Текст книги "Археологические путешествия по Тюмени и ее окрестностям"

Автор книги: Наталья Матвеева

Соавторы: Виктор Зах,Александр Матвеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

На пограничной реке

Приехав в профилакторий судостроительного завода на Пышме, проходим через пахнущий смолой островок соснового бора и вступаем на цветущую поляну. Кругом все ухожено, бережно сохранен уголок леса, обступившего красивый изгиб реки. Подходим ближе к берегу, и взору открывается вид на приподнятую овальную площадку, окруженную высоким (до 4 метров) валом и снаружи – рвом. В том месте, где на валу виден прогиб, вероятно, был въезд в городище. О такой маленькой крепости рассказывается в мансийской сказке: «В старые времена был городок. С каким бы оружием ни пришел враг, в городок тот войти не может, городок на вершине горы стоял. Снаружи железным (преувеличение – Н. П. М.) частоколом огорожен был. С какой бы стороны враг с луком и стрелами ни пришел – внутрь не попадет».

Это известное Богандинское городище Х-XIII веков. Оно прекрасно сохранилось, ужившись с новыми постройками, благодаря уважению к истории и культуре работников профилактория. Не видно только западин от землянок, на их месте – песочницы и скамейки, исказившие, конечно, внешний вид, но, думаю, не испортившие памятника. Выглядит это нелепо, но, согласитесь, преклонение перед древностью, свойственное высокоцивилизованным нациям, у нас редко встретишь.

Богандинское городище.

Очень похожи на Богандинское другие городища: Барсучье, Ипкуль 12, Андреевское 3, Дуванское 1. Они относятся к так называемой юдинской культуре (по Юдинскому городищу в Свердловской области) и являются древне-мансийскими. Территория юдинской культуры охватывает среднюю часть лесного Зауралья в бассейнах рек Туры и Тавды. Лучше всего изучен Туринский район. Здесь городища размещаются в 20–30 км друг от друга, как пограничные заставы, образуя единую оборонительную линию. Их строили на высоких берегах рек и озер. Укрепления состояли из срубов размерами около 3 м, засыпанных землей, – перед ними выкапывали ров шириной 2–3 м, на дне которого ставили частокол.

В местах сезонных промыслов сооружали легкие каркасно-столбовые жилища и чумы. На постоянных поселениях жили в полуземлянках с шатровым перекрытием на центральных столбах или в срубных жилищах. Такие постройки раскопаны на Андреевском 3 и Дуванском I городищах. Вдоль стен устраивали земляные или деревянные нары, промазанные глиной, а в центре – сначала открытые кострища, а потом научились делать глинобитные очаги-чувалы.

Древние манси хоронили своих умерших в грунтовых могильниках на высоких открытых мысах. На ранних этапах наряду с трупоположением практиковали кремацию. В X–XI веках умерших сжигали на территории могильника, а прах с золой и угольками, целыми и сломанными обгоревшими вещами, зубами лошади помещали в небольшие лунки. Позднее стали выкапывать большие могильные ямы и ссыпать туда остатки сожжения и инвентарь. В конце XI–XII веках утвердилась традиция положения тел умерших в овальные ямы в деревянных и берестяных гробовищах. Но в целом обряд погребения еще не устоялся. Покойников клали головой то на юг, то на запад, то скорченно, то вытянуто, а иные находились даже в полусидячем положении. Культ огня проявился в засыпке ям углями костра.

Очевидно, умершему собирали все его личные вещи, причем в могиле они обычно целые, а в засыпке и у края ям – сломанные. Можно предположить, что последние бросали позже или приносили на поминки, и чтобы они непременно попали по назначению, их ломали, освобождая душу вещи. С обрядом трупоположения связаны остатки кострищ, в которых находили обожженные конские черепа, глиняные горшки, бронзовые котелки, браслеты, перстни, шумящие подвески. На умерших надевали нарядную одежду по сезону (на некоторых скелетах сохранились остатки меха). Летняя и верхняя одежда была распашная, типа длинного кафтана. Горловина ее и полы по низу украшались бубенчиками, крестовидными бляшками, бронзовыми бусами. Застегивался кафтан от шеи до колен на крупные металлические пуговицы, перетягивался кожаным поясом с пряжкой, спереди к нему крепились кисти из пронизок и подвесок. Набор украшений диктовался строгим каноном: пуговицы имели одинаковый рисунок, подвески с изображениями – один сюжет, если были браслеты, то обязательно одинаковые. У пояса также находят нож и колчан со стрелами.

