Текст книги "Князь Рус. Прорваться в Гиперборею; Князь Гостомысл — славянский дед Рюрика"

Автор книги: Наталья Павлищева

Соавторы: Василий Седугин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Жизнь потекла привычным руслом. Не у одного мелькнула мысль: не остаться ли здесь?

Вот этого больше всего боялся Словен. А ну как привыкнут к оседлой жизни в здешних лесах, еще год, и с места не сдвинешь! Здесь было все – река и озера с рыбой и птицей, щедрый лес, много земли. А там, дальше, – неизвестность…

И остались бы, да случилась беда. Сначала с Полистью.

Лед еще не встал толком, что заставило женщину пойти к большой полынье? Воды можно набрать и у берега… Но она упорно топала туда.

Что-то вдруг точно толкнуло Руса: остановился на берегу и оглянулся на реку. Тревожно забилось сердце. Женщины набирали воду у самой кромки льда, а одна из них двинулась к водяному просвету, который до сих пор не замерз. Князю не надо присматриваться, чтобы душой угадать, что это его жена.

– Полисть!.. – Его крик заставил женщину обернуться. Но она только махнула рукой и пошла дальше.

Остальные замерли, лед уже трещал под ногами Полисти. Куда она?! Рус кубарем покатился вниз, ломая по пути ветки и мелкие кусты, метнулся на лед, не обращая внимания на треск.

Поняв, что муж догоняет, Полисть поспешила, она уже бежала, скользя и едва не падая.

– Полисть, стой!

Это было последним, что мог крикнуть Рус. Лед под ним самим проломился, а Полисть исчезла в полынье. Оказавшись в ледяной воде, женщина вдруг ужаснулась содеянному и попробовала выбраться. Но не тут-то было, в ледяной воде свело не только ноги, но и дыхание. Чуть побарахтавшись, Полисть пошла ко дну.

Рус бежал, на ходу сбрасывая верхнюю одежду, провалился, нырнул следом и только успел углядеть темное пятно опускавшегося вниз тела. Течение поволокло Полисть в сторону от полыньи. Выныривать и вдыхать было некогда, Рус вспомнил свое долгое сидение под водой, напрягся и, оттолкнувшись, все же добрался до жены. Но они оказались довольно далеко от свободной воды, потому потребовались отчаянные усилия, чтобы вернуться до нее и вынырнуть. Рус с усилием приподнял Полисть над водой, чтобы хоть чуть глотнула воздуха, и почувствовал, что все зря, жена мертвым грузом повисла в руках. Но бороться он не перестал: вытолкнул Полисть на лед, сам оставаясь в воде. Ему выбираться нельзя, тонкий лед не выдержал бы обоих.

А навстречу уже осторожно продвигались Даля с Порусью, распластавшись и толкая перед собой большие ветки.

– Держись, Полисть, тебя вытащат.

Но призыв был ненужным, женщина не шевелилась. К ней подползла Порусь, потому как была самой легкой из всех, находившихся на берегу, как клещ вцепилась в одежду Полисти и потащила к берегу, с трудом отталкиваясь от скользкого льда. И все же лед проломился и под ней. Тогда Порусь, уже по грудь в воде, принялась толкать женщину перед собой. Ноги и руки сводило от холода, но Порусь не замечала ничего. Чуть ближе к берегу девочке бросились помогать и остальные. Конечно, лед проломился окончательно, и последние шаги добирались уже по колено в воде.

От жилья, услышав крики, к ним бежали мужчины. Рус выбрался из воды сам, но в тепло, как требовали, не ушел. Он склонился над бездыханной женой:

– Зачем, Полисть?..

Если честно, то ни для кого не было секретом зачем – чтобы освободить мужа. Но тот не рвался на свободу, Полисть зря выдумывала себе разные глупости.

