Текст книги "Перстень Екатерины Великой"

Автор книги: Наталья Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Извините, я случайно услышала, что вы спрашивали о госпоже Мезенцевой, – проговорила незнакомка, взяв Катю за локоть.

– Да, а в чем дело? – удивленно спросила Катя.

– Дело в том, что я с ней вскоре увижусь. Так что, если вы хотите ей что-то передать, я могу…

– Вот как? – Катя подняла брови.

Она готова была поклясться, что до сегодняшней встречи не видела эту брюнетку. И уж во всяком случае, не видела ее рядом с той странной русской старухой.

– Вот как? – повторила она с сомнением. – Так дайте мне ее адрес. Я хочу ей кое-что послать!

– Послать? – Лицо брюнетки напряглось, ее рука с неожиданной силой сдавила Катин локоть. – Это не нужно посылать! Это слишком ценно, чтобы доверять посылке!

– Откуда вы знаете, что я имею в виду? – подозрительно осведомилась Катя.

– Я? Я ничего не знаю! – забормотала незнакомка. – Я просто хотела вам помочь…

– А я вас, кажется, об этом не просила! – Катя вырвала свой локоть. – Так вы можете дать мне ее адрес?

– Адрес? – Брюнетка явно заюлила, глаза ее забегали. – Да, конечно, он у меня где-то был… Ах, извините, я, кажется, забыла в столовой свою сумку! – И она поспешно ретировалась.

Катя проводила незнакомку удивленным взглядом. Сумка болталась у нее на плече.

Впрочем, Катя тут же выкинула странную брюнетку из головы. Правда, ненадолго.

В тот же вечер, возвращаясь с ужина, она увидела возле своей двери какую-то сутулую фигуру, возившуюся с замком.

– Что вы здесь делаете? – окликнула ее Катя.

Незнакомка испуганно обернулась – и Катя узнала ту подозрительную брюнетку, которая подходила к ней возле ресепшн.

– В чем дело? – Катя подняла брови.

– Ах, извините! – проговорила брюнетка, отступая от двери. – Я ошиблась… Я думала, это мой номер!

Катя смотрела на нее пристально и неодобрительно. Брюнетка, не поворачиваясь к ней спиной, двинулась вдоль стены боком, как краб, и исчезла за поворотом коридора.

А Катя, войдя в номер, первым делом проверила перстень, который оставила в ванной на раковине.

Перстень был на месте.

Она надела его – и перстень снова сел на ее палец как влитой. Будто именно для нее и был предназначен.

Все же не дело бросать такую дорогую вещь, словно это дешевенькое колечко, купленное в лавочке для туристов. Хорошо, что завтра домой…

– Ненавижу. – Фике шла по дворцовому коридору, повторяя это слово: – Ненавижу!

Для того ли она приехала в эту огромную, холодную страну из уютного, маленького, привычного Штеттина, чтобы терпеть унижения от своего некрасивого, неумного и недоброго мужа и от его властной тетки, государыни Елизаветы Петровны? Для того ли, чтобы оказаться заложницей своего положения, одновременно величественного и жалкого? Для того ли, чтобы у нее отняли единственного ребенка? Для того ли, чтобы этот отвратительный человек, ее муж, ничуть не стесняясь, принимал своих любовниц?

Фике едва не заплакала злыми горькими слезами, но смогла удержаться, вспомнив, что здесь, во дворце, стены имеют не только уши, но и глаза, и негоже показывать перед придворными свою слабость.

Чтобы успокоиться, она вспомнила свое счастливое детство, игры с ровесниками, матушкин садик, где было так славно гулять, собирать цветы и разговаривать с подругами, мечтать о будущем…

Не о таком будущем она мечтала!

Большой холодный город, скованная морозом Нева за дворцовым окном… холод, мрак, одиночество.

Не о таком будущем мечтала она теми счастливыми днями в Штеттине! Да и сама она была не такой…

Все ли еще она та веселая Фике, беззаботная немецкая принцесса? Или, крестившись заново по православному обряду, она действительно стала другим человеком, Екатериной Алексеевной?.. Она и имя-то это с трудом может произнести!

Но вместе с тем она была околдована этим ледяным простором, этой огромной и загадочной страной. В Штеттине все было таким маленьким, таким игрушечным, таким… таким ненастоящим!

Как-то в детстве с матушкой Фике ездила в Амстердам и видела там замечательный кукольный дом. Потом, когда она подросла, дворец в Штеттине показался ей таким же кукольным домом.

Кукольный дворец, кукольное государство, кукольная армия, пригодная только для парадов и дворцовых караулов.

Здесь все другое – огромное, мрачное, настоящее…

Как было бы здорово покорить этот город, эту страну, стать королевой, императрицей этого бескрайнего пространства! Как было бы здорово достойно отплатить тем, кто сегодня смотрит на нее свысока, позволяет себе колкости, ехидные намеки!

В этих мечтах Фике дошла до своих покоев. Тут из двери выглянула Авдотья Нелидова, огляделась по сторонам и вполголоса проговорила:

– Ваше Высочество, Екатерина Алексеевна, он дожидается вас!

– Кто – англичанин? – Фике почувствовала странное волнение.

– Да, господин Вильямс.

Фике прошла в зеленую гостиную. Навстречу ей, приветливо улыбаясь, поднялся из кресла красивый пожилой человек в черном камзоле с тусклым серебристым галуном – английский посол Вильямс.

В который раз при виде посла Фике пожалела, что он слишком стар: она всегда любила умных, проницательных мужчин, а он обладал этими качествами в избытке.

– В добром ли вы здравии, Ваше Высочество? – осведомился англичанин, изящно поклонившись и коснувшись ее руки сухими холодными губами.

– На здоровье не жалуюсь, – ответила Фике сдержанно, – чего и вам желаю.

Англичанин почувствовал ее раздраженный тон, но тут же понял, что принцесса недовольна не им, что кто-то другой вызвал ее недовольство, испортил настроение.

Фике не собиралась раскрывать перед англичанином свою душу, не собиралась рассказывать о том смертельном унижении, которое только что пережила.

– Скажите лучше, любезный господин посол, – проговорила она, опустившись в бархатное кресло, – скажите, принесли ли вы деньги, о которых я просила?

– Принес. – Губы англичанина снова тронула улыбка. – Однако, Ваше Высочество, прежде чем передать их вам, хотел бы сказать следующее. Будь это мои деньги – я вручил бы их вам с радостью и безо всяких условий. Но, увы, я беден, беден как церковная мышь, а вам требуются большие деньги. Такие деньги может вам ссудить только мой государь, Его Величество король. А он, как вы догадываетесь, хочет знать, на какие нужды пойдут эти деньги, хочет убедиться, что потратит их для пользы и благоденствия Англии.

– Не сомневайтесь, господин посол. – Фике привстала и коснулась руки англичанина веером. – Не сомневайтесь и так и передайте вашему королю: эти деньги надобны мне не для развлечений. С помощью этих денег я хочу укрепить свое положение при дворе, хочу заручиться дружбою гвардейских офицеров.

– Вот как? – Посол внимательно смотрел на нее, ожидая продолжения.

– Вы хорошо знаете, милостивый государь, что в России дружба гвардейских офицеров – валюта драгоценная: именно через такую дружбу нынешняя государыня Елизавета Петровна получила свою корону. А сейчас, как вы знаете, господин посол, государыня не слишком здорова и лета имеет преклонные…

– Можете не продолжать. – Англичанин быстро оглянулся, он так же хорошо понимал, что во дворце и стены имеют уши. – Я понял. Значит, я могу передать королю, своему господину, что в случае, если бы вам, Ваше Высочество, волею судьбы удалось приобрести большее влияние на политику России…

– Если бы мне удалось приобрести большее влияние, я постаралась бы сделать так, чтобы соблюсти интересы Англии. Ибо Англия – исконный союзник России, и мы должны таким образом вести дела, чтобы укрепить этот союз к пользе обеих стран. Согласитесь, милостивый государь, что Франция приобрела слишком большую силу, и ее надобно остановить, а для этого потребно, чтобы Россия и Англия соединили свои усилия…

«А еще… – добавила она мысленно, – а еще я сделаю все, чтобы отплатить за пережитые мною унижения. Но это не касается ни господина Вильямса, ни Его Величества короля».

– Я передам Его Величеству, что в вашем лице Англия приобретает союзника не только надежного, но чрезвычайно умного и дальновидного! – С этими словами посол вручил принцессе объемистый кошель. – Здесь двадцать тысяч фунтов, как вы и просили.

– Передайте Его Величеству мою признательность! – Фике благодарно улыбнулась, спрятала кошель в потайной ящик своего бюро. – И вас лично, господин посол, я сердечно благодарю, ибо понимаю, как многим я вам обязана…

– Ваш покорный слуга! – Англичанин церемонно поклонился. – Вот еще что, Ваше Высочество… я хотел бы подарить вам лично от себя одну безделицу.

С этими словами посол запустил руку в карман своего камзола и достал оттуда перстень с крупным сапфиром, синим, как южное море.

– Этот перстень достался мне от одного покойного друга. Друг мой говорил, что перстень этот сделал сам великий Бенвенуто Челлини по заказу папы римского. Сапфир же в перстне куда более древний. Челлини нашел его в гроте на развалинах римского Форума. По легенде, этот сапфир некогда принадлежал божественному Августу. Мой друг говорил, что существует поверье: сапфир и сам перстень приносят своему хозяину удачу во всех его начинаниях, особенно в тех случаях, когда речь идет о достижении власти.

– Удача мне бы не помешала! – Фике осторожно взяла перстень у англичанина, надела на палец. Перстень сел на него как влитой.

– Говорят еще, что этот перстень нельзя ни купить, ни похитить: его можно только подарить, что я и делаю с превеликой радостью! – заключил англичанин.

– Прекрасная вещь! – проговорила Фике, любуясь синим камнем.

Перстень и правда был хорош, но не только красота его пленила Екатерину.

От этого перстня к ней в душу перелилась какая-то непонятная сила и уверенность. Она почувствовала, что теперь ей ничто не страшно, теперь ее ничто не остановит.

– Благодарю вас, господин посол, благодарю от всего сердца! И передайте вашему государю, что в моем лице он приобрел надежного и преданного союзника!

Англичанин поклонился и вышел.

Свекровь была настолько любезна, что прислала своего водителя встретить их в аэропорту. Конечно, Катя предпочла бы, чтобы их встречал Петр, но надеяться на это значило бы слишком переоценивать себя.

Водитель был немногословен, только неохотно сообщил, что дома все в порядке.

Валентина выскочила на улицу, заквохтала над Павликом, даже, кажется, прослезилась. Уж слишком она суетится, тут же подумала Катя, к чему бы это… Но отвлеклась от этой мысли.

Эльвира Никодимовна, которую отправляли на две недели в оплачиваемый отпуск, тут же взяла быка за рога.

– Павел, – сказала она начальственным тоном, – это очень хорошо, что вы вернулись вовремя. Таким образом, мы не отстанем от программы. Умойтесь и переоденьтесь, я жду вас в комнате для уроков.

– Я думаю, что сегодня занятия можно пропустить, – улыбаясь, сказала Катя, – мы только с дороги, Павлик устал…

– А я думаю, – Эльвира повернулась к ней всем телом, будто у нее внутри был железный стержень, – что каждый день промедления для вашего ребенка смерти подобен!

– О чем вы говорите! – отшатнулась Катя.

– Да-да! – Эльвира протянула руку. – Вы, именно вы, такие, как вы, равнодушные родители делают из своих детей совершенно не приспособленных к дальнейшей жизни мямлей и безответственных членов общества!

Ее длинный негнущийся палец, казалось, сейчас воткнется Кате в глаз. Она отступала, а Эльвира надвигалась на нее, что-то говоря. Мелькнуло испуганное лицо Павлика, губы его дрожали, он едва сдерживал слезы. И опять это затравленное выражение, которое появилось у него с приходом Эльвиры. В отпуске был нормальный ребенок – веселый, ласковый, шалил, как все…

Кате захотелось взять в руки что-нибудь, хоть вон тот зонтик, и залепить Эльвире изогнутой костяной ручкой между глаз, может, тогда она замолчит.

Катя остановилась внезапно, так что Эльвира едва не налетела на нее, чудом сумев затормозить.

– В чем дело? – холодно спросила Катя. – Вы собираетесь со мной драться?

Эльвира посмотрела ей в глаза, сначала мельком, потом внимательнее, как будто впервые ее увидела.

– Валя, – сказала Катя, – возьмите мальчика, умойте его и переоденьте, я сейчас приду.

Валентина подчинилась молча, что само по себе заслуживало удивления.

– Я работала во многих достойных семьях! Я обучала детей, которые… которых… которым… Мне платят не за то, чтобы я спокойно смотрела, как родители портят своего ребенка! – Эльвира опомнилась и снова пошла в наступление.

– Вам платят не за то, чтобы вы пререкались с вашими работодателями! – процедила Катя ледяным тоном. – Не смейте повышать на меня голос в присутствии сына!

– Но я… я вовсе не… – настал черед Эльвиры пятиться, – и я… я непременно доведу до сведения… сегодня же… ни в одной семье так со мной…

– Вот, кстати, напомните-ка, где вы работали до того, как устроились к нам!

– Я уже все сообщила Елизавете Петровне! – Эльвира вскинула голову. – Предъявила дипломы и рекомендации.

– Значит, не хотите говорить? Хорошо, я выясню все в агентстве. Надеюсь, они будут более сговорчивы… – Катя резко повернулась, чтобы уйти.

– Мне нечего скрывать! – Голос Эльвиры прерывался от возмущения. – Я работала у режиссера Богачева! И у продюсера Денщикова! И у актрисы Малышкиной!

Тут на лицо Эльвиры набежала небольшая тень, она на мгновение запнулась.

– Занятий сегодня не будет! – отчеканила Катя. – После обеда можете почитать ребенку книжку и поиграть в тихие игры.

У себя в комнате она поглядела в зеркало. Вроде бы на первый взгляд ничего в ней не изменилось, отчего же сегодня оказалось довольно легко справиться с Эльвирой? До сих пор она не могла ей возразить, а сегодня отлично выстояла. Хотя до полной победы еще далеко.

Катя достала из сумочки перстень, что подарила ей та странная старуха. Перстень Екатерины Великой – ну надо же, чего только не придумают эти обломки старого мира!

Но перстень снова легко наделся на палец и сидел так, будто Катя носила его всю жизнь. Она полюбовалась на то, как свет играет в синем камне. Так же, как играют солнечные лучи в полуденной морской воде. Все-таки удивительно красивое кольцо!

Валентина доложила, что с ребенком все в порядке, только обедать отказался, съел грушу и пошел к себе в комнату, должно быть, соскучился по игрушкам.

– Я тоже не буду обедать, принесите кофе сюда.

И снова Валентина подчинилась беспрекословно, не скривилась, не проворчала в сторону, что люди кофе в столовой пьют, а в спальне небось разольете, только ковры пачкать…

Остаток дня Катя провела у телефона.

Она звонила в агентство по найму, которое прислало им Эльвиру, но выяснила там только номер продюсера Денщикова, не его самого, естественно, а секретаря. Ответил профессионально-холодный голос, который сообщил, что господин Денщиков с семьей уже почти год проживает в Испании.

Далее Катя часа полтора звонила знакомым на предмет получения каких-либо сведений и выяснила наконец, что режиссер Богачев все время на съемках, а жена его работала на студии, но пришлось работу бросить, потому что их сын пошел в школу, и выросло такое исчадие ада, что и сказать невозможно. Никто с ним сладить не может, никакая няня или воспитательница. Частные школы уже три поменял, никакие деньги не помогают, в последней директор сказал, что сам еще доплатит, если ребенка заберут.

– Так-так, – сказала себе Катя, повесив трубку, – возможно, люди преувеличивают, сплетни раздувают, но что-то в этом есть. Дыма без огня не бывает.

Телефон актрисы Малышкиной она нашла через старинную подругу своей мамы Галину Сергеевну. Та когда-то работала в университете, а потом ушла редактором на «Ленфильм». Вера Малышкина была актрисой немолодой, когда-то очень известной, а теперь почти забытой, как многие. Изредка мелькало ее лицо в каких-то незначительных сериалах, где она играла маму главной героини или тещу главного героя, или жену его начальника.

– Конечно, Катюша, конечно, позвони Верочке, она тебе все расскажет. Она сейчас не снимается, с внучкой сидит. Сошлись на меня, – сказала Галина Сергеевна.

Малышкина взяла трубку сразу. И мгновенно испугалась:

– Что, что такое с Галей?

Но разобрались довольно быстро. И как только пожилая актриса услышала имя Эльвиры, у нее даже голос изменился.

– Что? Она у вас работает? Гоните ее, Катя, гоните немедленно! Это не женщина, а монстр какой-то!

– Я тоже так думаю…

– Вот слушайте, что у нас было! – перебила Малышкина. – Значит, невестка моя, эта ду… небольшого ума женщина, прямо скажу, так вот она наняла эту Эльвиру через агентство. Ах, рекомендации, ах, лучший воспитатель, ах, свой уникальный подход, своя собственная авторская система! Какая там система, детей надо любить, иначе никакая система не поможет!

Малышкина перевела дыхание и продолжила:

– Я тогда на съемках была, сын в эти дела не вмешивается, хоть Светочку очень любит. А девочка у нас очень хорошая, но, как теперь говорят, проблемная…

Малышкина вздохнула и пояснила:

– Совершенно не может в коллективе находиться. Пугается шума, криков, а дети есть дети. Кто-то толкнул, кто-то игрушку отнял, она за себя постоять не может, сядет тихонько в уголке и будет весь день плакать. Оттого и в садик мы ее не отдавали. Так эта сволочь, прости господи на худом слове, знаю, конечно, что при ребенке нельзя так выражаться, но сдержаться не могу, значит, Эльвира эта Никодимовна, сумела убедить невестку, что надо со Светочкиным характером бороться. Надо, мол, эти качества изживать, вырывать с корнем прямо сейчас, иначе никогда из ребенка не получится настоящего человека, то есть в жизни она ничего не добьется.

– Еще наверняка она про полезного и ответственного члена общества говорила…

– Да-да, а невестка прониклась! И доверила ребенка этой садистке! – В голосе Малышкиной послышались слезы. – Значит, приезжаю я со съемок и не узнаю внучку. Она и раньше-то была тихая, а тут вообще ходит как тень, все время вздрагивает, голову в плечи втягивает, короче, затуркали совсем ребенка. А я с ними не живу, сначала и не поняла, в чем дело. Потом даже сын заметил, что ребенок ночью вскрикивает, просыпается со слезами…

Голос Малышкиной пресекся, чувствовалось, что ей трудно об этом говорить. Но она продолжила:

– Ну, познакомилась я с Эльвирой этой и сразу поняла, что Светочка боится ее до потери сознания. А у невестки ума немного, зато амбиции через край хлещут! Взбрыкнула она, мне сцену устроила, я, кричит, – мать, плохого ребенку не желаю, а вы только сюсюкаете, так она никогда комплексы свои не преодолеет, будет тихой мышкой прозябать! Простить себе не могу, что обиделась тогда на невестку, ушла и дверью хлопнула! Ну, я своими делами отвлеклась, со Светочкой изредка по телефону лишь разговаривала. Она еле отвечает, я уж грешным делом подумала, что мать ее против меня настроила.

И тут звонит мне сын – приезжай срочно, а не то я не знаю, что сделаю! Я – к ним, по дороге чего только не передумала…

Оказалось, все плохо. Невестка моя, ду… что обычного ума не хватает, так это еще ладно, бабы и без ума неплохо живут, но у нее даже житейской мудрости нету! Отдала ребенка этой Эльвире, а сама то с подружками по телефону треплется, то в ванне часами отмокает. Нет бы проверить, как вообще занятия проходят, потом ребенка расспросить, под дверью, наконец, послушать! Люди камеры ставят, если на то пошло!

«Точно, – подумала Катя, – и как я не догадалась…»

– В общем, сын домой заскочил не вовремя, что-то там забыл. Слышит из детской оглушительный крик Эльвиры этой. За что-то она Светочку отчитывает, привыкла, что никого нету, не стесняется уже. Приоткрыл он дверь, видит, стоит дочка, трясется вся, сама бледная, губы дрожат, а слезинки сдерживает, даже плакать боится! Ведь она боялась даже музыки громкой! А тут фашистка эта орет, и Светочка с ней один на один, никто не заступится!

– Ужас какой! – не выдержала Катя.

– Да уж, действительно ужас. В общем, был жуткий скандал, сын Эльвиру выгнал тут же. Невестке, конечно, попало, а что толку? У ребенка нервный срыв, к психиатру пришлось водить. Еле-еле Светочку в норму привели, сейчас не снимаюсь, сама с ней сижу, теперь уж никому не доверим. Так что, Катя, гоните эту дрянь вон как можно скорее! Она детей ненавидит, потому что у самой их нет, оттого и мстит всем родителям! Или уж не знаю почему, не хочу и думать о ней! Она у Богачевых ребенка до того довела, что он едва дом не поджег! Теперь совершенно неуправляемый стал!

– А что же вы в агентстве про это ничего не сказали? – возмутилась Катя. – Ведь она свои многочисленные дипломы да рекомендации людям в глаза тычет!

– Тут ведь как… – смутилась Малышкина, – сын-то мой сгоряча Эльвире оплеух надавал. Ну, она баба склочная, по судам затаскала бы. Он и говорит – пошла вон, и чтобы я тебя больше не видел! А шум поднимать не стал, нам не до того было, ребенка нужно спасать…

Катя положила трубку и глубоко вздохнула. Бедный Павлик, что его ожидает! Но не бывать этому!

Она вошла в детскую, где Павлик маялся над какой-то скучнейшей развивающей игрой, Эльвира, как всегда, по ходу дела строгим голосом читала ему нотации.

– Эльвира Никодимовна, – сказала Катя, отпуская Павлика, и он радостно помчался в гостиную смотреть мультфильмы, – в ваших услугах мы больше не нуждаемся. Я выплачу вам жалованье вперед за месяц и прошу как можно скорее покинуть наш дом.

– Что это еще вы придумали? – От возмущения Эльвира забыла, где находится, и дошла до полной наглости. – Не вы меня нанимали, не вам и увольнять! Я имела дело с Елизаветой Петровной, она видела мои дипломы и рекомендации и сочла мою педагогическую подготовку подходящей для вашего сына!

– Вот именно, для моего сына, – согласилась Катя, – я не позволю вам калечить ребенка!

– Да что вы понимаете в воспитании? – заорала Эльвира. – Да у меня такая педагогическая система! Да у меня такой опыт работы, что вам и не снилось!

– Опыт? – Катя в противовес Эльвире голоса не повышала. – Вот как раз об этом я хочу поговорить. Значит, вы утверждаете, что добились отличных результатов с девочкой Малышкиных, которую довели до настоящего нервного срыва? После общения с вами ребенок лечился у психиатра, и родители не стали жаловаться только потому, что отец имел неосторожность надавать вам пощечин! И надо сказать, я его понимаю…

– Неслыханная наглость! – На лице Эльвиры было написано праведное возмущение. – Я хотела подать в суд, но его жена просто умоляла меня этого не делать!

«Врет!» – без труда поняла Катя.

– А ребенок режиссера Богачева? После ваших занятий по вашей так называемой специальной системе он вообще перестал адекватно воспринимать окружающее!

– Это не ребенок, а наказание господне! Это потенциальный преступник! – отговорилась Эльвира.

– Возможно, но до того, как родители наняли вас, с ним все-таки худо-бедно можно было ладить. И знаете, что я думаю? Вы попытались его сломить – и вот вам результат, он теперь не слушает вообще никого! Вы жестоки, бессердечны и совершенно не понимаете детей, вы отвратительный педагог!

– Это неправда, это голословные обвинения, я всегда, всю жизнь… – Эльвира задыхалась, глаза ее горели, – у меня образование и стаж работы… Вы не смеете…

– А что вы сделали с ребенком Денщикова, если они бросили все и вот уже год не показываются в России? – Катя кинула пробный камень и поняла, что попала в точку.

Эльвира побледнела и отшатнулась, Катя поняла, что победа на ее стороне.

К вечеру, когда домой явились свекровь и Петр, Эльвиры уже и след простыл.

– Папа! – Павлик повис на шее у отца, Катя заметила, что свекровь чуть поморщилась и покрутила головой.

– Что за шум… – пробормотала она. – Валя, позови воспитательницу, ребенку пора спать!

– А ее Катерина Алексеевна уволила! – тут же выболтала Валентина, в голосе ее слышалось легкое злорадство, уж очень любила она, когда хозяева ссорятся.

– В чем дело? – спросила свекровь, холодно взглянув на Катю.

– Павлик, иди к себе, – Катя ласково погладила сына по голове и легонько подтолкнула к детской. – Может быть, не будем разговаривать в прихожей?

Павлик ни за что не хотел отпускать отца, тот понес его на руках едва ли не с радостью – не хотел наблюдать, как свекровь станет выговаривать Кате.

– Что это ты раскомандовалась? – устало спросила свекровь, когда они вошли в ее кабинет.

И поскольку Катя молчала, свекровь продолжала, потихоньку накаляясь:

– Что еще за выверты? Знаешь прекрасно, что мне некогда этим заниматься, так теперь еще новое дело – эта воспиталка ей, видите ли, не угодила, нужно новую искать! А когда? Катерина, ты хоть изредка мозги включаешь? У меня забот на канале выше крыши, а тут еще дома все не слава богу!

– А с чего вы взяли, что лучше всех знаете, какая воспитательница нужна Павлику? – Снова Катя говорила спокойно, но твердо и решительно. – С чего вы вообще решили, Елизавета Петровна, что разбираетесь в воспитании детей?

– Ну, знаешь! – Свекровь даже удивилась. – Павел все-таки мой внук! Надеюсь, ты не забыла?

– И что? – холодно продолжала Катя. – Вы проводите с ним много времени? Вы рассказываете ему вечером сказки, вы сидите с ним ночью, когда он болеет, вы знаете, сколько у него осталось молочных зубов, вы отвечаете на его вопросы, вы знаете имена его друзей, вы учите с ним стихи?..

– Ты хочешь сказать, что я плохая бабушка? – усмехнулась свекровь. – Видишь ли, дорогая моя, я хочу оставить внуку кое-что получше бабушкиных сказок! Я хочу оставить ему Дело! Дело с большой буквы! Дело, которое он сумеет продолжить! И ты уж сама разбирайся с его молочными зубами!

– Вот именно, – Катя наклонила голову, – уж позвольте мне самой решать, как будет лучше, раз уж я занимаюсь сыном!

– Не позволю! – Свекровь с размаху рубанула рукой воздух и снова еле заметно поморщилась, как бы прислушиваясь, что у нее внутри. – Ты будешь с ним сюсюкать, баюкать его и баловать и вырастишь такого же рохлю и лентяя, как…

Она замолчала, но Катя поняла. Такого же, как Петя. Вот как, оказывается, она думает о собственном сыне. Что ж, в этом Катя не виновата, свекровь сама его воспитывала. Что выросло, то выросло. Катя посмотрела свекрови в глаза очень выразительно. И увидела там не злость, а усталость. И еще что-то непонятное.

– Пусть так, – сказала она как можно спокойнее, – вы все хотите контролировать, никому не доверяете. И поэтому готовы отдать ребенка самому настоящему монстру, садистке с дипломом педагога. Просто назло мне!

– Что ты несешь? – Свекровь хотела махнуть рукой, но не стала этого делать.

– Она покрутила перед вами дипломами, а вы и рады!

Дальше Катя скороговоркой рассказала про трех предыдущих работодателей.

– Не может быть! – Свекровь прижала руки к вискам, как будто что-то давило голову.

Но сказала она это просто так, по инерции, судя по всему, на нее произвело впечатление то, что Катя так тщательно сделала проверку Эльвириного послужного списка.

– Ладно, – сказала свекровь, отпуская ее, – но с агентством этим я разберусь.

– Я сама разберусь! Завтра же!

Елизавета Петровна мрачно посмотрела на директора новостной редакции Павловского, перевела взгляд на новую ведущую. Павловский усиленно смотрел в пол, лысина его блестела от пота: он чувствовал, что хозяйка гневается. Ведущая, самоуверенная блондинка с холеным породистым лицом, держалась вызывающе, на губах ее играла едва заметная улыбка.

– Оксана Константиновна, – начала Елизавета внешне спокойным голосом, – когда мы с вами подписывали контракт…

– Когда мы с вами подписывали контракт, – перебила ее ведущая, – мы отдельно оговорили, что я имею право на определенную творческую самостоятельность.

– Я попрошу не перебивать меня! – Елизавета повысила голос, хотя давала себе слово сдерживаться в разговоре с этой московской штучкой. – Вы имеете право на самостоятельность, но только в таких пределах, чтобы это не шло во вред каналу!

– Во вред? – Оксана подняла красивые тонкие брови. – Насколько я знаю, с моим приходом рейтинги поднялись на три-четыре пункта! Игорь Олегович, я не ошибаюсь?

Павловский заерзал в кресле, вытер платком вспотевшую лысину и промямлил:

– Да, конечно, рейтинги повысились… но если Елизавета Петровна считает…

– Елизавета Петровна считает, что вы можете засунуть рейтинги сами знаете куда! – Елизавета ударила кулаком по столу, ее сузившиеся глаза метали молнии.

Павловский привычно испугался, потянулся за своими таблетками, но сама Елизавета чувствовала, что удар вышел каким-то неубедительным, слабоватым, и молнии были бледноваты.

Вообще она сегодня чувствовала себя хуже некуда. Что это – неужели старость? Да нет, она просто устала, надо отдохнуть, но когда? Штурвал нельзя выпускать из рук! Петя слабоват, не удержит, а вокруг шныряют такие акулы! Стоит только показать перед ними слабость – сожрут и не подавятся!

– Рейтинги можете засунуть сами знаете куда, – повторила она.

– А что же тогда важно? – насмешливо переспросила Оксана. – Я, признаться, думала, что высокие рейтинги – показатель уровня работы программ и залог финансовой стабильности канала… от рейтингов зависит реклама, а значит – деньги…

– Не забывайте, какой на дворе год! – остудила ее Елизавета. – Рейтинги, конечно, важны, но гораздо важнее репутация канала! Репутационные издержки не окупаются никакими рейтингами…

– Но, Елизавета Петровна, я не понимаю, чем вы недовольны. Я, кажется, ничем не навредила репутации…

– Это вам так кажется! Вы не удержались от шпильки, когда говорили о последней постановке Среднего Драматического театра, сказали, что половина зрителей сбежала после первого действия, так что в гардеробе выстроилась очередь…

– Ну и что в этом такого? – Оксана пожала плечами.

– Во-первых, это были обычные вечерние новости, а не новости культуры…

– Но у меня оставалось еще полторы минуты, и я подумала, что это оживит программу…

– Оживило! – перебила ее Елизавета с неприязнью и сарказмом. – А вы не подумали, кто играл главную женскую роль в этом спектакле? Это не пришло вам в голову?

– Залесская… – протянула ведущая.

– А вы не подумали, чья она жена?

– Ваши мелкие городские дрязги… – начала Оксана, – провинциальный гадюшник…

– Молчать! – вскрикнула Елизавета. – Эти, как вы выражаетесь, мелкие дрязги могут стоить мне очень крупных неприятностей! И не только мне, но всему каналу!..

Она хотела еще что-то сказать, но внезапно стало тяжело дышать, перед глазами поплыли красные круги, стены комнаты закачались. Вдруг на столе зазвонил телефон. Елизавета сняла трубку, удивившись тому, как дрожит рука.

– Алла, нельзя ли попозже… – проговорила она, с трудом ворочая языком.

– Елизавета Петровна, – раздался в трубке неуверенный голос секретарши, – это Волованов!

– Ну вот, уже! – Елизавета взглянула на ведущую и безнадежно добавила: – Соединяй…

На этот раз в трубке загудел недовольный, раздраженный голос вице-губернатора:

– Елизавета Петровна, что вы себе позволяете? Или вы думаете, что теперь городское руководство для вас не указ? Вы надеетесь на свои московские…