Текст книги "Убить Батыя!"
Автор книги: Наталья Павлищева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Собраться только тем, кому ни пахать, ни сеять не надо! Остальные чтоб дома сидели и жизнь налаживали! Если понадобитесь, свистнем.
Пургаз сотника поддержал, увидев у брода позади меня меньше четверти ратников, кивнул:
– Правильно сделала, что по домам отправила. Второй год жизнь раскорякой, надо налаживать. Пусть пашут, придет еще время мечом размахивать.
Я тихонько злилась, на Руси всегда так: чуть пронесло, сразу все забыли! Сейчас добить бы Батыя, собравшись всем вместе, а князья тут же бросились города отстраивать, соборы новые возводить, власть делить. И Пургаз хорош, в его земли монголы не добрались, так он решил теперь отсидеться?! Понимала, что не справедлива, что уж Пургазу-то досталось, и за селения, что скрыты в глухих лесах и не достались ордынцам, можно только порадоваться, а не укорять, все понимала, но поделать с собой ничего не могла.
Потому что рушилась моя золотая мечта – убить Батыя! А без нее что мне делать в этом тринадцатом веке?
Вятич ехал со мной рядом, тоже мрачный донельзя. Наконец, не выдержав, я поинтересовалась, чего это он злится, ведь по его настоянию все получилось.
– В тебе ошибся.
– Чего?!
– Мне показалось, ты немного другая.
– Интересно, в чем это? Не знаю, зачем притащил меня в это время ты, но я с самого начала твердила, что моя главная цель – убить Батыя.
– Ты не представляешь, как это трудно сделать и что тебя ждет, если не откажешься от этой мысли.
– Я откажусь?! Я?! Не дождешься! Не надейся.
– Я не надеюсь, просто я взял на себя слишком большую ответственность. Ты же не все знаешь…
– Ну, так скажи все, к чему держать меня за китайского болванчика: толкнул – покачала головой.
– Узнаю Настю. Ладно, воительница, смотри, куда едешь.
Пургазова Русь
Инязор Пургаз очень гордился своей землей, своим народом, своим родом. Мы совершенно не были против. Здесь текла нормальная, обычная жизнь, монголы не добрались в эти глухие леса, многотысячному войску не пройти по нешироким рекам, а если и пройти, то с них не свернуть. Мокшанам под предводительством Пуреша, живущим на торговом пути, досталось куда сильнее.
Вот они, преимущества лесной жизни! Пришел враг – ушли в соседний лес, и хрен сыщет. А что дома спалит, так новые поставить можно, вон леса сколько. И любого врага на подходе из чащи стрелами побить достаточно просто, особенно если места знать, где залечь и засесть.
Любая мало-мальски приметная дорога то и дело завалена поперек явно не от непогоды упавшими лесинами. Увидев такую впервые, а рядом тропинку, уводящую влево (ну явно же обход), я чуть не свернула туда. Вятич удержал. Тихонько покачал головой и показал направо. Но справа сплошные кусты, где там объезд?
Дальше был цирк, потому что Пургаз повернул именно направо, а перед тем два спешившихся ратника шустренько подхватили куст вместе с большущим комом земли и… отставили в сторону, потом проделали операцию по извлечению из земли со вторым кустом. В результате проезд оказался вполне приличным. После того как все прошли, кусты вернули, все разровняли и даже пригладили.
Я осторожно поинтересовалась у князя:
– А слева?
– Волчья яма.
Хотелось ехидно поинтересоваться, что было бы, не останови меня Вятич, но Пургаз ответил без вопроса:
– Вятич хитрый, загодя подвох чует. Ты его слушай, он в волчью яму не заведет.
Сотник делал вид, что оглох и очень занят упряжью своей кобылы. Ну да, мы же скромные…
Лес вокруг вековой, местами обомшелый, красотища неописуемая. Даже я, уже отвыкшая вообще чему-то удивляться, дивилась. И Вятич дивился, это я видела, хотя он и старался скрыть.
Селение (интересно, как они называются?) открылось на широкой поляне вдруг. Просто шагнули в проход через заросли и оказались перед высоким тыном из заостренных толстенных лесин. Лесины глубоко вкопаны в землю, плотным рядом одна к другой. Если бы ни заостренные концы наверху, могло показаться, что сам лес сплотился, чтобы заступить дорогу к домам.
