Текст книги "Рыбкин зонтик"

Автор книги: Наталья Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Я посидела еще немного, и в голове вдруг как будто щелкнуло и слегка прояснилось. Если речь идет о несчастном случае – просто утечка газа, так с какого перепугу следователь так со мной разговаривал? Расспрашивал соседей о скандале и даже на бывшую работу не поленился позвонить? Если же у них подозрение, что там дело нечисто, то отчего он мне прямо не сказал, что тетку пришили преступным путем, что там явный криминал и так далее? Мялся, жался – где я была, да когда пришла, да что ночью делала… Тут я сообразила, что если в милиции возьмутся за меня всерьез, то мигом выяснят у Лешки, когда я уходила ночью, а владелец беспокойного фокстерьера Карлуши вспомнит, что встретил меня на рассвете, когда я возвращалась. И что я делала в больнице ночью? Не могу же я им сказать, что беседовала с Романом, врачи только посмеются, они считают, что он так и не пришел в себя. В доказательство своих слов я могу только привести листочек с выписанной азбукой Морзе, а это уже попахивает дурдомом.

Я посидела еще немного и решила поехать домой к Роману. Говорят, что преступников тянет на место преступления, вот сейчас и проверим это утверждение на практике! Возможно, на месте я получу ответы на некоторые свои вопросы.

На лестничной площадке была жуткая грязь, в полузасохшей луже виднелись следы огромных бахил.

Явственно пахло паленым. В довершение ко всему дверь квартиры была опечатана. Я постояла немного, тупо разглядывая круглую сургучную печать, как вдруг дверь соседней квартиры отворилась и на пороге показалась та самая старушонка, фамилия которой, как я выяснила в милиции, была Мигунец.

– Явилась! – завизжала она, никак не ответив на мое приветствие. – Притащилась поглядеть на дело рук своих! Ты смотри, что устроила! Чуть ведь дом не сожгла! Люди добрые, глядите, что делается! На лестнице грязь такая, дворник убирать наотрез отказывается! У меня вся как есть стена мокрая, плесень теперь пойдет! У нижних соседей вообще вся квартира залита, им-то кто оплатит?

Я послушала визгливый голос, прикидывая про себя, сколько перетаскала батонов для самой бабки и мерзко воняющей дешевой рыбы для ее кота. С детства меня так воспитали, не могу отказать в просьбе пожилому человеку. А эта еще скорчится вся: доченька, возьми хлебца, сил нет до магазина дойти… Орать у нее силы есть. И милиции на меня наговорить тоже силы имеются. Тоже мне, доченьку нашла! Повеситься можно от такой мамочки!

– И это еще надо выяснить, отчего у вас утечка газа произошла? – визжала бабка. – Это еще надо проверить! Потому что плита новая, ремонт только недавно делали, все трубы меняли!

– Вы откуда это знаете? – не выдержала я. – Мы вас, кажется, в гости не приглашали.

Тут старуха заорала вовсе уж что-то несусветное, а я повернулась и собралась уходить. В это время открылась дверь квартиры напротив, и показалась еще одна соседка. Была она женщина тоже довольно пожилая, но старухой я бы ее не назвала. Жила она в большой трехкомнатной квартире с семьей сына, и близко мы с ней никогда не сталкивались, так, поздороваемся на лестнице, и все. Я на дружбу с соседями никогда не набивалась, я тут человек посторонний, а Роман, как я уже говорила, вообще не любил в доме чужих людей и никого не привечал.

Женщина молча поманила меня рукой. Соседская старуха внезапно перестала визжать, как резаная свинья, и заговорила льстивым голосом:

– Вот-вот, вы скажите ей, Лизавета Павловна, все, что мы думаем, скажите!

Видя, что я замедлила шаг, по горло сытая словами гражданки Мигунец, Лизавета Павловна чуть поморщилась и снова приглашающе махнула рукой, никак не отреагировав на слова старухи. Когда я зашла в квартиру, она захлопнула дверь и перевела дух.

– На кухню пойдем, там поговорим, – тихо сказала она и пошла вперед.