Кончилось все тем, что Полисть похоронили, но Рус этого не видел. Барахтанье в ледяной воде не прошло даром, и он слег в горячке. В бреду уговаривал Полисть не ревновать, не уходить, оставляя его одного…

Немного пришедшая в себя после купания в ледяной воде Порусь поила его отваром, вытирала горячечный пот с чела и с тоской слушала бормотание. Ну почему она так мала и нехороша собой? Князь полюбил красавицу Полисть и даже глазом не вел на нее саму, больше похожую на тонконогого недавно рожденного олененка, чем на девушку. Порусь вспоминала, как они рядом лепили горшки и у Руса не сразу получалось, как собирали вместе с Илмерой травы еще два года назад, а Рус совал свой любопытный нос, смеша сестру, как однажды вместе плели большой жгут из кожаных полосок, держа за разные концы. Порусь не удержала, и жгут скрутился кольцами, пришлось долго распутывать. Рус смеялся над корявыми руками девочки. Небось над Полистью не смеялся… Даже тогда, когда у той совсем не получалось или выходило плохо, не смеялся. Родовичи это видели и понимали, что князь любит, потому готов простить жене даже ее бесплодие.

Он-то готов, да оказалась не готова сама Полисть, утопилась, чтоб не мешать.

Порусь вздыхала: что теперь будет с Русом?

Гибель жены действительно сильно повлияла на Руса, до самой весны он почти не выходил из жилища. Только жил теперь у Вукола, день и ночь стуча рядом с ним по камням и шлифуя свои поделки. Молчаливый Вукол ни о чем не спрашивал князя, да и что говорить, все ясно. Русу не напоминали о Полисти, сам он тоже ничего не говорил. Но родовичам очень не хватало его задорного смеха, его любопытства, его уверенности в том, что все будет хорошо.

Не раз приходил к Вуколу Словен, садился рядом, подолгу молчал. Иногда и себе брал какое дело, но чаще просто сидел, уставившись на огонь очага.

И все же Вуколу надоело тяжелое молчание, день за днем висевшее в доме. Одно дело не болтать, когда работаешь, и совсем другое вот так – мрачно и безысходно. Искоса посмотрев на князей, каждый из которых елозил наконечником по шлифовальному камню, он вдруг спросил:

– Рус, ты умер?

– Чего?! – вскинул голову тот.

– Я спрашиваю: кто из вас утонул, Полисть или ты?

– Ты что, Вукол? – вытаращился на коваля Словен.

– А лучше б утонул! – тот вдруг швырнул в сторону незаконченный наконечник. – Чем сидеть вот так живым мертвецом день за днем!

Он встал, поворошил в очаге, снова сел напротив младшего князя.

– Рус, у меня женка и трое деток в огне погибли, ты должен помнить. Думал, с ума сойду и жизнь кончилась. А вот не кончилась она! До сих пор продолжается, и я для людей много полезного сделал.

Что-то в лице Руса изменилось, он словно очнулся ото сна, слушал Вукола уже чуть виновато. А тот продолжал:

– Рус, ты людям нужен! Все уж забыли, как князь смеется.

– Не могу я смеяться!

– А ты и не смейся, только не хорони себя вслед за Полистью, твой срок не пришел, князь.

Нельзя сказать, чтоб после того Рус стал веселее или принимал участие в общем разговоре, но людей не чурался. Поговорил с ним и Тимар:

– Чего ты боишься, Рус?

– Виню себя.

– В чем?

– Полисть не уберег.

– Дурное она сделала, очень дурное, но в чем твоя вина?

– Знаешь, почему сделала?

– Что деток у вас не было? Так ведь ты ее в том не виноватил?

– Нет, она сама себя.

– Старался сказать, что любишь и без деток?

– Говорил, да, видно, плохо, не верила, все ревновала.

Тимар долго молчал, потом вздохнул:

– Рус, всякое наше слово может кого-то обидеть, даже если мы о том не думаем. Не верю, что ты обдуманно когда-то Полисть укорил…

– Да не укорял я! Ни обдуманно, никак не корил! Наоборот, твердил, что люблю, что дорожу ею. А она ревновала без дела…

– Знаю, видел. Вот потому и не вынесла.

– Но не мог же я сиднем сидеть подле нее только?

– Не мог. А теперь чего сидишь?

Рус вытаращил глаза на волхва:

– Сижу…

– Вот я и спрашиваю: чего сидишь-то? Жизнь не закончилась, Рус, выходи к людям.

Мара

Но беда никогда не ходит одна. Пришла в Род и другая…

Еще летом к их жилищам вдруг вышел какой-то старик. Родовичи ахнули: получается, места не пустые?! Одет старик немного странно: множество нашитых кусочков меха, бляшек, ракушек болталось от движения и просто на ветру. Черные волосы заплетены, как у женщины, во множество косичек, на концах которых тоже фигурки из дерева.

