Текст книги "Рыбкин зонтик"

Автор книги: Наталья Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Я толкнула дверь и вошла в парадную.

Когда я уходила отсюда, часа два назад, на лестнице горела единственная слабая лампочка, но сейчас она погасла, и, захлопнув за собой входную дверь, я оказалась в кромешной темноте.

Я не слишком испугалась – не могу сказать, что я такая уж трусиха, и детский страх темноты не слишком для меня характерен. Кроме того, в последние дни мне хватало гораздо более серьезных поводов для волнения, чем перегоревшая лампочка в подъезде.

Я осторожно двинулась в ту сторону, где, по моим представлениям, находился лифт, стараясь только не споткнуться в темноте о ступеньку – сейчас мне только не хватало сломать ногу.

Медленно двигаясь в нужном направлении, я упорно всматривалась в темноту, надеясь, что глаза понемногу привыкнут к ней и я смогу чувствовать себя увереннее.

И действительно, я начала постепенно различать в окружающей меня тьме очертания стен.

И сбоку от ступеней, почти на моем пути, я различила какой-то смутный силуэт, отдаленно напоминающий застывшую человеческую фигуру.

– Эй, кто здесь? – вполголоса окликнула я этот неподвижный сгусток тьмы. – Кто это тут стоит?

Никакого ответа, естественно, не последовало.

– Что за идиотские шутки? – проговорила я. – Прятаться в темноте и пугать женщин! Ничего умнее ты не мог придумать?

Но силуэт в темноте не шелохнулся и не издал ни звука.

У меня по спине поползли ледяные пальцы страха.

Вернуться, выскочить на улицу, позвать на помощь?

Но в этот глухой предутренний час глупо рассчитывать на чье-то вмешательство, на чье-то заступничество. Можно кричать хоть до посинения, и никто даже не выглянет в окно… все люди лежат сейчас в своих теплых постелях и видят десятый сон…

А самое главное – чтобы выскочить на улицу, я должна буду повернуться спиной к этому неизвестному ужасу, притаившемуся в темноте, а об этом я не могла даже подумать…

Значит, оставалось одно – идти вперед, делая вид, что я никого и ничего не боюсь, что мне совершенно безразличен тот, кто стоит во мраке… как можно быстрее добраться до лифта, нажать на кнопку…

А что, если он войдет вслед за мной в кабину лифта?

Я столько раз видела это в американских триллерах, что представила себе необычайно отчетливо.

Однако другого пути у меня просто не было.

Я двинулась вперед, умирая от страха.

Медленно продвигаясь в темноте, я не сводила глаз с едва различимого силуэта и поэтому забыла о ступеньках, которые вели к лифту, и споткнулась, едва удержавшись на ногах.

Громко чертыхнулась и снова искоса посмотрела на своего таящегося во мраке врага.

Он даже не шелохнулся.

– Ну и черт с тобой! – проговорила я нарочно громко, чтобы заговорить свой страх, отпугнуть его звуками своего голоса.

Я преодолела ступеньки и поравнялась с темным силуэтом.

Сердце бешено колотилось где-то в горле.

Мне нужно было пройти мимо незнакомца и оставить его у себя за спиной… но это было выше моих сил. Это было просто невозможно.

Я замерла, не зная, что делать, – ни идти вперед, ни вернуться я не могла.

И тут на втором этаже хлопнула дверь.

– Бессовестная скотина! – проговорил заспанный мужской голос. – Ты представляешь, сколько сейчас времени? Ни на грош стыда у некоторых! Неужели не мог до утра потерпеть?

В ответ раздалось виноватое поскуливание, которое следовало понимать так, что – нет, потерпеть до утра было никак невозможно.

– Распустил я тебя вконец! – продолжал ворчать заспанный мужчина. – Знаешь ведь, что мне утром идти на работу, и совершенно на это плюешь! Самый ведь сладкий сон на рассвете! Никакой в тебе жалости к хозяину! Нет, все-таки ты неблагодарная скотина!

«Неблагодарная скотина» проскулила в ответ что-то жалобное и застучала когтями по ступенькам.

