Текст книги "Убить Батыя!"
Автор книги: Наталья Павлищева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Нашла?
– Что?
– Ну, ты за туеском, который там оставила, ходила. Нашла?
Туесок спокойно лежал рядом с одной из моих корзин. Я кивнула:
– Чего его искать, лежал на видном месте.
Оглянулась на тот край поляны, старика, конечно, не было.
Салуня уже тоже добрала свои корзины, мы старательно их завязали, чтобы не рассыпать ягоды, и тронулись в обратный путь. Ни единого вопроса о том, с кем это я разговаривала на краю болотца, не было. Она и впрямь ничего не помнила.
А я? Вдруг я также много чего не помню? Сначала разговаривают, а потом на раз, два, три стирают все к чертовой матери из памяти, и ладно.
Я старалась не думать о том, что услышала. Просто боялась, что не удержусь и проговорюсь или переживания будут заметны на лице. Все же меня предупредили, чтобы не будила лихо, пока оно тихо. А вот если разбужу, то буду иметь дело с такими силами, с которыми самой не справиться.
Нечего сказать, спокойный у меня уик-энд! Снова мелькнула мысль: что скажет Вятич.
Вятича я обнаружила в обществе двух своих ратников и трех девиц, каждая из которых старалась привлечь внимание именно к себе. Гнусно, понимающе хмыкнула и позвала:
– Извините, что помешала приятному времяпрепровождению. Мне нужно тебе что-то сказать.
Сотник спокойно встал и вышел за мной.
– Что случилось?
– Я понимаю, что отрываю от приятной беседы, – ехидство из меня так и перло, – но завтра тебе нужно быть на болоте.
– Где?
– Завтра ты пойдешь со мной на болото, где мы сегодня брали клюкву!
Оставалось только добавить, что это приказ и обсуждению не подлежит.
Я разозлилась, он совершенно меня забыл, забросил, и больше ничего неверному наставнику объяснять не собиралась! Все мужики сво… сериал прав, даже те, которые на первый взгляд кажутся порядочными. И на десятый тоже. Нутро у всех с гнильцой, даже у Вятичей. Вот!
Меня захлестнула обида на весь мужской род вообще и его представителя Вятича в частности. Пусть идет к своим фифам, я больше уговаривать не стану, а завтра пойду и договорюсь со стариком сама! И с Батыем буду воевать сама безо всяких там наставников, которые…
Вслед моей спине с крыльца раздался насмешливый вопрос:
– А если я завтра с тобой не пойду?
Я на миг замерла, не оборачиваясь, потом спокойно пожала плечами:
– Я и без тебя дорогу к Славену найду.
Вятич вмиг слетел с крыльца и оказался передо мной:
– Где ты его видела?!
– Ну не в обнимку же с девицами?
– Славен здесь?
– А чего ты испугался? Здесь, просил завтра прийти.
– Когда?
– Днем.
– Я сам пойду.
– Ну уж нет!
И снова он увидел мою удаляющуюся спину.
– Настя…
Я не разговариваю с предателями, променявшими общее дело на толстые ноги прелестниц!
На следующее утро, выйдя во двор, я обнаружила там Вятича, сидящего на колоде для колки дров и вырезающего что-то ножиком. Недовольно буркнув приветствие, проследовала к бочке с дождевой водой, разогнала в ней зелень, плеснула в лицо и отправилась обратно в дом.
Я столько передумала за ночь, что теперь разговаривать не хотелось совсем. Почему мы забрались так далеко в леса, выходит, Вятич меня сознательно сюда завлек? Почему он вроде даже испугался появления Славена? Что за закулисные игры? Но главное, что мне самой теперь делать? Отправиться домой и забыть все, как страшный сон, или вступить в схватку с шаманкой Батыя? Но без Вятича я вряд ли что смогу, а он теперь совсем чужой.
Ночью я тихонько поревела из-за этого, и даже теперь слезы снова брызнули из глаз. Единственный человек в этом мире, которому я могла доверять и рядом с которым не страшно, меня променял на крепких красоток эрзя. Захлестывала обида, ведь все твердили, что я по его воле попала сюда. Притащил, а теперь стала обузой? Поматросил, что называется, и бросил?
