь к стеклянной стене, рассматривая большой зал. Возникает пауза…
– Любовь… – повторяет Герман – Вы ещё молоды. И у вас все впереди.
– Не думаю… – отвечаю я.
– Настолько разочарованы? – вопрос, скорее, риторический – он не ждёт ответа. – Печально, что вы так рано поняли, что любовь – всего лишь красивое прикрытие похоти.
– Не могу не согласиться.
– Вы приняты на испытательный срок. Ждём вас завтра. Алина введет вас в курс дела.