– Еще и темень такая! – сокрушался несчастный хозяин. – Хорошо хоть догадался фонарик взять, а то бы точно все ноги переломал! Опять последняя лампочка перегорела, а никому и дела нет!

Шаги собаки и человека постепенно приближались, и наконец на лестнице появилось круглое пятно света.

Собака негромко тявкнула, и тут же раздался удивленный голос хозяина:

– Девушка, вы что тут стоите в темноте?

– Темно, – проговорила я, оправдываясь, – до лифта не могу добраться… посветите мне, пожалуйста… и еще… – мой голос стал робким и неуверенным, – кажется, тут кто-то есть… кто-то прячется…

– Кто тут может прятаться? – недовольно спросил мужчина. – Никого тут нет! Карлуша, ты кого-нибудь видишь?

Карлуша, который при свете фонарика оказался жизнерадостным фокстерьером, тявкнул с большим недоверием.

– А вот тут, в углу, кто-то стоит… – робко произнесла я, сама понимая нелепость своих недавних страхов.

– Где? – Луч фонарика пробежал по ступеням, по стене с неизбежным объяснением в любви какой-то обворожительной Ксюше и осветил моего таинственного врага.

В углу, возле самой стены, стоял с самым невинным видом обыкновенный старомодный торшер – такой, какие стояли в каждой квартире лет этак двадцать назад, когда я пеленала своих первых кукол…

– Ни стыда, ни совести у некоторых, – завел Карлушин хозяин свою любимую арию, – лень до помойки дойти! Выбрасывают всякое старье прямо на лестнице! Людей только пугают!

Он сочувственно поглядел на меня и предложил:

– Ну давайте я вам фонариком посвечу, а то вы и лифт не найдете!

Я поблагодарила его и, стыдясь своего недавнего неоправданного страха, поднялась к лифту. Кабина послушно подъехала и открылась, озарив площадку ярким светом.

– Но вы уж так поздно одна не ходите! – ворчливо напутствовал меня собаковладелец, которого Карлуша нетерпеливо тянул к дверям.

Исполнитель любил это время – четыре часа утра. Последние гуляки угомонились и разошлись по домам, самые ранние пташки досматривают еще последние сны. Город пуст, как кошелек перед зарплатой. Никого не встретишь на улице, в подъезде, на лестнице – самое время для работы. Для той специфической работы, которой занимался Исполнитель.

Он остановил машину, немного не доезжая до нужного дома, огляделся. Убедившись, что поблизости никого нет, быстро прошел к подъезду, поднялся на пятый этаж.

В доме царила гулкая предутренняя тишина.

Стараясь не издать ни звука, он вставил отмычку в замочную скважину, плавно повернул. Замок тихо щелкнул, открывшись.

Исполнитель проскользнул в квартиру беззвучно, как тень.

Он любил это острое, волнующее чувство – когда появляешься там, где предстоит работать, бесшумный и неотвратимый, как сама смерть. Входишь в дом, обитатели которого не знают, что их ждет, не знают, что их жизнь – в руках незаметного, невысокого и бледного человека, которого они, возможно, не раз встречали на улице и не обращали на него никакого внимания, потому что им не могло даже в голову прийти, что так незаметно, неказисто может выглядеть сама судьба…

Исполнитель включил фонарик, внимательно осмотрел прихожую. Ведь ему сегодня нужно было не только решить чью-то судьбу, заказ был более сложным – он должен был еще найти в этой квартире одну вещь. Найти и принести заказчику.

За это ему заплатили больше обычного, вдвое больше. Таким было его условие, и заказчик согласился, не торгуясь.

Луч фонарика осветил тумбочку под зеркалом, и Исполнитель увидел ту самую вещь, которую он должен был найти. Надо же, как это оказалось просто! За такую ерунду ему заплатили столько же, сколько за человеческую жизнь! Впрочем, это нисколько его не волновало, это не его дело. Ему за это хорошо платят – и только это важно.

Исполнитель положил вещицу в карман, осветил фонариком двери, толкнул первую и оказался на кухне.

Неожиданно перед ним что-то глухо заурчало, и он невольно вздрогнул, прежде чем понял, что это заработал холодильник.