Древнемансийские украшения (бронза, серебро):

1, 13 – подвески; 2, 9, 10 – пряжки; 3, 5,6 – поясные накладки; 4 – бляшка; 7 – навершие кресала; 8 – шумящая подвеска; 11–12 – пуговицы с петлей на обороте.

Мужские и женские украшения различались мало. Те и другие носили серьги, височные кольца, на груди – пронизки и подвески с изображениями зверей. Меховую одежду можно представить по маленьким глиняным фигуркам, найденным на городищах Жилье и Андреевское 4. Они представляли собой сидящего человека, одетого в парку. Всю фигурку покрывали наколы палочкой или отпечатки гребенчатого штампа, передающие орнамент. Ясно видно, что одежда имела капюшон, надевалась через голову, украшалась каймой по обшлагам рукавов и подолу. Изображены также меховая обувь и штаны.

Рассматривая археологические находки, отметим, что ассортимент предметов, использовавшихся в обиходе древних манси, довольно велик. Из орудий труда чаще всего встречаются железные топоры, тесла, мотыжки, ножи. Причем часть ножей имела литые бронзовые орнаментированные и с изображением зверей рукояти. Пользовались костяными рыбочистками, кочедыками, шильями, вязальными иглами. В рыболовстве употребляли гарпуны и железные крючки. Охотились с луком и набором железных и костяных стрел, разнообразных по форме и величине, а следовательно, и по убойной силе, они предназначались для определенных видов добычи. На медведя ходили с копьями, известно, что они имелись у манси еще в XIX веке. Огонь высекали кресалами, которые выменивали у новгородцев.

Очень популярны были металлические украшения, привозные и местные. Для древнемансийских мастеров характерны белые (оловянистые) сплавы бронзы, рельефный орнамент из жемчужин, шнуров, желобков, зигзагов и изображений животных. Самым излюбленным сюжетом была голова медведя, распластанная между лапами. Она встречается на пряжках, пуговицах, браслетах. Несомненно, изображалась одна из сцен медвежьего праздника, характерного для угров. Перстни, бусы, серьги в основном импортные, из славянских земель и Волжской Болгарии. Шумящие подвески и пронизи доставлялись из Прикамья. Местными изделиями были круглые серебряные или медные пластины с гравировкой и чеканкой. На них наносили изображения людей-богатырей в виде коня, бобра, лося, зайца, гуся, утки, лебедя.

Медведь, лось, заяц, лягушка известны нам как тотемные образы предков двух взаимобрачующихся половин – фратрий у угорских народов. Общепризнанно представление о медведе как зверином прародителе людей из фратрии Пор. Тотемный облик прародительницы фратрии Мось – зайчиха. Этот образ распространен у хантов и северных манси. А в образе гуся представляли сына прародительницы фратрии Мось Совыр-Ная, в человеческом облике его видели как всадника на белом коне. Отдельные подразделения внутри фратрий также вели свое происхождение от животных. Осознавая тесную связь с природой и ощущая себя как ее малую частицу, они могли объединять себя не только с большими и сильными, но и малыми, скромными зверьками, а то и с птицами или земноводными. Так, дочь могущественного бога Торума, бывшая прародительницей одного из подразделений фратрии Мось, представлялась в виде лягушки. Потомки ее носили название «нярас-махум» – «лягушкин народ». Другие дети и внуки Торума, между которыми была поделена территория расселения обских угров, также почитались в виде разных представителей животного мира. Гравировки на металлических дисках, хранящихся в Ханты-Мансийском музее, наглядно представляют это деление. На них изображены человеческие фигуры с зооморфными наголовьями. Среди них видны: женщина-растение, женщина-косуля, женщина-медведь, женщина-сова, мужчина-медведь, мужчина-филин.