Чуть позже я поняла, что и вкопаны-то они хитро: ряда два, внешний, метра на два отстоявший от внутреннего, с наклоном наружу. Умно, даже если враг сумеет перебраться через эти громадные колья, то просто попадет под стрелы защитников, а бьет лесной народ не хуже степного – метко и быстро.
Тяжеленные ворота открывались наружу и были тоже чуть наклонены – внутрь. И снова хитрость, ведь такие если и откроешь, на весу держать нужно. Вот и получилось, что защищенную только деревом крепость взять трудно, почти невозможно. Осадные машины через бурелом и волчьи ямы не протащишь, а без них весь защищена от любых нападений. Разве что спалить… Но если делать это в сухую погоду, то можно и самим не успеть убежать, а в мокрую не загорится.
Я мысленно усмехнулась: весь защищена не деревом, а человеческим разумом. Молодцы эрзяне.
Появлению инязора Пургаза были явно рады, даже при том, что он привел с собой чужаков. Сразу чувствовалось, что Пургаз популярен, к нему без подобострастия, но очень почтительно подходили даже старики, произносили какие-то слова, уважительные, благожелательные.
Еще на привале я тихонько поинтересовалась у Вятича, что значит «инязор». Тот пожал плечами:
– Я не эрзя, Настя. Сейчас спросим.
Ответил человек, которого мы приняли за колдуна.
– Инязор, как у вас князь. Как раньше на Руси был князь, когда-то и у вас выбирали. Князь – это лучший, самый сильный и опытный. Хотя инязором может стать и молодой. Вот ты – инязор для своих воинов, они тебя выбрали, признали и уважают.
– А волхвы у вас есть? Вы волхв?
– Нет, у нас нет людей, которые только приносят жертвы богам или разговаривают с ними. С богами могут говорить все, необязательно на капище, можно на могилах предков. Предки услышат и передадут. А того, кто следит за приношением жертв, выбирают из лучших. Иногда всего на год, иногда надолго.
– А как передаются знания от одного поколения к другому?
Он явно не понял, пришлось переиначить вопрос:
– А как то, что люди знают, сохраняется от предков к потомкам?
– От матери к дочери, от отца к сыну, от одного инязора к другому.
Мало того, в веси явно был какой-то праздник. Как оказалось, лемдема – давали имя новорожденному мальчику, нечто вроде крестин. Уже все было готово к принесению жертв духам – покровителям дома и умершим предкам. Мы вовремя, правда, присутствие чужаков чуть смутило жителей веси, но отнеслись вежливо, все же мы явились вместе с их инязором.
Мы тихонько стояли в стороне, пока приносились жертвы, самой страшной из которых, как я поняла, был петух. Из нас таковые делать никто не собирался.
Когда какая-то женщина, судя по всему повитуха, подала большой пирог Пургазу, а второй взяла себе и подняла над головой младенца, я услышала, как инязор что-то ей тихо сказал, кажется, там было имя Вятич…
Так и есть, женщина, ударяя свой каравай о тот, что держал Пургаз, громко произнесла фразу, оканчивающуюся именем Вятич! Вокруг ахнули, а Пургаз, строго оглядев окружающих, что-то пояснил. Все как по команде повернулись к сотнику.
Сзади послышался чуть насмешливый голос нашего знакомого:
– Ребенку дали имя Вятич, а Пургаз объяснил, что это хорошее имя, потому что принадлежит хорошему человеку.
– Ну вот, Вятич, у тебя в эрзянской деревне крестник. – Я была настроена на веселый лад, а вот сотник на серьезный.
Он полез за пазуху, вынул оттуда какой-то оберег, снял через голову, пошептал над ним, держа в ладонях (все это в полной тишине, потому что эрзя стояли, кое-кто даже рты раскрыв), и протянул Пургазу. Инязор понял все без слов, он принял оберег и надел его на шею малышу.
И без объяснений было ясно, кто отец ребенка, один из молодых мужчин столь напряженно следил за всем происходящим, что перепутать невозможно. Пургаз повернулся к нему, что-то объяснил, папаша кивнул и поклонился Вятичу. Тот прижал руку к груди и склонился чуть не лицом в колени.
Теперь уж сородичи новорожденного зашумели, явно облегченно и даже радостно. Нас приняли за своих.
– Вятич, ты отдал свой оберег?
– Свой нельзя отдать, Настя. Я отдал один из наговоренных.
Я чуть подумала и снова полезла с расспросами:
– Но я же отдала Евпатию Коловрату?
– Чем все закончилось, помнишь? И для него, и для тебя.
– А если бы не отдала, он не погиб бы?!
– Все равно погиб, только гораздо раньше. Ты все правильно сделала, только ходишь теперь со шрамом.
– Тебе мешает мой шрам?
– Мне? Лично мне даже нравится, если по нему осторожно провести пальцами… – Вятич не делал того, о чем говорил, только смотрел, но у меня было такое ощущение, что его пальцы действительно касаются шрама, и все существо просто захлестнула теплая волна, – то ты отвечаешь не как ежик-колючка, а как милая барышня.
– Я… я…
Вятич только глянул чуть насмешливо и отправился разговаривать с Пургазом. А я осталась переваривать очередную загадку сотника.
Он словно видел меня насквозь, знал каждое движение моей души, знал лучше Андрея, с которым я спала два года, лучше князя Романа, для которого я, наверное, была одной из… Вятич умел приласкать, не прикасаясь, одним взглядом, полунамеком, тихим ласковым смехом. И я таяла, как мороженое на горячей печке, растекалась пломбиром по тарелке, хочешь – слизывай меня, хочешь – стряхивай.
Кто же ты, сотник Вятич?
С удивлением поймала себя на том, что не хочу разгадывать, пусть остается тайной. Так даже интересней, это как подарок под новогодней елкой в детстве, точно знаешь, что положил не Дед Мороз, а кто-то из родных, но веришь, что там именно то, что ты тайно желала. А нахождение рядом с Вятичем – это словно последний миг перед тем, как обертка подарка разорвется, – и чуть страшновато, и захватывающе одновременно.
В веси мы застряли на пару недель. Мужчин своих я просто не видела, им нашлось дело – валили лес для нового дома, меня сначала взяли под опеку женщины. Но толка было мало, они не знали русского, я – эрзянского, объяснялись только знаками, то и дело смеясь из-за накладок. Я возилась с детьми, рассказывая им сказки или напевая песенки, малышня меня понимала и того меньше. Но таков уж слог у нашего дорогого Александра Сергеевича, что его можно часами читать хоть в тундре, хоть в Непале, хоть в веси у эрзя в тринадцатом веке, сама мелодия стиха все равно берет за душу.
«Лукоморье» шло на ура и у детской, и у взрослой аудитории, впрочем, и «Евгений Онегин» тоже. Через день местная малышня ходила за мной хвостами, то и дело подставляя ладошки для «сороки-вороны», которая кашку варила. Однажды я в очередной раз рассказывала «Машу и медведей» в лицах, мелюзга с визгом бросалась прочь, когда старший медведь грубым голосом интересовался, кто сожрал его кашу, но тут же возвращалась обратно, чтобы услышать тонкий жалобный голосок обиженного Мишутки.
Я так увлеклась, что не заметила Вятича, стоявшего у самой двери. И только когда «поднялась на дыбы» в образе Михайлы Ивановича, выясняя, кто смял его постель, и оказалась прямо перед лицом сотника, вдруг увидела, как он на меня смотрит. В глазах было изумленное восхищение. От этого взгляда бросило в жар, но я храбро взяла себя в руки, тем более малышня уже теребила за рубашку, требуя продолжения представления, и действительно продолжила.
Мои моноспектакли на непонятном, но мелодичном языке имели оглушительный успех, но у меня нашлось и другое занятие, больше соответствующее моему предназначению, как я его понимала.
На второй день нашего пребывания ко мне подошел один из эрзя, покрутил в руках мой лук, сокрушенно покачал головой и что-то сказал. Я только развела руками. И без качаний головой прекрасно понимала, что лук у меня не ах, но Вятич не спешил мне менять, все равно стреляю плохо. А вот эрзя решил это сделать.
Он рукой поманил меня за собой, показал, чтобы подождала, и вынес другой лук. Он был чуть больше моего, и форма немного иная, но в общем удобно.
Дядечка тут же принялся показывать мне, как ловчее держать налучье, как натягивать тетиву, как вовремя убирать пальцы… Обучение пошло как по маслу, через час я, уставшая, но счастливая, уже ловко отправляла стрелу точно в цель на гораздо большее расстояние, чем раньше.
Всячески поблагодарив хозяина знаками, я попыталась выяснить, что должна заплатить. На мое счастье, пришел один из дружинников инязора, знавший русский. Он отрицательно покачал головой:
– Нет, платить не надо. Это подарок.
– Спасибо, но это слишком дорогой подарок.
– Это лук его дочери, она была хорошей охотницей и ловко била белку в глаз. Но лук боевой. Бектяш хочет, чтобы ты тоже хорошо била, ты сможешь, ты упорная и крепкая. А платы не нужно, ты хорошо рассказываешь детям истории, Бектяш любит тех, кто любит детей.
Пришлось еще не один раз приложить руку к сердцу, благодаря за роскошный подарок.
Увидев у меня лук, Вятич чуть присвистнул:
– Откуда?
– Подарили. И стрелять, между прочим, научили.
– Да ну?
– Ну да!
Потом я задумалась, почему Вятич так и не смог толком научить меня стрелять. Почему я, легко владевшая мечом, уже накачавшая силу в руках, становилась абсолютно бестолковой, когда дело касалось лука? И вдруг поняла.
Все, как когда-то в Козельске с Лушкой, когда я переучивала ее читать. Сестрица буквы знала, но произносила их названия вместо звуков. Когда это разъяснилось, Лушка моментально стала читать, как все нормальные люди. Так и я. Вятич научил меня правильно держать налучье, тетиву и стрелу, но когда он вставал за спиной и, обняв за плечи, начинал вместе со мной натягивать тетиву, мое дыхание напрочь сбивалось и руки слабели. Его, кстати, тоже. Нормально дотянуть тетиву не получалось, прицелиться тоже, и я просто бросала это занятие.
А здесь мне показывал мужик, у которого дыхалка вовсе не сбилась, и я все сделала верно, отправив стрелу если не в десятку, то уж в восьмерку точно.
Уже наступила настоящая золотая осень. Лес стоял роскошный – то кроваво-красный, то золотисто-желтый, то темно-зеленый из-за елей, то просто зеленый со стволами янтарно-коричневых стволов сосен. Красотища…
Мужчины быстро ставили новый дом для одного из жителей веси взамен недавно сгоревшего. Когда умелых рук много, все получается быстро и ловко.
После новоселья мы уехали в следующую весь. Она тоже была глубоко в лесу.
– У эрзя есть города?
– Как у русских с большими домами? Нет, нам не нужно. Если построить такой город, люди не будут из домов видеть лес.
Но город все же оказался, до него мы добрались уже в середине осени. Я даже отдаленно не представляла, где мы находимся, вокруг лес, лес и еще раз лес. Наверное, если влезть на самую высокую сосну, то ничего, кроме стены деревьев, не увидишь…
«А вокруг голубая… голубая тайга…»
– Что?
– Да так, песенку какую-то вспомнила. Где мы находимся, не знаешь?
– Вроде Саровское городище… Речки Сатис и Саровка…
Так, уже легче. Саров – это Арзамас-16. Чтоб мне это о чем-то сказало! Где у нас Арзамас да еще и 16? Точно! Где-то там, в лесах.
Нет, я пространственным кретинизмом не страдала, но кто из нас, живущих в Москве двадцать первого века, сможет с лету вспомнить взаимное расположение небольших городов матушки-России? Да еще и тех, в которых ни разу в жизни не был.
Где Саров, который Арзамас-16, каюсь, так и не вспомнила. Пусть простят мне этакое безобразное отношение к их любимому городу жители Сарова… Зато, если вернусь, непременно расскажу, как выглядел их город в умопомрачительной древности. Меня вдруг осенило: я вообще должна все запоминать, запоминать и еще раз запоминать! Иначе командировочка пройдет зря.
Так, начинаем запоминать! В речку Сатис под острым углом впадает речка Саров. На образованном ими остроугольном мысу стоит город. Конечно, он не похож ни на Козельск, ни тем паче на Рязань. Никаких луковок соборов, никаких колоколен, крепкие стены ограждают деревянные постройки, правда, часто в два этажа.
Все из таких толстенных бревен, что я просто не понимала, как вот этакое можно срубить топором, не говоря уже о необходимости притащить из леса и поднять на высоту второго этажа. Вокруг люди как люди, рослые, конечно, крепкие, особенно женщины по сравнению со мной (я против них пигалица). Красивые, сероглазые, светловолосые… очень стройные, у всех прямые плечи без малейшего намека на сутулость.
Отвлеклась, про самих эрзя потом, сейчас о городе. В нескольких метрах от основной стены в землю, как и в тех весях, что мы проходили, врыты колья из целых стволов с наклоном наружу. Колья, как и все остальное, огромные. Хитро, потому что, перебравшись через них, штурмующий попадал в пространство, которое прекрасно простреливалось со стены, и на некоторое время поневоле застревал. Не говоря уже об осадных машинах, которые через эти колья просто не перетащишь. Хотя какие осадные машины, если мы на лошадях цепочкой-то по лесу с трудом пробирались!
Сюда Батый точно не дойдет, Пургазу можно не беспокоиться. И чего он аж на реку Воронеж вылез?
В первый же миг, попав внутрь стены и оказавшись ближе к мысу, я испытала нечто. Нет, оно не было связано ни с увиденным, ни с происходившим вокруг. Просто ощущение столба, открывавшегося вверх в немыслимую высоту и даже глубину космоса…
– Вятич, что это?!
– Что ты чувствуешь?
– Столб… энергетический столб…
Он крепко взял меня за руку.
– Тебе плохо?
– Нет, и даже не страшно, просто потрясающе.
Но вокруг нас люди, долго стоять триумфальной колонной посреди небольшой площади между домами не дали.
А вот здесь к нам отнеслись более настороженно, чем в лесных весях. Почему? Так во всех городах или мы чем-то не понравились? Быстро поняли: не понравилось, что мы русские. Чем это им русские досадили? Боялись бы лучше вон монголов.
Объяснил приставленный к нам эрзя Тёкшонь. Он очень гордился своим «княжеским» именем, Текшей звали славного инязора эрзян, и именем действительно можно было гордиться. Но требовалось оправдать…
Парень рассказал, что русских не любят за то, что десять лет назад с ними крепко воевали. Русские князья захватили эрзянские земли, поставили на них города, инязор Пургаз даже воевал Нижний Новгород, только неудачно.
Так… Нижний Новгород – это уже легче, это на Волге, и я даже помнила, в каком ее месте. На вопрос, в какой стороне этот самый Нижний, Тёкшонь махнул рукой на север:
– Там.
Я развела руками:
– Но мы не князья и совсем из других мест. Русь большая, мы не можем отвечать за всех русских.
Очень хотелось добавить, что я вообще здесь ни при чем…
– Эрзя тяжело, со всех сторон те, кто хочет взять наши земли.
Зря он беспокоится, взять их земли слишком трудно, весь от веси через бурелом и волчьи ямы, кто сюда доберется?
– С одной стороны русские пришли и стали ставить города, с другой булгары и буртасы…
Он явно чего-то недоговорил.
– А что с мокшей, почему не дружите?
Я явно наступила на любимый мозоль, парень аж взвился:
– Мокша – предатели!
Вот те раз! Интересно, в чем это выражается?
– Они договорились с русским князем Юрием Всеволодовичем и напали на нас ему в угоду! А инязор Пургас в ответ договорился с Булгарией. Только те тоже предали эрзя, не стали помогать нам воевать Нижний Новгород.
Понятно, в семье гражданская война, брат на брата и соседей на помощь. Самое, между прочим, поганое дело – бить брата при помощи соседа…
Кажется, я высказала это вслух, потому что Тёкшонь внимательно на меня посмотрел и согласно кивнул:
– Только не все русские так думают.
– Все не могут думать одинаково, – это Вятич. – А про Юрия Всеволодовича можешь своим сородичам сказать, что он не только эрзя обижает… обижал, но и русских тоже. Рязань сжег хуже любых степняков, а людей в плен увел.
Я не стерпела:
– Ты не видел сожженной Батыем Рязани.
– Во-первых, видел, во-вторых, твой отец чуть не погиб именно там, когда горела Рязань от руки великого князя Юрия Всеволодовича, а потом вместе с твоей бабушкой и Анеей был угнан в полон в Переяславль. Оттуда дед выкупил из плена.
Хотелось заорать, что князь сволочь, но Вятич сжал мое запястье, и я промолчала. Зато рассказ о страданиях моих предков от руки князя Юрия Всеволодовича явно произвел впечатление на Тёкшоня, к товарищам по несчастью отношение иное. Видно, он рассказал остальным, и мы стали почти героями былых сражений. А когда выяснилось, что я вообще можно сказать боевой офицер, прошедший немало сражений, стали куда приветливей. Дети с раскрытыми ладошками следом не ходили, но на улице все приветствовали с поклоном.
Меня поражали эрзянские женщины. Они были крепкими, сильными, но главное – их ноги – у всех даже не полные, а просто толстые. Короткие юбки (не мини, конечно, но не до пят), несомненно, чтобы именно эта полнота и была видна. А еще походка – тоже откровенная демонстрация силы.
Вятич, как и все наши парни, девушкам понравился. Тут я испытала немало неприятных минут. С одной стороны, хотелось сказать, что иначе быть не может, потому как плохих не держим, с другой – они глазели на моего Вятича. Привыкла к тому, что сотник мой и только со мной, но никогда не задумывалась, что он мужчина, мужчина привлекательный, даже очень привлекательный, что на него могут заглядываться женщины.
В Сарове, как мы стали звать город, нас расселили по разным домам, это нормально, иначе никак, но Вятич оказался от меня довольно далеко. Просто меня пристроили в дом к вдове, которая немного владела русским, а сотник с тремя парнями оказался в доме самого Пургаза. Почему меня не поселили там же, не понимаю, видно, чтобы не стесняла мужиков. Во всяком случае, вокруг Пургазова двора с утра до позднего вечера крутилось немало девиц и молодок.
Теперь я, кажется, поняла, зачем хитрый Пургаз потащил нас так глубоко в лес в свои веси. Вдов после разных сражений у эрзя, как и у остальных, осталось много, всем нужны мужчины, к соседу под бок опасно, жена может круто возразить, а тут пришлые, сильные, крепкие, к тому же свежая кровь… И им приятно, и роду вроде как прибыльно, и женщины довольны.
Я была не против, чтобы мои парни спали с молодками, но только не Вятич. Они что же, и сотника решили захомутать?! Вокруг Вятича постоянно отиралось несколько таких вот крепконогих. И что делать? Как-то возражать – глупо, это его право, но и наблюдать за тем, как на моего наставника пялятся, стараясь зажечь и его, рослые девицы, тоже не в кайф.
А девушки были действительно красивые, все как на подбор блондинки с длинными волосами (вот когда я пожалела о своей косе, оставшейся валяться на Николином дворе в Рязани!), сероглазые, стройные… Против них я пигалица, да еще и ощипанная, как курчонок. А боевое прошлое… ох, боюсь, оно необязательно для того, чтобы затащить парня на сеновал или задурить голову даже такому, как Вятич.
По поводу ног я быстро выяснила хитрость эрзянских девушек – они просто наматывали на ноги полоску за полоской тонкую белую ткань, чтобы ноги действительно выглядели толще! С позиций девушки двадцать первого века это казалось полным бредом, но кто его знает, как отнесутся мои ратники к таким завлекалочкам? А если они вообще решат остаться в этих благословенных лесах? Уеду одна!
Я настолько привыкла, что Вятич с утра до вечера возится со мной, что простить ему внимание еще к кому-то не могла. И даже внимание кого-то к нему тоже. Уколы ревности? Наверное. Но это такое вредное чувство, которое никакими разумными размышлениями не истребить, сколько ни старайся.
Не удержалась, чтобы не съязвить по поводу особой стройности ножек:
– Вятич, замучаешься у такой красотки тряпки с ножек разматывать, чтобы в постель затащить!
Он внимательно посмотрел на меня и поинтересовался:
– Ты здесь кому-нибудь об этом говорила?
– Нет, зачем? Это их мода, если нравится, пусть мотают.
Сотник удовлетворенно кивнул:
– Советую не критиковать, это действительно их мода и их дело. – И вдруг наклонился к моему уху: – А женщину в постель можно затащить и не разматывая и даже не раздевая. Тебе это никогда в голову не приходило?
Выпрямился и пошел по своим делам, а я осталась, как дура, переваривать. Нет, сообразила я сразу, но ответить не смогла. Конечно, он прав, только эта правота была сродни пощечине. Да чтоб я еще хоть слово сказала! Пусть хоть со всем Саровом переспит! Пожалуй, только вон с Салуней не нужно, это будет совсем у меня на виду.
Я ненавидела законы природы, заставлявшие моих ратников глазеть на девушек, и наоборот. Но поделать против этих законов ничего не могла.
Мне было грустно и скучно. Шла вторая неделя пребывания в Сарове, Вятич с местными без конца на охоте, носили и носили птицу, которая уже потянулась стаями на юг. Женщины щиплют и складывают про запас. Хозяйка знала русский ровно в объеме «есть будешь» и «спать пора», что я вполне могла бы понять и без перевода. Доить козу я не умела, да и вредное животное к себе никого, кроме хозяйки, не подпускало, Салуня, у которой я жила, взялась за веретено, что мне тоже недоступно, было скучно.
Большую часть дня я тренировала руку, пуская и пуская стрелы в цель. Сначала это привлекло местных мальчишек, они висели на нашем плетне гроздьями, едва не свалив его, через пару дней пообвыкли, и я занималась уже без любопытствующих. Убедившись, что моя скромная персона больше никого, кроме меня самой, не интересует, я принялась упражняться с мечом.
Салуня вдруг сказала, что завтра пойдет за ягодой на болото.
– Я тоже.
– Хорошо.
Вот и все общение. Вятич что, хочет, чтобы я разучилась разговаривать вообще? Или ему теперь наплевать на меня?
Мы вышли не рано, чтобы не мочить зря ноги, на болоте и в летний сухой день-то влажно, а уж осенью тем более. Но болото было не такое, в каком я чуть не утонула, пытаясь спасти поросенка, здесь не чавкало под ногами, только пока входили, пришлось перескакивать с кочки на кочку, а потом пошла сушь, сплошь усыпанная красным. Клюква…
Эта ягода ленивая, лежит себе на листиках, грея один бок на солнышке, так и спеет с одной стороны. Зато когда созреет вся… Вообще-то, я любительница сладких ягод и фруктов, но клюкву обожаю, хотя она и кислая.
Салуня показала рукой на россыпи, мол, это все наше. Понятно, тут ее столько, что больше никуда ходить не нужно, кочка – туесок, кочка – второй… Я жительница сугубо городская, в деревенской жизни не смыслю ничегошеньки, репу от редьки, даже вытащенную из земли, вряд ли отличу, но ягоды собирать люблю и умею. Просто, когда руки снимают одну ягодку за другой, что с куста малины, что черники, что вот клюквы, голове хорошо и свободно думается.
Руки замелькали, туески стали быстро наполняться. Определить время мне было сложно, я не ориентируюсь по солнцу, а мобильника в кармане как на грех не было, пришлось оглядываться на Салуню. Та, видно, решила, что я боюсь потеряться, успокоила, мол, без тебя не уйду.
Тоже хороший вопрос, я довольно легко ориентируюсь в пространстве, и в какой стороне город, представляла. Но остаться одной на болоте в лесах на месте будущего Сарова в одиночестве… это уже был бы перебор. Именно поэтому я не рвалась ходить с женщинами за грибами. Они вокруг каждый кустик знают, а я? Или грибы собирай, или за ними смотри, чтобы не аукать потом до посинения. Здесь проще, на болотце местность легко проглядывалась, Салуню видно, долго искать глазами не приходилось.