На большой и светлой кухне вскипал чайник, и на столе лежали вкусно пахнущие булочки, прикрытые салфеткой.

– Садись, – обратилась ко мне Лизавета Павловна, – чаю выпей, а то лица на тебе нету, краше в гроб кладут.

Меня тронула забота, в общем-то, незнакомого человека. Действительно, уже несколько дней я толком не сплю, переживая за Романа, ем кое-как, и абсолютно никому нет до меня никакого дела. Никто не собирается меня утешать и подбадривать, никто не призывает бодриться, напротив, неприятности множатся, как мухи дрозофилы. А теперь вот еще в милиции в чем-то подозревают…

Я почувствовала, как слезы побежали по щекам, и плюхнулась на стул.

– Не реви, – строго сказала Лизавета Павловна, – слезами горю не поможешь. А если ты из-за этой, – она кивнула в сторону двери, – то не обращай внимания. Никто ее не слушает…

– В милиции слушают, – всхлипнула я.

– Да что ты! Что они тебе там сказали?

Размазывая по щекам тушь и слезы, я поведала ей о следователе с внешностью разжиревшего спаниеля и о том, что он чуть не прямо обвинил меня во взрыве газа.

– А я даже не знаю толком, что там случилось… – прорыдала я.

– Ну, слушай. Позапрошлой ночью, еще пяти не было… как вдруг рвануло! Спросонья мы думали, что дом рушится. Потом чувствуем – газом пахнет и вроде горит. Пожарные приехали, дверь взломали, водой там все залили. Потом уехали. Да, вынесли тело, говорят, что мертвая женщина была, не от огня, задохнулась, что ли… Тут соседи подумали, что это ты, а я-то знала, что там Ариадна ночевала. Она как раз накануне приходит утром, никого нету, ей в квартиру не попасть. Как давай она орать! Ну, зашла ко мне по старой памяти, мы ведь давно в этом доме живем, я всех знаю. Рассказывает она мне, что ты такая-сякая, ключей ей не оставила, потом сама же и проговорилась, что Роман в больнице, а тебя она шуганула. Я еще и говорю, что, мол, нехорошо так делать – сразу ругаться. Ты, говорю, девчонка хорошая, хозяйственная, с Романом вы жили дружно, всегда у вас тишина и покой. Ты не думай, что я под дверью подслушиваю, как эта… – снова Лизавета Павловна пренебрежительно махнула рукой в сторону двери, – но ведь от соседей-то ничего не скроешь. Роман у тебя всегда ухоженный, чистый, смотрела ты за ним не хуже жены, я и Ариадне так сказала. В общем, высказала ей все, что думаю, она, конечно, окрысилась, да мне-то что? Нечего было девчонку из дома гнать, говорю, в больницу бы лучше сходила к племяннику.

Тогда она разозлилась, вызвала мастеров из фирмы, чтобы замок открыли. Дверь у вас хорошая, замки тоже Роман приличные ставил, мастера долго провозились, да еще и денег с Ариадны взяли много. Она совсем в раж вошла, новый замок поставила и говорит, что теперь вообще никого в квартиру не пустит, сама будет жить.

– А как же Роман? – спросила я, прихлебывая чай. – Его она уже со счетов списала?

– Про него она мало говорила, видно, совесть все-таки мучила, что даже в больницу не пришла.

– Ну-ну, – усмехнулась я, вспомнив, как тетя Ара смотрела на мой приступ с самым живейшим интересом, – насчет совести это вряд ли…

Булочки были свежими и ужасно вкусными, чай горячий и ароматный, мне немного полегчало.

– В общем, возня и стук у нас на площадке целый день были, а потом, под утро, – взрыв, – закончила рассказ Лизавета Павловна. – Ну, про пожарных я тебе уже говорила, а потом, к вечеру, уже когда Ариадну увезли, приезжает милицейская бригада – на расследование. Ну и вызвали они меня понятой и еще Ивана Степановича из верхней квартиры. Значит, сидим мы в комнате, а они, милиция-то, все больше на кухне толклись. А Иван Степанович мне и шепчет, что, мол, нестыковочка у них получается, сами они находятся, мол, в полном недоумении, оттого и с нами строго так обращаются. Я тоже прислушиваюсь к разговорам и вот что думаю: умерла Ариадна в постели, там ее нашли, сказали, что задохнулась газом. Так это сколько времени нужно, чтобы газ из кухни до спальни дошел? Ну, допустим, умаялась она, за целый день-то с замками этими, но ведь и мы, соседи, уж почуяли бы что-нибудь? Это же как пахнуть должно, чтобы такой взрыв получился! Плита у вас новая, трубы все тоже, Роман такой аккуратный, мастеров добросовестных нанимал, а не то что этих халтурщиков, что у магазина ошиваются…

– Вы думаете, что она нарочно краны открыла? Но зачем? – встрепенулась я.

– Ну, конечно, такое предположение у милиции тоже возникало, – отвернулась Лизавета Павловна. – Если бы они меня спросили, то я бы сразу им сказала, что это абсурд и чушь полнейшая. Стала бы Ариадна такие заморочки с замками устраивать, чтобы в этой квартире жизнь самоубийством покончить! И характер у нее не тот был…

– Это уж точно, – поддакнула я.

– И потом, даже если и так, ну напустила газа, ну задохнулась, а взрыв-то с чего? Ведь она с постели не вставала, свет не включала, спички не зажигала… и не курила…

Я поглядела на рассудительную соседку с большим уважением.

– Понимаешь, эти, из милиции-то, на нас никакого внимания не обращали, – подумаешь, сидят два старика и молчат, вроде мебели. А я ведь до пенсии-то лет сорок врачом «Скорой помощи» проработала, столько повидала, что если все случаи рассказывать, то года не хватит… А Иван Степанович мне и шепчет, что, мол, что-то они нашли там, на кухне. То есть плиту-то всю разворотило, непонятно там насчет горелок, а вроде нашли они остатки устройства, которое ну, вместо спички срабатывает…

– Интересно! – Я вскочила так резко, что опрокинулся стул. – Стало быть, этот тип, следователь, думает, что это я притащила в квартиру взрывное устройство, потом открутила все горелки, чтобы газ напустить? Дикость какая, ну для чего мне это было нужно – всю квартиру разворотить?

– Вот ты ему при встрече эти вопросы и задай, – посоветовала Лизавета Павловна, – и самое главное – держись стойко. В случае чего мы подтвердим, что у тебя и возможности-то не было в квартиру в ту ночь войти, потому что Ариадна замок поменяла.

– И мотива у меня никакого, – вздохнула я, – подумаешь – поругались мы с ней! Так ведь, судя по характеру, тетя Ара не со мной одной ругалась, уж не тем будь помянута…

На прощание Лизавета Павловна еще раз посоветовала мне не раскисать, в жизни, мол, всякое случается, и надо ко всему быть готовыми.

От беседы с толковой соседкой на душе немного полегчало, в особенности этому способствовали чай и булочки. На очередном допросе я решила вести себя более рассудительно, а главное – спокойно, в случае чего – сослаться на Лизавету Павловну. Ничего, мы еще поборемся!

Однако в голове неотступно сидела мысль: кому и для чего понадобилось убивать тетю Ару? Разумеется, наедине с собой я могу признаться, что мне ее совершенно не жалко, но все же вопрос остается открытым.

Мне же нужно вернуться к своим делам, то есть проведать Романа. Сейчас самое время позвонить Ленкиной тетке в химическую лабораторию.

Однако я не дозвонилась, и пришлось туда ехать.

Ленкина тетка вышла ко мне сама и, выслушав мои извинения, молча протянула листок с длинным названием лекарства, написанным на латыни. Взглянув на мое растерянное лицо, она усмехнулась и сказала, что это очень сильное сердечное лекарство, которое является, конечно, действенным, но применяется весьма ограниченно и самыми малыми дозами, и в аптеке его можно купить только по рецепту строгой отчетности с круглой печатью.

Я смутилась под ее строгим взглядом и пролепетала вопрос: может ли такое лекарство вводиться с помощью капельницы?