Изображение животных на деталях костюма, видимо, являлось символом данной семейственно-родственной группы. А помещение их в могилу призвано было способствовать возрождению, т. е. возвращению в ту же группу. Ведь по представлениям обских угров человек обладал четырьмя душами, и четвертая как раз имела облик животного, птицы или растения – предка того коллектива, к которому относился умерший.

Средневековый сосуд (окрестности Тюмени).

В обиходе у них преобладала еще глиняная посуда, украшенная мелкозубчатым штампом и шнуром, использовалась плетеная и берестяная утварь, но постепенно они стали заменяться медными котелками.

Бляхи из Загородного сада.

Два таких котелка и медные гравированные бляхи были найдены в разрушенных курганах в Загородном саду г. Тюмени. Обстоятельства находки не вполне ясны. Поэтому трудно определить, что это было: святилище или кладбище? Если последнее, то курганный характер его необычен и может связываться с влиянием южных соседей, населения лесостепи. К сожалению, часть сквера теперь разрушена, а оставшаяся очень мала и весьма активно посещается горожанами, поэтому заложить раскоп, не помешав им, трудно. Так этот вопрос и останется нерешенным, пока не представится возможность провести работы в ходе благоустройства, если такое будет (ведь сквер сильно запущен), или не поможет весомая случайная находка.

Земля медведя и зайчихи

В прошлом манси широко расселялись по обе стороны Урала, занимая западные предгорья от верховьев Печоры на севере до реки Уфы на юге. На восточных склонах они проживали в лесной полосе от Сосьвы и Ляпина на севере до Пышмы на юге. О давнем проживании манси в лесном Зауралье говорят записки путешественников и местные географические названия, восходящие к мансийскому языку. Границей распространения древнемансийской топонимики служит на юге р. Пышма, которая одновременно является и южной границей распространения молчановских и юдинских памятников.

Центром этнической территории южных манси, видимо, была река Тура. Здесь помимо юдинских древностей открыты и более ранние памятники так называемого молчановского типа VII–IX веков до нашей эры.

Городища были устроены на мысах, дюнах и у края береговых террас, окружены валами и рвами. Для несения дозора на валах ставили сторожевые башни, центральный проезд защищали специальными предвратными укреплениями. Самая сильная фортификация наблюдается на Андрюшином городке, расположенном близ Второй переймы Андреевского озера. Подсыпка вала его производилась четыре раза, и сейчас в разрушенном виде он имеет высоту местами до 4 м. Раскопки, начатые основателем Тюменского краеведческого музея И. Я. Словцовым и продолженные выдающимся ученым-угроведом В. Н. Чернецовым, показали, что, хотя виден один ров» на самом деле их было два, дополнительный выкопан в 5 м от основного. С юго-западной стороны построен бастион. На площадке прослеживаются следы 36 жилищ – полуземлянок. Раскопками изучались также городища Жилье, Дуванское 1, поселения Придуванское, Дуванское 2а.

План городища Андрюшин городок: А-Б – разрез бастиона.

К сожалению, в течение многих десятилетий разрушались эрозией берега и распашкой, а теперь уже не существуют Антипинское, Решетниковское и Молчановское городища (последнее дало название культуре предков манси), очень мало данных о городище Мулаши. В 50-е годы близ дер. Молчановой был найден клад из нескольких медных клепаных котлов с ушками для крепления дужки, четырех браслетов с изображением медведя, латунных блях с петельками. Это все, что осталось от древнемансийского городка.

Оригинален погребальный обряд молчановцев, известный по Перейминскому могильнику, что неподалеку от Андрюшиного городка. Там раскопано три кургана с девятью одиночными и коллективными погребениями. Покойники лежали вытянуто на спине головой на север в овальных глубоких ямах. Расположение некоторых находок показывает, что они были украшениями, в том числе костюма. Бусы носили как ожерелье или нашивали на горловину и подол, на пальцы надевали перстни, на запястья – браслеты, бляхи прикрепляли к платью на груди, пряжку, оселок и нож – к поясу. В изголовье ставили сосуды. Этот тип погребения древнейший, восходит к раннему железному веку Притоболья. А позднее, видимо, как результат переселения каких-то племен из Прикамья появились костища. Это памятники, представляющие собой толстый золистый пласт земли с пережженными человеческими и скотскими костями, среди которых находят раздавленные горшки, украшения, наконечники стрел (Юдинское, Тынское, Туманское).