Вот обе мои корзины и полны… Я подошла к Салуне:
– Я все.
Та вскинула глаза, ахнула:
– Быстрая! Подожди немного.
Но ждать пришлось не мне, а ей. На краю сухой части болотца, где мы собирали ягоды, вдруг появилась фигура старика с посохом. Он явно сделал мне знак, чтобы подошла.
– Салуня…
Женщина смотрела туда же, но страха в ее глазах я не заметила. Значит, знает, кто это.
– Он зовет меня?
– Тебя.
– Кто это?
– Не знаю.
Ну ни фига себе! Ее гостью зовет к краю болота какой-то мужик, а она спокойна, как мамонт! Ну и нервы у этих эрзянок…
– Настя, не бойся, подойди.
Голос негромкий, но слышно хорошо. Он знал мое имя…
Я переступала через кочки, усыпанные ягодами, и думала, что просто свихнулась – иду навстречу незнакомому человеку, который может просто заманить меня в болото и погубить. Но страшно почему-то все равно не было. Интересно, что бы сказал по этому поводу Вятич?
– Вятич сказал бы: «Иди».
Я была уже рядом со стариком, остановившись как вкопанная.
– Откуда вы знаете, о чем я думаю?
– Я не буду заманивать тебя в болото, не для того проделал такой долгий путь.
– Откуда?
– Присядем, устал…
Он со вздохом присел на поваленное дерево, жестом приглашая присоединиться. Вообще-то я тоже устала сидеть на корточках, но долго рассиживаться посреди болота с незнакомым человеком не собиралась.
– Так откуда?
Он вскинул на меня глаза, и я увидела, что он очень похож на Ворона, стало даже не по себе. Старик скупо улыбнулся, сделал успокаивающий жест:
– Я не Ворон. Что тебе он во всех мерещится?
Присела.
– Настя, тебе пора обратно. Вятич все тянет и тянет…
– Два вопроса. Почему пора? Я еще не убила Батыя. И почему тянет Вятич? Вообще зачем он меня сюда притащил?
– Почему тянет и зачем притащил, это ты у него спроси. А пора, потому что у Батыя появилась слишком сильная помощница. Если она встанет против тебя, может случиться беда.
– Что за помощница?
– Шаманка. Она сумела привлечь в помощь всех духов погибших монголов и еще много что. Пока ты сидишь спокойно, она тебе не страшна, но как только начнешь воевать против Батыя, столкнешься с ней.
Ну дела…
– И что делать? Сидеть, бояться?
– Ты можешь остаться жить здесь. Спокойно, тихо… Монголы сюда не скоро доберутся.
– Или?
– Или отправиться домой, в Москву.
Взыграла вся строптивость разом:
– Вы забыли третье «или»: одолеть шаманку!
Глаза старика стали темными.
– Ты уверена, что это тебе под силу?
– Мне нет, а с вашей помощью?
– Ты даже не представляешь, о чем просишь. Это не монгольских коней волчьим воем пугать… Здесь платой может стать душа.
Обнадежил называется.
– Меня часто называли бездушной.
Старик вдруг поднялся:
– Ты запомнила это болото? Найдешь сюда дорогу сама?
Прийти сюда одной? Зачем? Удовольствие не слишком… Я даже на всякий случай оглянулась, чтобы убедиться, что Салуня не ушла, бросив меня болтать со стариком.
– Найдешь, – решил он за меня. – Завтра в середине дня приведешь Вятича. Вон там, – жилистая рука показала на тот край болота, откуда пришел он сам, – мы подождем. Больше никому не говори. Вятичу скажешь, что Славен пришел.
– А Салуня?
– Она не будет помнить.
Так, эти штучки мы у Ворона уже видели.
– Это не штучки, иногда надо!
Ясно, и мысли читаем, как Ворон.
Дед в ответ рассмеялся на удивление молодым для седых волос и глубоких морщин смехом.
– Ты удивляешься самым простым вещам, а хочешь сразиться с сильной шаманкой. Иди, тебе пора.
Когда я подошла к Салуне, та зачем-то поинтересовалась:
