Текст книги "Археологические путешествия по Тюмени и ее окрестностям"
Автор книги: Наталья Матвеева
Соавторы: Виктор Зах,Александр Матвеев
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)
Приведи его! Держи (его)!
Да отправится он, зная путь, в мир благих деяний!
Много раз пересекая великий мрак.
Да вступит козел на третий небосвод!
Разрежь темным (металлом) эту шкуру, о заклатель.
Ножом – сустав за суставом! Не замышляй против (него)!
Не будь враждебен (к нему)! Приготовь его член за членом!
Разложи его на третьем небосводе!
С песнопениями я ставлю на огонь котел.
Налей воды! Опускай его!
Обложите его огнем, о разделыватели (туши)!
Сваренный, да пойдет он (туда), где мир благих деяний!
Да не расколет он его кости!
Да не высосет костный мозг!
Сложив всего его вместе,
Да отправит он то и другое (на высшее небо)!
Атхарваведа, IX, 5
Среди захоронений некрополя довольно много детских, но это не удивительно – в большинстве доисторических обществ детская смертность была очень высока. В небольших могилах в позах спящих – на боку с согнутыми руками и ногами – сохраняются даже останки младенцев. Во многих случаях их кости скрывает бревенчатая домовина – не гроб, а, скорее, миниатюрное подобие домика с плоской крышей. Остатки таких же деревянных построек, иногда сложенных в несколько венцов, встречаются и в больших могилах, где должны были покоиться взрослые. О примерно таких же внутримогильных конструкциях упоминает один из погребальных гимнов «Ригведы».
Расступись, земля! Не дави его!
Дай ему легко и быстро погрузиться!
Укрой его краем (своей) одежды,
Как мать (укрывает) своего сына.
Растворяясь, будь твердой, о земля!
Ведь тысяча столбов должна быть воздвигнута.
Да будут твои покои окроплены жертвенным маслом!
Да будет ему здесь убежище во веки веков!
Я укрепляю землю вокруг тебя.
Да не поврежу я тебя, кладя этот ком земли!
Пусть отцы держат тебе этот столб!
Пусть Яма построит тебе здесь дом!
Ригведа, X, 18
Однако самое удивительное заключается в том, что скелетов взрослых ни в одной из больших могил, в том числе с остатками домовин, под исследованными курганами мы не находим. Здесь могут сохраняться горшки, каменные наконечники стрел, другой инвентарь и очень редко – всего лишь несколько разрозненных костей. Не исключено, конечно, что тут до нас побывали грабители – в XVIII веке по югу Западной Сибири «гуляла» настоящая «золотая лихорадка». Но «почерк» охотников за могильными сокровищами, пли, как их тогда называли, «бугровщиков», нам хорошо известен. Искали они отнюдь не кости, а если и выбрасывали их из могилы, то не уносили с собой. Но их нет и на прилегающих к могилам участках! Полностью истлеть в земле они тоже не могли – ведь уцелели же дерево, остатки жертвоприношений, наконец, кости младенцев. Который год бьемся мы над этой загадкой и не находим удовлетворительного ответа. Десятки кенотафов – символических захоронений, сооружавшихся разными народами тогда, когда доставить труп на кладбище по тем или иным причинам было невозможно, – не слишком ли это много для одного могильника? А может быть, перед нами свидетельства особого обряда, о существовании которого мы не подозреваем?
«Ригведа» и «Атхарваведа», как будто, не знают иного способа погребения, кроме трупосожжения. Их гимны и заклинания, в которых часто фигурирует имя Агни – бога огня во всех его проявлениях (Джатаведас – букв. «знаток всех существ» – его постоянный эпитет), упоминают о подготовке тела к кремации, приготовлении костра, сожжении тела, захоронении костей в земле и о других элементах погребального обряда.
Да сожжет тебя на благо восточный огонь спереди!
На благо да сожжет тебя огонь домохозяина сзади!
Да сожжет южный огонь твое убежище, защиту!
С севера, из середины, с воздуха —
С любой стороны да защитит тебя Агни от ужасного!
На благо, о Агни, сожги его сзади, на благо – спереди!
На благо – сверху, на благо снизу сожги его!
Один, (но) трояко разложенный, о Джатаведас,
Направь его со всех сторон вместе в мир благих деяний!