Он невольно усмехнулся, обежал кухню лучом фонарика, нашел газовую плиту. Открутил все краны и поспешно вышел, пока газ не наполнил еще небольшое помещение.

Открыв следующую дверь, он попал в гостиную.

В темноте тускло отсвечивали стеклянные дверцы шкафов, блестящие безделушки на полке.

Чутким профессиональным слухом Исполнитель определил, что в этой комнате никого нет, но на всякий случай посветил по сторонам фонариком. Убедился, что гостиная пуста, и снова вышел в прихожую.

Оставалась последняя дверь. Бесшумно отворив ее, он оказался в спальне.

Здесь не было никаких сомнений – в этой комнате спал человек, женщина, как и говорил ему заказчик.

Исполнитель прислушался к ровному сонному дыханию.

Женщина что-то пробормотала во сне, повернулась, негромко скрипнув пружинами.

Здесь он не стал включать фонарик – не хотел разбудить женщину, да и надобности никакой не было, вполне можно было действовать на слух, он все равно что видел ее.

В два шага Исполнитель приблизился к кровати, молниеносным движением выдернул подушку из-под головы спящей женщины и прижал к ее лицу.

Она забилась, задергалась, нечленораздельно замычала, пытаясь высвободиться, пытаясь позвать на помощь. Ее призывы глохли, поглощенные слоем перьев и пуха, никем не услышанные. Мужчина крепко держал подушку, не давая своей жертве вырваться, глотнуть воздуха.

Худое жилистое тело женщины напряглось в последней, безнадежной борьбе за жизнь, за глоток кислорода.

Исполнитель крепко держал подушку, отсчитывая секунды.

Женщина слабела, быстро слабела. Ее тело дергалось уже только по привычке, движения ее стали неосмысленными, судорожными, чувствовалось, что она уже теряет сознание… еще полминуты… минута… последние вялые судороги, и тело жертвы затихло, застыло, по нему еще раз пробежали последние судороги, и все кончилось.

Исполнитель выждал для верности еще несколько секунд, наконец он убедился, что женщина мертва, снял с ее лица подушку и положил ее под голову.

Он поправил одеяло, не зажигая фонаря.

Он любил свою работу, но у него была все же одна слабость – он старался никогда не смотреть на свои жертвы после… после того, как работа была завершена, заказ выполнен.

Должно быть, это просто обычное суеверие – многие люди его профессии чрезвычайно суеверны.

Может быть, в глубине души Исполнитель боялся, что мертвые глаза жертвы запомнят своего убийцу… или что лежащая на лице жертвы печать смерти каким-то образом передастся ему, отметит его. В оправдание своей слабости он вспоминал об одном своем коллеге, который, напротив, любил смотреть в глаза умирающих… это казалось Исполнителю глупостью, извращением, но коллега только смеялся над ним, обзывал слюнтяем… И этот коллега был найден на улице мертвым, с шилом в сердце. Уже год, как он похоронен на Богословском кладбище… и кто же из них двоих после этого слюнтяй?

Как бы то ни было, он старался не смотреть на убитых.

И сейчас Исполнитель не стал включать фонарь, он в темноте поправил постель, чтобы все выглядело как можно более естественно… Впрочем, какая может быть естественность после взрыва? Но тем не менее он предпочитал делать свою работу как можно аккуратнее, тщательно оформляя инсценировку – ведь ему платили так много именно за то, что каждое его убийство выглядело как несчастный случай или как естественная смерть.

И само слово «убийство» он очень не любил. Он употреблял слова «работа», «заказ», «операция».

И себя он называл не «киллер», не «убийца», а Исполнитель. Ему казалось, что холодный профессионализм этого слова что-то меняет в существе дела.

Исполнитель вышел из спальни, оставив дверь открытой – это было важно для того, что он планировал.

В прихожей уже ощутимо пахло газом.

Он достал из кармана плоскую темную пластмассовую коробочку, поставил таймер на час. За это время квартира должна основательно наполниться газом.

Взрыватель он положил на пол, на пороге спальни. Устройство было сделано из горючего пластика, от которого после взрыва не останется практически ничего, так что смерть женщины будет признана несчастным случаем.