Тогда пусть лучше возвращают…
Я шагала вперед, не оглядываясь, и хотя Вятич шел неслышно, не сомневалась, что он сзади. Дорогу я нашла легко, двигалась быстро, почему-то очень хотелось покончить со всем поскорее. На душе было мерзко и темно, не радовала ни красота леса, ни птичьи голоса, ни свежий воздух, ни россыпи грибов и ягод. И даже то, что Вятич совсем рядом, тоже не радовало. Я одна, и мне было очень тоскливо и одиноко… так, что хоть садись и вой.
– Настя… остановись на минуту.
– Что?
– Я тебя обидел?
Я смотрела на него и понимала, что если и буду о ком-то жалеть из этого мира, то о Вятиче обязательно.
– Нет, всего лишь бросил.
Сотник удержал меня за плечо, предотвращая попытку отвернуться:
– Кто тебе это сказал?
– Я одна, понимаешь, совсем одна здесь. А я сюда не рвалась, не просилась. Ну, по глупости потребовала помочь убить Батыя, но не сидеть же в Сарове!
– Что ты решила?
– Вернусь в Москву.
Он обошел меня, точно дерево, и теперь шагал впереди. Все молча, словно меня и не было. Когда дошли до края болотца, я вдруг окликнула:
– Вон в той стороне. Скажешь, что я готова вернуться. Одной мне не справиться, а помощи нет.
Сказала, и словно камень с души свалился, повернулась и отправилась обратно в город. Облегчения от свалившегося камня не было никакого, он тяжело булькнул в темную воду. Шагов сзади снова не слышно, но теперь я знала, что его нет. Пусть, я устала, устала от безделья, от своей ненужности, неприкаянности, от неизвестности.
Хотелось домой, принять душ, включить телевизор, сварить хороший кофе, просто тихо посидеть в кресле, бездумно таращась на экран и даже не понимая, что там происходит. Я устала жить в этой суровой действительности, устала бороться, но еще больше устала от вынужденного безделья. Весной ратников будет не собрать, они отдохнут в своих лесах, расслабятся в обнимку с красотками, и я вообще останусь одна. Что тогда?
У меня ничего и никого в этом мире. Вятич и тот остался, когда я ушла, и вернуть не попробовал. Значит, не очень-то и нужна. Пока предлагают вернуться, надо возвращаться. А Батый… ну что Батый? Если остальным все равно, то и мне тоже.
Так горько мне еще никогда не было, даже слезы от горечи свернулись, не катились из глаз, а легли камешками на душе, возвышаясь этаким обелиском несбывшимся надеждам.
До самого вечера я старательно искала себе занятия, чтобы не сидеть и не думать. Мы со Салуней зачем-то выскребли и без того чистый пол, вымели все углы не только в доме, но и во дворе, вычистили хлев. Когда все, что только можно, было переделано, я принялась на дворе щипать лучину.
За этим занятием меня застал вернувшийся Вятич. Я даже головы к нему не повернула, продолжая отщипывать небольшим топориком тонкую щепу, чтобы потом расколоть еще для поставца. Получалось на удивление ловко, даже самой нравилось. Работа, которая получается, приносит истинное удовольствие, даже если это всего лишь изготовление лучины.
Вятич несколько мгновений понаблюдал, а потом просто произнес:
– Завтра уходим.
Вот к такому я была не готова, одно дело – решить вернуться в Москву, и совсем другое – узнать, что так скоро. Зачем-то задала глупый вопрос:
– Куда?
– На юг. Тебе вредно сидеть без дела, мысли глупые появляются.
Глядя на его удаляющуюся спину, я пыталась понять, рада или нет такому повороту дел?
Мы уходили на юг в сторону степей, в сторону Батыя. Это хорошо или плохо?
Разобраться в себе не удалось, как и решить вопрос о пользе передвижения.
Словно между делом я поинтересовалась у Вятича, почему бы ему не прихватить с собой пару красавиц. Тот фыркнул:
– Не старайся выглядеть глупее, чем ты есть!
И тут уже я взъярилась, как дикая кошка:
– Я вас за собой не тащу! Оставайся, не то потом скажешь, что я тебя заставила покинуть этот гостеприимный город! Я тебя вообще просила сказать, чтоб меня вернули!
Я готова была выцарапать ему глаза. Представляю себя со стороны: встрепанный воробей, побывавший в когтях у кошки. Но эти самые когти сейчас готова была выпустить и сама. Но не успела, потому что Вятич вдруг притянул меня к себе и… крепко поцеловал.
В первое мгновение я обомлела и даже не сопротивлялась, но тут же взыграло ретивое – уперлась руками в его грудь, пытаясь вырваться. Не тут-то было, одна рука сотника крепко держала мою шею, не позволяя отвернуть голову, а вторая спину. Я чуть не задохнулась, потому, когда он так же внезапно отпустил меня, только хватала ртом воздух.
– Никогда больше не смей устраивать мне сцен и орать на меня!
Глядя в спину удалявшемуся Вятичу, я растирала шею рукой, хватка сотника была крепкой. А губы горячими и властными… И что думать по этому поводу, я просто не знала.
Он сделал вид, что ничего не произошло, спокойно разговаривал с Пургазом, следил за тем, как мы собирались, наставлял остающихся до весны в Сарове парней (с нами уходили всего шестеро, остальные обещали присоединиться весной).
Наконец, мы, напутствуемые Пургазом и остальными горожанами, ушли и в сопровождении Пургазовых воинов пару недель путешествовали из одной веси в другую, но занятости это не прибавило. С самим Пургазом договорились о взаимной поддержке весной против Батыя. Я не очень понимала, зачем ему нужно обязательно с Батыем воевать, пока тот не трогает, но инязор словно чувствовал, что тронет, хотя все говорило об обратном. Год назад куда более сильный Батый разорил булгар и буртасов, потрепал мокшу и заставил отправиться с собой каназора Пуреша, но до эрзя-то не дошел. Может, и теперь не доберется?
Пургаз так не считал, он был инязором боевым и всегда готовым не только отразить нападки врагов, но и совершить, как говорится, превентивный удар.
Если бы тогда знать, что именно наша рать приведет Батыя на земли эрзя, может, я и была бы осторожней?
Но зима уже вступила в свои права, большинство наших ратников разъехались по своим весям и городам, часть осталась у Пургаза до весны, и все мы были твердо уверены, что весной примемся за Батыя снова. Даже я, хотя Вятич ничего не сказал о своей встрече со Славеном. А я гордо не спрашивала, не доверяет – не надо. Только на вопрос: «Меня возвращают?» – получила короткий ответ:
– Не сейчас.
Конечно, хотелось разораться: «Я вам что, игрушка, что ли?!» От полного разлада нас спасла поездка в Козельск и то, что за время нее произошло. Много позже Вятич рассказал мне, что требовали от него волхвы, о чем выговаривали и почему он сам не допустил, чтобы меня вернули так сразу. Но это было потом, много позже…
А тогда еще шла вторая зима ордынского нашествия, Батый был силен, и окончания его власти над Русью не предвиделось. И отомстить за тысячи погибших пока не удалось. Я видела единственный выход: убить Батыя, но сделать это будет можно, только когда он подойдет к лесам Руси ближе. Либо если нам удастся его туда заманить, возможно, ценой собственных жизней.
Если Вятич со мной рядом и меня не переправляют, значит, нашелся способ побороть шаманку? Вообще-то со мной можно было бы и поделиться секретом…
Но пока не делились, а я гордо молчала.
Его хватку и поцелуй я старательно не вспоминала и от самого сотника старалась держаться подальше. Прошло немало времени, пока пребывание в Пургазовом городе забылось…
Козельск
Делать было катастрофически нечего, и я принялась намекать, а вернее, просто ныть, что и мы могли бы съездить посмотреть, что там с Козельском. Наконец Вятич согласился. Решили ехать по первому стойкому снегу, так легче. С нами собрались четверо козельских парней. Компания подобралась хорошая, подготовились основательно, все же предстояло проехать половину Руси.
И вот мы уже взлетели в седла (мне нравилось именно взлетать, словно демонстрируя свою удаль, после этого в нем сиделось легче), пообещали вернуться через месяц-полтора, и Пургазова весь скрылась из вида. Эрзя проводили нас до Оки, пожелали помощи попутника (духа – помощника в дороге) и развернулись обратно.
За Окой я заартачилась. Мне вовсе не улыбалось снова увидеть место, где я обнималась с трупами, да что нам делать в разрушенной Рязани? Мне пошли навстречу – делать действительно было нечего, Рязань прошли стороной, но на саму дорогу все же выехали, как ни мало по ней ездили теперь (вернее, не ездили вовсе), она была видна, не заблудишься.
Я уже дважды проезжала по этой дороге – один раз в Рязань с Анеей и второй, будучи раненной, обратно в Козельск. Рана давно превратилась просто в шрам, но ровнять его я пока не давала, успеется. Волосы заметно отросли, они снова лежали густой волной на плечах, но в косу еще не заплетались. Однажды я попробовала, получилось очень смешно – толстый обрубок был похож на что угодно, только не на косу. Пришлось пока оставить такую мысль и даже снова подрезать, чтобы не лезли в глаза. Ладно, убью Батыя и отращу косу…
Где-то в глубине шевельнулась мыслишка о том, что времени отпускать косу до пояса у меня уже не будет, ведь меня вернут обратно в Москву. И тут… следующую мысль я осторожно задавила, потому что она была явно крамольной. Я явно… не слишком хотела обратно в Москву. Оправдывалась тем, что здесь еще так много дел.
Сначала шли разоренные места, к виду которых наши глаза были привычны, потом стали все чаще попадаться деревни, где татары не побывали. Вот это было непривычным и даже казалось почти кощунственным.
Я не слишком помнила дорогу, за год пришлось повидать столько, что забывчивость неудивительна, тем более здесь не было дорожной разметки, указателей, обозначений населенных пунктов. Не было и карты, двигались мы по памяти. Парни, отправившиеся с нами, были козельскими, но я куда больше полагалась на Вятича. Вот за кем – как за каменной стеной… Если бы не Батый, так совсем хорошо.
И все-таки большой Оптин лес узнала сразу, что-то словно кольнуло внутри, слишком многое связано с Козельском. Стоило закрыть глаза, и перед мысленным взором вставал сам город, еще не сгоревший, даже не осажденный, где лукавая Лушка училась читать, пыталась обыграть меня в крестики-нолики или размахивала мечом. Где мы с ней бродили по лесу, разыскивая волхва Ворона, купались, собирали малину или купались, когда делать этого уже было нельзя, попались татям и спаслись только из-за моей наглости…
Как же хотелось вернуться в то довоенное счастливое время! Пусть бы снова нас ругала Анея, хмурил брови отец, обещал отходить вожжами Трофим, который в действительности и мухи за всю жизнь не обидел. Снова слышать громкий голос Любавы, рассказывать сказки маленькому князю Ваське, биться деревянным мечом вместо настоящего боевого и не ждать ничего плохого.
Но то время уже не вернуть. Нет Козельска, я-то знала, что он разрушен. Уплыли и теперь неизвестно где Анея, Лушка и Любава. Да и князь Васька со своей матерью-княгиней тоже. Разве найдешь их теперь на просторах Руси без телефона, Интернета и даже адресного стола? Живы ли вообще, ведь уйти из города даже на лодках еще не означает выжить. Летописи твердили, что все жители Козельска погибли. Если все, то кто же рассказал, как это произошло?
Но обличительные тирады в адрес летописцев спокойствию помогали мало, чем ближе к Козельску, тем сильнее билось сердце, тем волнительней становилось на душе.
Я помнила, что за большим лесом Жиздра, а за ней на горе Козельск. Мы не сомневались, что там никого и ничего нет, и все же где-то глубоко жила надежда, что встречусь с Лушкой. Почему именно с ней – неизвестно, но надежда умирает последней, потому я волновалась очень сильно. К тому же Козельск – мое рождение в этом мире.
И вот заснеженный берег…
Конечно, на той стороне никого и ничего. Городские стены разрушены, внутри все выжжено… Вятич, всего на мгновение замерший перед видом печального холма, махнул рукой, показывая удобное место для спуска, где лед надежней и лошадям не придется ломать ноги. Конечно, моста через Жиздру не было, его разрушили еще мы перед осадой, а татары восстанавливать не стали.
Я оглядывалась, стараясь узнать окрестности. И вдруг…
– Вятич, смотри!
На месте, где когда-то была Дешовка, явно виден дымок. Всего один, но он был! А вот на Козельском холме ничего, кроме снежных сугробов – явно заметенных обгорелых остатков стен.
Мы повернули к Дешовке. Никаких изб и даже следов, дымок шел прямо из сугроба. Мелькнула дурацкая мысль: не медвежья ли берлога.
– Э-ге-гей! Хозяева! – позвал Вятич, но никто не откликнулся.
Он прислушался и вдруг соскочил с лошади и двинулся чуть в сторону от сугроба. Я сообразила, что это просто землянка, а сотник увидел следы возле нее.
Так и оказалось, кто-то поспешно уходил от землянки в лес, внутри никого не было, только убогая печурка и какое-то тряпье, брошенное прямо на земляной пол. Мы не стали долго держать дверь открытой, вернее, это была даже не дверь, а просто занавес тоже непонятно из чего, каких-то рваных кож, брошенных ордынцами при отходе. Еще раз позвав хозяев и оглядев все вокруг землянки, Вятич громко крикнул:
– Хлеб оставлю на пеньке!
Он вынул из своего мешка большой хлебец, старательно завернул его в чистую тряпицу и пристроил на пеньке – чурбачке перед входом.
– Пошли, при нас не выйдут, боятся. Не стоит их морозить в снегу…
– Как ты думаешь, кто это?
– Из Дешовки кто-то, кому ж еще?
Мы отправились в сторону Козельского холма.
Двое дружинников, сопровождавших нас, спокойно поджидали у самого рва. Ров замерз, но моста, который монголы построили для своих осадных машин и штурма Козельска, не было, сожжен.
Пробирались осторожно, все же снег занес рвы и ямы, которые козляне накопали перед самой осадой, легко можно угодить в западню, которую устраивали для врагов. Игнат мотал головой:
– Все разрушили… Видно, сильно злые на нас были.
– А ты как думаешь? Мы там столько их воинов пожгли.
Стены действительно разрушены, и с трудом можно понять, где что когда-то стояло. Но снег белый-белый, нетронутый, совсем не как в Рязани.
На меня нахлынули воспоминания… Вот здесь был княжий терем, с крыльца которого разглядывала окрестности княгиня Ирина, обычно скорбно поджав губки. А внизу с визгом носился маленький князь Васька. Вон там воинская изба, рядом площадка, на которой мы отрабатывали свои умения биться деревянными мечами. Насколько же это не похоже на настоящий бой!
Вон там была вотчина Иллариона, жаль, что он не смог поехать с нами. А может, не захотел? Я же не захотела появляться в Рязани, чтобы не будоражить воспоминания…
А вон там была часть стены, с которой мы с Лушкой «поздравляли» монголов с 1 апреля и орали всякие гадости.
Я живо вспомнила кузнеца Микулу, он погиб во время нашего прорыва, Петерю, ценой своей жизни поджегшего осадную машину татар, мать Данилы, которая после гибели своего сына чувствовала себя виноватой перед козлянами и отказалась уплывать с женщинами в лодках, пойдя в моей дружине на прорыв. Только она не прорывалась, крикнув нам, чтобы уходили, она задержит, женщина действительно билась, как настоящий воин, а потом… подожгла себя. Это рассказали дружинники князя Романа, видевшие живой факел со стороны. Женщина перед своей гибелью умудрилась прыгнуть в костер и в таком виде метнуться в гущу врагов.
А еще были Антей и Фомушка, которые безо всякого разрешения спустились на веревках со стены, перебрались через Другуску и закидали горящими стрелами татарские шатры. Два шатра подожгли, правда, и сами погибли, потому что веревки подожгли тоже, чтобы татары по ним не смогли забраться наверх. Были совсем юные Данька и Тимоха, также тайно от взрослых спустившиеся со стены, чтобы поджечь сооружаемый татарами мост. Это не удалось, их побили стрелами, а помощница мальчишек, Любавина закадычная подружка Марьяша, обливаясь слезами, поднимала веревку, не имея возможности помочь мальчишкам. Услышав шум, наши дружинники сумели притащить ребят в крепость, но было поздно, Данька уже погиб, а Тимоха был смертельно ранен… Любава тогда смертельно обиделась на Марьяшу за то, что с собой не взяли.
Я никак не могла заставить себя отправиться к месту, где стоял наш терем. Уже понятно, что никакой Лушки здесь быть не могло, да и место захоронения отца я тоже не найду, слишком все перетоптано и развалено…
– Настя, смотри, – рука Вятича показывала на небольшой шест, наполовину занесенный снегом, на конце которого болтался кусок голубой ткани. Сердце екнуло – именно там был когда-то наш двор!
Увязая в снегу по пояс, мы бросились к шесту. Но это был просто шест, ткань уже выцвела, видно, ее прикрепили не вчера… И все же сердце чуяло, что это не все. Я принялась разбрасывать снег вокруг.
Так и есть – у самого шеста в снегу лежал какой-то сверток. Осторожно развернув, я обнаружила в нем… большой кусок бересты с нацарапанными буквами. Неровные ряды значков с трудом различимы, но разобрать все равно можно.
Лушка! Моя сестрица была здесь и оставила послание! С ошибками (иногда совсем непонятно, что написано), коряво, но Лушка сообщала, что они выжили и отправились в Новгород!
Мои руки дрожали, и ноги тоже. Вятич рассмеялся:
– Присядь.
– Прочитай, я не могу…
Сотник кивнул, забирая у меня из рук бересту.
– Им удалось уйти не всем, одна из лодок с княгиней Ириной пристала к берегу, и ее перехватили татары… Притащили в Козельск и перерезали на погребальном костре для своих воинов. Это увидела Полинка, которой помог спрятаться какой-то маленький человечек. Непонятно, Настя, Лушка пишет о маленьком, чуть выше колена человечке, который перерезал Полинке путы и спрятал. Они видели казнь русских женщин и двух детей. Ваське горло перерезали…
Я схватилась за свое горло, вот они, утверждения летописи: последние козляне были перебиты, а маленький князь захлебнулся собственной кровью!
– Полинка жила в землянке у маленького человечка и глухонемого Терентия, пока не пришли Анея с Андреем. Полину забирали с собой, а маленький человечек не захотел, остался с Терентием. Лушка надеялась, что выжил еще кто-то, но зря, никого в округе не осталось… Если мы живы, то просит найти ее в Новгороде или хотя бы подать весточку, они там у родни Андрея. Лушка вышла за него замуж и даже уже понесла, весной родит… Настя, тебе не жаль, что твой жених женился на другой?
Я фыркнула:
– Глупости! Они с Лушкой друг дружку любили, почему бы не пожениться? И Анея не против. Интересно, Анея с ними?
– Здесь ничего нет, но думаю, да. Если бы с теткой что-то, Лушка бы написала…
– Что за маленький человек?
– Не знаю, в окрестностях Козельска таких не было…
– Наверное, в землянке живет Терентий, он же не слышит и голоса подать тоже не может. Надо вернуться, посмотреть…
Оглядев все вокруг и убедившись, что никаких знаков больше нет, а уж выживших тем более, мы вернулись (на сей раз все вместе) в Дешовку. У землянки стоял Терентий. Узнав Вятича, немой приветственно замахал руками.
Он что-то пытался объяснить сотнику, показывал, то угрожающе, то слезливо мычал, а потом просто заплакал, уткнувшись Вятичу в плечо. Терентий плакал злыми мужскими слезами, а сотник гладил его, как малое дитя, по спутанным волосам, тихо уговаривая:
– Ну-ну…
Я тоже разревелась, нисколько не заботясь, что плачу перед своими дружинниками. Но и они разбрелись кто куда, старательно разглядывая сугробы вокруг и что-то стряхивая с лиц.
Немного придя в себя, немой замычал, грозя кулаком в ту сторону, куда ушли ордынцы. Эх, милый, видел бы ты всю Русь, растерзанную, сожженную, утопленную в крови… Козельск только ее частичка.
Вятич попытался спросить Терентия о маленьком человеке, показывая на уровень своего колена. Тот, видно, понял, на его свист (это единственное, что Терентий умел делать хорошо голосом) из землянки, откинув полог, вынырнул… лилипут! Он был действительно чуть выше колена.
Почему-то кроху привлекла в первую очередь я. Он просто метнулся ближе и затарахтел, размахивая руками. Я замотала головой:
– Не понимаю…
Лилипут крякнул с досадой, закусил губу, видно, пытаясь что-то придумать. Привлеченные разговором, подошли дружинники, с изумлением уставились на человечка, такого никто не видывал. Тот крутнулся и попытался объяснить мне что-то, но уже медленней, четко произнося слова и глядя прямо в глаза, словно так я могла понять его язык.
Я не поняла, зато понял один из дружинников:
– Настя, он говорит, что ты должна опасаться Батыя.
Человечек уяснил, что дружинник понял, и стал объяснять уже ему.
– Он говорит, что Батый будет преследовать того, на ком голубой плащ, Насть, какого-то эмира Урмана.
– Это они так нашего князя Романа Ингваревича зовут. Откуда он знает, что плащ у меня?
Я не носила плащ все время, тот лежал свернутый в седельной сумке, будет бой – надену.
Услышав вопрос, человечек рассмеялся, что-то объяснил Радиму, с которым разговаривал, показывая на Вятича. Дружинник чуть смутился.
– Он говорит, что тоже колдун, как наш Вятич, и все про тебя знает, и про Батыя тоже.
Теперь вперед уже выступил Вятич. Клянусь, но дальше они разговаривали… глазами. Рослый Вятич присел на корточки, чтобы находиться на одном уровне с человечком. Вокруг замерли все, стало совсем тихо, только Терентий с удивлением переводил взгляд с одного на другого. Я приложила палец к губам, показывая немому, чтобы не мычал. Тот кивнул.
Когда беззвучная беседа закончилась, Вятич даже головой покачал и хмыкнул:
– Н-да…
– Что?
– А результат в Козельске оказался лучше, чем мы думали.
– Чем?
– Батый убил Субедея и поругался с царевичами! Недаром джихангир назвал Козельск «Злым городом», было за что.
– А что еще?
– Много всего, сразу не расскажешь. Мне еще с ним поговорить нужно, но не сейчас. Он истощен и устал.
И все же Вятич снова присел, глазами объясняя что-то малышу. Тот помотал головой, потом пожал плечами, потом… повернулся к Терентию и принялся активно размахивать руками. Видно, немой понимал этот язык, он замычал в ответ, замотал головой, словно отказываясь…
– Чего ты ему сказал?
– Предложил ехать с нами. Как же они тут вдвоем – немой и чужой?
Но два упрямца категорически отказывались. Пришлось нам… ставить им избу. Сделали это, выбрав за основу самую крепкую из оставшихся печей. Когда погибают города и веси, на месте домов всегда остаются печи. Это не были обычные печные трубы, но печь, топившаяся по-черному, нашлась.
С самого утра до позднего вечера парни рубили лес, таскали его к стройке, обтесывали и возводили стены. Конечно, избушка получалась маленькой, но к чему двоим калекам большая? И топить маленькую легче.
Я шкурила лесины, варила еду, пыталась хоть как-то зашить рвань, которая была у необычных приятелей. Маленький человечек ходил вокруг и что-то ласково приговаривал. Если честно, то сначала было немного не по себе, но Вятич быстро объяснил, что он плохого мне не желает.
Глядя, как ловко работает топором сотник, я только головой качала:
– Откуда ты все умеешь?
– Во-первых, это умеет любой мужик, а во-вторых, с мое здесь поживи, не тому научишься.
– Где это здесь?
На миг, всего на миг Вятич «притормозил», но потом отмахнулся:
– В лесу. Ты же тоже много что умеешь, о чем раньше и не подозревала.
Это была правда.