– Колдун… – в ужасе прошептал кто-то.

Навстречу пришельцу шагнул Тимар, склонился:

– Приветствую тебя, незнакомый человек.

Тот долго изучал волхва взглядом, потом усмехнулся:

– Я Чарг. Вот и познакомились.

– Ты никак кудесник?

– Кудесник.

– А Род твой где?

Родовичи не видели дымов поблизости.

– Род? Там Род, – неопределенно махнул рукой кудесник. Его глаза перебегали с лица на лицо, цепко вглядываясь в каждого. Многим стало не по себе. Особенно долго всматривался Чарг в Волхова. Парнишка вдруг почувствовал, что его неодолимо влечет к этому страшному человеку. Зато когда перевел взгляд на подошедшую Илмеру, то даже чуть отшатнулся. Глаза девушки зло сузились.

Чарг пробыл у них недолго, осмотрел стан, не заходя в жилье, покачал головой и удалился, пообещав прийти еще. На вопросы о своем Роде и о том, где живет, не отвечал, делал вид, что их не слышит. Родовичам очень не понравился странный старик. После его ухода захотелось вымыться, словно своим приходом облепил их паутиной.

Но причин гнать Чарга у родовичей не было, он не мешал, не лез не в свое, ни о чем не расспрашивал. Наоборот, всегда приносил что-то полезное, показал, как ставить хитрые силки на зайцев, посоветовал, где лучше брать кремневые камни… Постепенно родовичи привыкли к странному знакомому, его не переносила только Илмера, да Чарг и сам к ней не подходил, только смотрел издали, причем всегда зло. Зато Волхов вился следом как привязанный, заглядывая в лицо и впитывая каждое слово кудесника.

Такое внимание парнишки очень не понравилось Тимару, но когда он стал говорить об этом Словену, тот усмехнулся:

– Ревнуешь? Боишься, что Волхов будет у него учиться?

Тимар ахнул:

– Учиться у кудесника?! Ты белены объелся, Словен?! Да ведь они часто с темными силами связаны!

– Ничего, немного темной силы хорошему волхву не помешает…

Тимар был в ужасе, тем более Чарг действительно однажды позвал Волхова с собой. Теперь против встала и Илмера:

– Словен, не отпускай сына!

– И ты туда же? Почему?

– Потеряешь!

– Чарг уже третий месяц ходит к нам в стан, но ничего плохого за это время не случилось, наоборот, мы многое узнали.

– Почему он ничего не говорит о своем Роде? Почему не всех зовет к себе?

– Ты его и спроси.

– Хорошо, если он не думает недоброе, то пустит к себе меня вместе с Волховом.

К его удивлению, пустил, правда сначала чуть подумал, но потом кивнул и согласился:

– Пойдем, Тимар, посмотришь.

То, что они увидели, поразило. Жилье не было выстроено тыном, оно поднималось над землей на высоту более половины бревна, словно вырастая из земли. Крыша вся заросла травой, видно, там была земля. Вход закрыт подвешенными шкурами.

Когда вошли внутрь, тоже подивились. Все рублено из дерева – сиденья, лежанка, вдоль стен развешаны пучки трав, в углу очаг… Но, подойдя к очагу, Тимар вдруг обратил внимание, что сажа в нем очень старая, словно здесь давным-давно никто не разводил огонь.

– А ты ведь здесь не живешь!

Глаза кудесника недобро блеснули, быстро опустил, чтобы скрыть этот блеск, усмехнулся:

– От тебя не скроешь. Живу, но редко. Теперь буду.

Захотелось наружу, Чарг не препятствовал. Лесная поляна почему-то показалась особенно красивой и уютной, хотя ничего особенного в жилье не было. Теперь Тимар уже не сомневался, что кудесник все же связан с темными силами, и думал о том, как бы скорее увести Волхова обратно в стан.

– А где все же твой Род? Человек не может быть совсем один.

– Мой Род ушел далеко, я остался. Но я не один, со мной вон Мара, – старик кивнул в сторону. Обернувшись, Тимар увидел старуху. Или только показалось, что это старуха?

Женщина одета не менее странно, чем сам Чарг. Огромное количество всяких навешанных побрякушек, сталкиваясь меж собой, звенело и дребезжало при малейшем движении. Волхов как зачарованный следил за этими подвесками.

Мара не спеша подошла к гостям, усмехнулась:

– Привел?

