Текст книги "Самое Тихое Время Города"
Автор книги: Наталья Некрасова
Соавторы: Екатерина Кинн
Жанры:
Классическое фэнтези
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 29 страниц)
Чем была наша цель
средь бурлящих котлов.
Среди скованных тел,
среди плотской тюрьмы?
Мы ошиблись дверьми,
я здесь быть не хотел!
Очнись же, сорван покров!
В небесах плавят медь —
Это Смерть, рыцарь в черных шелках,
Проводник к Раю,
Где беспечен псалом,
Где за круглым столом,
Как Артурово рыцарство,
свита Христова
у чаши с вином…
Для всех, кто большего ждал,
Господь направит гонцов,
В их руках, как Грааль,
горит смертельный фиал,
Но если это финал —
он так похож на любовь!
Ты слышишь пенье ветров?
ЭПИЛОГ
Ноябрь 2005 – Пасха 2006
– Ну так поведайте мне, господин Городовой, о делах ваших?
– А разве не ваших тоже, Яков Вилимыч?
Сидим, курим табачок да мадеру попиваем. И, конечно, Похмелеон со своим Армагеддоном здесь.
– Да, – смеется Чернокнижник, гладя пса по кудлатому загривку. – И мои дела тоже. Ну что, не навоевался еще?
Пес умильно улыбается и преданно смотрит, вывалив здоровенный язык-лопату.
– Срок не вышел, – гавкает он. – Сам знаешь.
– Эка! – делаю я изумленный вид. Пусть старик поразвлечется. – Он что, не совсем пес?
– Совсем даже и не пес. В свое время на родине предков моих он оскорбил деву из холмов. И вот теперь отрабатывает обиду. Пятьсот лет быть ему псом.
– Ты, родич, мадерцы-то налей! – гавкает пес.
– Сопьесси! – хихикает Похмелеон.
– Еще чего! Мы, горцы, вам, рушахам, еще фору дадим! И вообще, ваша водка, – с неописуемым презрением тявкает пес, – перед нашей уишке бьяхэ – водичка!
– Ты что такое сказал? Это ты про нашу водку? – вскакивает Похмелеон.
– Вот, всегда они так! – разводит руками Брюс. – А злыдней гоняли на пару!
Я смотрю на Брюса. Давно пора ему отойти к предкам, а он все еще здесь. Никак брат мой Владыка Мертвых имеет к сему какой-то резон. Что же, у каждого свои грехи и свой долг. И свое искупление.
Крашенная хной в медно-рыжий цвет девица быстро-быстро строчит что-то в блокнот.
– Лизонька, душа моя, – бархатно спрашивает Брюс, – чего писать изволите?
– Я, Яков Вилимович, за вами интонационный рисунок записываю. Очень интересно, жалко только, что в диплом не смогу вставить.
– Да отчего же?
– А как писать? «Интонационные и лексические особенности речи представителя круга Петра I, информатор – Я. В. Брюс»? Да у меня научный руководитель в обморок упадет, а потом будет вокруг Сухаревки круги нарезать!
– А вы, душа моя, пригласите его ко мне в гости, ежели ему так неймется.
– Ах, оставьте, – машет рукой девица и снова что-то строчит.
– А как ваш протеже, принц индейский? – спрашиваю я. – О нем известия есть?
– О да, – счастливо зажмуривается Брюс. – Ах, какая дева прельстивая тогда летуньями-то повелевала! Ах, как хороша! Вы, друг мой, не могли бы сказать ей – вот, ждет ее старый обожатель, сердце коего стрелою Купидоновой пронзено от взгляда ее змеиного…
Ой. М-да. Увидел-таки.
– Конечно, друг мой. Несомненно! Рыжая-крашеная записывает и это, уверенно расставляя над слогами значки.
– Старая московская норма, – бормочет она. – А вот это нехарактерно, это уже привнесенное…
– Весьма буду вами благодарен, – склоняет голову Брюс, и локоны парика касаются львиных лап подлокотников. Он берет со стола на ходячих лапах книгу. – А с принцем индейским Индракумарою и царевною Екатериною вот что приключилось…
– …Вот, – выдохнул Индракумара, опуская тесак и отирая пот со лба. – Вон, смотри.