Серебряный браслет из Молчановского клада.

По узорам на посуде вычленяют несколько групп в составе молчановцев: лесные аборигены, в основном с Тавды; лесостепные тюменско-тобольские, а также пришлые уральские племена, сыгравшие главную роль в формировании этнических особенностей предков южных манси.

Погребения Перейминского могильника.

Население занималось коневодством, охотой и рыбной ловлей. Известно о земледелии у вогул на Type и Тавде до прихода русских. Например, Ермак во время своего похода собирал с них ясак хлебом. Домашними занятиями были различные обрабатывающие производства: дерево– и металлообработка, резьба по кости, выделка кож, мехов, гончарство, прядение, ткачество, шитье.

Небольшие поселки были местами проживания нескольких родственных семей. Такой тип расселения сохранился почти в неизменном виде до XVII века, когда был описан у аборигенов Верхотурского и Пелымского уездов под названием «юрт».

Находки с молчановских памятников. Перейминский могильник (1-11) и городище Жилье (12): 1, 2, 4 – пряжки; 3, 10 – подвески; 5 – бляха; 6, 11 – перстни; 7 – браслет; 8 – оселок; 9 – фибула; 12 – антропоморфная фигурка.

В общем балансе хозяйственных занятий преобладали присваивающие отрасли – рыболовство и охота, что ставило благосостояние населения в зависимость от резких колебаний природных условий и не давало возможности накапливать значительные богатства, а тем более превращать их в сокровища. И хотя существовало неравенство, до формирования обособленных слоев общества и устойчивой эксплуатации сородичей не дошло. Но вместе с тем, святилища, клады с оружием, развитое строительство укреплений, фольклор указывают на постоянные воины и большую роль в жизни местных общин военных вождей и богатырей. Войны велись для завладения промысловыми угодьями, имуществом, а также с целью захвата невест.

Орудия труда и оружие древних манси: 1 – копье; 2 – кочедык; 3,4 – ножи; 5 – топор; 6 – топор-тесло; 7 – рыболовный крючок; 8-10 – рукояти ножей; 11 – ложка; 12 – кресало; 1, 3–7, 12 – железо; 2 – кость; 8-11 – бронза.

«На Тавде разразилась война. Тридцать мужчин (из тысячи – Н. П. М.) испугались войны, сбежали, прихватили с собой семь женщин. Приехали на Конду, есть нечего. Они отправились к устью Тапа, в Елушкино», – так рассказывает мансийское предание о давних переселениях, происходивших несколько веков назад. Возможно, что это рассказ о событиях XIV–XV веков, когда усилившиеся южные соседи стали теснить манси, участились конфликты, вооруженные стычки.

А археологическая история южных манси заканчивается еще раньше – в XIII–XIV веках памятниками макушинского типа. Они расположены рядом с юдинскими или на их месте и во всех отношениях отражают преемственность культуры, кроме одного: наблюдается активное заимствование чуждых традиций у лесостепных племен тюркского круга. Появляются вновь погребения под курганами в срубах, сопроводительные захоронения чучела лошади, хиреет собственное искусство, угасает звериный стиль, внедряется мода степняков на наборные пояса, растительные орнаменты. В этих чертах археологи зафиксировали начавшуюся тюркизацию населения Тюменского района. Она происходила в течение жизни нескольких поколений, имела и мирные, и бурные военные эпизоды и сопровождалась в конечном счете переселениями в северные и горные районы Урала. Но в верховьях Туры и на Тавде русские, обосновавшиеся в Зауралье, еще в XVI веке застали мансийские население, пытавшееся удержаться на земле своих предков.

* * *

Возвращаемся с Песьянки на остановку автобуса у дач «Мичуринец» вдоль берега Андреевского озера. Пройти надо всего три километра, но сколько на этой дороге вех былого. Вот они, один за другим, древние памятники: Перейминский могильник, Андрюшин городок, Андреевское 3 и 4 городища – еще не прочитанные полностью страницы истории маленького народа. Интересно, а знают ли обрусевшие Петликовы, Першины, Денежкины, Конжаковы, что тюменская земля хранит память об их предках?

ЗАБЫТАЯ СТОЛИЦА

Чимги-Тура – столица Тюменского ханства, вассального государства Золотой Орды, хотя и недолго, но блистала на политическом небосклоне Центральной Азии. Здесь объявляли войну и заключали мир, принимали иностранных послов, плели дворцовые интриги. Сюда приходили караваны бухарских и самаркандских купцов, прибывали дипломатические миссии, приезжали шейхи – проповедники ислама, знатоки письменности и литературы Востока. Три, а может быть, четыре века (ведь дата возникновения Чимги-Туры неизвестна) была она одним из форпостов мусульманской культуры в Западной Сибири.

Несправедливо обошлась история с Чимги – Турой. В один день вместе с падением старой династии рухнуло ее величие. Новый хан перенес столицу в Искер. Некогда большой и цветущий город захирел, а вскоре после похода Ермака и вовсе был покинут своими обитателями.

Какая она, Чимги-Тура?

Ярким августовским днем я иду по улице Ленина к зданию бывшей городской Думы, на стрелку высокого мыса между Турой и речкой Тюменкой, откуда начинала строиться Тюмень. Сохранилось ли что-нибудь от городища? И вот стою на краю глубокого оврага, рассеченного надвое широкой асфальтированной дорогой, ведущей к стадиону «Геолог». На другой стороне большого лога стояла когда-то Чимги-Тура.

Царево городище. Цитадель Чимги-Туры.

Как же разобраться, что и где располагалось, что уцелело до наших дней? Начнем с плана.

Самое раннее и обстоятельное описание руин Чимги-Туры содержится в экспликации к плану г. Тюмени 1766 года, снятому после большого пожара. «Начальное заведение и укрепление сего города, – читаем мы в ней, – было самое древнее. Построенное одним ханским сыном Тайбугою еще до владения в Сибири хана Кучума. Онаго укрепления остатки и теперь довольно видны, под литерою А называетца Царево городище. Окружено с трех сторон глубокими боераками и речкой Тюменкой. Под литерою В лог глубиною 3 сажени шириною 15 сажен. Об оном логе сыздревле слышитца, што оной был сначала зделан рвом, который составлял тому городищу с сей стороны укрепление. Под литерою С называетца Болшое городище, а под литерою Д Малое городище. Под литерою Е вал шириною 2 аршина. При ем ров шириною 1 сажень глубиною 1 1/2 сажени. Город назывался Цимги-Тура. Под литерою F наружной вал шириною 2 сажени вышиною 2 аршина. При ем ров шириною 1 1/2 сажени глубиною 1 1/2 аршина».

Схема укреплений Чимги-Туры с плана г. Тюмени 1766 года.

Попробуем сверить с другими схемами. Вот позднейший план Тюмени, характеризующий ее застройку в конце XVII века. Напротив Тюменского острога через лог отмечено только Царево городище. Но зато – и это очень важно – на левом берегу Туры на месте современного Парфенова показана Большая, почти в треть общей застройки, татаро-бухарская слобода. А позднее на схеме XIX века как Чимги-Тура представлена опять только часть памятника, его цитадель. Видимо, рельеф сгладился, какая-то доля информации была утрачена. Значит, ориентироваться надо на план, снятый в 1766 году на местности.

Схема застройки г. Тюмени XVII в.: 1 – Царево городище; 2 – татаро-бухарская слобода.