– А ты откуда нашу речь знаешь? – вдруг сообразил Тимар.

Мара покачала головой:

– Тимар, ты же волхв, неужто тебе объяснять нужно? Это вон Волхову многое непонятно… пока непонятно…

Вкрадчивый голос обволакивал, едва не усыплял. Усилием воли Тимар стряхнул с себя наваждение, крепко взял Волхова за руку и тихо произнес нужные слова. Мара зло перекосилась:

– Иди! Уходи!

– Да уж пойдем, не останемся.

У Волхова дрожала рука, парнишка, видно, сильно испугался. Они уходили к лесу, Тимар на ходу бросил: «Волхов, только не оборачивайся!» – и принялся шептать заклинание, отвораживающее от злых духов. Но парнишка все же оглянулся…

Тут же от него к стоящей у избушки Маре протянулась тонкая нить, она держалась всего несколько мгновений и тут же растаяла в воздухе, но Волхов почувствовал, что обязательно придет на эту поляну.

Вернувшись, Тимар категорически потребовал от Словена не отпускать Волхова к Чаргу.

– Да что ты там увидел-то?

Объяснения волхва не удовлетворили князя, и тот решил сходить сам.

– Волхов, ты дорогу найдешь?

– Найду, – почему-то обрадовался парнишка.

– Только Тимару не говори, пугливый стал, точно старуха.

Совсем в другой избушке на другой полянке сидели у очага Чарг и Мара. У огня грелся, уткнувшись носом в лапы, большой волк. Странный волк явно не боялся огня.

Чарг долго смотрел в темную воду большого чана, потом усмехнулся:

– Ну вот ты и попался, князь Словен!

Мара тоже подошла, довольно потерла руки:

– Младшего в горячку уложили, старший сына сам к нам приведет. Останется сестрица… С этой сладить будет трудно, да и на нее придумаем свою беду!

Немного погодя Мара сидела, шепча над каким-то снадобьем:

– Веревочкой, веревочкой совьется, притянет к нам сначала сына, потом отца… А там и весь Род…

Чарг отозвался со своего места:

– Не перестарайся. Осторожно надо, чтобы эти двое не сумели воспротивиться. Лучше медленно, но верно. Волхв и волховица сильны, да и князей сразу не возьмешь.

– Ничего… постепенно возьмем и их. Одному уже плохо, другому скоро будет…

Она еще что-то пошептала, потом вышла выплескивать воду на четыре стороны. Вернувшись, погрелась у огня и вдруг рассмеялась:

– А ведь как следом бросился, чуть сам не утоп!

– Чего же не утопила?

– Девчонка рядом оказалась, в ней тоже сила нам противная есть! Но младший князь и эта девчонка нам пока не помеха. Мальчишку надо заполучить, а за ним старшего. Вот тогда и за остальных возьмемся.

Словен с Волховом вышли на полянку с избушкой безошибочно, ни разу не сбившись с пути, хотя побывал там парнишка осенью, а теперь все вокруг укрыто снегом. Такая толковость сына порадовала князя. Откуда ему знать, что двое кудесников всю дорогу помогали Волхову?

Избушка поразила Словена, как и Тимара, но внутри уже было обжито, горел огонь в очаге, стоял горшок с каким-то варевом, от него вкусно пахло… Не успели оглядеться, как в жилище вошел Чарг. Усмехнулся, приветствуя:

– А ты не такой пугливый, как твой волхв, князь.

Не желая показывать внутренней опаски, Словен усмехнулся, в свою очередь:

– Чего мне тебя пугаться?

– И то верно, и то… – почти засуетился Чарг, вытаскивая горшок на стол и жестом приглашая садиться.

Он с трудом скрывал довольный блеск глаз – князь Словен, точно рыба на крючке, велся туда, куда его влекли. Вот сейчас поест и совсем попадется.

Но Словена вдруг что-то остановило, он покачал головой:

– Не обессудь, хозяин, хотя и не в обычае отказываться от угощенья, да нам недосуг. Зашли глянуть твое жилье, а в гости позже. Ждут нас.

Поклонился и шагнул вон из избушки. Чарг заскрипел зубами от злости.

На полянке их ждала Мара, сладко улыбаясь, она попеняла:

– Что ж так быстро-то? Так ли недосуг?

– Не обижайся, хозяйка, в другой раз.