Принесший жертву поднялся на сложенный костер,
Готовый лететь в небо со спины небосвода.
Для него, творца благих деяний, сияет в воздухе
Сверкающий небесный путь, исхоженный богами.
Атхарваведа, XVIII,4
Кремация умерших, характерная для многих федоровских общин, встречается и в алакульских могильниках, но реже. В Чистолебяжских курганах тоже найдены обгоревшие домовины, правда, их здесь совсем немного. В большинстве же «пустых» могил этого некрополя нет ни следов огня, ни пепла от сожженных тел умерших. Значит, обычаем трупосожжения их появление объяснять нельзя.
В который раз я вчитываюсь в древние стихи «Ригведы», надеясь разгадать загадку могильника. И вдруг в одном из погребальных гимнов, рисующем, казалось бы, обычную картину кремации умершего, нахожу такие строки:
Что вырвала у тебя черная птица,
Муравей, змея или же хищный зверь,
Пусть (всепожирающий) Агни сделает это невредимым…
Ригведа, X, 16, 6
Слова эти обращены к умершему, его телу. Но почему его еще до предания огню клевали птицы и разрывали хищные звери? Древнеиндийская «Ригведа» об этом умалчивает. Однако понять смысл таинственной фразы позволяет древнеиранская «Авеста», сохранившая некоторые культовые и обрядовые детали в еще более архаичной форме.
Оба этих произведения, как и прочие индийские веды, свидетельствуют о том, что соприкосновение с трупами и даже участие в погребальных церемониях считалось опасным для человека и требовало совершения специальных очистительных обрядов. Все арии были уверены: от тел умерших исходит скверна, и поэтому осуждали даже тех, кто их закапывал в священную землю. Но при всем этом завоеватели Индостана в ведийскую эпоху решались предавать усопших обожествлявшемуся ими огню, тогда как древние иранцы считали такие действия недопустимыми. Творцы и хранители «Авесты» полагали, что трупы надлежит на некоторое время оставлять в уединенных местах на открытом воздухе для того, чтобы птицы и хищные звери очистили их от мягких тканей и дали возможность захоронить в земле только отмытые дождями, овеянные ветром и высушенные солнцем кости. О том, что «труп умершего перса погребается не раньше как его разорвет птица или собака», писал древнегреческий историк Геродот. А персы – потомки древнейших иранцев. Не случайно их царь Дарий I говорил о себе в высеченной на камне надписи: «Я Дарий, царь великий, царь царей… Ахеменид, перс, сын перса, ариец, арийского происхождения…».
Так, может быть, воспоминания именно о таком обряде, некогда существовавшем у общих предков индийцев и иранцев сохранила в себе загадочная фраза «Ригведы»? И, может быть, именно его следы мы наблюдаем, обнаруживая в могилах Чистолебяжского некрополя лишь разрозненные кости взрослых? А младенцы… Они, безгрешные, видимо, не могли осквернить землю и уходили в нее такими, какими пришли в этот мир.
На дальних рубежах андроновского мираИз задумчивости меня вывели оживленные голоса, доносившиеся оттуда, где группа студентов расчищала очередное захоронение. Оно располагалось неподалеку от той самой ямы, из которой недавно мы извлекли два ташковских сосуда. Подойдя ближе, я понял, почему здесь царила атмосфера сделанного открытия. Лопаты работавших были отброшены прочь, а сами они, вооружившись ножами и кисточками, склонились над остатками показавшегося из-под земли детского скелета. Судя по размерам костей, ребенку было не больше 6–7 лет, а обилие разнообразных украшений, расчищенных в разных частях могилы, указывало на то, что это была девочка. Как и других детей, ее уложили на землю в позе спящей. Рядом с черепом из земли проступали остатки ожерелья из просверленных клыков животных, которые, хоть и служили амулетами, не смогли уберечь свою хозяйку. Ей так же, как и всем ее сверстницам, наверное, очень нравился чуть более красноватый и все же напоминавший цвет золота отблеск начищенных бронзовых украшений, и родители постарались, чтобы в царстве Ямы их дочь выглядела празднично. На запястьях умершей оказались остатки трех желобчатых бронзовых браслетов, ее щиколотки охватывала низка бронзовых бус, а там, где должны были находиться кисти рук, лежали хрупкие обломки от пары бронзовых перстней со щитками в виде спиралей.
