Текст книги "Проклятие фараона"

Автор книги: Наталья Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

– Зачем – сам! Зачем – приехал! – отозвался Муфлонский с тяжелым вздохом. – Такие люди не ездят сами к Муфлонскому! Такие люди вызывают Муфлонского к себе, как будто Михаил Муфлонский – девушка по вызову!

Может быть, байка про штабель и бензопилу и была выдумкой, но только до какой-то степени.

Десять лет назад Сергей Шустов, отсидев свой первый срок за бандитизм и заручившись на зоне поддержкой старого криминального авторитета, приехал в Петербург.

Он стоял на площади перед Московским вокзалом и озирался по сторонам. Город показался ему слишком шумным и суетливым, возможно, по контрасту с тайгой, где он мотал срок.

Первым, на что упал его взгляд, оказался расположенный на площади антикварный салон. Сергей толкнул дверь, звякнув колокольчиком, и вошел внутрь.

И разинул рот от изумления.

Здесь было столько сверкающих, красивых, явно дорогих вещей!

«Вот где настоящие деньги! – подумал молодой бандит. – Вот чем надо заниматься!»

Вскоре он разобрался в сложном и опасном криминальном мире Петербурга, но первое впечатление осталось самым сильным. Он не изменил своего решения и всерьез занялся антиквариатом.

Кроме того, знающие люди просветили его, объяснили, что подпольная торговля антиквариатом и произведениями искусства – действительно очень выгодное занятие. На мировом криминальном рынке оно прочно занимает четвертое место, уступая торговле наркотиками, оружием и операциям по отмыванию денег. Подпольный оборот мирового антикварного рынка достигает пяти миллиардов долларов в год.

На российском рынке этот бизнес тоже уступает наркоторговле, но обходит торговлю оружием, не говоря уже об отмывании денег, которое в девяностые годы находилось еще в зачаточном состоянии.

Кроме того, сфера торговли наркотиками была уже давно поделена между сильными и многочисленными группировками, и молодому бандиту там не было места. Его просто разорвали бы на куски безжалостные конкуренты. На антикварном же рынке действовали в основном предприимчивые одиночки, которых оказалось очень легко прибрать к рукам.

Несколько показательных расправ – и одинокие предприниматели поняли, кто в городе хозяин, и смирились с появлением Штабеля.

Через пять лет после освобождения Сергея Шустова в Петербурге без его согласия не могла быть продана ни одна ворованная икона, ни одна средневековая реликвия, ни один поддельный Рембрандт. С каждой незаконной сделки Штабель получал свой процент. Тех же, кто осмеливался этот процент не заплатить, надеясь на свой ум или везение, через несколько дней находили в Обводном канале или на городской свалке, или вообще никогда не находили.

Очень скоро Штабель нашел человека, без которого трудно было заниматься его новым бизнесом.

Это был неудачливый антиквар, прекрасный эксперт в самых разных областях искусства и совершенно беспринципный человек Семен Борисович Эрлих. Он сделался правой рукой Штабеля, его придворным консультантом и советником по целому ряду вопросов.

Эрлих сам говорил о себе, что может сказать про любую картину, каким художником и в каком году она написана и у кого украдена. Кроме того, он едва ли не с первого взгляда мог отличить фальшивого Рембрандта, Гейнсборо или Айвазовского от подлинного. Ему для этого почти не требовались никакие современные технические средства.

Вот эти-то серьезные люди незадолго до описываемых событий захотели увидеть Мишеля Муфлонского.

Перед салоном «Модерн» остановилась черная машина с тонированными стеклами. Из нее вышли два мрачных типа в таких черных костюмах, что на ум сразу приходили похороны. Мрачные типы безмолвно вошли в салон и прямиком направились к двери с надписью «Только для персонала».

Охранник Артур сделал было движение им навстречу, ну тут же понял, что эти двое играют не в его лиге, и моментально стушевался.

Мрачные посетители, не задавая никаких вопросов, прямиком проследовали в кабинет, который избрал своей постоянной резиденцией Михаил Аркадьевич Муфлонский.

Мишель в это время разговаривал с приятным голубоглазым юношей. Поглаживая его по руке, Муфлонский рассказывал, как одинок в нашем жестоком мире по-настоящему творческий человек. Эти слова, кажется, находили глубокий отзвук в сердце юноши, поэтому, когда дверь распахнулась и на пороге появились «двое из ларца», Муфлонский очень рассердился.

Он привстал, изобразил на лице неудовольствие, переходящее в гнев, и воскликнул хорошо поставленным начальственным голосом:

– Кто пустил?

Однако мрачные посетители не обратили на его гнев ни малейшего внимания. Один моргнул на голубоглазого юношу, причем тот оказался очень понятливым и в ту же секунду раз и навсегда исчез из кабинета Муфлонского и из его жизни.

Второй же пришелец обошел стол Мишеля и проговорил голосом, не терпящим возражений:

– Тебя ждет Штабель.

Услышав страшное имя, Муфлонский последовательно побледнел, покраснел и снова побледнел. Он расслабил узел своего неизменного шейного платка, застегнул пиджак и поднялся.

– Я… сейчас… только наведу здесь порядок…

– Потом наведешь! – ответил грозный гость, подтолкнув Мишеля к двери.

От этого толчка Муфлонский долетел до двери своего кабинета в долю секунды.

Правда, прозвучавшее в устах гостя слово «потом» вызвало у него надежду на то, что какое-то «потом» будет, то есть он еще вернется в свой уютный кабинет. Правда, люди вроде этих двоих запросто могут и соврать. Или просто ошибаться насчет планов своего начальства.

Во всяком случае, никаких вариантов у Мишеля не оставалось, и он проследовал через главный торговый зал «Модерна» между двумя мрачными сопровождающими.

Его подвели к черной машине с тонированными стеклами и втолкнули на заднее сиденье.

За рулем обнаружился еще один тип, такой же мрачный и облаченный в точно такой же похоронный костюм.

Сопровождающие сели с двух сторон от Муфлонского, полностью обездвижив его, и машина тронулась в неизвестность.

Впрочем, довольно скоро Мишель понял, что его везут на Петроградскую сторону, где в просторном помещении бильярдной располагался оперативный штаб господина Шустова.

Штабель ждал Муфлонского, сидя в глубоком кресле черного дерева.

«Семнадцатый век!» – машинально отметил Мишель, который даже в такой драматической ситуации не утратил навыков антиквара.

Шустов был еще более мрачен, чем его посланцы. Он был худ, костляв, длиннорук, но его худое жилистое тело дышало силой и угрозой.

Сбоку от его кресла, как придворный возле королевского трона, маячил кругленький лысенький веснушчатый человечек совершенно безобидной наружности, в котором Мишель узнал Семена Борисовича Эрлиха, с которым его не раз сталкивала трудная судьба коллекционера.

– Здравствуй, Мишель! – приветствовал Муфлонского старый знакомый. – Ты извини, что мы с Сережей так невежливо тебя вызвали…

– Ничего страшного! – проблеял Муфлонский, гадая, отпустят ли его живым.

– Ничего страшного! – как эхо, повторил за ним Штабель и громко расхохотался.

Затем он повернулся к Семену и проговорил:

– Да он юморист! Прямо Петросян!

Мгновенно помрачнев, Штабель снова развернулся к Муфлонскому и окинул его пристальным изучающим взглядом холодных, глубоко посаженных глаз.

– У нас к тебе просьба, – проговорил он наконец, когда Мишель уже готов был упасть в обморок.

– Конечно! – пробормотал Муфлонский. – Все, что в моих силах…

– Объясни ему, Семен! – бросил Штабель своему подручному.

Эрлих откашлялся, потер руки, поросшие рыжими волосками, и чрезвычайно вежливо сообщил, что они со Штабелем «очень бы просили» господина Муфлонского устроить для одной хорошей девушки уроки французского языка.

– Понимаешь, Мишель, девушке нужно ехать в Канаду, а у нее произношение не очень…

Муфлонский удивленно заморгал глазами.

Само то, что два таких серьезных человека беспокоятся о французском произношении какой-то девицы, было, конечно, странно, но могло найти разумное объяснение. Девица могла быть внебрачной дочерью одного из них или еще какого-нибудь серьезного человека, в котором эти двое заинтересованы. Она могла быть не дочерью, а любимой племянницей или, скажем, троюродной сестрой. Всякое бывает. Но вот то, что его, Муфлонского, привозят с охраной в резиденцию Штабеля, чтобы он нашел для этой девицы французскую учительницу, – не укладывалось ни в какие рамки!

– Семен Борисович! – воскликнул Муфлонский, умоляюще сложив ухоженные руки. – Да этих французских учителей полная телефонная книга! Я не понимаю…

– Он не понимает, – проговорил Штабель мрачным скрипучим голосом, повернувшись к Эрлиху.

От звуков этого голоса Муфлонский похолодел, сердце его провалилось в пятки. Он подумал, что недаром, ох недаром подручные Штабеля одеты, как для похорон. В случае чего им не придется переодеваться.

– Ты не понимаешь, Мишель! – недовольно процедил Эрлих. – Нам не нужен такой учитель, которых полно в справочнике. В справочнике вообще ничего хорошего не найдешь. Нам не нужен абы какой преподаватель. Нам, Мишель, нужен очень хороший… точнее, очень хорошая. Нам нужно, чтобы ты эту девушку устроил позаниматься к Леониде Васильевне Симагиной.

– К кому? – удивленно переспросил Муфлонский. – К Леониде как? Я не понимаю…

– Он опять не понимает, – грустно вздохнул Штабель. – Семен, ты же говорил, что он понятливый!

– Он понятливый, Сережа, он понятливый! – заверил шефа Эрлих. – Он просто нервничает. Его твои орлы напугали.

– Мало напугали! – прохрипел Штабель. – Мало напугали, если он еще вопросы задает!

– Мишель, ты не понимаешь, – ласково и убедительно, как опытный учитель неуспевающему ученику, сообщил Эрлих Муфлонскому. – Но тебе и не надо ничего понимать. Даже лучше будет, если ты ничего не поймешь. Спать будешь спокойнее. Тебе надо только сделать то, о чем тебя просят. Ты ведь много интеллигентных старушек знаешь, так? Ты ведь у них всю жизнь антиквариат за гроши скупал! Ты на этих старушках состояние сделал! Так что покрутись, дорогой, пошустри и найди выход на эту Леониду Васильевну! Мы с Сережей очень тебя просим, а все остальное неважно, правда?

– Правда, – как эхо повторил за Эрлихом Муфлонский.

У него появилась надежда вернуться в уютный кабинет при салоне «Модерн».

– Ну видишь, Сережа, он все понял! – сообщил Эрлих Штабелю. – Я же тебе говорил, что он понятливый!

– Хорошо бы, чтобы тот хмырь оказался таким же понятливым! – отозвался Штабель своим скрипучим голосом.

– Ничего, – постарался успокоить шефа Семен Борисович, – Марина – девушка толковая, сумеет его уговорить… даже если он не очень сговорчивый.

– Может, кого-то другого поискать? – в голосе Штабеля звучало сомнение.

– Другой не справится, – вздохнул Эрлих. – Таких реставраторов, как он, в мире можно по пальцам пересчитать… к тому же картина как раз…

Он замолчал под резким взглядом Штабеля и повернулся к Муфлонскому:

– Ну что, Мишель, тебе ясна задача?

– Ясна… – кивнул Михаил Аркадьевич.

– Тогда можешь приступать!

Эрлих повелительно кивнул мрачным охранникам, и они сопроводили Муфлонского к машине и доставили обратно в «Модерн» в целости и сохранности.

Муфлонский торопливо прошел через торговый зал, бросив разгневанный взгляд на охранника Артура. Такой выразительный взгляд обычно предшествует увольнению, но Артур сделал вид, что ничего не заметил.

Впрочем, Муфлонский после нескольких минут раздумья решил, что увольнять Артура не имеет смысла, потому что он, разумеется, ничего не мог сделать против людей Штабеля.

Еще несколько минут поразмышляв за своим столом, Михаил Аркадьевич вспомнил про трусливого и вороватого Вадима Коржикова и решил, что он – именно тот человек, который ему нужен, чтобы выполнить поручение Штабеля.

– Ну вот, я пригласил Вадима и попросил его рекомендовать ту девушку Леониде Васильевне… – закончил Муфлонский свой увлекательный рассказ, преданно глядя на капитана Журавлеву. – Конечно, я его очень настоятельно попросил. Чтобы ему и в голову не пришло отказаться. И больше ничего я не знаю…

– Интересно… – проговорила Наталья, доставая из кармана фотографию потерпевшей размером десять на пятнадцать и предъявляя ее Муфлонскому. – Это и есть та девушка?

– Уберите! – вскрикнул тот, отшатнувшись и заметно посерев лицом. – Вы же знаете, как я не люблю всяческие сцены насилия! Я даже телевизор стараюсь не смотреть! И я ведь вам уже сказал, что в глаза не видел эту Марину!

– Не сердитесь, – усмехнулась Наталья, – это так, небольшой тест… что-то вроде детектора лжи!

Она ненадолго задумалась и вдруг оживилась:

– Ну-ка, повторите еще раз – что там Эрлих со Штабелем говорили про какого-то несговорчивого человека, которого должна уговорить Марина? Постарайтесь вспомнить дословно!

– Штабель сказал: «Хорошо бы, чтобы он оказался таким же сговорчивым…»

– Нет, прошлый раз вы привели немножко другие слова!

– Другие? – Муфлонский наморщил лоб, припоминая. – Ну да! «Хорошо бы, чтобы тот хмырь… тот хмырь из Эрмитажа оказался таким же сговорчивым»… а Эрлих ответил: «Марина девушка толковая, сумеет его уговорить!»

– Из Эрмитажа? – воскликнула Наталья. – И потом он сказал, что нужный им человек – реставратор?

– Ну да, – кивнул Муфлонский.

– Реставратор из Эрмитажа! – повторила Журавлева. – Так я и думала!

Опять все обстоятельства указывали на Старыгина!

Покинув мастерскую каменотеса, Шаамер прибавил шагу, свернул на соседнюю улицу и оказался в шумном квартале продавцов благовоний и резчиков по дереву. Миновав две мастерские и богатую москательную лавку, на пороге которой стоял пузатый хозяин, зазывая к себе прохожих, жрец вошел в скромную с виду мастерскую, которой владел выходец из далекого Сидона.

Увидев жреца, финикиец бросился ему навстречу, тряся черной завитой бородой:

– Счастливый день, счастливый день! Счастливая звезда привела тебя, о Шаамер, в мою жалкую лачугу! Должно быть, это утренняя звезда, воплощение нашей великой богини! Клянусь Медным Змеем и владычицей Аштарет, это счастливый день для меня! Чем такой бедняк, как я, может быть полезен такому великому человеку, как Шаамер?

– Не такой уж ты бедняк! – прервал Шаамер излияния финикийца. – Думаю, ты скопил в Фивах кое-какие деньги. Но это меня нисколько не касается. Я слышал, что тебе поручили изготовить деревянные ларцы и шкатулки для посмертных украшений и благовоний скончавшейся принцессы?

– Слухи распространяются в Городе Мертвых так быстро, как будто их разносит западный ветер, – финикиец скромно опустил взор. – Но если великий Шаамер думает, что мне за эту работу слишком хорошо заплатили, – так он ошибается: я взялся за этот заказ только из почтения к покойной принцессе и из любви к фараону, да продлятся его дни, да будут повержены в прах его враги…

– Так я тебе и поверил! – усмехнулся Шаамер. – Вы, финикийцы, умеете торговаться как никто другой и из всего извлекаете выгоду! Никогда не поверю, что ты не сумел выторговать хорошую цену. Но я к тебе пришел по делу…

– Я весь внимание! – еще более почтительно склонился хозяин мастерской.

– Ведь ты сделаешь эти ларцы и шкатулки из прочного, долговечного дерева?

– Разве досточтимый Шаамер может сомневаться? Разве я когда-нибудь обманывал его? Я сделаю их из прочной и красивой древесины, из хорошо высушенного дерева нильской акации! Мои изделия будут служить покойной принцессе тысячи лет!

– Это хорошо, – кивнул Шаамер. – Так вот, возьми мое золото и сделай для меня кое-какую работу.

Он достал из складок одежды массивный золотой браслет и протянул его мастеру.

– Как щедр досточтимый Шаамер! – финикиец жадно схватил золото и поклонился, пряча браслет в потайной карман. – Что же мне надлежит сделать?

– В одной из шкатулок тебе надлежит сделать тайное отделение, которое не найдет ни один случайный человек. Только тот, кто знает его секрет. Сможешь ты это сделать? – жрец с сомнением посмотрел на финикийца.

– Конечно, мой господин! Ведь это – моя работа!

– В это отделение ты положишь картуш. Обыкновенный картуш, на котором будут начертаны несколько иероглифов…

– Воля досточтимого Шаамера – священна для меня! – поспешно проговорил финикиец, не сводя со старого жреца заинтересованного взгляда.

– И смотри – чтобы ни одна живая душа не узнала о нашем разговоре! Ни твои подмастерья, ни твоя многочисленная финикийская родня, ни тем более люди фараона, да продлятся его дни!

– Клянусь Ваалом, богом моих отцов! – отозвался финикиец и поклонился еще ниже.

«Вот так номер, – думал Пауль Штольц, выкручивая руль, – похоже, там, в машине, действительно сидит Фолькер Месснер, рецидивист и международный преступник. И самое удивительное – этот самый Месснер жив-здоров».

Пауль очень хорошо знал Месснера, в свое время он долго гонялся за ним по всей Европе и по значительной части Ближнего Востока и наконец поймал. А потом тот опять сбежал, и Пауль поймал его снова. Да так, что тот сбежать не смог, потому что гаитянский полицейский застрелил его при задержании. Пауль сам видел его мертвым, так что первая мысль, которая пришла ему в голову после того, как он получил сообщение, что отпечаток пальца рядом с убитой женщиной принадлежит Месснеру, была «Не может быть! Это какая-то ошибка!»

Впрочем, вторая его мысль была точно такой же.

Он сам попросил, чтобы в Петербург послали именно его. И вот теперь он понял, что этот человек хоть и мало похож на Фолькера Месснера, каким Пауль его знал, но, несомненно, ему знаком. Знакома была фигура – высокая, немного нескладная, широкие плечи, крупная голова с плотно прижатыми ушами. Однако изменилась походка – теперь человек подволакивал ноги и опускал плечи, руки же свободно болтались в такт шагам. При этом человек вовсе не выглядел слабаком и доходягой, вся фигура дышала мрачной силой. К сожалению, Паулю не удалось как следует рассмотреть лицо – он боялся, что Месснер его узнает. Приходилось выжидать удобный случай, а пока наблюдать.

Водитель преследуемой машины ехал не спеша, не нарушая правил, не превышая скорости, нетрудно было держать автомобиль в поле зрения, оставаясь при этом незамеченным. Вот повернули на тихую улицу, потом выехали на широкую магистраль, постояли у светофора, после чего минут десять машина ехала прямо по проспекту, пока не свернула в небольшой переулок.

Дома в переулке были старые, построены, вероятно, в начале прошлого века, а то и раньше. Сохранились вымощенные булыжником дворы, с проржавевшими покосившимися столбами, к которым, надо полагать, крепились когда-то ворота, и с чугунными тумбами – колесоотбойниками, предохранявшими края подворотен от тяжелых ломовых телег.

Машина, где находился предполагаемый Месснер, ехала не спеша, притормаживая перед многочисленными выбоинами в асфальте. Пауль отвык от такого разбитого дорожного покрытия, и от таких мрачных дворов, и от домов, хмуро глядевших на улицу мутными стеклами, напоминающими подслеповатые глаза больного старика.

В один такой двор въехала преследуемая машина. Пауль поостерегся ехать следом, припарковался прямо в переулке, возле заржавленного красного «жигуленка» с раскрытым капотом. Из-под капота торчали только ноги в синих спортивных брюках. Паулю пришлось заехать на тротуар – все так делали, иначе в узком пространстве потом две машины не разминутся.

Едва он успел выйти из машины, как из-под капота красных «Жигулей» вылез невысокий тщедушный мужичонка. Верхняя его половина была одета в клетчатую рубаху, частью расстегнутую, частью без пуговиц, из-под нее виднелась несвежая майка.

– Ты куда это вперся? – обманчиво-спокойным голосом осведомился он.

– Простите? – удивился Пауль.

Хотя машина была с петербургскими номерами, мужичонка тут же угадал в водителе чужака – по приличной одежде, хорошо выбритому свежему лицу, по чистым рукам, а скорее всего – по выражению искренней доброжелательности и готовности помочь. Сначала мужик хотел просто поскандалить, выместить на незнакомце скверное настроение, но теперь живо смекнул, что с зарубежного лоха можно и деньжат срубить по-легкому.

– Да ты как встал, как встал? – начал мужичонка, набирая обороты и приближаясь к Паулю с самым угрожающим видом. – Да ты ездить, что ли, не умеешь? Первый раз за руль сел, козел? Как ваще таким только права дают?

– В чем дело? – нахмурился Пауль. – Какие претензии?

– А такие, что ты мою машину поцарапал! – нагло заявил мужик. – Вон, на дверце!

Машина была старая, видавшая виды, и царапин на ней было, что извилин на мозге гения, но местный житель твердо настроился получить легкие деньги, а потому уверенно наступал на Пауля, взвинчивая себя для храбрости. Внешность по нынешним временам бывает обманчива: пузатый немолодой мужик может оказаться бывшим чемпионом по боксу и, вспомнив боевую молодость, угостит спорщика отличным ударом в челюсть, либо же субтильная школьница профессионально звезданет ботинком по коленке, так что охромеешь, если не на всю жизнь, то весьма надолго. Но с этим чужаком все должно было пройти как по маслу – хоть внешне и здоровый, но по виду полный лох, выложит денежки как миленький.

Пауль наблюдал за мужичком с досадливым любопытством – не ко времени ему сейчас эта встреча. Поэтому он пока настороженно помалкивал и осторожно повернул голову, чтобы заглянуть во двор. Хозяин «Жигулей» понял это движение так, что заграничный лох испугался и хочет звать на помощь. Помощи в этом дворе ждать было неоткуда, и мужик совсем обнаглел.

– А ну плати! – заорал он. – Новая машина была! Сколько езжу, ни одной аварии!

– Да ну? – машинально удивился Пауль.

Осторожный и разумный человек, услышав такую спокойную и уверенную интонацию, поостерегся бы наезжать так нагло. Он понял бы, что перед ним вовсе не лох, а просто человек давно не был дома и забыл, как здесь все дела делаются. Но тот, кто вырос в петербургском дворе, никогда этого не забудет, это – как езда на велосипеде, навык вспоминается моментально. Однако, если бы хозяин старых «Жигулей» был осторожным и разумным человеком, он вообще не стал бы затевать скандал на пустом месте.

Послышался шум мотора, и из двора выехала та самая машина, которую преследовал Пауль. Будучи рядом, он увидел, что, кроме водителя, в салоне никого не было. Стало быть, Месснер (если это действительно был он) остался в доме.

– Что смотришь? – орал мужик. – Плати пятьсот баксов и вали отсюда, пока по шее не получил!

– Да твоя рухлядь и вся столько не стоит!

– Что ты сказал? – мужик нагнулся к машине и вынырнул с монтировкой в руках. – А это ты видел?

В следующую секунду он уже лежал лицом вниз на капоте собственных ободранных «Жигулей», а заграничный лох, который оказался вовсе не лохом, аккуратно заводил за спину его правую руку и спрашивал совершенно по-житейски:

– Ты, мужик, кем работаешь?

– Эл-лектриком… – боль в руке становилась невыносимой.

– Это хорошо, – задумчиво проговорил «лох», – электрику даже по правилам положено работать одной рукой, так что другая тебе вроде бы и не нужна…

– Ты погоди, погоди! – испуганно закричал невезучий хозяин «Жигулей». – С чего это ты завелся-то? Дело-то пустяковое, а ты нервничаешь…

– Да я как раз спокоен, – Пауль чуть сильнее надавил на руку, так что его противник взвыл, – ты вот что, ты скажи, машину эту знаешь, что сейчас выехала?

– Ну, видел пару раз. На ней один приезжает, странный такой. Квартира на втором этаже, вход из подворотни.

– Живи пока, – Пауль ослабил хватку.

Мужичонка, облокотившись на капот, потирал руку и глядел вслед «лоху». Вот никогда не угадаешь!

Пауль поднялся по лестнице и остановился перед дверью нужной квартиры. Дверь была под стать подъезду, и дому, и двору – старая, рассохшаяся, давно не крашенная. Замок тоже старый, и всего один. В современной России только очень самоуверенный человек довольствуется одним замком.

Пауль оглянулся по сторонам – на двери напротив, такой же старой и обшарпанной, не было даже глазка. Он протянул руку к звонку, потом раздумал, постоял немного на лестнице, настороженно прислушиваясь, и наконец решился: достал отмычку и открыл хлипкий замок без всякого труда и шума.

В квартире стояла могильная тишина, даже с улицы не доносилось ни звука, видно, окна были плотно закрыты. Воздух был спертый и тяжелый, как будто давно не проветривали. И еще здесь чувствовалась напряженная атмосфера опасности, что было неудивительно: там, где Фолькер Месснер, – всегда опасность.

В прихожую выходили четыре двери. Пауль достал пистолет, снял его с предохранителя и осторожно отворил ближнюю. За этой дверью оказался санузел, донельзя запущенный. И тоже тишина, даже вода не журчала в трубах.

Пауль прикрыл дверь, стараясь не скрипнуть, и осторожно двинулся дальше. Он был напряжен и каждую секунду ждал нападения.

Следующей была кухня, по слою пыли, лежавшей на плите, видно было, что ею очень давно не пользовались по назначению.

Стараясь двигаться как можно тише, Пауль слегка приоткрыл еще одну дверь. Это была жилая комната – пыльная выцветшая занавеска на окне, ломаная этажерка со старыми, еще доперестроечными газетами, комод с подложенным чурбачком вместо одной ноги и старая кровать с пружинным матрацем.

Пауль застыл на месте, потому что увидел на кровати лежащего навзничь человека.

Пауль вскинул пистолет, готовый выстрелить при первых признаках опасности, но человек на кровати не подавал признаков жизни.

Прошло минуты три, Паулю казалось, что его сердце грохочет на всю квартиру. Человек на кровати не шевелился, во всяком случае, свешивающаяся почти до пола рука оставалась неподвижной. Все это было неправильно, непонятно: Пауль отлично знал Месснера, у него было феноменально развито чувство опасности, оттого его так долго не могли задержать. Если человек на кровати был Месснером, он давно уже должен был почувствовать присутствие постороннего и перейти к активным действиям.

Пауль постоял еще немного, потом дослал патрон и решительно распахнул дверь.

Фигура на кровати не шевельнулась. В два прыжка преодолев расстояние от двери, Пауль остановился у кровати.

Человек лежал на спине, глаза его были широко открыты и смотрели в потолок. Глаза были совершенно неживые, неподвижные, безразличные ко всему, с неправдоподобно расширенными зрачками. Несомненно, это был Месснер, хотя и очень изменившийся. И несомненно, он был мертв, потому что живые не лежат так неподвижно и у живых не бывает такого безразличного взгляда.

Серое лицо в кожистых складках казалось резиновой маской – не такой веселой и забавной, какую надевают во время рождественского карнавала, а такой, в каких грабители врываются в банк или ювелирный магазин.

И еще, от этого человека исходил такой жуткий, такой противоестественный холод, что Пауля забил озноб.

Тем не менее Пауль преодолел себя и притронулся к шее Месснера, пытаясь найти пульс.

Пульса не было. Это не удивило, удивляло другое. Он сам, своими собственными глазами видел, как тело Месснера крепкие деловитые черные санитары запаковали в черный пластиковый мешок и увезли в морг. Этот человек был мертв год назад.

В таком случае он еще неплохо сохранился, вынужден был признать Пауль. Преодолевая брезгливость, он расстегнул на теле несвежую рубашку. Месснеру выстрелили в сердце, смерть наступила мгновенно. И сейчас на теле был виден плохо заживший шрам с левой стороны груди.

Шрам находился именно в том месте, где год назад Пауль своими глазами видел пулевое отверстие.

Сомнения исчезли, Пауль достал мобильный телефон.

Шаамер покинул лавку финикийца и окунулся в шумный лабиринт узких торговых улочек. Ему нужно было сделать последнюю часть своей работы, и тогда можно будет возвратиться в свою келью и наконец немного отдохнуть…

Внезапно жрец почувствовал невыносимую усталость. Как будто он прошел пешком тысячу миль по безлюдной пустыне, среди раскаленных песков и каменистых осыпей, населенных только змеями и скорпионами. И такой же жар, как тот, что царит в Западной пустыне. Перед глазами Шаамера замелькали цветные пятна. Он покачнулся, схватился за стену, чтобы не упасть.

– Господину нужна помощь? – угодливым тоном спросил его прохожий, низкорослый смуглый человек с бегающими глазами, едва прикрытый рваной поношенной накидкой.

– Нет, проваливай! – ответил Шаамер, собрав в кулак всю свою волю и гордо выпрямившись.

Он знал, что здесь, в этих кварталах лавок и мастерских, промышляли многочисленные воры и грабители. И этот смуглый человек – наверняка один из них, это видно по его скользкой повадке, по вороватым взглядам… если довериться ему, он заведет усталого жреца в безлюдный тупик, ударит по голове и ограбит… а у Шаамера есть еще дело, важное дело, которое он должен завершить!

Жрец вытащил из-под одежды длинный кинжал, и смуглый тип исчез, как мираж.

Шаамер двинулся вперед.

Но если прежде его мучил невыносимый жар, то теперь ему вдруг стало холодно. Так холодно, как бывает только под утро в той же пустыне, когда камни и песок уже отдали весь дневной жар и караванщики жмутся к своим верблюдам, стуча зубами от холода.

Перед глазами Шаамера все плясали радужные пятна.

Вдруг он увидел, что идущий ему навстречу торговец разделился на двух, совершенно одинаковых с виду. Жрец попытался пройти между этими двумя и налетел на чье-то плечо.

– Господину нужна помощь? – произнес торговец, снова соединившийся в одно целое. – Моя лавка совсем рядом!

На этот раз Шаамер кивнул и позволил торговцу довести его до лавки. Внутри было прохладно и приятно пахло. В лавке торговали благовониями.

Торговец усадил знатного гостя на покрытую дорогой тканью скамью, с поклоном поднес ему глиняную чашу с прохладным ароматным питьем.

Шаамер жадно выпил половину чаши, и ему стало немного легче.

Настолько легче, что он понял, что с ним происходит.

Это не усталость и не дурнота, которая случается порой от солнечного жара.

Он болен.

И болен тяжелой, страшной, смертельной болезнью.

Шаамер слышал об этой болезни от старых жрецов, а еще – от тарихевтов-бальзамировщиков. Эта болезнь настигала иной раз тех, кто посягал на покой гробниц.

Значит, многомудрый Семос лучше защитил свою тайну, чем думал грабитель могил по кличке Шейх Ночи. Лучше, чем думал сам Шаамер. Не только видимые ловушки расставил он в своей гробнице, но еще и невидимую, но самую страшную из всех.

В голове жреца словно били десятки маленьких молоточков, на висках его выступили мелкие капли пота. В то же время страшный холод все не отпускал его.

Шаамер вспомнил все, что ему приходилось слышать об этой болезни.

Спасения от нее нет, но корень нильского лотоса приносит некоторое облегчение и помогает оттянуть смерть. Иногда – на несколько часов, иногда – на целый день.

А Шаамеру очень нужно время, чтобы завершить свое последнее дело.

Самое важное из всех, какие ему приходилось совершать.

– Торговец, – проговорил он слабым голосом, – есть ли в твоей лавке корень лотоса?