Нутром Словен вдруг почувствовал, что нужно уходить.

– Ждать будем…

Мара все же успела шепнуть Волхову, которому очень хотелось попробовать того варева:

– Один приходи, без отца…

Не скоро князь умерил шаг, оглянулся:

– Фу, точно в паутине побывал…

– Чего вы с Тимаром боитесь? И от угощенья отказался… Обидятся ведь.

– Чарг тоже нашего не ест.

Как Тимар понял, что они побывали в избушке, – непонятно, только строго спросил у Словена:

– К чему идти-то было?

– Хотел глянуть, чего ты испугался.

Словену вдруг стало смешно, и впрямь, чего они испугались? Избушка хотя и непривычная, но не страшная. Кудесник и эта Мара ласковые, что от угощенья отказался, так и пенять не стали.

Но к Тимару присоединилась Илмера:

– Запрети Волхову ходить туда!

Князь вдруг взъярился:

– Волхов уже взрослый, я его должен за ногу привязывать?!

– Объясни: связываться с кудесниками опасно, можно стать их добычей!

– Илмера, не вы ли с Тимаром твердили, что и волхвы, и кудесники бывают разными? Может, эти и не связаны с темными силами? Я ничего не почувствовал.

– Ты взрослый и сильный, а он юнец!

Случайно окончание разговора услышал сам Волхов, слово Илмеры, что он юнец, сильно задело парнишку, и тот решил, что и впрямь пойдет к избушке один. Не смогут уследить!

Больше седмицы Чарг в стане не появлялся. Но родовичам было не до него, своих забот полно. Даже Волхов занимался вместе со всеми делом и не думал о кудеснике и дальней избушке.

Никто и не понял, откуда и когда появился кудесник, точно возник из ничего. Чуть повертевшись, он словно случайно оказался рядом с Волховом, что-то пробормотал. И только мальчик услышал приглашение прийти.

Он пошел, скрываясь от отца, от всех, скользнул в лес и, стараясь не проваливаться в снег, поспешил к заветной избушке. Но не успела весь скрыться из глаз, как его вдруг окликнул из-за большой ели голос Чарга:

– Не к нам ли спешишь, княжич?

Если честно, у Волхова что-то дрогнуло, захотелось стремглав бежать обратно под защиту Тимара, Илмеры и отца. Остановил насмешливый голос того же кудесника:

– Да ты не испугался ли?

Знал чем задеть, парнишка фыркнул:

– Вот еще!

– Ну так пойдем, – и направился совсем в другую сторону.

– Эй, нам разве туда? Избушка же там.

– Избушка-то там, а мы вон там, за речкой.

– Там болото, – замотал головой Волхов.

– По болоту только глупым людям дороги нет, а мы пройдем…

Волхову бы ужаснуться словам о глупых людях, но он уже плохо соображал, повинуясь воле кудесника.

– Иди, ничего не бойся. – Чарг первым ступил на лед болота. Шел уверенно, и… Волхвов последовал за ним!

Там, посреди болота, оказалась совсем другая избушка, от которой им навстречу выбежал… волк! Он ткнулся в руку Чарга и только покосился на Волхова. У парнишки, замершего от испуга, отлегло от сердца, волк, видно, был ручной.

В избушке их ждала Мара. Горел очаг, снова вкусно пахло из горшка с едой, и ничего страшного не замечалось.

Сколько там пробыл Волхов, он не знал и сам, только Чарг вдруг поднялся:

– Тебе идти пора, Волхов. Искать будут.

Кудесник провел его обратно через болото и поближе к веси и вдруг на прощание протянул двух больших глухарей:

– Возьми, пригодится.

Немного позже Волхов пытался вспомнить, когда появились глухари в руках у Чарга, и не смог. По болоту тот шел без ничего.

Волхова действительно уже искали. Заметив, что сына нет в веси, князь первым забил тревогу. Метнулись сначала в сторону избушки, но следы Волхова явно уходили в другом направлении. Чуть отлегло от сердца – значит, не туда пошел? Совсем успокоился Словен, когда сын сам вышел им навстречу из ельника, держа в руках двух здоровенных глухарей.

– Ты… где был?

Волхов пожал плечами:

– Силки свои проверял.

Словен не мог припомнить, когда же Волхов наставил эти самые силки, но что он мог возразить? В руках у Волхова – пойманные птицы, и происходило все совсем не там, где жили Чарг с Марой.