– Где вы работаете? – встрепенулась она, не отвечая. – Отчего задаете такие странные вопросы?

Я ответила, что вопросы задаю из чистого любопытства, что я не медик, иначе не задавала бы таких глупых вопросов, и попятилась к двери. Поскольку пузырек с остатками лекарства остался в лаборатории, Ленкина тетка, очевидно, посчитала меня не слишком опасной для общества, пожала плечами и удалилась, а я вылетела оттуда, как пробка из бутылки, отирая пот со лба.

Похоже, что в последнее время слишком многие во мне видят преступницу.

На этот раз в больнице я была вдвое осторожнее и вела себя, как разведчик на вражеской территории. В отделение реанимации пробралась чуть не ползком, выглянула из-за угла коридора и с облегчением увидела свою знакомую медсестру Олю Пеночкину. Правда, я опасалась, что у нее были из-за меня неприятности – по крайней мере, вчерашняя сушеная мегера недвусмысленно их обещала… но делать было нечего, и я вышла из-за угла.

– Привет! – Оля не выглядела слишком расстроенной. – Ты чего прячешься? Сейчас никого нет, можешь не волноваться.

– Слушай, а тут вчера я нарвалась на такую… воблу сушеную, так она на меня налетела… У тебя неприятностей из-за нее не было?

– Ай, да брось ты! – Ольга махнула рукой. – Какие неприятности? Я тебя умоляю!

– Она грозилась к начальству пойти…

– Да кто ее слушает? Это же Старомышкина, пережиток темного социалистического прошлого! Да если начальство на каждую ее кляузу будет внимание обращать, ни на что другое просто времени не останется! Да и потом – что они могут мне сделать? Уволить? Я тебя умоляю! Кто еще к ним пойдет на такую работу при здешней зарплате?

У меня отлегло от сердца: не люблю, когда у посторонних людей из-за меня неприятности.

С Ольгиного молчаливого разрешения я прошла в палату.

Здесь все было по-прежнему: мерно пульсировали голубоватые синусоиды на экранах приборов, медленно поднимался и опускался белый ребристый поршень, струилась бесцветная жидкость по переплетающимся прозрачным трубкам.

И белая, туго спеленатая мумия лежала на прежнем месте, не подавая признаков жизни.

Я села в изголовье кровати и задумалась.

Роман в тяжелом положении, кроме многочисленных ожогов и прочих травм, у него явно повреждена и голова, по крайней мере только этим можно объяснить его странную фразу – «Я не Роман». Наверное, у него в результате шока возникла амнезия, провал в памяти, и он действительно не помнит, кто он такой. Чтобы он выздоровел и память вернулась к нему, нужно обращаться с ним чрезвычайно осторожно, бережно, защищать его от любых стрессов, которые в его положении могут сыграть роковую роль. Значит, ни в коем случае нельзя сообщать ему о теткиной гибели… Конечно, эта тетя Ара была редкая зараза, но кто ее знает – может быть, она в детстве нянчила Ромочку, водила его в зоопарк, катала на карусели и он с тех пор сохранил к ней нежные чувства… хотя за целый год он видел ее раза два-три и не очень-то стремился к новым встречам…

Мои мысли были прерваны Романом – вернее, его забинтованной рукой, которая снова пришла в движение и застучала по краю кровати.

Я торопливо вытащила свою шпаргалку с кодами азбуки Морзе и расшифровала короткое сообщение:

«Ты пришла».

«Интересно, – подумала я, – ведь я пока ни слова не сказала, глаза у него завязаны, как же он определил, что это именно я, а не кто-нибудь из обслуживающего персонала?»

Вслух я не произнесла ничего подобного. Я только подтвердила его догадку и задала традиционный бессмысленный вопрос – как он себя чувствует. Вопрос, конечно, глупейший – как, интересно, может себя чувствовать искалеченный и обгоревший на треть человек?

«Неважно», – простучала белая рука.

Ответ показался мне двусмысленным: то ли он хотел сказать, что чувствует себя не слишком хорошо, то ли – что собственное самочувствие мало его волнует.

– Что же тогда важно? – спросила я.