Мы простояли в бывшей Дешовке седмицу, за это время выросли избушка, огромная поленница дров и гора битой дичи в бывшем жилье приятелей, превратившемся в кладовую.
Я кивнула Вятичу:
– У них же растащат все за пару ночей.
Сотник помотал головой:
– Нет, он сделал отвращающие знаки. Настя, он действительно хороший колдун, только не желает больше этим заниматься. Они не погибнут.
Мы уезжали с уверенностью, что наши новые знакомые не пропадут, во всяком случае, в ближайший месяц. Рослый Терентий и маленький человечек (нам так и не удалось узнать его имя) смотрели нам вслед. Потом Терентий вдруг подхватил своего друга и посадил на плечо. Стало смешно, я махнула рукой, приветствуя необычную пару, приятели тоже помахали.
Козельск оставался в прошлом уже окончательно.
Туда вернутся люди и восстановят город, я это знала. И подвиг козлян не забудется, и семинедельная осада тоже. А что будут помнить немного не так… какая разница, ведь Козельск достоин народной памяти не за то, что в нем погибли все до единого жителя, а за то, что погубил много ордынцев и надолго задержал под своими стенами армию Батыя, спасая тем самым другие русские города от разорения.
Козельск преподнес хороший урок Батыю, теперь предстояло этот урок закрепить, чтобы хан не пытался еще раз идти на Русь. Только вот где этого хана найти и куда он пойдет весной?
Но это была уже наша задача…
Мы почему-то выехали довольно поздно и встали на ночевку, даже не пройдя большого Оптиного леса. Так распорядился Вятич, мы не перечили. Я уже привыкла, что если сотник сказал, надо выполнять. Привязали лошадей, сняли чересседельные сумки, набрали дров для костра, уже натопили воды в котелках…
И вдруг волчий вой! Лошади дернулись, но Вятич сделал какой-то знак, и они успокоились.
Волк появился неожиданно, я увидела его сразу, Вятич, видно, тоже, потому что поднялся, внимательно глядя на животное. Мы замерли. Сотник тихонько приказал:
– Всем не двигаться, сидите тихо. Настя, иди сюда, только медленно и спокойно. Не бойся.
Я хотела сказать, что не боюсь. Страха почему-то действительно не было, и не оттого, что Вятич рядом, просто я чувствовала, что вот этот хищник меня не тронет. Встала, подошла.
– Это вожак той стаи, которая не выпустила вас с Лушкой из Козельска…
Волк был хорош – огромный, сильный, он стоял и смотрел на меня умными желтыми глазами. Не знаю, можно ли смотреть в глаза матерому хищнику, но я смотрела, не в силах отвести своего взгляда. И мне вдруг показалось, что в его глазах мелькнула усмешка, словно он знал обо мне все-все.
– Ух ты!
Я всего на мгновение оглянулась на Вятича, а когда повернулась обратно, волка уже не было, он словно растворился в воздухе.
Дружинники присмирели, они потрясенно взирали на наше общение со зверем, Вятича-то давно уважали за сверхъестественные умения, но теперь так же поглядывали и на меня. Хотелось развести руками: с кем поведешься…
Немного позже я вдруг вспомнила:
– Вятич, а что тебе тот человечек рассказывал о Козельске?
Парни подтянулись ближе, они козельские, интересно послушать.
– Одна из лодок с женщинами, в которой были княгиня с сыном и ее девки, пристала к берегу. Княгиня боялась воды и решила пересидеть в кустах. Им хотя бы уйти быстрее вперед, ведь Андрей со своими прикрывал, а они сошли уже на мысу и стали молиться. Андрей их не увидел. Так и попались монголам. Те притащили женщин обратно в Козельск, Батый приказал всех зарезать, как жертвенных животных, на погребальном костре для своих воинов. Да так резать, чтоб кровью захлебнулись. Вот и получилось, что княгиня и маленький князь сполна заплатили за весь Козельск.
– А Полинка как к этому человечку попала?
Я помнила Полинку, подружку Васьки, которая, правда, старше на пару лет. Сиротинка воспитывалась вместе с маленьким князем, потому и оказалась в лодке княгини.