Илмера настаивала на своем: Волхов был у кудесников! Словен даже разозлился:

– С ними глухарей ловил?!

– Уйти бы поскорее, да только до настоящей весны еще далеко.

Словен решил все же осторожно поговорить с сыном. Вдали от Чарга и Мары парнишка начинал понимать, что встречи с ними опасны, а потому честно рассказал отцу и об избушке на болоте, и о глухарях.

– Сводишь туда меня!

– Да ведь я не пройду по болоту…

– Ничего, выведешь к болоту, там они сами появятся. Может, Тимар с Илмерой правы и это не к добру?

Но сходить Словен не успел, еще раньше Волхова перехватил в лесу Чарг, появившийся вдруг из ниоткуда:

– К чему все отцу рассказывать? Да ладно, пусть приходит, мы никому не отказываем… – И неожиданно поинтересовался: – Волхов, Тимар так умеет?

Оглянувшись на кудесника, парнишка увидел, что тот пристально смотрит вслед уходившему от них Вуколу. Того вдруг что-то остановило, постоял и… пошел задом наперед! У Волхова волосы поднялись дыбом – вот оно, мастерство кудесника! Но Вукол снова остановился, постоял, скребя затылок, и пошел своим путем. Оглянувшись, Волхов увидел, что сам Чарг исчез как не бывало!

В душе парнишки ужас боролся с восторгом. Но победил восторг. Просто вечером услышал, как Вукол жалуется, мол, и правда места здесь недобрые, шел-шел и вдруг начал пятиться. И не хотел, а ноги сами шли обратно, словно кто тянул. Чуть постоял, отпустило, оглянулся, но никого не заметил, только Волхова в стороне.

Все обернулись к княжичу: не его ли дело? Тому бы ужаснуться, а он увидел в глазах родовичей легкий страх и почувствовал, что может властвовать над ними!

Мара с Чаргом радовались – первая же попытка оказалась удачной, мальчишка вкусил удовольствие подчинять себе людей, теперь справиться будет легче.

И правда, отныне Волхов сам стал искать встречи с Чаргом, хотелось спросить, как это у него получается. Но хитрый кудесник скрывался, Волхов даже к болоту с отцом пошел, но сколько ни всматривались в туманную даль, ничего не увидели. Зато княжич сказал отцу, что Чарг умеет подчинять себе людскую волю и может научить этому его самого.

Словену бы ужаснуться, но что-то колыхнулось и в его душе, поинтересовался:

– А если и вовсе тебя подчинит?

Сзади раздался насмешливый голос Чарга:

– К чему мне он, князь? А вот научить кое-чему могу… Но если ты боишься… – кудесник развел руками.

Боюсь! – решил для себя Словен, но вслух ничего не сказал. И все же… не запретил Волхову встречаться с Чаргом. Хотя как он мог сделать это, не сажать же взрослого мальчишку под запоры на смех остальным родовичам? Оставалось надеяться, что скоро весна и они уйдут из этих заколдованных мест.

Втайне от всех, даже от отца, Волхов все же ходил к болоту и подолгу слушал Чарга и Мару, обещавших наделить его властью над людьми, если парнишка сам на это решится.

– А неужели нельзя постепенно? Тимар меня учил понемногу…

При упоминании волхва Мару передернуло, но она тут же взяла себя в руки и заговорила-запела сладким голосом:

– Хочешь убедиться в том, что и сам сможешь? Выпей, – она протянула Волхову какое-то снадобье. А чтобы не усомнился, что это не отрава, глотнула тоже.

Парнишка выпил, ничего не произошло, а кудесники отправили его домой.

Волхов пытался понять, изменилось ли в нем что-нибудь, и ничего не чувствовал. Стало даже чуть досадно, что он за волхв, если ничего не может?

И вдруг однажды понял, что ему стали подвластны если не мысли людей, как Тимару, то некоторые их поступки! Ни с того ни с сего захотелось повелеть идущему куда-то Ворчуну вернуться. И старик подчинился! Повернул обратно, долго стоял подле Волхова, скреб затылок, растерянно объясняя:

– Куда-то шел, а куда – не помню…

Волхов едва не рассмеялся, но Тимар заметил блеснувший лукавством взгляд ученика и вмешался:

– Иди, Ворчун, иди, куда шел, все вспомнишь.