Белая рука опять пришла в движение.

«Будь осторожна», – перевела я сообщение.

– Вроде бы я не каскадер, не змеелов, не подрывник и не инкассатор, – я усмехнулась, хотя он этого видеть не мог, – и вообще не принадлежу к группе риска.

«Еще как принадлежишь», – простучала рука. Потом она немного передохнула и отбила следующую фразу: «Тебя тоже попытаются убить».

– Не волнуйся, – успокаивающим жестом я прикоснулась к этой руке и тут же отдернулась, вспомнив, как он обожжен. Бедный, от боли он, видимо, утратил чувство реальности! Вчера вообще не мог вспомнить, кто он такой, сегодня ему мерещится несуществующая опасность…

– Почему кто-то может желать моей смерти? – проговорила я как можно спокойнее. – И что значит «тоже попытаются»? Кому еще, кроме меня, грозит опасность?

Забинтованная рука снова пришла в движение, передавая длинную цепочку кодов:

«Ты опасна для них. А меня пытались убить уже дважды. Первый раз в машине, второй раз – здесь».

– Что ты, Ромочка! В машине – это была авария, несчастный случай…

«Нет», – перебила меня рука.

– А здесь… кто пытался убить тебя здесь?

Произнося эти слова, я вздрогнула, вспомнив результаты анализа содержимого стеклянного пузырька, которое только по счастливой случайности не попало в кровь Роману.

И тут белая рука снова отстучала уже знакомое мне короткое сообщение:

«Я не Роман».

О господи! Значит, амнезия у него не прошла, и он по-прежнему не помнит, кто он такой! При этом хорошо помнит то, что случилось уже после аварии, – например, посещение неизвестной женщины с ампулой и шприцем… Говорят, такое бывает – частичная амнезия, человек хорошо помнит что-то одно, допустим, французский язык, который изучал в детстве, но совершенно забывает все остальное, например, свое имя… Но в одном он прав: если Ленкина тетка не ошиблась, ему чуть не ввели в вену смертельно опасный состав… а у меня нет оснований ей не доверять, как-никак она доктор наук.

Тут я вспомнила, что еще раньше кто-то выключил систему жизнеобеспечения… К счастью, доктор Сергей Михайлович вовремя заметил это и снова включил систему. Возможно, это была случайность, но все вместе выглядело достаточно подозрительно…

Забинтованная рука снова пришла в движение.

«Постарайся найти…» – перевела я.

– Что найти?

Но рука настороженно замерла. Повинуясь бессознательному импульсу, я обернулась и увидела человеческую тень на матовом стекле двери палаты. Что-то в этой тени показалось мне подозрительным, пугающим…

Я привстала, не отрывая взгляда от матового стекла. Дверная ручка начала медленно поворачиваться…

И вдруг из коридора послышались отдаленные шаги и несколько громких голосов.

Тень на фоне двери растаяла, а через несколько секунд в палату вбежала сестричка Оля.

– Быстро уходи отсюда! – она схватила меня за плечо. – Нового больного привезли, сейчас здесь будет куча народу, и если тебя увидят – мне гарантированы большие неприятности!

Я кивнула и бросилась к выходу из палаты: вовсе не в моих интересах было подставлять Ольгу, к которой еще не раз придется обращаться…

– Стой, не сюда! – остановила она меня. – Ты с ними столкнешься. Лучше через эту дверь…

И она подвела меня к той самой двери в глубине палаты, через которую сбежала таинственная женщина со шприцем.

– Ты же говорила, что этой дверью никто не пользуется? – растерялась я.

– Сейчас как раз самое время воспользоваться… – буркнула Оля. – Черт, в замке гадость какая-то, ключ не лезет…

– Дай я! – Я схватила пинцет со столика и с большим трудом вытащила из замочной скважины комок жевательной резинки, которую сама же туда и засунула позавчера. Оля открыла дверь своим ключом и выпроводила меня. За дверью оказалась полутемная лестничная площадка и служебный выход больницы.

Уже выходя, я обернулась на белую мумию. Казалось, забинтованный человек не подает признаков жизни, и мне самой уже не верилось, что я только что вела с ним напряженную и осмысленную беседу.

Выйдя из больницы, я шла по улице в глубокой задумчивости. События последних дней выстраивались в какую-то странную цепочку. Слишком много всего произошло, чтобы это можно было объяснить простой случайностью. Авария с Романом, потом взрыв в его квартире… Ведь машина Романа была в полном порядке, он тщательно следил за ней – а гаишник, к которому я ходила, сказал, что тормоза были в ужасном состоянии…

То же самое с газовой плитой в квартире: она совсем новая, дорогая, прекрасно работала – а первое объяснение, которое пришло в голову милиции, – это то, что плита была в аварийном состоянии, оттого и взорвался газ. Это уже потом они там что-то нашли, и следователь осторожненько так обвинил меня. Но ненастойчиво, потому что они ни в чем не уверены.

Неужели за обоими событиями стоит чей-то злой умысел? Причем если в случае с машиной кто-то неизвестный хотел убить Романа, и это почти удалось, – то кому могла помешать его тетка? Конечно, характер у нее был отвратительный, но за это не убивают… Если бы убивали за плохой характер, земля превратилась бы в пустыню!

И тут я вспомнила, что тетка Ара ночевала в этой квартире всего одну ночь, можно сказать. А я в той квартире жила долго, почти год. И если кто-то взорвал квартиру, то взрывал он меня…

От этой мысли я покрылась холодным потом.

Что упорно передавал мне Роман? Что мне угрожает опасность, что меня попытаются убить… Так, может, уже попытались? И тетя Ара погибла вместо меня? А что, мы примерно одного роста, она не толстая, убийство произошло ночью – мог ведь убийца обознаться в темноте?

Бред! Это был самый настоящий несчастный случай! Нечего выдумывать всякую криминальную ерунду! Кому нужна моя смерть? Кому я могу мешать? Я придала излишнее значение словам Романа – словам человека, находящегося в тяжелом состоянии и вряд ли способного связно мыслить… Да у него вообще амнезия! Он собственного имени не может вспомнить! Упорно повторяет одну и ту же безумную фразу – «Я не Роман»!

Я отбросила свои страхи и помахала проезжавшим «Жигулям».

Машина остановилась, я сказала адрес, договорилась о цене и села.

Откинувшись на сиденье, бездумно уставилась вперед.

За последние дни больше всего денег у меня уходит на машины до больницы и обратно, и деньги тают на удивление быстро… надо что-то делать, искать новую работу…

Я случайно бросила взгляд в зеркало заднего вида.

За нами ехала «девятка» редкого цвета «баклажан».

В этом не было ничего необычного, но я сегодня уже не первый раз видела эту машину. Когда два часа назад ехала в больницу – точно такая же «девятка» попалась мне на глаза…

Мой водитель включил радио «Шансон» – любимую программу всех шоферов. Почему им так нравится вся эта тюремная романтика, прочувствованные письма из зоны, хриплые, простуженные голоса исполнителей блатных романсов – ума не приложу, но факт налицо – большинство профессиональных водителей слушают эту программу.

Наша машина проехала перекресток, резко повернула. Я осторожно взглянула в зеркало.

«Девятка» по-прежнему держалась за нами как приклеенная. Ну что ж, буду считать, что этому странному водителю со мной просто по пути, буду и дальше успокаивать себя всякими отговорками, ссылками на несчастный случай… А что еще мне остается? Признать правоту забинтованного, как мумия, человека, поверить, что мне угрожает серьезная опасность, что кому-то нужна моя смерть и они ни перед чем не остановятся…

Но тогда мне придется поверить и в то, что он говорит чаще всего, – что он не Роман. А это уж полный бред. Ведь это его собственная машина, которую он так оберегал и не давал никому, и ездил на ней только сам, ведь это именно она не вписалась в поворот и рухнула в овраг…

На следующий день у меня была назначена встреча с доктором Сергеем Михайловичем.

Врач, как всегда, торопился. Глаза, воспаленные от постоянного недосыпания, глядели на меня недовольно и озабоченно.