Тихо выскользнув на площадку, Исполнитель тщательно закрыл за собой дверь, чтобы ни у кого впоследствии не возникло никаких подозрений.

Он спустился по лестнице, никого не встретив по дороге, вышел из дома и сел в свою машину. Отъехал на несколько кварталов и припарковался возле тротуара в темном, не освещенном ночными фонарями углу. Взглянул на часы и приготовился к ожиданию.

В его профессии выдержка, терпение, умение ждать всегда ценились выше всех прочих качеств.

Час пробежал совершенно незаметно. На улице появились первые утренние прохожие, все больше проезжало машин.

Он уже слегка забеспокоился, хотя и знал, что в устройствах этого типа, полностью изготовленных из горючего материала, без единой металлической детали, таймеры бывают иногда не очень точными.

И действительно, прошло уже пятнадцать минут сверх расчетного времени, когда в нескольких кварталах от него глухо и тяжело громыхнул взрыв, вылетели с истеричным звоном оконные стекла и выплеснулось из окон квартиры на пятом этаже дымное багровое пламя.

Исполнитель удовлетворенно вздохнул и повернул ключ в замке зажигания машины.

Он выполнил очередное задание, в который раз подтвердив свою репутацию безупречного профессионала.

…Несмотря на то что в прошлую ночь я была напугана, ошеломлена и совершенно сбита с толку откровениями Романа (даже в мыслях я продолжала называть так того, кто лежал в палате реанимации весь в проводах), вернувшись домой, я плюхнулась на Лешкин неудобный диван и сразу же провалилась в сон. Спала я крепко и почти без сновидений, только под утро приснился сон, в котором я лежу на горячем песочке, и солнце сильно припекает, а сил, чтобы подняться и добрести до воды, совсем нету.

Я проснулась от жары. В комнату заглядывало солнце, и под одеялом было ужасно жарко. На часах половина одиннадцатого. Что ж, торопиться мне некуда. То есть нужно в больницу, но это лучше сделать попозже. И еще хорошо бы не спеша обдумать все, что случилось вчера. И обязательно нужно снова поговорить с Романом. Сегодня при ярком свете дня мне казалось, что ночью я чего-то не поняла, вернее, мы с Романом друг друга не поняли. Или у него был бред? Но нет, он отвечал на мои вопросы вполне четко. Но с другой стороны, ведь, кроме обожженного тела, у Романа еще рана на голове. И очень даже может быть, что в этой его раненой голове сейчас не все в порядке. Скорей всего там все не в порядке, потому что авария, шок и все такое прочее. Поэтому нужно обращаться с такими больными бережно и ни в чем им не перечить. Говорит он, что не Роман, – ну и ладно, я буду поддакивать. Хотя на самом деле кто там еще может быть, если не Роман? Привезли его в больницу после аварии, а какой еще другой человек может быть в машине Романа? Значит, машина – Романа, вещи – Романа, бумажник – Романа. И никого другого в машине не было, иначе капитан Сарычев мне бы сказал. Как он выразился? От пассажира, сидящего рядом с водителем, осталось бы при такой аварии только мокрое место. Там должна была сидеть я, но меня не было. И никого не было. Стало быть, как ни горько это признавать, но Роман повредился рассудком. Будем надеяться, что временно. Да, но откуда тогда взялась та женская фигура, которую я видела вчера в палате? И что она хотела вколоть в капельницу?

А вот это как раз необходимо выяснить. Если это какой-нибудь витамин, то тогда и волноваться не стоит. Но в глубине души я знала, что если бы женщина была из обслуживающего персонала больницы, то она не стала бы скрываться, наоборот, устроила бы мне выволочку, что торчу ночью в палате реанимации, где посторонним быть не положено.

Я выползла на кухню, намереваясь поставить чайник. Как бы не так. Вся плита была занята Алкиными кастрюлями, а на столе она устроилась гладить.

– Тебе что – на работу не надо? – спросила она вместо приветствия.

– А тебе? – в такой же манере ответила я.

Она хмыкнула и сообщила, что вообще не работает, что замужняя женщина должна заниматься прежде всего домом. Я хотела заметить, что, на мой взгляд, замужняя женщина должна заниматься прежде всего мужем, потому что хоть квартира у Алки и вправду преобразилась, но брат Сергей здорово постарел и вообще выглядит не блестяще, но решила не заедаться, чтобы не нарваться на грубость. В конце концов, он ее муж, пускай сами разбираются.

Под душем меня осенило, кто может помочь разобраться, что же там было, в том пузырьке. У Ленки тетка работает в какой-то химической лаборатории, думаю, она мне не откажет, ведь мы расстались только вчера. Я позвонила на свою старую работу, и Ленка шепотом поведала мне, что новая девка совершенно обнаглела, взяла со всеми такой тон, что так и хочется дать ей как следует, а Вася во всем ей потакает и на нее, Ленку, наорал с утра совершенно зря, просто ни с того ни с сего. Видно, придется искать другую работу.

Я еле вклинилась со своей просьбой. Ленка никак не показала своего удивления, продиктовала рабочий телефон своей тетки и отключилась.

Тетка оказалась на месте и согласилась выполнить мою просьбу, когда я сослалась на Ленку, только нужно было приехать прямо сейчас. Я быстренько собралась и поехала, по дороге заскочив в кафе на углу и выпив там чашечку кофе с круассаном вместо завтрака.

Ленкина тетка оказалась доктором наук и заведующей той самой химической лабораторией. Правда, помещение выглядело неказисто, и сама тетка была одета бедновато, но зато она окинула меня таким взглядом, как будто рентгеном просветила. Даже как-то холодно стало.

– Вы не ответите, конечно, зачем вам нужно знать, что в пузырьке, – усмехнулась она, – но имейте в виду, если там какой-нибудь опасный яд, то я буду вынуждена вас подробно расспросить.

Она велела позвонить ей завтра, и я отправилась домой.

Войдя в квартиру, я, к своему удивлению, увидела в коридоре Аллу. До сих пор моя обожаемая невестушка при моем приближении уходила в комнату, громко хлопая дверью, а на этот раз она стояла у меня на пути, подбоченясь, и на лице у нее играла загадочная улыбка.

Причина ее необычного поведения открылась немедленно.

– Тебе повестка пришла, – объявила Алла, протянув сложенный вдвое желтоватый листочек, – в милицию тебя вызывают.

Я расписалась в получении. Наконец они начали работать. Лучше поздно, чем никогда. Как веревочке ни виться…

Совершенно непонятно, что она хотела сказать своими намеками. Я фыркнула, вырвала у нее из руки повестку и гордо проследовала в свою комнату. Как бы эта корова ни злопыхала, я-то прекрасно понимала, что вызывают меня по поводу аварии – может быть, выяснились какие-то новые обстоятельства, или они хотят узнать, пил ли что-нибудь Роман тем вечером…

Повестка была на следующий день, а сегодня я хотела проведать Романа. Меня очень беспокоило его состояние. Та странная фраза, которую он минувшей ночью простучал по азбуке Морзе, говорила о том, что с головой у него явно не все в порядке. И это нисколько не удивительно после такой ужасной аварии… Бывают же случаи амнезии, когда человек совершенно забывает, кто он такой, забывает даже свое имя.

Я доехала до больницы, привычным уже маневром проскочила мимо дежурной нянечки в холле и по длинным полуосвещенным коридорам дошла до отделения реанимации.

Только было я собралась толкнуть дверь и войти в знакомую палату, как за моей спиной раздался сухой кашель.

Обернувшись, я увидела высохшую бледную женщину лет пятидесяти в аккуратно отутюженном белом халате и с поджатыми узкими губами.

– И куда это вы, интересно, направляетесь? – осведомилась эта сушеная особа тоном налогового инспектора, ненароком заглянувшего в подпольный игорный притон.

– Навестить больного, – растерянно призналась я, – Романа Лазарева…

– А вам, девушка, никто не говорил, что в отделении реанимации любые посещения больных категорически запрещены? Вы что, в школе никогда не учились?

– При чем тут школа? – возмутилась я. – В школе, слава богу, больничные порядки не изучают!

– При том, что в школе вам должны были рассказывать о микробах… и о том, сколько их на нашей одежде, обуви, на коже. А в реанимации должна быть стерильная чистота! Если вы хотите, чтобы ваш… кем он вам приходится… выздоровел, то вы должны это понимать!