Василий-царевич чуть подвинулся в сторону, пропуская сестру. Несмотря на свой могучий рост и богатырское сложение, он выдыхался быстрее Индракумары, привычного к влажной духоте джунглей.
– Прорубились-таки, – покачал он головой и улыбнулся.
Впереди виднелся каменистый холм. Казалось, что джунгли либо пощадили его, либо не справились с камнями, потому поросль тут была не такая высокая и густая, и можно было различить очертания каких-то развалин.
– Вот и храм, где я жил много-много лет, – с какой-то трепетной тоской в голосе проговорил Индракумара. – Сердце Амаравати.
Над холмом висел туман. Слишком густой и серый для того, чтобы быть просто туманом. Солнце уже встало над дальними горами, мелкая изморось, висевшая в воздухе, пошла всеми оттенками жемчужного перелива, с восхода потянуло нежным ветерком, от которого дрожали ноздри и слезы набегали на глаза. Но серый уродливый гриб тумана стоял над холмом, как и прежде.
Василий-царевич сел на камень, затягивая завязку на сапоге.
– У нас такое было, – отдуваясь от проснувшихся злобных мошек, проговорил он. – Тьфу, пошли вон, злыдни, как день, так и они тут как тут! Зажрали совсем!
Кэт достала из поясной сумки тюбик репеллента. Тут он помогал слабо, но все же. Надо будет вечерком, если найдется время, заговорить его, чтобы усилить действие. Задача была поставлена, и Кэт сразу же начала складывать строки нового заклинания. Может сойти за практикум. В третьем Монсальватском семестре уже позволяли разрабатывать собственные заклинания.
Ах, третий семестр! Не будет больше семестров. Где университет, где Монсальват, а где – Амаравати? Разрушенная, заброшенная, погрузившаяся в мерзость запустения… «Ведь я его не брошу. А он не бросит свою страну… Значит, придется бросить университет… Ну и ладно…»
– У нас такое было, – повторил Василий, вставая. Рубашка прилипла к его могучим плечам. – Над Смородиной такой туман висел. Долго висел. Пока мать не проехала обходом по своим землям да по Пограничью нашему – так и висел, и всякая мразь из него лезла. На заставах сильная война шла. Пока мать заново клятвы земле не дала – не утихомирились.
– Неужто и нас так зацепило? – ахнула Кэт.
– Так вот и зацепило, – покачал головой Василий. – А ты чего хотела? Твоя Москва – Царский Город, и мы – Царский Город. Вот тут нам и досталось. И нечисть лезла, и враги неведомые, и туман серый. Отбились, однако, – довольно улыбнулся он и пригладил пышные усы.
Кэт вздохнула. Дома она не была очень давно, и когда-то еще будет… А хочется к маме. И к отцу. И к Молочной реке, и к морю Тридевятого царства…
На глаза невольно накатились слезы.
– Эй, брат! – крикнул Василий.
Индракумара вздрогнул, словно отходя ото сна. Обернулся. Посмотрел на свой маленький отряд – полтора десятка личной дружины Василия да десятка три его собственных соотечественников. Людей, еще осмеливавшихся жить в этих гиблых местах. Веривших в то, что Амаравати когда-то снова станет прекрасной и благословенной страной. Они встречали их в маленьких деревянных городках за частоколом, обороняющихся от нечисти и изгоев, в одиноких обиталищах отшельников, в хижинах нищих жителей болот. Весть об Индракумаре распространялась невероятным образом в этих глухих местах, и к их маленькому отряду все приходили и приходили люди. Возникали словно из ниоткуда – Амаравати просыпалась. Амаравати открывала глаза после многовекового смертного сна. Люди шли к Индракумаре. Смуглые, маленькие и гибкие, молчаливые и решительные. Пока они прорубались через этот проклятый лес, все эти восемнадцать дней они молча, спокойно и упорно переносили все тяготы пути, трудились и погибали. Индракумара оплакал каждого. Они пришли, потому что верили ему. Он не мог обмануть их доверия. Он не мог проиграть.
– Отдохнем немного, – сказал он. – И пойдем к храму.
Отдыхали они недолго, а шли долго, хотя храм был совсем рядом. Заросли только издали казались такими редкими. На деле это были упругие колючие кусты, крепко переплетенные толстыми лианами. Жесткие жилистые корни впивались в расщелины между камнями. Индракумара каким-то чутьем нашел то место, где к храму поднималась дорога. Василий с сестрой остались в маленьком лагере охранять все их пожитки и местных выносливых маленьких лошадок. Василий, не тратя времени, обернулся котом и пошел на разведку. Вернулся со змеей в пасти, снова обернулся человеком и сказал, что змей тут – видимо-невидимо. И Кэт занялась составлением репеллентного заклинания против змей.
По ночам в кустах шуршали и сверкали красными огоньками глазок крысы, не по-крысиному огромные, но подходить не осмеливались.
К вершине прорубились на третий день. И только тогда Индракумара приказал всем отдыхать и остался там один расчищать заваленный камнями, загаженный, замусоренный источник. Он трудился весь день, и даже ночью не спустился в лагерь, и не позволил никому быть при нем. А утром он пришел – весь грязный, усталый, но возбужденный, с горящими глазами. Он не мог есть, он торопился закончить дело. Схватил свой меч и позвал с собой Кэт, Василия и отшельника Бидаладасу, который первым присоединился к нему.
На вершину холма, к пустой каменной чаше у лап полуразрушенной статуи кота, они поднялись вчетвером – Кэт, Индракумара, Василий и Бидаладаса. Брат опять обернулся, и теперь рядом с белой каменной кошкой сидел огромный дымчатый котище и сверкал зелеными глазами. И гриб серого холодного и липкого тумана висел прямо над ними. Воздух студенисто дрожал от жары, в воздухе звенела мошкара. Дышать было тяжело, в ушах звенело. От болот полз ядовитый смрад, от которого болела голова и хотелось кашлять.
Индракумара медленно опустился на колени, положил руки на края каменной чаши. Взял свой меч, схватился за лезвие обеими руками, установил его в середине чаши.
– Я, Индракумара, сын Индры, потомок рода Бидалапутра, по праву царь и защитник этой земли, пришел объявить свою власть в этих краях.
Он с силой провел сжатыми руками по клинку, и струйка густой темной крови заструилась на дно чаши. Никто не шевелился. Время на какое-то мгновение остановилось. А потом красная струйка посветлела, стала шире, прозрачнее, и вот уже со дна чаши забил широкий, буйный холодный ключ, белой струей ударил вверх. Дымчатый кот кубарем скатился с пьедестала. Кэт взвизгнула, Индракумара упал на спину от неожиданности, мокрый с ног до головы, рассмеялся и расплакался. А вода, словно прорвав незримую плотину, рванулась вниз широким потоком. По старым ступеням, по каменной тропе, вниз, вниз, туда, где уже шумела где-то вблизи, прокладывая себе путь, река, прорывая ложа болот, снося мертвые деревья, расчищая забытое, заболоченное русло, подобное загноившейся ране. Сильный порыв прохладного ветра сорвал гриб тумана и унес его куда-то прочь вместе с мошкарой. В воздухе запахло грозой и цветами.
– Царь вернулся, – заплакал Бидаладаса.
– Я рад, – отвечаю я Брюсу. – Если в Царском Городе хорошо, так и Моему Городу будет хорошо. Все взаимосвязано.
– Правда ваша, друг мой. Еще мадеры?
– А давайте еще!
– А теперь уж вы рассказывайте. Про друзей ваших. Как у них сейчас?
– Да живут…
– Еще двое. – Джек, усталый, мокрый, в этом ярко освещенном светленьком кабинете казался темным и чужим.
– Где нашел? – вздохнула Эвриала. С этими двумя сегодняшний наплыв составлял сорок два человека.
– Этих? – глянул снизу вверх оборотень. – Этих подобрал возле «Римской». Там есть непростые места. Бродили в переулках, обалдевшие до полного изумления, так сказать. В старинном смысле слова. Ничего не помнят.
– Может, не наши клиенты? – затосковала Эвриала. – Простые наркоманы, обкурились?
– Может, – пожал плечами Джек. – Но я бы не надеялся.
– Ладно, – смиренно ответила горгона. – Константин разберется.
Снова запел звонок. Джек аж подскочил, а Эвриала выпустила клыки. Но вошла Анастасия.
– Видок у тебя, сестрица, – протянул Джек вместо приветствия.
– А ты бы встал да поздоровался, – отгрызнулась Анастасия. – Чаю. Горячего! А то загрызу всех! И сдохну.
Эвриала убрала клыки и нажала кнопку электрочайника.
– Пирожков хочешь? – кротко сказала она. – С печенью.
– С чьей? – осведомилась Анастасия.
– С вражеской, ессесссно, – нежно прошипела Эвриала.
– Тогда давай.
Пока чау и Анастасия давились слоеным остывшим печевом, не дожидаясь чая, Эвриала говорила по внутренней связи с кем-то из добровольных помощников.
– Все же наши клиенты, – вздохнула она, положив трубку. – Придется вам вести их в Убежище. Как там Лана?
Анастасия грустно улыбнулась:
– Пытается возвратить этим выеденным оболочкам душу. Но договора уничтожить мало кто готов. Многие просто уже настолько опустошены, что даже и желать ничего не могут. Бедная Ланка…
– Почему бедная? – вскинула красивые брови Эвриала.
– Да потому, что сама себе положила зарок – пока не заставит уничтожить их все договора, не знать ей покоя… А Слово, сама знаешь, много значит…
– Ну за все надо платить. Сама выбрала.
– Все мы сами выбрали…
– Подкормыши вот тоже довыбирались, – рявкнул Джек. – Поделом. Нечего было заигрываться. Зона умеет ловить на потаенные желания. Хочешь вампиром – на те вампиром! Хошь быть психоэнергуем – будешь психоэнергуем! Хошь зеленым человечком – на те зеленым человечком! Все к вашим услугам – только отдай себя Зоне. Ну вот. А как щупальце отрубается – все, жо… полная. Как выдернут из мозгов-то вомпера или человечка – глядь, а там уже ничего и нет. Все вомпер с человечком пожрали. Так что ты зря их жалеешь. Им еще повезло, что их досуха не выжрали.
– А все равно жалко, – протянула Эвриала. – А вдруг тот симпатишшшный блондинчик был в меня влюблен? А теперь даже и не помнит…
– Ничего-ничего, – сладенько протянула Анастасия. – Тебя увидит – снова влюбится. А ты, Джекушка, неправ. Не обязательно, чтобы только подкормыши.
– То есть?
– Я помню, был проект такой. Вкратце – проникаешь в сны человека и внушаешь ему какую-то мысль, приказ. Заставляешь забыть сон. И человек действует словно бы по собственной воле.
– Подожди, но ведь…
– Дружок ты мой корейский. Думаешь, с башней той да с «Откровением» все закончилось?
– Да знаю я… Только надеяться-то не вредно. Когда подкормышей поведем и как?
– Вот поедим, чаю попьем и пойдем. По переходам, вестимо. И, конечно, с охраной. Там много всякой дряни непонятно откуда лезет. Знаешь, – она протянула Эвриале чашку для второй порции чая, – даже через Зону безопаснее. Мы с Ланой уже натоптали пару тропок. Долго, муторно, но безопаснее.
– Сталкерши, – уважительно протянул Джек. – Завидую.
– Ага, – охнула Анастасия. – Устаешь так, что свету белого невзвидишь. Господи, – поникла она, – я скоро сдохну…
– И станешь очаровательным привидением, – проговорила Эвриала, глядя в экран. – Игорю позвони, – проворковала она, сверкнув клычками.
…Весна в предгорьях. Зелень лугов, что к июню сменится золотом и рыжиной выгоревших трав, а сейчас пылает алыми и золотыми тюльпанами. Время пробуждения. Белые, в голубых тенях горы над зеленым городом, и длинная тень от сверкающей телебашни на горе ложится на тихие кварталы. Люди просыпаются золотым утром и спешат по своим делам, лезет клейкая тополиная листва из почек, журчит вода по арыкам – вдоль улиц, с юга на север, под уклон.
А там, где от зажатого в ущелье шоссе ответвляется новая ветка, стоит на скале Дева-лебедь. Реют по ветру широкие белые рукава платья-койлек, из алого китайского шелка ее кемзал, с соболиной опушкой – шапка-саукеле, звенят подвески, летит по ветру вуаль – это Весна Алатау с веткой цветущей яблони в руках смотрит на свой город. Смотрит на сады в предгорьях – и видит обгорелые ветви, и выкорчеванные пни, и занявшие место яблонь новомодные виллы. О Город Яблок,[33]33
Родной город Андрея – Алма-Ата.
[Закрыть] где теперь яблоневый цвет по весне и бордовые, сахарные на изломе яблоки по осени, твои слава и гордость? Забыты, брошены, засеяны бетоном и железом твои сады! И опадают дождем лепестки с ветки в ее руках, и плачет она над обрывом, Дева-Обида, глядя на свой город, утонувший в сизом мареве дыма…
– Мне так ее жалко, – шепчет Вика.
– Мне тоже. Смотри, вот видишь две пятиэтажки за теми корпусами? Мы там жили. А вот там, – рука Андрея указывает на путаницу улочек под зеленым горбом горы, – там мы играли после школы. Тогда частных домов было больше, это сейчас их сносят.
На смотровой площадке у закрытого еще фуникулера нет случайных свидетелей. Да если бы и были – вряд ли обратили бы внимание на парня лет тридцати в черных джинсах и кожаной куртке и девушку в длинном платье, со светлой косой до пояса. В кармане у парня пищит таймер мобильника.
– Нам уже пора? Так мало… – удивляется Вика.
– Я уже попрощался. – Андрей обнимает ее за плечи. – Пойдем. Теперь я принадлежу другому городу. Навсегда. Идем.
И они идут по дорожке, по вытянутой на запад тени от телебашни, и случайный наблюдатель не уловил бы мгновения, когда они исчезли в этой тени.
И больше они никогда здесь не были.
Люблю я раннее весеннее утро, когда солнце еще не встало. Даже если это утро дождливое и промозглое. Но на Пасху обычно бывает ясно. И сегодня будет ясно и тепло. Уж я-то знаю.
Крыши такие черные, а небо такое светлое. Утренний ветер нежно сдувает последние пылинки звезд. И все, кто живут на крыше, встречают рассвет. И я тоже сижу на крыше с моими верными котофениксами Ланселотом и Корвином.
Вообще, сегодня какой-то сбор летучих. Женская вольная эскадрилья тренируется здесь по ночам уже с неделю. Обычно слетаются поодиночке и начинают выделывать кульбиты над университетским парком, сигая потом со смотровой площадки. Сегодня заявились после заутрени, рассвет встречать. Сидят на соседней крыше, пьют красное вино, радуются.
Шпиль МГУ уже засверкал чистейшим золотом. Сейчас и краешек солнышка покажется над крышами. Мне всегда этот момент кажется волшебным – дрожащая капля жаркого расплавленного золота ползет вверх, а не вниз! Ах, хорошо! И колокольный звон поплывет над Городом Моим…
Еще секунда. Ах, вот оно! Вот оно, солнце, вот он, звон, подобный густому прозрачному меду, и звон бокалов, и смех моих летуний с соседней крыши.
Я набираю в грудь побольше воздуха. Весна. Весна пришла наконец.
– Ну что, коты? Летим?
Коты трутся, жмурясь на солнце, о мои колени.
«Конечно, летим. Давай, полетели скорей, креветочек хочется обещанных, рыбки хочется, оливочек зеленых охота. Вку-у-усненьких, в рассольнике, с анчоусами… Мя-а-ау-у-у…»
– А сами полететь?
«Ну хозяин, мы ж так много летали, мы устали, наши крылышки намахались, а креветочек мы еще не поели, сил ну никаких нет, честное слово…»
– Ну тогда полезайте, захребетники.
Коты устраиваются у меня на плечах, а я шагаю вниз, с крыши, ловлю восходящий воздушный поток. Пролетаю мимо обосновавшихся на крыше немножко уже пьяных валькирий. На мгновение я становлюсь видимым и радостно машу им рукой.
Они не пугаются, не удивляются, а весело вопят в ответ и салютуют бокалами. Да. Человек, особенно когда привыкает к нормальному уровню ненормального, уже мало чему удивляется. Даже как-то обидно.
Под нами изгибается Москва-река, сверкают купола Новодевичьего, течет пока спокойное Садовое кольцо. Вот по нему я и полечу к Сухаревке, пролечу над Брюсовой башней, над Всей Москвой – и той, что здесь и сейчас, и той, что уходит в другие пространства и слои, и той, что могла бы быть. Лечу домой. А как же? Надо привести себя в порядок, переодеться. Сегодня будет большая встреча. Обязательно будет.
Я сижу в самом углу за бокалом пива, кое с удовольствием потребляю под хрустящие свиные ушки. Удобное место – ты сам в тени, а остальной зал прекрасно просматривается. Хотя мне-то что? Кто на меня посмотрит, ежели я сам того не пожелаю?
Сегодня в «Китайском квартале» народу много, но я знаю, что места хватит всем. И что все, кого я жду, придут в шесть вечера, не сговариваясь, потому что так им покажется правильным. Именно в шесть, и именно сюда.
Вряд ли кто свяжет нынешние потрясения на Той Стороне и во всех измерениях Моего Города с необычно большим количеством аварий, самоубийств, маньяков, пожаров и прочей бытовухи, которую люди уже привыкли не замечать… И психозов, психозов много очень. И сумасшедших…
И вот скажи после этого, друг Яков Вилимыч, что есть нормальное и что есть ненормальное? Зеленых человечков пугаются, а к повседневной жути – привыкли…
Что вам, коты мои верные? Еще креветок? Сейчас закажу. Только не лопните, а то придется коврики из вас сделать.
– Если и совпадение, то, по мне, оно очень уж знаковое, – говорила Анастасия.
– Просто так вышло. Никто же не подгонял специально все три Пасхи под одну дату, – улыбнулся Игорь.
– Ну, может быть, кое-кто и подгонял, – склонила голову набок Анастасия.
– А, ну да, коне-э-эчно! – протянул Игорь. – И еще одно замечательнейшее совпадение – все три Пасхи мы празднуем в «Китайском квартале».
– Все мировые религии в одном флаконе.
– Ну не все, еврейская была неделю назад, и я не знаю, как там с буддизмом в Китае…
– Зато с едой тут в полном порядке.
Оба посмотрели на Катю, которая сосредоточенно ловила палочками креветок. Креветки убегали. Но Катя молча пыхтела и продолжала их ловить.
– Акела промахнулся, – еле слышно хихикнула Анастасия. – О, поймала-таки!
Катя удовлетворенно хрюкнула и запихнула креветку в рот. Гигабайт, сидевший у нее на коленях, протянул лапу и загреб себе креветку, пока Катя не видела. Кота вообще никто, кроме них, не видел. В упор. Но таковы уж коты.
Анастасия глянула на часы:
– Уже почти шесть. Когда же они будут?
Игорь даже не стал спрашивать кто. Никто не назначал встречи в этот день. Никто не назначал встречи именно здесь. Но почему-то и он, и Анастасия, и Катя, и даже Гигабайт знали, что сегодня надо быть обязательно в этом месте.
– О! – прошептала вдруг Анастасия. – Началось!
Игорь посмотрел – за соседним столом хихикали о чем-то своем, девичьем, смутно знакомые дамы и девицы. А одна, черноволосая красавица, смеялась, махая рукой Анастасии.
– Ланка! Ты как здесь? – вскочила та и с визгом бросилась обнимать Лану.
– Ну прямо будто позавчера не виделись, – смеялась та.
– Но я не думала, что ты вообще появишься на Этой Стороне, – покачала головой Анастасия. – С твоим-то зароком…
– Пасха же, – смеялась Лана, – сегодня можно! Я со своими девчонками, с нашей ведьминской эскадрильей!
Девчонки дружно салютовали бокалами.
– Ну иди, – шепнула Лана. – Иди к своим! Завтра снова за труды, встретимся. А сегодня – веселимся! Сегодня можно!
Анастасия чокнулась со всеми Ланиными ведьмочками по очереди и, страшно довольная, вернулась за столик к Игорю и Кате.
Да. Похоже, на моих глазах начинается еще одна долгая-долгая история. Интересно, когда мы встретимся через год, изменится ли Лана хоть на йоту? Что-то подсказывает мне, что пройдут годы, долгие-долгие годы, прежде чем исполнится зарок и годы возьмут над ней власть. Или брат мой призовет ее к себе, на свой Бал… А может, все будет совсем по-другому… Увидим.
Зал наполнялся. Народу сегодня было довольно много, но не настолько, чтобы не найти свободного места.
– Ой! – вдруг пискнула Катя. – А вон Армагеддон! И Вилька!
Игорь чуть не подскочил. Обернулся. Да. Оба только что спокойно вошли, а с ними Похмелеон собственной персоной. Весь черно-белый, во фраке и белых перчатках, в крылатке и цилиндре. И с моноклем вместо видавших виды очков. Ни дать ни взять – Магистр. Игорь привстал, чувствуя, как неудержимо расплывается в улыбке.
– А не сдвинуть ли нам столы? – вместо приветствия спросил Похмелеон.
– А разрешат?
– А кто будет спрашивать?
– Не мы! – хором завершили оба плюс Анастасия и рассмеялись. Какое-то неуемное и нелогичное веселье бродило сегодня у всех в крови и закипало от малейшей смешинки.
Самое любопытное, что никто и не заметил этого воссоединения столов. Как будто так и надо было.
– Еще ведь будут гости, надо бы еще парочку-троечку столиков, – потер руки Похмелеон.
– Да уж чего мелочиться, – засмеялся Игорь. – Двигаем все!
О, вот и еще гости…
– Котопринц! – вдруг захлопала в ладоши Катя. – Это же котопринц! Здоровский такой! А ты можешь теперь в котика превращаться? А с кошками ты говорить умеешь, когда ты не кот?
Индракумара изумленно открыл рот.
– Дитя, но откуда ты знаешь?
– Но я же вижу! – удивилась Катя.
Анастасия шикнула на Катю, та обиделась.
– Игорь, а что она на меня ругается?
Игорь заговорщически подмигнул и подался поближе к Кате.
– Зато я не ругаюсь. Мороженого хочешь? – прошептал он.
– Хочу! – стукнула по столу Катя. А потом зашептала: – А то мама не разрешает, а мы назло!
Они пожали друг другу руки.
– И как там поживает страна Амаравати? – спросил Похмелеон-Магистр.
– Теперь хорошо, – улыбнулась Кэт, садясь рядом с Анастасией.
Индракумара, церемонно обменявшись рукопожатием с Игорем и поклонами с Похмелеоном, сел. Ничего особенного – ну очередной «индийский гость», разве что волосы необычные – белокурые. Просто еще один иностранец в Москве, мало ли их тут? А спутница его, наверное, переводчица, обычная девушка с забранными в хвост русыми волосами.
– Еще много надо строить и восстанавливать, – покачал головой Индракумара. Он вздохнул, посмотрел на свои ладони и улыбнулся. – Могу без преувеличения сказать, что я все строю своими руками.
– А я все-таки, наверное, закончу учебу, – сказала Кэт. – Чуть попозже, когда все устроится. Хочется, чтобы в Амаравати было все – и художники, и музыканты, и ученые. И наш, свой университет, уж я-то постараюсь туда наприглашать мудрецов! А вы как?
– Мы хорошо, – улыбнулась Анастасия. – Мы – просто замечательно. Игорь где работал, там и работает. Ну и еще кое-где и кое над чем, – рассмеялась она. – Я тружусь у Константина Евграфовича. Конечно, там не так платят, как в «Откровении», мир праху его, но нам хватает. Свекровь осталась в Убежище, вместе с Ланиной мамой, мы у них часто бываем. И квартиру мы сдаем. Ту, Николаеву. Жить там я не могу, – совсем тихо сказала она. Поджала губы, взяла себя в руки. Игорь накрыл ее руку ладонью. Улыбнулся Кэт, склонив голову набок.
– Мы есть друг у друга. И у нас есть работа, и она нам нравится. А что еще нужно?
– И еще у нас есть Иллюзиум. Та Сторона.
– О да! – кивнула Кэт. – Да…
О, вот кого не ждал… Аркадий Францевич! И молодой человек с маузером. Я знаю, что зовут его Михаил, и что работал он в ЧК, и застрелили его при аресте Яньки Кошелькова. С тех пор так и воюет за Москву. Они видят меня – немудрено, они призраки. Интересно, это Владыка Мертвых дал им такое искупление? Надо поспрашивать, как случай подвернется. Хотя не факт, что расскажет…
– Здравствуйте, господин Городовой, – кланяется Аркадий Францевич и садится за стол. – Миша, вы тоже присаживайтесь.
Мрачный Миша садится, подозрительно зыркая по сторонам.
– Да не ищите вы повсюду врагов революции, – примирительно говорит Аркадий Францевич. – Все равно нам ведь с вами нынче срок вышел, пора нам.
– Так не ушли ж еще, – буркает Миша.
Аркадий Францевич улыбается.
– Мы послужили Городу, теперь нам пора.
– А кто вместо вас будет?
– Так вы первым сами и узнаете, господин Городовой. Вы ведь все знаете?
Я киваю.
– Не знаю только, пьете ли вы пиво.
– Пока пьем, – отзывается Миша. – Хотя Францевич небось все по вину?
– Не отказался бы.
Разговора долгого не будет. Что я скажу? Благодарить – так не выскажешь всего словами. Надеюсь там, куда они уходят, им воздастся за все хорошее…
Интересно, кто будет вместо них? Может, поборник Владыки Мертвых, Страж Моста?
– Андрей! Вика! – вскочил Игорь.
Андрей засмеялся – никогда он не смеялся так хорошо и тепло. А Вика зазвенела, как колокольчик.
– Вы где пропадали? Почему не появлялись? Я тебе звонил-звонил, приходил несколько раз, а ты и по телефону не отвечал, и заперто у тебя все время.
– Мы ездили кое-куда…
Они сели рядом со всеми, и тут у Игоря вдруг похолодело в груди от догадки.
– Андрей. Ведь если вы вместе, значит… вы живы? Оба? Или…
Вика молчала. Андрей глядел в стол, странно улыбаясь.
– Понимаешь, я не закончил одну вещь… Почему-то она оказалась важной. – Он дернул плечом. – Не знаю, закончу ли… Но решено так, что Вика проживет со мной свои недожитые годы, а потом мы умрем, как и все. Мы живы. Теперь вся Москва – моя.
– То есть?
– Помнишь, мы говорили о слоях? В некоторых такое возможно… и вот мы там – и здесь, слои ведь колеблются, соприкасаются, сливаются…
– Ли-и-и! – заверещала Катя. – А что ты к нам не идешь?
– Ли? Да нет его тут, – недоуменно огляделась Анастасия.
– Да вон он! – ткнула девочка пальцем в столик в углу.
И тут уж все увидели Ли с его двумя котами. Он потягивал пиво, а коты уминали креветок, но, когда его позвали за стол, молча покачал головой.
Андрей посмотрел на девочку. Потом глянул на Игоря.
– А что тебе дал Владыка Мертвых? Он же обещал.
– Он выполнил обещание. – Игорь твердо смотрел в глаза Андрею. – Но рассказать я не имею права. Между нами Слово.
Андрей кивнул:
– Понимаю. Приходите же к нам. В тот же дом. И дверь не будет заперта.
– Какое-то сегодня странное пространство, – негромко сказала Анастасия, глядя вокруг. – Вроде и зальчик маленький, а вроде и огромный. Вроде здесь, а вроде и везде… И время непонятно какое.
– Просто время. Просто пасхальная трапеза. Вообще.
– И все правда, – задумчиво протянула Анастасия.
– Что – все?
– Все есть, Игорь. Все, во что раньше я не верила.
Игорь улыбнулся:
– И как тебе?
Анастасия неопределенно дернула плечом:
– Нормально. Правильно.
Вот и кончился пир. А ночь еще не кончилась. Я иду по набережной, пустой и темной, потому что дома тут уже давно нежилые. А сквозь пустоту и гулкость проступает набережная иная – живая, с желтыми окнами, патефонами и парусами белья на веревках. Она сама как корабль плывет по времени и пространствам Моей Москвы. Она пахнет дождем и блестит лужами. Я иду, а параллельно, по парапету, шествуют мои коты, Ланс и Корвин.
Башня рухнула.
Башня начнет восставать вновь. Так всегда было.
Всегда найдется тот, кто захочет положить свой кирпичик. Но всегда найдется и тот, кто скажет – нет.
Сражение не окончено.
…Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю… [34]34
Из драматической сцены «Пир во время чумы» А. С. Пушкина, слова из песни, которую поет на пиру его Председатель.
[Закрыть]
…Рассвет встает над Моим Городом.
Жизнь продолжается.
Москва, 1996–2007