А вот Волхова потащил за руку подальше от остальных глаз и строго спросил:

– Твоя воля?

– Ага! – довольно кивнул парнишка, надеясь, что Тимар станет хвалить его за силу внушения. Но произошло обратное: глаза волхва побелели, а на скулах заходили желваки. Он даже не сразу пришел в себя и стал говорить. Волхов испугался гнева учителя: с чего бы? Неужто злится, что он сам дошел до такого умения?

– Запомни навсегда: волхв наделен силой не для того, чтобы делать дурное людям! Если я пойму, что ты пользуешься знанием для вот такого, перестану учить!

Несколько дней Тимар даже не смотрел в сторону Волхова, но потом позвал к себе и снова попытался поговорить. К этому времени парнишка уже твердо уверовал в то, что волхв завидует. Да, попросту завидует ему, молодому и сильному!

– Волхов, кому дана сила, с того больше спросится. Пойми, не все могут такую силу получить, но немногие могут правильно использовать. Навредив кому-то даже в мелком, ты вредишь себе. У волхва должна быть чиста душа, иначе ей не будет места в Ирии. Если не чувствуешь себя в силе совладать с искушением управлять людьми по своей прихоти, лучше не учись. Не о себе боюсь и даже не о них, – Тимар кивнул в сторону сидевших у костра родовичей, – о тебе. Не хочу, чтобы твоя душа вверглась во мрак. Мы на Земле недолго, а душа вечна, не пачкай ее, Волхов.

Старику так хотелось, чтобы ученик проникся его словами, чтобы понял, что, вредя другим, он прежде всего вредит себе. Парнишка стоял, опустив глаза. Ему стало страшно, он вдруг увидел перед собой разверстую пропасть! Но одновременно со страхом появилось страшное искушение в эту пропасть шагнуть…

Некоторое время Тимар ничему не учил Волхова, все жертвы приносил сам, гадал тоже сам, рядом была только Илмера. А парнишка, все же испуганный его внушением, не просил. Но потом все постепенно стало как прежде…

Как ни настаивал Тимар, как ни требовала Илмера, они все сидели и сидели в этой веси. Уже прошел лед по реке, сошел снег, зазеленела трава, а родовичи словно и не собирались уходить. Сонная одурь сильнее и сильнее забирала под себя весь Род.

И если бы не беда, кто знает, что с ними сталось бы…

Волхов теперь ходил к Чаргу, почти не скрываясь.

Перед болотцем кустились черная ольха и тальники. Вкусно пахло можжевельником, у него особый запах. Но Илмера искала травы. Правда, искала в этот раз странно, то и дело беспомощно озираясь и явно думая о чем-то другом.

– Смотри, это одолень-трава…

Уля не могла понять, что происходит с Илмерой, она настолько рассеянна, что зовет одолень-травой плакун! Где это видано, чтоб перепутали?!

И вдруг Илмера замерла, словно прислушиваясь к чему-то далекому. Испуганно остановилась и девочка.

– Уля! – вдруг схватила ее за руку Илмера. – Ты найдешь отсюда дорогу домой?

– Нет! – затрясла та головой.

– Улечка, ну смотри, дойдешь до родничка прямо, не сворачивая, а там против течения выйдешь на поляну, за которой осинки, помнишь, мы там грибы с тобой собирали? Через осинки напрямик будет наш ручей. Беги, девочка.

– Нет! – Чувствуя что-то неладное, Уля вцепилась в руку Илмеры. Та вся тряслась.

– Уля, мне некогда тебя провожать, я не успею.

И все же проводить пришлось. Она тащила ревущую малышку за руку, уговаривая по пути:

– Ничего не бойся, я тебя до самых осинок доведу, а там всегда кто-то ходит…

Руки у Илмеры холодные-холодные, точно неживые, девочке было очень страшно.

– Смотри, видишь осинки? Беги туда! Беги, Уля, я потом догоню…

В голосе Илмеры слышались такие мольба и отчаянье, что девочка побежала. Оглянувшись, она увидела, что Илмера стоит столбом, даже не махнув ей рукой. А когда обернулась у самых осинок, старшей подруги уже не было видно.

Илмера действительно со всех ног бросилась обратно в лес. Ломая кусты, царапая кожу ветками, разрывая одежу, падая и вставая, она мчалась к одной ей известной цели. В голове стучало: только бы успеть! Только успеть!

Уля хорошо знала осинки, за последние месяцы не раз бывала там с Илмерой или подружками. Недалеко от дома, грибов много в любое время, с одного края приткнулся березнячок и за ним большой малинник… Но даже в знакомых осинках было страшно. Слышался крик Илмеры:

– Беги…

Она бежала. Когда девочка примчалась в стан, на ней не было лица. Первой увидела ее Порусь, схватила за плечи:

– Что случилось?!

У малышки дрожали губы, ее всю трясло:

– Илмера… она сказала, чтобы я бежала домой…

– А сама Илмера где?

– Не знаю… она убежала куда-то…

Немного погодя девочку отпаивали теплым отваром, а по ее следу в лес мчались несколько сильных мужчин. Все, что смогла рассказать Уля, сводилось к тому, что Илмера вдруг побелела и отправила ее домой, а сама убежала обратно и все боялась куда-то не успеть.

Волхову стало страшно, так страшно, как никогда еще не было в жизни. Перед глазами закрутился черный омут, затягивая в себя, и не хватало сил сопротивляться. Умом понимал, что поддаваться нельзя, вспоминал все, чему учил Тимар, а поделать ничего не мог! Откуда-то сзади слышался довольный смех Мары, та, видно, пританцовывала, бормоча над его ухом:

– Ничего не бойся… ничего… ты наш!.. Наш!..

И вдруг мглистую тишину прорезал крик Илмеры:

– Чарг, остановись! Силами света заклинаю: остановись! Верни Волхова его Роду!

Чарг заверещал от злости:

– Пошла вон! Не мешай!

Невыносимо хотелось открыть глаза, чтобы увидеть солнечный свет, но вырваться из страшного омута не получалось…

– Чарг, отпусти мальчика!

– Не-ет…

– Возьми меня взамен!

– Те-ебя-а?.. Мара, возьми ее!

Небесный свод прорезала молния, и раздался страшный грохот. Или это Волхову только показалось? Вспышка света была последним, что он успел заметить. Дальше чернота, но воронка омута уже не затягивала. Едва проскользнула вялая мысль: он уже на дне этого омута?

Первым на поляну выскочил Рус и замер от ужаса. Посреди нее возле большого пня лежал совершенно белый Волхов, а перед ним, точно прикрывая собой, – Ильмера. Лицо ее поцарапано, одежда порвана, волосы растрепаны.

За Русом к лежавшим бросились остальные. Сначала показалось, что они мертвы, но потом Радок приложил ухо к губам Волхова:

– Кажись, дышит…

Метнулись к ручейку, принесли воды, побрызгали в лицо, обтерли. На всякий случай это же сделали и с Илмерой, хотя было ясно, что бесполезно, девушка погибла. Ее тело оказалось выгнуто дугой, руки словно пытались от чего-то оттолкнуться, на лице застыло выражение дикого ужаса. Стало страшно. Что произошло на этой поляне? От кого спасала Илмера Волхова?

Рус огляделся. Сама поляна была жутковатой, ельник вообще не самое веселое место – темно, пусто, особенно здесь, где половина елок с побелевшими от старости лапами, все в сизом мху. Ели не дали расти подлеску, только по краю у нескольких тонких сосенок брусничник, да и тот хилый.

Как вообще оказались здесь Волхов и Илмера? Кого они увидели? Деревья стояли молча, берегли тайну. От темного леса вокруг, от выражения ужаса на лице сестры страстно захотелось скорее бежать из проклятых лесов. Ведь предупреждал же Тимар, что здесь добра не будет! Но до поры этого не понимали.

На сердце у всех было очень тяжело, недобрым оказалось это богатое место. Никого не радовали ни россыпи грибов и ягод, ни обилие птицы на озере, ни множество рыбы и дичи, ни звонкий ручей со сладкой водой… Страшную цену заплатил Род за год на этой земле. Людям хотелось одного – поскорее покинуть злосчастные места.

Это была не первая гибель, они уже многими заплатили, но стоило вспомнить выражение отчаянья на лице Илмеры, и становилось страшно. Теперь в лес не желала идти ни одна женщина, детей не отпускали от себя.

Волхов пока лежал, не приходя в себя, но дышал уже ровно и даже чуть порозовел. Может, очнувшись, он расскажет, что произошло?