Пока кисточки в руках студентов осторожно разметали землю в поисках других деталей последнего убранства умершей, я сосредоточил свое внимание на сосудах, поставленных в изголовье могилы. Их было три – мал мала меньше. Два из них оказались классическими алакульскими горшками – с уступчиками на плечиках и лентами зигзагов у горловины и на тулове, а третий – совсем маленькой неорнаментированной чашечкой, может быть, даже игрушечной. Эти сосуды от двух ташковских, происходящих из соседней ямы, отделяли всего несколько метров аккуратно зачищенной материковой поверхности. И теперь я был уверен, что все они, хотя и принадлежали к разным археологическим культурам, были изготовлены современниками.
Алакульские (2–6) и ташковские (8–9) сосуды из могил и ямы (7) под курганом 19 Чистолебяжского могильника (1).
Мысленно спустившись по цепочке существовавших в предтаежном Притоболье культур эпохи бронзы от самого кануна железного века до середины II тысячелетия до н. э., я понял, что алакульскис памятники, в том числе Чистолсбяжский могильник, должны датироваться еще более древним периодом, чем это считалось до сих пор. Все стало на свои места! Ведь именно на первую треть II тысячелетия до н. э. указывали полученные для этого некрополя радиоугле родные даты, и именно в это время функционировали исследованные В. Т. Ковалевой поселения Ташково 2 и ЮАО 13, построенные людьми Чета и Нечета. Вот о чем так наглядно старался поведать нам раскопанный курган, где ташковские и алакульскис сосуды находились друг от друга буквально в двух шагах! Но почему две эти очень разные культуры – ташковская, созданная охотниками и рыболовами, только осваивавшими металлургию и навыки животноводства, и алакульская, базировавшаяся на давних традициях скотоводческо-земледельческой экономики и мощном потенциале металлургического производства, – оказались по соседству друг с другом в предтаежных районах Притоболья?
По-видимому, вторжение на эту территорий первых групп андроновцев – носителей индоиранской речи или одного из сравнительно недавно выделившихся иранских диалектов было для ташковского населения столь же внезапным, сколь неожиданным для местных племен стало появление ведийских ариев в далекой Индии. И там, и здесь запряженные конями боевые колесницы пришельцев сеяли ужас среди выходивших им навстречу вооруженных отрядов и обращали их в бегство. Упоминания об этих колесницах многократно встречаются в ведах. В Чистолебяжских курганах, правда, остатков этих повозок обнаружить пока не удалось, но они найдены в близких ему по времени памятниках – могильниках Берлик 2 юго-западнее современного г. Петропавловска в Казахстане, Синташта на Южном Урале и некоторых других. Надо полагать, что, опасаясь набегов именно алакульских дружин, ташковцы вынуждены были, как умели, укреплять свои поселки. И, вероятно, результатом одного из таких набегов стал пожар, поглотивший само Ташково 2. Проникновение первых андроновцев к границе с тайгой не было кратковременным военным походом. Вслед за быстрыми колесницами двигались неуклюжие повозки с домашним скарбом мигрирующих общин, шли их стада. И пастухи уже хозяйским глазом осматривали окрестные луга, которым надлежало стать пастбищами. Их не страшили встречи с врагом – с ними были их боги, готовые прийти на помощь.
Во все стороны вокруг дорог
Отправились Индра и Пушан.
Пусть собьют они сейчас с пути то войско
Недругов как можно дальше!
Тащитесь вы, недруги, сбитые с пути,
Как обезглавленные змеи!
Из вас, сбитых Агни с пути.
Пусть Индра убьет каждого лучшего!
Надень на них огромный кожаный мешок!
Нагони антилопьего страху!
Пусть недруг поспешит прочь!
Пусть примчится сюда корова!
Атхарваведа, VI, 67
Подобные заклинания, наверняка, звучали там, где проходили андроновские обозы, ибо шли они не за богатой добычей, а в поисках пригодных для поселения мест, которым суждено было стать их новой родиной.
Именно так все и произошло. Период настороженного противостояния пришлого и местного населения перед стеной зауральской тайги закончился очень скоро, и уже к середине II тысячелетия до н. э. на этой территории археологи не фиксируют следов аборигенных культур, не подвергшихся мощному воздействию со стороны андроновцев. Культуры этой и последующих эпох либо продолжа ют андроновскую линию развития, либо синтезируют традиции пришельцев и автохтонных групп.