– Что я могу вам сказать? Чудо уже то, что он жив. При таких травмах, при такой огромной площади ожогов это удивительно. В сознание он не приходит, хотя приборы показывают постепенную нормализацию всех процессов органической деятельности…

– Не приходит? – удивленно протянула я, вспомнив свои ночные беседы с использованием азбуки Морзе.

Выходит, только со мной он идет на контакт, а от всех остальных скрывает, что давно уже пришел в сознание… Ну, раз он так об этом заботится, я его тоже не выдам…

– Сами понимаете, – продолжал Сергей Михайлович, – больница у нас небогатая, с медикаментами сложности… Даже когда на начальном этапе лечения нужна была кровь для переливания – а у вашего мужа редкая, четвертая, группа, – мы и то с трудом ее раздобыли…

Доктор продолжал жаловаться на устаревшее оборудование, на недостаток лекарств и техники, а я плохо слушала эти жалобы: что-то в его словах зацепилось за мое сознание, что-то удивило меня…

Вовсе не то, что Сергей Михайлович назвал Романа моим мужем – какое ему дело до штампа в паспорте, если женщина навещает мужчину в больнице – она или жена, или мать, а на мать я никак не похожа.

Нет, меня взволновало что-то совсем другое…

«У вашего мужа редкая, четвертая, группа крови…»

Четвертая группа крови? Но Роман как-то к слову сказал, что у него та же самая группа крови, что и у меня, – первая, самая распространенная… Что же это такое? Сергей Михайлович, конечно, не может ошибаться, он делал Роману переливание крови, а уж для этого обязательно нужно знать группу… Значит, ошибался Роман? Или не ошибался, а нарочно вводил меня в заблуждение? Но это тоже как-то странно… странно и глупо.

Неожиданно мне пришло в голову, как можно просто и быстро проверить, какая у Романа группа крови.

Он очень заботился о своем здоровье, в особенности о зубах, и постоянно посещал небольшую, но очень дорогую стоматологическую клинику. Когда у меня пару месяцев назад разболелся зуб, Роман сказал, что современный человек не должен экономить на здоровье, и отвел меня в эту же клинику. В клинике он представил меня как свою жену. Меня встретили как родную, завели карточку и выразили надежду, что я буду в дальнейшем лечиться только у них. Зуб, кстати, вылечили плохо, он продолжал болеть, и мне еще неделю пришлось полоскать его теплым настоем аптечной ромашки.

Вот в эту клинику я и направилась.

Небольшой особнячок на Петроградской стороне был изумительно отреставрирован и выглядел как игрушка. Вот что значит – дом попал в хорошие частные руки! Хозяин не даст своей собственности приходить в запустение, это совсем не в его интересах. Соседнему зданию меньше повезло: его фасад украшала роковая табличка «Памятник архитектуры девятнадцатого века», поэтому его нельзя было приватизировать, и несчастный особняк постепенно разрушался, лепнина обваливалась со стен, колонны фасада покрылись глубокими трещинами. Еще несколько лет – и спасать дом будет уже поздно…

Я вошла в клинику, и с порога меня окутало приятное ощущение комфорта и заботы.

В дверях меня встретил импозантный швейцар, в холле возле регистратуры стояли глубокие мягкие кресла из светлой кожи, на стеклянном журнальном столике валялись свежие номера модных журналов.

Девушка в регистратуре одарила меня чарующей улыбкой и немедленно вспомнила, как меня зовут. Ничего удивительного: именно за это ей платят, и платят неплохо.

– Как ваш зуб? – вежливо поинтересовалась она. – И как чувствует себя Роман Васильевич? Он что-то давно к нам не заходил!

Ее замечательная профессиональная память была мне очень на руку.

– А я к вам, собственно, по его просьбе зашла. Он обратился к протезисту, и тому понадобился рентгеновский снимок зубов. Роман не хочет делать новый снимок – как-никак облучение – и попросил меня взять прежний у вас в карточке. Самому ему некогда, он очень занят, а я была неподалеку…

На лицо девушки набежала легкая тень:

– Он не захотел воспользоваться услугами нашего протезиста? Что ж, желание клиента – закон… – И она подошла к стойке с картотекой.