При внимательном рассмотрении видим, что на нем есть несоответствие. Почему-то Большим городищем называется меньшее по площади, а Малым, наоборот, большее. Ведь Чимги-Тура располагалась на двух мысах: большом, находящемся между Ключевым логом и глубоким оврагом, и малом, между оврагом и широким логом вдоль улицы Спасской (Ленина), выходящим к устью речки Тюменки, еще его называли озером Лямин (Лямин-Куль). Поэтому Большим городищем должно называться юго-западное, а Малым – северо-восточное, ну а цитадель на островке близ Малого – это уже известное нам Царево городище.

Ошибки, кстати, не допустил, описывая Чимги-Туру, известный краевед XIX века Н. А. Абрамов. Он отмечал, что укрепления татарского города состояли из двух линий. Первый ров с валом начинался от лога, ближайшего к улице Спасской, и был самым длинным, почти в 600 саженей (на плане по литерой F). Второй располагался против Большого городища (на плане под литерой Е). Таким образом, Н. А. Абрамов Большим называет то, которое больше по площади и сильнее укреплено, что вполне логично. О третьей линии обороны он не упоминает. Как и в случаях со схемами XVIII и XIX веков, надо думать, это объясняется начавшимися разрушениями памятника. Участок Чимги-Туры, обозначенный литерой Д, не имел искусственных укреплений и являлся селищем, обитатели которого в случае военной угрозы бросали свои дома и прятались за городской стеной.

План г. Тюмени XIX в.: 1 – Царево городище.

Первый испуг от сопоставления громады стадиона, расположившегося в самом центре древней Чимги-Туры и небольшого уцелевшего останца, на котором находилось Царево городище, проходит. Обойдя его с трех сторон, успокаиваюсь: при строительстве уничтожены, видимо, только вал и ров. Жилая площадка цитадели, конечно, тоже пострадала – от частной застройки, копки грядок, ям, погребов, но культурный слой, похоже, здесь уцелел. В худшем состоянии Малое городище – участок высокого, естественно укрепленного останца между двумя логами, ныне находящийся под кварталами домов от улицы Пере копской до стадиона. От музея видна северная граница – склон лога, занятый огородами и гаражами. Где-то дальше к югу должно быть Большое городище…

В прошлом Чимги-Тура была почти неприступной крепостью, воздвигнутой на высоком мысу, защищенном оврагами и рекой. А наиболее труднодоступная его часть для надежности была превращена в остров. Для этого поперек мыса прокопали широкий ров, который впоследствии, размываемый талыми водами, превратился в лог, будто бы самой природой созданный для защиты цитадели.

Еще нагляднее представить себе, как выглядела столица Тюменского ханства, позволяет старинный рисунок Кунгурской летописи. Он изображает, правда, не Чимги-Туру, а Кизыл-Туру, крепость хана Онсома в устье реки Ишим. На самой стрелке мыса стояли мелеть и дворец правителя. Судя по архитектуре – угловым башенкам, украшенному геометрическими фигурами фронтону, квадратным прорезям окон, расположенных высоко под крышей, – резиденции ханов и шейхов строились среднеазиатскими зодчими. И можно предполагать, что их воздвигали в скором для исполнения варианте – из сырцовых глиняных кирпичей, быстро разрушающихся от времени.

Рисунок городка сибирских татар Кизыл-Тура из Кунгурской летописи.

Улицы образовывали стоящие рядами юрты. Купол каждой был украшен бунчуком – развевающимся конским хвостом. Двурогий бунчук обозначал юрту десятника, трехрогий – сотника. На рисунке в укрепленной части города юрты изображены с трех– и пятирогими навершиями, а купол ханской резиденции увенчивает восьмирогое украшение. Значит, все это жилища кочевой по происхождению знати – потомки кипчаков, монголов, ногайцев, окружавших себя слугами, женами, танцовщицами. Юрты группируются по две, три, пять, видимо, отражая расселение семейных кланов. Покрывали эти легкие переносные жилища войлоками, на пол стелили кошмы и ковры, из войлоков и пуховиков складывали лежанки. Около жилищ держали наготове верхового коня, а остальной скот пасся у реки под присмотром пастухов.

За пределами цитадели – на селище – стояли полуземлянки, обмазанные глиной или обложенные дерном, в которых жило местное население, подвластное чужеродным ханам.