Таким образом, появление андроновцев в Зауралье, если судить по его последствиям, нельзя рассматривать как эпизод в этнической и культурной истории данного региона. Освоив новую для себя территорию и, видимо, ассимилировав многие из проживавших здесь аборигенных групп, андроновское население дало начало целому «древу» или семье археологических культур, ареал распространения которых в бронзовом веке охватил практически всю Юго-Западную и Южную Сибирь. Именно период существования этой диахронной культурной общности, продолжавшийся по меньшей мере тысячу лет, и стал временем, когда жители лесной зоны познакомились со многими достижениями бурлящего на подступах к ней арийского мира, выбросившего из своего ядра группы, в разное время ушедшие на завоевание далеких земель, в том числе Индии и Ирана. На протяжении именно этих веков таежные охотники и рыболовы восприняли у своих южных соседей навыки коневодства, а также разведения других домашних животных, обогатили свою речь многими доселе неизвестными им словами, восходящими к арийским диалектам, заимствовали многие элементы созданного в индоиранской среде декоративно-прикладного искусства, которые, пройдя долгий – длиной в несколько тысячелетий – путь развития, живут и по сей день в культурах народов Севера.
Есть многочисленные сведения и о влиянии местных традиций на культуры пришельцев. В эпических сказаниях жителей Индии и Ирана долго сохранялись воспоминания об их северной прародине, о жителях еще более далеких земель с холодной и долгой ночью, продолжающейся целое полугодие, о высокой и неподвижной Полярной звезде. В разновременных могильниках зауральских культур андроновской семьи постоянно встречаются захоронения людей с более или менее ярко выраженными монголоидными признаками, свидетельствующие о том, что процессы смешения пришлого и автохтонного населения шли непрерывно. Может быть, это и привело к тому, что рано или поздно арийские языки растворились в таежных говорах, питавшихся недосягаемым и загадочным для степняков Севером?
* * *
Щебет птиц и вновь лучащаяся под солнцем водная гладь встретили нас у выхода из промокшего шатра, стараясь убедить в том, что никакой бури не было. Однако узнать лагерь было непросто: отяжелевший брезент палаток провис, а сама поляна напоминала макет местности в первые минуты после творения – с только что наполнившимися блюдцами озер и еще прокладывающими свои русла реками.
Такой нашу Землю не помнит никто. Давно стерлись в людской памяти и события, происходившие много позже. Но земля хранит их следы. И если бы мы лучше понимали ее язык, она, возможно, решилась сообщить нам даже то, о чем при раскопках пока остается только догадываться.
В ОРБИТЕ ДРЕВНИХ ЦИВИЛИЗАЦИЙ
На раскоп опускался теплый летний вечер. Пыльный большак, по которому весь день озабоченно сновали машины, опустел. Воздух сделался прозрачней и из ближних колков все отчетливей слышался ровный шелест берез, только подчеркивавший наступившую тишину. Раскопки могильника, которые наш отряд вел второй год, близились к концу. Оставалось исследовать всего несколько захоронений, обнаруженных под насыпью последнего кургана. Еще два-три дня – и отряд снимется с места, чтобы разбить лагерь в другом пункте. Сезон выдался на редкость удачным. Впрочем, и работали мы как никогда много. Позади раскопки грандиозного кургана-святилища, в центре которого некогда стояло «мировое дерево», находка огромного бронзового котла в полуразграбленной могиле воина, обнаружение во рвах нескольких курганов человеческих жертвоприношений. И все это характеризует одну эпоху, отстоящую от наших дней без малого на две тысячи лет! Если б еще и закончить работы на высокой ноте!
Пора возвращаться в лагерь. Я закрываю полевой дневник и созываю студентов в машину. Собрать и погрузить в кузов лопаты – для них минутное дело. Один лишь Рустам Нигматзянов – силач и балагур – как будто не слышит заведенного мотора. Над совсем небольшой могилой он склонился один. И, похоже, сильно разочарован. Наверное, и это захоронение давно ограблено. Почему же он тогда медлит? Подхожу ближе. Стенки неглубокой могильной ямы изрыты норами грызунов, и Рустам расчищает их с таким невозмутимым видом, как будто охота на сусликов – основная цель нашей экспедиции. Но, прочитав в моих глазах изумление, протягивает спичечный коробок. Я открываю его и замираю. Он полон мелких золотых пластинок с вафельным орнаментом. И все найдены в норах. Видя мое замешательство, Рустам расплывается в улыбке. Задуманный им розыгрыш удался!
Докапывать потревоженное грызунами захоронение мои коллеги вместе с Рустамом отправляются на следующий день, когда лагерь еще спит. А приехав на курган, мы застаем их со счастливыми улыбками на лицах. На дне ямы лежит расчищенный скелет. Рядом – несколько горшков, разбитый светильник, курильница, зеркало и остатки уздечки. На кистях рук – браслеты из стеклянных бус, на щиколотках – железные. Курильницы и зеркала в это время клали только в женские погребения, часто они использовались и как культовые предметы. Может быть, и здесь была погребена жрица? Кроме того, из нор и со дна могилы извлечены еще несколько золотых пластинок, аналогичных вчерашним. Все вместе они, наверное, украшали налобную повязку – диадему умершей. Но, оказывается, и это еще не все! На мою ладонь ложится изящная золотая серьга, украшенная нанизанными на нее красной сердоликовой и синими стеклянными бусинами, колечками из спаянных между собою шариков зерни. Две грозди подвесок, напоминающих листья; делают ее похожей на деревце. Восторгу моему нет предела – настоящее произведение искусства! И я в который раз убеждаюсь, что саргатская культура открыла нам еще не все свои тайны.
Все начиналось с Мысовских курганов
А начиналось все с Мысовских курганов… Получилось это просто: у меня была двухлетняя дочурка, которую не хотелось оставлять надолго, а проведение археологической практики со студентами Тюменского университета предполагало раскопки какого-нибудь интересного древнего памятника, желательно поближе к городу. Вот мой взор и упал на Мысовские курганы.
Находятся они в парке им. Ю. Гагарина на левом берегу Туры в черте города. Представляют собой большой могильник в виде земляных холмов высотой до 1,5 м и диаметром от 7 до 15 м, насыпанных на краю террасы. Известен он с 1925 года, а в 1926–1927 гг. совсем молодой тогда еще П. А. Дмитриев – впоследствии крупный советский ученый – вместе с директором областного музея П. А. Росомахиным провели на нем раскопки. В семи курганах они обнаружили полтора десятка погребений, содержащих скелеты, горшки, оружие, украшения. По формам бус и наконечников стрел, распространенным у сарматов, П. А. Дмитриев отнес эти курганы также к сарматскому времени. Обратив внимание на отличие в орнаментах посуды, он решил, что памятник этот принадлежал другому, родственному, народу.
Мысовские курганы раннего железного века.
Сравнивая свои материалы с добытыми в 1893 году финским ученым А. Гейкелем при раскопках курганов у городов Тюмень и Курган, он заметил их большое сходство, заключив, что в конце 1 тысячелетия до н. э. в лесостепной зоне Западной Сибири расселялись племена ираноязычных скотоводов, имевшие свою собственную культуру.
П. А. Дмитриев оказался провидцем. Дальнейшие раскопки других исследователей подтвердили его догадки. Выяснилось, что эти племена, получившие название «саргатских» по наиболее выразительному могильнику у с. Саргатка в Омской области, населяли в раннем железном веке в течение целого тысячелетия всю лесостепь от Тобола до Барабы, достигая Тобольска на севере и предгорьев Алтая на юге. Они оставили тысячи городищ, курганов и поселений, хорошо сохранившихся до наших дней.
Мысовское 3 поселение раннего железного века.
В окрестностях нашего города, кроме Мысовских и Тюменского курганов, саргатскими племенами оставлены Мысовские 2 и 3 поселения (в парке и на площадке больницы геологов), селища на северном и южном берегах Андреевского озера, на р. Дуван, могильник на Большом острове и Дуванский некрополь. Причем памятники на Мысу более ранние – III–II века до н. э., а на Андреевском и Дуванском озерах несколько более поздние – со II века до н. э. по IV–V века н. э. Раскопки их дали возможность представить бытовой уклад и хозяйство саргатцев.
Планы раскопов на Мысовском 3 поселении:
А – ямы, Б – канавки, В – ямки от столбов, Г – очаг, Д – инвентарь (сосуды, зеркало).