– А вы, собственно, кто? И где Оля? – опрометчиво поинтересовалась я.

– Вот оно что! – зловеще проговорила эта сушеная мегера. – Я давно подозревала, что Пеночкина поощряет нарушения распорядка! Я вынуждена обратиться к самой Варваре Спиридоновне! Она положит конец этим вопиющим безобразиям!

Тут она заметила, что я не испарилась под воздействием ее праведного возмущения, а все еще стою с растерянным и виноватым лицом перед дверью палаты.

Виноватое выражение появилось на моем лице, когда я подумала, что Оле из-за меня здорово попадет. Мегера же трактовала его неверно и двинулась в мою сторону с решительным и угрожающим видом:

– Немедленно покиньте территорию больницы! И чтобы больше я не видела вас на территории отделения! Только к лечащему врачу, в его приемные часы!

Мне ничего не оставалось, как подчиниться грубому насилию.

На следующее утро я отправилась в милицию. Адрес был указан на повестке. Я не очень волновалась, потому что все страшное уже случилось – Роману так плохо, что хуже уже быть не может, даже если откроются какие-нибудь новые обстоятельства аварии. Однако мои догадки не подтвердились.

Когда я вошла в кабинет, номер которого был указан в повестке, унылый мужчина средних лет, похожий на располневшего спаниеля, указал мне на жесткий неудобный стул, уточнил мои паспортные данные и задал совершенно неожиданный вопрос:

– Когда вы последний раз видели гражданку Тетерев?

В первый момент я подумала, что ослышалась, потому что никогда в жизни не слыхала такой фамилии, а птицу тетерева видела один раз в жизни в далеком детстве, когда мы с мамой ходили собирать чернику. Тетерева тоже очень любят чернику, объяснила тогда мама, когда кто-то большой с шумом взлетел прямо из-под ног.

– Кого? – удивленно переспросила я. – Какой еще Тетерев?

Я еще хотела спросить, какое отношение этот самый Тетерев имеет к аварии у деревни Зайцево, но мужчина ответил недовольным тоном:

– Не «какой», а «какая». Тетерев Ариадна Аркадьевна. Разве вы с ней не знакомы?

Все ясно, эта ведьма тетя Ара настучала в милицию! Я не оставила ей ключи, и она быстренько накатала на меня телегу. Еще небось и наговорила с три короба, что я ее обокрала, доисторический коврик с пошлыми лебедями унесла! И ведь как оперативно милиция у нас действует в некоторых случаях! Убийство какое-нибудь год будут расследовать и ничего не выяснят, а тут из-за жалобы склочной тетки – сразу вызвали!

– Так когда вы видели гражданку Тетерев в последний раз? – терпеливо повторил «спаниель».

– Ах, Ариадну Аркадьевну! – воскликнула я, невольно вздрогнув от «приятных» воспоминаний. – Тетя Ара! Она, оказывается, еще и Тетерев? Наградил же бог фамилией! Ну как же! Позавчера я имела счастье ее лицезреть! Век бы ее больше не видать!

– И не увидите, – «спаниель» уткнулся в бумаги, – гражданка Тетерев погибла…

– Как погибла? – я удивленно уставилась на милиционера. – Она была совершенно здорова…

– Я же сказал – погибла, а не умерла! – Грустные глаза «спаниеля» снова поднялись на меня. – А скажите, у вас на кухне никогда не было запаха газа?

Однако его метод ведения допроса немного настораживал. Возможно, конечно, это какие-нибудь новейшие разработки, метод ассоциаций… Но мне сейчас не до изысканий.

– Странные у вас вопросы! – не выдержала я. – При чем здесь кухня? Я вообще ей почти не пользуюсь, у меня несколько напряженные отношения с невесткой… с женой брата, поэтому я стараюсь есть вне дома… А вот она вечно на кухне торчит, так что, если бы уж пахло газом, она живо учуяла бы…

– Я имею в виду кухню в той квартире, где вы жили вместе с гражданином Лазаревым. С Романом Васильевичем Лазаревым. И пожалуйста, не забывайте – вопросы здесь задаю я, а вы должны на них отвечать, а не квалифицировать их… странные они или не странные – это мое дело.

– А, вот вы о чем… Да нет, вроде бы не пахло там газом, – я пожала плечами. – А что все-таки случилось с этой… гражданкой Тетерев?

– Несчастный случай… по-видимому. Взрыв бытового газа. Но у следствия имеются определенные сомнения.

– Взрыв газа? – недоверчиво повторила я. – И ее…. тетю Ару – насмерть? Ну и ну!

Вот так номер! Если повестка пришла вчера, значит, к тому времени тетя Ара уже того, взорвалась вместе с плитой. Ну надо же, накануне только поругались, а потом она… Совесть моя подняла голову, но тут же я вспомнила, как мерзкая тетка стояла и смотрела на мои мучения во время приступа астмы, даже не пытаясь помочь. И я твердо знаю, что, если бы ей сообщили о моей смерти от взрыва газа, она бы только порадовалась. Я перехватила внимательный взгляд следователя и пожала плечами:

– А я-то тут при чем?

– Еще раз напоминаю, что вопросы в этом кабинете задаю я! – с плохо скрытым неодобрением произнес «спаниель». – А вы лучше ответьте – у вас со всеми окружающими напряженные отношения?

– С чего вы взяли? – Я взглянула на следователя с ответным неодобрением. – В основном у меня со всеми отношения неплохие…

– В основном? – переспросил он недоверчиво. – Но вы только что сами сообщили, что с женой брата у вас отношения напряженные… именно вы употребили это слово… Кроме того, я звонил в фирму, где вы до недавнего времени работали, и ваш бывший начальник сказал, что уволил вас именно из-за того, что вы не можете правильно строить отношения в коллективе…

– Ну вы подумайте, а? – я всплеснула руками. – Ах, Вася, ах, толстый мерзавец! – мало того, что уволил, так еще и подгадил на прощание! Врет он все, я уже давно сама собиралась уволиться! Нормальные у меня в коллективе были отношения, я просто с этим боровом спать не хотела, вот он и обозлился! А вы нашли, кого спрашивать! Поговорили бы лучше с Леной, секретаршей! Знаете ведь, уборщицы и секретарши всегда все знают!

– Поговорю, не беспокойтесь! – обиженно проговорил «спаниель». – И снова напоминаю, Наталья Сергеевна, – не забывайте, где вы находитесь!

– Ну, простите, – я потупилась.

Что это, в самом деле, я тут так разоряюсь? В милиции нужно вести себе прилично, говорить мало, а меня понесло. Видно, нервы совсем никуда не годятся. Успокоительное нужно пить… Хотя сейчас мне нужна ясная голова, а от лекарства буду ходить как сонная муха.

– И главное, – продолжил следователь, – что у нас имеются данные о том, что с покойной гражданкой Тетерев у вас тоже были… напряженные отношения. Соседка по лестничной площадке, гражданка Мигунец, сообщила, что незадолго до несчастного случая она слышала в вашей квартире звуки скандала и после видела, как оттуда вышла покойная… то есть гражданка Тетерев.

– Вот ведь зараза! – Я вспомнила сухонькую старушку из соседней квартиры, которой не раз приносила продукты из магазина и оказывала другие мелкие услуги. Благостное, ханжеское личико соседки всегда наводило на меня подозрения, что та – сплетница и главное ее развлечение – следить за соседями. – Вот ведь зараза! Видела она! Она от дверного «глазка» небось не отрывалась, все глаза проглядела, пока не разглядела, кто ко мне приходил!

– Так, значит, скандал действительно имел место?

– Мне скрывать нечего! Эта ваша… гражданка Тетерев притащилась, как только узнала, что Роман в больнице, и выгнала меня из квартиры. Барахло проверять начала, боялась, как бы я чего не унесла! Да еще и скандал напоследок устроила…

– Понятно. – «Спаниель» сделал пометку в своей записной книжке и невинным тоном добавил: – А через непродолжительное время скончалась в результате несчастного случая.

– Что вы, интересно, хотите этим сказать? – возмутилась я. – Что я пришила эту мерзкую тетку? Взрыв газа устроила в квартире своего жениха?

– Пока – только то, что у вас были для этого мотивы. А вот были ли у вас возможности… Скажите, где вы находились ночью с двенадцатого на тринадцатое августа?

– Спала… спала дома… то есть в той квартире, где я сейчас живу вместе с семьей брата…

– И где у вас тоже сложились напряженные отношения? – ехидно вставил следователь.

– Только с невесткой! – проговорила я, и язык присох у меня к гортани.

Я вспомнила, как той ночью выходила из квартиры, чтобы поехать в больницу к Роману, и столкнулась в коридоре с Лешкой… Не могу же я взваливать на ребенка грех лжесвидетельства!

– Ой, нет! – Я честными глазами уставилась на следователя. – Той ночью я уходила из дома, ездила в больницу к Роману…

– Не можете уточнить, в какое именно время?

– По-моему, около трех ночи… или четырех…

– Почему же вам понадобилось ехать в больницу в такой поздний час?

– Соскучилась! – выкрикнула я. – Никак не могла заснуть! А почему вас это так интересует?

– Потому что именно в это время произошел несчастный случай, в результате которого погибла гражданка Тетерев. Ариадна Аркадьевна, – на всякий случай уточнил следователь.

Я почувствовала, что земля уходит у меня из-под ног.

– Но я действительно была в больнице!

– Это кто-нибудь может подтвердить?

Единственный человек, который мог бы это подтвердить, – медсестра Оля, а меня угораздило с ней поругаться… то есть не то чтобы поругаться, но она ведь нарушала все больничные правила, пуская меня в реанимацию… Станет ли она рисковать своей работой, чтобы выручить меня?

– Медсестра, которая дежурила той ночью в отделении реанимации… может быть, она подтвердит…

– Что значит – может быть? – Следователь снова поднял на меня свои печальные глаза, и в них загорелся настороженный огонек. Все-таки спаниель – это охотничья собака!

– Ну, вы понимаете, – я потупилась, – она же нарушила правила, пустив меня в палату… у нее могут быть из-за этого неприятности…

– У вас могут быть неприятности посерьезнее, – проговорил следователь, снова записывая что-то в свой блокнот. – И, кстати, даже если кто-то подтвердит, что вы действительно были той ночью в больнице, это почти ничего не меняет. Вы вполне могли съездить в больницу, обеспечить себе алиби, а после этого… проведать гражданку Тетерев.

У меня закружилась голова. Все происходящее казалось совершенно нереальным. Мало мне несчастья, случившегося с Романом, мало того, что я осталась без собственного дома и без работы, – так теперь еще этот разжиревший «спаниель» идет по моему следу и норовит вцепиться в меня… Не хватало мне еще ко всем моим неприятностям обвинения в убийстве!

Следователь тем временем еще что-то записал и снова посмотрел на меня:

– Подпишитесь вот здесь!

Я поставила свою подпись и вышла наконец из кабинета.

На двери я заметила табличку с фамилией следователя: Сабашников Михаил Михайлович.

Очень подходящая фамилия!

Выйдя на негнущихся ногах из здания, я присела на ближайшую скамейку передохнуть. В голове не укладывалось все сообщенное следователем с собачьей внешностью и фамилией. Он-то руководствовался простой мыслью: как только я поругалась с хозяйкой квартиры, ее почти сразу же нашли мертвой. И не спешил задать себе вопрос: за каким чертом мне нужно было убивать старую перечницу? Сейчас, сидя на скамейке, я понимала, что совершенно неправильно построила свой разговор со следователем, нужно было давать более обдуманные ответы, а самое главное – попытаться узнать подробности взрыва и смерти тети Ары. Все же она была Роману родной теткой, и рано или поздно он узнает про ее смерть. И как, интересно, я смогу посмотреть ему в глаза, если в милиции чуть ли не прямо обвиняют меня в убийстве его тетки? Ну, положим, я этого не делала, хотя не скрою, пожелала ей в сердцах всего плохого. Но ведь за это не сажают? И самое главное: про то, что я не убивала тетю Ару, знаю, похоже, одна только я, все остальные уверены, что я там приложила руку.