У внешних ворот Большого городища располагались бревенчатые караван-сараи с очагами-чувалами внутри. Их окружали навесы со стойлами для лошадей и верблюдов, легкие постройки, служившие складами для палаток, котлов, запасов пищи, товаров, всего того, что составляло снаряжение караванов.

Представьте себе: толчея, гомон, блеянье овец и мычание коров, крики погонщиков. Везде телеги с высокими колесами, кучи дров, сена, тюки, мешки с зерном, костры. В общий шум города вливаются и голос муэдзина, созывающего на молитву, и объявления глашатая, и ссоры торговцев. Время от времени из ворот выезжают сборщики ясака, гонцы. По дороге им предстоят остановки на почтовых постах, где ждут свежие лошади.

У жилищ знати суетятся слуги, лениво переговаривается охрана. Люди входят и выходят, от жаровен с горячими углями пахнет дымом, к которому примешивается аромат готовящейся пищи. Закутанные женщины с кувшинами и котелками спускаются к реке за водой. Жизнь в городе кипит.

В столице обширного ханства происходит много событий. Чимги-Тура стояла на торговом пути из Средней Азии в сибирские земли. Осенью сюда приходят нагруженные товарами караваны из Бухары и Самарканда. Они доставляют бумажные и шелковые ткани, паласы, скатерти, пологи, кошмы, одеяла, сафьян, чай, сушеные фрукты, бусы, перстни, мониста, ленты, а также рабов. Охотно покупают жители северной столицы стеганые халаты, шубы, кушаки, кольчуги, шлемы, сабли, сбрую, нарядные пояса с серебряными и медными накладками.

Не боятся купцы холода – остаются зимовать, строят лавки, дома. Да и не только торговый интерес вел многих из них: кто искал новое поле деятельности и хотел здесь поселиться с семьею, кто одновременно был соглядатаем враждующей династии. Запасаются товаром на обратную дорогу все больше русским да из Поволжья. В Чимги-Туру везут его из-за Урала.

В Бухаре изделия новгородских мастеров – котлы, тазы, блюда, топоры, кресала, холсты ценятся высоко, так же, как и сибирские меха – соболя и лисицы.

Наверное, время от времени появлялись на базаре и всякие редкости: дорогой подарок господина верному слуге, проданный в нужде вдовою, или отнятые разбоем посольские дары, или военные трофеи. Предметами роскоши считались вино, уксус, мускус, ткани из шерсти белого верблюда – «Белый войлок почета», серебряная посуда, лаковые и нефритовые китайские чашечки, шелковые платья, вышитые золотыми и серебряными цветами.

Торговлю поощряют, купцов жалуют на ханских приемах, ведь они платят в казну немалые пошлины с каждого вьючного верблюда да отдельно налоги с продажи вина, уксуса, соли, цветных и черных металлов.

Надеясь получить дополнительные сведения о том, как выглядела Чимги-Тура, перелистываю старинные описания Тюмени. Г. Ф. Миллер и И. И. Лепехин приводят лишь краткие характеристики городища, ничем не дополняющие экспликацию 1766 г. У П. С. Палласа и Д. Г. Мессершмидта нет о нем ничего, у И. П. Фалька, В. В. Радлова – тоже. В ожидании ценных подробностей просматриваю «Историю Сибири» П. А. Словцова, статьи нашего земляка И. Я. Словцова – напрасно.

Берусь за книги современных историков, но в них Чимги-Тура упоминается лишь в связи с походом Ермака. Досадно, что за все четыре минувших столетия столицей Тюменского ханства интересовались лишь академики Петровской эпохи да краевед Н. А. Абрамов.

Настораживает и полное отсутствие находок с Чимги-Туры в нашем музее, даже каких-либо упоминаний о таковых нет. Никакого сравнения с Искером, более поздней и кратковременно существовавшей столицей Сибирского ханства! Там многократно проводились раскопки, в последний раз в 1993 году силами нескольких научных учреждений. Результаты работ публиковались, богатейшая коллекция из раскопок находится в экспозиции! Как же так получилось с Чимги-Турой?