Жили они небольшими общинами в поселках, застроенных усадьбами из нескольких помещений. Дома состояли из построек, соединенных между собой крытыми коридорами, одна из них обычно жилая, а остальные использовались как кладовые, хлев, сараи для хранения утвари. Строили их либо срубными, либо в технике «заплота», то есть по периметру котлована вкапывали столбы с выдолбленными в них желобками, в которые горизонтально «укладывали бревна, образующие стены. В центре жилища на земляном полу в яме горел костер, вдоль стен же настилали пол из досок или полубревен, там находились нары, домашние вещи.
На Дуванском 2 поселении возле жилищ располагались хозяйственные постройки: загоны для скота, кузни, навесы для сушки сетей и хранения сена, дров. На селище могло обитать около 50–60 человек, составлявших общину из 5 родственных семей, имевших отдельные домохозяйства. Видимо, они порознь владели скотом и имуществом, но вместе пользовались пастбищами, лесными и речными угодьями. Если учитывать данные экспериментов, в которых археологи сами строили бревенчатые полуземлянки, то получится, что весь поселок 12–15 взрослых мужчин могли возвести за две недели. Найденные на поселении литейные формы, тигли, сопла, шлаки, пряслица, грузики, керамика указывают на занятия обитателей плавкой и ковкой железа, гончарством, прядением и ткачеством. Хотя кость здесь сохранилась плохо, а дерева и кожи нет совсем, по находкам в могильниках мы знаем, что у саргатцев были высоко развиты кожевенное, косторезное дело и обработка дерева.
Реконструкция жилища Дуванского 2 поселения (рис. А. С. Кухтерина).
Основой хозяйства саргатцев было скотоводство. По составу пищевых отбросов с поселений можно определить базовый рацион древних людей и, приблизительно, состав стада. Они разводили лошадей, коров, овец, коз, были известны верблюды. Для охраны стад использовали собак. Роль охоты в пополнении пищевых запасов была невелика, она давала 10–15 % мясных продуктов. Добывали лося, косулю, дикого кабана и пушных зверей: лисицу, волка, барсука, выдру, бобра, а также боровую и водоплавающую дичь. Подсобными занятиями было рыболовство, сбор трав и кореньев, земледелие. Что и как возделывали, мы пока не знаем, но на Дуванском 2 был найден серп, а на Ингалинке – яма для хранения зерна. Л. Н. Корякова, исследовательница Дуванского 2 поселения, полагает, что это был базовый поселок подвижных скотоводов, летом откочевывавших за 50-100 км со стадами и оставлявших на месте лишь часть населения – стариков, женщин, детей. А такие недолговременно существовавшие памятники, как Мысовское 3, где не заметно никаких перестроек, ремонтов жилищ, мало битой посуды и костей, – остатки летних стоянок.
Многие из памятников раннего железного века, известные краеведам и путешественникам XVII–XIX веков, ныне уже не существуют. Так, три Тюменских кургана, находившихся в 1,5 километрах от города вниз по течению Туры, были частично раскопаны И. Я. Словцовым и А. Гейкелем в 1892–1893 годах, частично уничтожены распашкой. Они были самыми большими в округе, недаром академик И. И. Лепехин, описывая окрестности Тюмени в 1771 году, упоминал о них как о «нарочито высоких», «покрывавших, – по мнению ученого, – тела бывших татарских тюменских владельцев».
К саргатской культуре, вероятно, относились и Салаирские курганы. Первый из них находился на огородах дёр. Салаирки и был срыт под гряды. При этом было выпахано несколько бронзовых стрелок и бронзовый гребень, которые стали экспонатами Томского музея при университете. Второй курган стоял на поле в 1,6 км от Салаирки. Его высота достигала 2,1 м, диаметр – 20 м. Ныне распахан.
Несколько поселений и могильников находились между деревнями Верхний Бор и Решетникове. Все они были сосредоточены на высоком берегу Туры и у старичного озера Кривое. Сейчас территория застроена дачами, турбазами и пионерлагерями, но кое-где культурный слой сохранился. Давно распахивается и поселение Борки, открытое А. В. Матвеевым со студентами университета при уборке картофельного поля на 46 км шоссе Тюмень-Тобольск. Благодаря соседней рощице часть его уцелела, и можно увидеть следы заплывших полуземлянок вдоль берега туринской старицы.
Из наиболее впечатляющих памятников долгое время стояли нетронутыми два Созоновских кургана высотой более 2,5 м и диаметром около 25 м, располагавшиеся почти напротив того места, где Пышма впадает в Туру. Но и их, к сожалению, начали разрушать местные жители, судя по поступившему к нам запоздалому сообщению о находке там захоронения коня.
До 80-х годов археологи затруднялись в оценке уровня развития саргатских племен. Погребения исследованы были в основном бедные, и считалось, что имущественного неравенства в среде населения раннего железного века не было. Этот вывод наряду с тезисом о кочевом или полукочевом характере саргатского быта мне казался ошибочным. А как же быть с большими курганами? Зачем кочевникам такое количество городищ? Но эти, скорее интуитивные, возражения следовало подкрепить серьезными аргументами из новых раскопок. Волновала и дискуссия об этнической принадлежности саргатцев. Кто они были? Иранцы, как их соседи саки и сарматы? Предки мадьяр, ушедшие из Сибири в Европу? Древние самодийцы или угры, предки ныне живущих коренных народов?
И вот в 1978 году мы возобновили раскопки Мысовского могильника в поисках ответов на поставленные вопросы. Не терпелось начать работы как можно раньше, а поскольку он был близко, мы стали работать со студентами по выходным дням. Полагаясь на свои силы, выбрали курганы (в восточном конце могильника) с таким расчетом, чтобы закончить каждый за два дня с одной студенческой группой.
Бочонок глиняный (Мысовской могильник)
В первом, маленьком, диаметром 7 м и высотой 0. 3 м, оказалось лишь одно захоронение, окруженное ровиком. В могиле был скелет мужчины 50–60 лет, а также обломки глиняных горшков и бронзовые серьги в виде спиралей. Во втором кургане, таких же размеров, находилась тоже одна могила старой женщины (50 лет), лежавшей на спине головой на запад, вещей было крайне мало: черепок от горшка и пряслице, неподалеку – зубы лошади, оставшиеся от жертвоприношения. В третьем, диаметром около 10 м и высотой 0,6 м, оказалось три погребения. Это был самый интересный курган. В отдельных могилах были положены» женщина 30–40 лет без вещей и мужчина такого же возраста с глиняным сосудом-бочонком. Глубже, под мужским захоронением оказалось еще одно – парное. На дне третьей могилы рядом лежали мужчина и женщина, но первый – вытянуто на спине, как и подобает, а женщина скорченно. Руки погребенной были согнуты в локтях и прижаты к груди, ноги неестественно близко подтянуты к подбородку. Нет сомнения, что она была крепко связана и, стало быть, умерла насильственной смертью, сопровождая умершего хозяина.
План парного погребения в Мысовском кургане, III–II вв. до н. э.
Как мы были поражены, увидев следы разыгравшейся две тысячи лет назад трагедии! Да и факт совершенно исключительный. Ранее в саргатских могильниках мужчина и женщина всегда были захоронены отдельно, а вместе – лишь в случае одновременной смерти, но их позы и вещи свидетельствовали о равноправии. Значит, у саргатцев были домашние рабы. И если небогатый человек мог иметь наложницу, то, следовательно, расслоение общества зашло уже далеко: были вожди, цари, дружинники… Но продолжить раскопки нам не удалось.
Планируя новую экспедицию, на этот раз решили выбрать самый плодородный район области – Упоровский, где и в древности должны были процветать скотоводы и земледельцы. Нам хотелось найти один из центров расселения саргатских племен, археологический микрорайон, состоящий из крепости, неукрепленного поселения и кладбища. Исколесив весь район, за две недели мы осмотрели множество памятников, но не нашли того, что искали. И лишь в самый последний день уже в сумерках я заметила десять больших распаханных курганов на высоком берегу Тобола. На них и остановили свой выбор. Километрах в трех блестело озеро, на берегу которого мы и решили переночевать. Уже в темноте ставили палатки, готовили ужин.
А проснулись мы в «долине царей». Выйдя из палаток, обнаружили, что находимся на берегу одного из двух соединяющихся озер – Песьяного и Атаманово, а увалы вокруг усыпаны большими курганами, стоящими по одиночке и группами, высота отдельных достигала 3 м. Они составляли пять могильников, а замеченный с вечера Тютринский был самым крупным. Так продолжились наши счастливые открытия саргатских древностей.