– Вот его карточка… – Она принесла толстую аккуратную тетрадку и начала перелистывать ее в поисках рентгеновского снимка.

А я впилась взглядом в обложку карточки.

«Лазарев Роман Васильевич», – было выведено на обложке крупным аккуратным почерком. Дальше следовал адрес, адрес той квартиры, в которой я прожила почти год и в которой благодаря собственной склочности окончила свои дни Ромина тетя Ара…

А еще ниже стояла лаконичная запись:

«Группа крови – 1, Р+».

Земля ушла у меня из-под ног. Значит, у Романа действительно первая группа крови, я не ошибалась! Но и Сергей Михайлович никак не мог ошибиться, ведь он делал переливание крови, а он четко сказал, что понадобилась кровь редкой, четвертой, группы.

Значит, человек в реанимации – действительно не Роман!

До сих пор я не могла поверить ему, хотя он непрерывно повторял одну и ту же фразу, а я относила ее за счет амнезии, за счет последствий аварии…

Но если он не Роман, то кто же он? И как кто-то другой мог оказаться в машине Романа?

Я совершенно ничего не понимала.

– Наталья Сергеевна, что с вами? – озабоченно воскликнула девушка из регистратуры. – Вам нехорошо?

Она поднесла к моему лицу ватку, смоченную нашатырем.

– Вы так побледнели! Присядьте…

– Ничего, ничего, – я вымученно улыбнулась, – что-то голова закружилась… выйду на улицу, и все пройдет…

– Нужно больше бывать на воздухе! – Девушка следом за мной подошла к дверям. – А снимок-то, вы же забыли снимок!

…Дежурство было не Олино, но мне обязательно нужно было поговорить с тем человеком, который лежал в реанимации и которого до недавнего времени я считала Романом.

Пока я добиралась до больницы, многое пришлось передумать. В голове моей наконец открылся какой-то шлюз, и мысли потекли легко и свободно. Действительно, стоило только поверить, что там, в реанимации, лежит не Роман, как все встало на свои места, все события стали укладываться в определенную схему. Того человека посчитали Романом, потому что обнаружили в его машине, в его одежде и с его бумажником. Он выжил совершенно случайно, об этом говорил мне капитан Сарычев, он не должен был выйти из этой аварии живым. И если бы он погиб, то обгоревшее тело никто не стал бы особенно рассматривать и его похоронили бы как Романа Лазарева. Зачем и кому это было нужно? И если там, в палате реанимации, весь в бинтах и проводах лежит не Роман, то где же тогда Роман и что с ним случилось? Я видела его на даче у Федора, не мог же кто-то посторонний сесть там в его машину и уехать на ней, предварительно испортив тормоза?

Все эти вопросы я собиралась задать мумии, лежавшей в реанимации. Раз он так упорно доказывал мне, что он не Роман, то пусть тогда ответит, кто он такой и как оказался в машине Романа…

Мне удалось без приключений добраться до палаты реанимации, я тихонько приоткрыла дверь, но там оказалась не только незнакомая сестра, но еще и врач что-то делал возле второго больного. Момент для посещения был далеко не самый подходящий, но я просто не могла уйти домой с невыясненными вопросами, все равно пролежу целую ночь без сна. Я тихонько побрела по коридору и увидела приоткрытую дверь маленького чуланчика возле лестницы. Оттуда слышалась возня и стук ведра. Заглянула туда, я увидела свою старую знакомую няньку с лицом говорящей жабы.

– Здравствуйте, – неуверенно произнесла я. Она не разглядела меня в полутемном коридоре и уже нахмурилась было грозно и рот разинула, чтобы заорать, но тут я шагнула ближе к свету, и нянька меня узнала. Не закрывая рта, она тут же сложила его гораздо более приветливо и стала ужасно похожа на старую жабу из мультфильма «Дюймовочка». Я ожидала, что она громко проскрипит «Коакс, коакс… Брекеке-кекс!», но нянька заговорила вполне по-человечьи: