Текст книги "Я знаю, как ты дышишь"

Автор книги: Наталья Костина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– А почему? – заинтересовалась Катя. – У тебя ж индюки, и вы себе можете позволить…

– Нету у меня никаких индюков! – Игореша понизил голос и зачем-то даже оглянулся на дверь. – Нету!

– Да ладно! – Катя махнула рукой с золотым ободком обручального кольца – новенького кольца, еще не исцарапанного и не потертого. – Все знают, что на самом деле они у тебя есть!

– Лилька ни за какие коврижки не станет дома сидеть, – сказал пугливый владелец противоправной индюшиной фермы. – У нее работа!

– У меня тоже работа, – пробормотала Катя. – Только никто с этим не хочет считаться!

– Что, уже семейные радости пошли? – поинтересовался прозорливый начальник.

– Да так… – уклонилась Катя. – Пока что мелкие недоразумения!

* * *

– Это все – мелкие недоразумения! – твердо заявила ей утром Сорокина и бухнула на стол пачку распечаток. – Вот! Работай! Вечером доложишь! Оно все стыкуется, жопой чувствую! – добавила неугомонная следачка, от которой Лысенко вчера так легкомысленно пообещал ее избавить. Как же! Не родился еще тот опер, который бы отвязался от Ритки! Чтобы от нее отделаться, нужно либо помереть, либо… «Нет, только не в декрет! – ужаснулась Катя. – Я пока не готова». Да, она точно не готова! Хотя почему-то эта мысль стала посещать ее все чаще и чаще! Почему? Может, Тим ночью на нее смотрит и нашептывает прямо в ухо? Что-то она слышала про такой вот гипноз. И с него станется!

Катя уныло посмотрела на гору бесполезных бумаг: хотя Сорокина и чувствовала здесь нечто весьма важным для прокуратуры органом, Катя, со своей стороны, считала, что они все равно ничего не докажут. Потому что хитроумный подозреваемый попросту не оставил следов. Или подчистил все так, что ни Сорокиной, ни тем более Кате, опыт которой просто не позволял решать такие задачи, найти ничего не удастся. А понять, где то место, в котором спрятано решение, она не может. Ну не ясновидящая она, и все тут! И вообще, ее уже через два часа Тим ждет! Они договорились сегодня устроить маленький праздник. Сходят в свое любимое кафе, потанцуют, а потом вернутся домой и, возбужденные музыкой и романтической обстановкой, займутся любовью… Об этом, конечно, они не договаривались, но… так оно и будет! Потому что так должно быть и потому что она этого хочет. А вот в декрет не хочет ни за какие коврижки. Как и браться за сорокинские измышления. Да, а если у них с Тимом вдруг появятся дети, они уже не смогут никуда ходить! И заниматься любовью тогда, наверное, они будут очень тихо, поскольку…

– Да что ж я зациклилась на этих детях!.. – в сердцах воскликнула Катя и так брякнула казенной мышью о стол, что несчастное электронное животное едва не испустило дух.

– На каких детях? – тут же живо поинтересовался Бухин. – Дети – это хорошо!

– Ты так думаешь? – Катя бросила испытующий взгляд на напарника. – Ты сам едва живой приплетался, когда у вас двойня родилась, не так, что ли? Рассказывал, что в туалете от них прятался! И на ходу просто спал! И даже радовался, когда они к бабушке уезжали!

– Ну, так они ж уже почти выросли! – легкомысленно заявил Сашка, у которого, видимо, память была короткой. – Это первые… ну, округлим до двух лет, тяжело. А потом…

– Ага. Это как в колонии строгого режима. Два года тяжело, а потом втягиваешься! – мрачно пошутила Катя. – Сейчас все в порядке, да? В садике не дерутся, соплями не болеют, из платьев не вырастают, игрушек не надо… Кстати, я тут недавно цены на игрушки увидела и ужаснулась просто! А у тебя ж еще все в двойном размере!

– Катька, я не понимаю, – покачал головой проницательный Бухин, – ты меня уговариваешь, что дети – это неподъемная ноша, или себя? Так у меня они уже есть, никуда не денешься! А ты не заводи, если не хочешь. Ты ведь не хочешь, так?

– Кажется, не хочу… – осторожно сказала она. – Это… это ненормально, да?

– Я не психолог! – отрезал Бухин. – И не знаю, нормально это или нет. Тем более ты женщина. Это тебе беременной ходить и рожать. Это больно… и вообще опасно! Хотя ты опер. Беременность – это только девять месяцев. А опер… это… ну, не на всю жизнь, но очень надолго! – припечатал он. – И у тебя, как у опера, уже были опасные моменты!

Бухин явно намекал на то, что несколько лет назад ее едва не убили. Выжила Катя чудом… и вряд ли какие-то там роды опаснее! Но он, кажется, озвучил главное – она не хотела. Ни ходить с огромным животом, ни рожать. А вдруг будет двойня, как у Бухина с Дашкой?! Это просто ужас! Нет, она точно не желает всего этого! Она хочет приходить домой, где тишина… и Тим… и чтобы он был ее, а она – только его…

– Ну, выяснила чего-нибудь?

Лысенко появился так внезапно, что она буквально подскочила на стуле. Или это он ввалился, как всегда, особо не церемонясь, а она попросту не заметила? Замечталась о Тиме, о сегодняшнем вечере, о жизни, где только они вдвоем, а тут, оказывается, кроме них еще полно народу!

– Нет! – буркнула Катя. – Не выяснила! Потому что Сорокина никуда не делась! Загрузила по самое не хочу! Ты же обещал освободить меня от нее? А она опять с утра: снова здорово! Я целый день бегала как заведенная, только ввалилась! – пошла Катя в наступление. – И все зря! Только ей этого не втолкуешь!

– До людей вообще трудно донести собственную точку зрения, – философски изрек Лысенко. – Ладно. Оставайся с Сорокиной.

– Что-о-о?! – изумилась Катя.

– Да мне себе дороже с ней ругаться! – пояснил новоиспеченный начальник.

– О господи! – простонала Катя. – Избавь меня от напрасной работы, потому что от другой я не отказываюсь!

– Ну вот и хорошо! – заявил Лысенко. – Потому что от другой я тебя не освобождаю!

– Игорь!

– А что Игорь? – полюбопытствовал тот. – Работы валом! Людей нет! Бурсевич болеет! Практикантов не дали…

– …а ты в начальники вышел, и тебе теперь некогда! – закончила Катя мысль друга.

– Вот когда ты в начальство выйдешь, сама поймешь.

– Я в начальство никогда не выйду! – Катя поджала губы. – У нас начальники сплошь одни мужики!

– Да потому что у баб то декрет, то больничный, то по уходу за ребенком! А потом по второму кругу, по третьему! А потом бац – и пенсия! – рассердился Лысенко в свою очередь. – А начальнику нужно все время на месте быть! Короче, вот тебе новые материалы и работай! – Он брякнул свою стопку рядом с такой же, полученной Катей от Сорокиной, и без дальнейших расшаркиваний покинул их с Бухиным обиталище.

У Кати внутри все кипело. И даже клокотало. И выплескивалось через край. Да она даже с гриппом на работу ходила! Не говоря уже о постоянных проблемах с головой после ранения! А теперь… теперь Лысенко такое заявил! И это после того, что она думала… считала… Катя проглотила горький комок, закусила губу, чтобы остановить подступающие слезы, и отвернулась. Не хватало только, чтобы Сашка стал ее жалеть! Или чтобы она сама стала… Потому что все это – и сорокинское, и то, что притащил сейчас Игореша, – ее работа. Которую она сама выбрала и которую хотела. Сама хотела. Никто не подталкивал… Не нашептывал по ночам…

– Все! – сказала она и сдвинула все бумажки в одну сторону так, что получилась куча мала. – Хватит! У меня рабочий день окончен! Если мне положен больничный, я его возьму! Если завтра выходной, то меня никто не заставит выйти! Я даже телефон отключу! И послезавтра тоже! И из отпуска меня никто не отзовет! И… И вообще!..

Опомнилась Катя, только когда Сашка, усадив ее обратно на стул, стал осторожно промокать платком ее злые, неудержимые слезы, приговаривая так, как, наверное, он шептал своим расшибившимся двойняшкам:

– Ну все… Ну не плачь, Ка-а-ать… Все хорошо… все сейчас будет хорошо, а потом еще лучше! Все пройдет… заживет… у собаки боли´… у кошки боли´… а у Катьки не боли´!

– Ладно, Сань… – Она улыбнулась и забрала у него платок, потому что он, наверное, все на ее лице размазал. – Все уже хорошо! И у кошки и собаки тоже не боли´! Ни у кого не боли´! Спасибо, Саш… Это я так… развинтилась что-то! Наверное, просто устала.

* * *

– Устала? – спросил Тим.

Глупости! И не устала она вовсе! Разве от отдыха можно устать? Катя уже потянулась к мужу, чтобы доказать, что она совершенно ни от чего не устала, более того, сил у нее хоть отбавляй, но, вместо того чтобы провокационно стянуть с себя пижаму, она зачем-то запахнула байковый ворот и ткнулась Тиму куда-то в район подмышки.

– Спи! – сказал Тим. – Вот сейчас выключу твой телефон и завтра до самого обеда спать будешь! А потом пойдем подарки покупать.

– Зачем? – уже сонно пролепетала она.

– Скоро Новый год…

– Правда? Мне казалось, еще не скоро…

– И опомниться не успеешь! – заверил ее Тим. – Ты чего хочешь под елочку?

– Новый пистолет. Нигде не зарегистрированный и с кривым дулом. Чтоб застрелить Сорокину – коварно, из-за угла – и спать спокойно всю оставшуюся жизнь! – Катя вынырнула из-под одеяла, потому что ей внезапно стало жарко.

– С кривым дулом? Оригинально, конечно, но… я уже присмотрел тебе такое… интересное, но без кривого дула! Хочешь, расскажу? Нет, передумал, не скажу. Пусть будет сюрприз!

– Тим, ты хочешь, чтобы я теперь до самого Нового года не уснула?! Быстро говори что!

– Ни за что! Стреляй, комиссар, хоть даже из зарегистрированного… и даже из-под кровати! Все равно всех не перестреляешь! А твоей маме знаешь, что купим? Блендер! Это такая крутая штука…

– Я знаю, что это за штука! Только, если честно, я ей плед хотела. Клетчатый. Чтобы мягкий и теплый. И не синтетический, а обязательно шерстяной. А блендер ей не очень нужен, мне так кажется. И вообще, зимой надо дарить мягкое и теплое! И пушистое!

– Ну, может, ты и права… я твою маму люблю. Давай купим ей пушистое!

Кате показалось, что, если он сказал: «Я твою маму люблю», – теперь и она просто обязана произнести: «И я твою, Тимка»… Но… она этого почему-то сказать не могла. Не могла, и все! И не потому, что Лидия Эммануиловна была совсем не похожа на ее вечно причесанную кое-как и так же кое-как, не по моде, одетую, но уютную, теплую… совсем как тот клетчатый плед, который она собиралась ей купить, маму! Совсем не похожа! Потому что мать Тима была… как блендер! Блестящая, холодная и, наверное, чрезвычайно эффективная! С КПД явно больше ста процентов!

Катя села в постели, потянув одеяло и оставив Тимов бок неприкрытым.

– Ты чего? – спросил он и недовольно завозился, отвоевывая свою часть одеяла обратно. Оно было достаточно большим, но, когда Катя волновалась, она инстинктивно подталкивала край одеяла под себя и так переворачивалась на живот. А потом сразу на бок, наматывая таким образом на себя почти все и оказываясь словно бы в коконе.

– На работе что-то случилось? – все не отставал Тим.

– Ничего, – вяло отмахнулась она. – Так, сорокинские штучки! И Лысенко тоже хорош… Только давай про это все сегодня не будем, а? Вот действительно, выключи ты этот чертов телефон, и завтра буду спать не до обеда даже, а до самого ужина! А за подарками в воскресенье пойдем! Твоей маме – блендер, а моей – плед. А твоему папе…

Она так и не придумала, что они купят его папе, потому что он ей однозначно нравился, и поэтому никакой блендер тут не годился. Тут надо было что-то душевное… и смешное. Или еще один плед? Потому что теплого много не бывает… особенно зимой! Тим не спал и смотрел на нее из темноты, и глаза у него были очень блестящие и темные. Как… у собаки? У нее никогда не было собаки, и, наверное, поэтому она сказала:

– Тимка, а давай собаку заведем?

Он тоже окончательно проснулся и сел рядом с ней:

– Собаку?

– Угу… собаку! Ты приходишь, а она тебя ждет!

– Закрытая весь день одна в квартире? – скептически осведомился муж. – Кать, это действительно будет собачья жизнь! И потом, ты представляешь, как мы утром встаем, ничего не успеваем, бегаем, собираемся, все время что-то ищем, а тут еще и с собакой гулять? А ее ведь и днем выводить надо! Обязательно! И учить, дрессировать, иначе она вырастет тупая. Но даже если она не вырастет тупая, она все равно может грызть твои туфли, и выть от одиночества, и облаивать всех, кто будет ходить мимо двери, и линять, и…

– У тебя что, была собака? – удивилась Катя. – И она выла, линяла и жрала туфли Лидии Эммануиловны?

– Нет, у меня не было, но у Томки была. Она выла, и жрала, и залезала в постель, когда никого не было дома, и однажды от скуки разодрала диван, хотя у нее было навалом игрушек. Но Томка все равно любила это чудовище, хотя ее нужно было с кем-то оставлять на время отпуска и гулять с ней в любую погоду, даже когда у тебя самой температура сорок или острый аппендицит! И она ужасно горевала, когда собака умерла, и даже не могла ходить в магазине мимо отдела, где продаются собачьи миски и ошейники, потому что начинала плакать.

– О господи! – с чувством воскликнула Катя и прижалась к Тиму.

– Да. Поэтому, если ты очень хочешь какое-то домашнее животное, давай лучше…

Кате на мгновение показалось, что он скажет «Давай лучше заведем ребенка», но муж закончил:

– …кота. Он спит почти весь день, и с ним не нужно гулять. Хотя, если ты очень хочешь, можешь водить кота на шлейке. Или купить ему ошейник с бубенчиками, и он будет сам себя веселить…

– …и драть наш диван…

– …который могла бы съесть собака…

– …и он будет спать в нашей постели, а нам тут и так тесно!

– Ага! И одеяла не хватает!

– Слушай, ты серьезно так думаешь? Ну, не про одеяло, а про кота?

– Мне кажется, тебе действительно лучше бы подошел кот. Ты так любишь этого страшного… лысого… который Афиноген! Просто хочется отвернуться, когда вы с ним целуетесь, потому что ты даже со мной не целуешься так… интимно!

– И вовсе он не страшный! – с некоторой обидой сказала Катя, напрочь проигнорировав выпад про интимное. – Он просто чудный! Волшебный. Он инопланетянин! Но он единственный в своем роде и неповторимый, поэтому лучше я иногда буду ездить к нему, чем заводить тут неизвестно кого. Потому что ты не любишь лысых и выберешь какого-нибудь волосатого. Который точно будет линять где попало. И выклянчивать у меня сосиски, когда будет сытый, а я – голодная! Нет, я, пожалуй, не хочу никаких домашних животных. Даже улитку в аквариуме, как у Машки Камышевой. Или попугайчиков. Они такие шумные! У нас были. Спасу от них не было, только и делали, что лузгали просо и орали! Мама их купила, чтобы у меня было счастливое детство!

– И у тебя было счастливое детство? – спросил Тим, улыбаясь своими удивительно теплыми и светящимися глазами совсем рядом.

– Да. У меня было счастливое детство… особенно счастливое после того, как мы сплавили этот разноцветный курятник в школу, в живой уголок!

– Я вижу, мадам Тодрия, вы совершенно не склонны к ведению домашнего хозяйства! – прошептал Тим ей в ухо, и ей стало щекотно и весело.

– Не склонна! – подтвердила она. – Только знаешь, как говорит Приходченко: «Бачилы очи, що купувалы!»

– Это точно! – подтвердил Тим, и Катя внезапно обнаружила, что пижамы на ней почему-то уже нет.

* * *

Утром она пожалела, что на ней не оказалось пижамы, – было холодно, а телефон, засунутый ею в такое место, где даже Тим не смог его найти и выключить, звонил и звонил. Она схватила первое попавшееся под руку – футболку Тима и, на ходу натягивая ее и чертыхаясь, стала искать источник звука. В этот-то момент он и замолчал!

– Чтоб тебя черти забрали! – пожелала Катя трубке, но черти, видимо, тоже отдыхали после трудовой недели, потому что, когда она повернулась спиной к месту, откуда исходил звук, он грянул снова.

– Да! – бросила она в трубку, которую нашла наконец на стуле, где были свалены ее сумка, штаны, свитер, еще один свитер – тонкий, парадный, в котором она вчера танцевала, а также трусы, лифчик и колготки. А еще все позавчерашние наряды, в которых она пришла с работы, и позапозавчерашние тоже. Нет на это все Лидии Эммануиловны – чтобы она сюда заглянула и скептически хмыкнула! А потом еще и взяла все это брезгливо через бумажку, словно паука, и с торжествующим криком «И-и-и!» спустила бы с балкона!

– Да! – повторила она в трубку. – Говорите!

– П-простите… – Голос был юным и смущенным. – Катя?

– Она самая! – Катя поежилась и накинула на футболку свитер – вчерашний или позавчерашний… а может, и самый нижний – позапозавчерашний, потому что куча ее одежды была вся перевернута в поисках мобильника и она теперь не смогла бы сказать, какой именно. Кроме того, она совершенно не могла идентифицировать голос, и, похоже, на том конце также испытывали замешательство.

– Мы вчера с вами танцевали…

– Да? – удивилась она.

Танцевала она исключительно с Тимом… нет, не только… Еще ее два раза приглашал какой-то солидный мужик, выше нее на целую голову: один раз она с ним пошла, а во второй вежливо отказалась… Но почему это он теперь ей домой звонит?! Да еще и таким голосом, будто ему от силы лет пятнадцать?..

– …и вы мне дали свой телефон… и попросили позвонить…

– В шесть утра? – ядовито поинтересовалась она.

– Да. В шесть. Только я проспал. Простите! И сейчас уже половина седьмого, но…

– Молодой человек! – рявкнула Катя. – Это уголовный розыск! И если вас вчера разыграли и дали вам этот телефон…

– Ты чего кричишь на весь дом?

Она замахала на Тима рукой, и с нее свалился свитер. Однако Тим, кажется, все понял и быстро накинул на нее одеяло, а затем, заткнув уши, сидел рядом все время, пока она разорялась. Вскоре она иссякла и в сердцах кинула трубку в груду мятых вещей.

– Идиот! – выдохнула она. – И какая-то идиотка его разыграла! Но почему мой? Почему это оказался мой номер?! Когда я раз в жизни собиралась спать до обеда!

– До ужина, – напомнил Тим. – Ты вчера сказала, что будешь спать до ужина.

– Нет, – вздохнула Катя. – До ужина я спать не смогу. Потому что я хочу ужинать прямо сейчас!

* * *

«Прямо сейчас, – сказала ей Наташка, – приезжай прямо сейчас, если можешь. Это не телефонный разговор. Это… очень важно, Кать!»

В субботу вечером, в конце ноября, когда на улице льет ледяной дождь, а дома так хорошо и уютно и, слава богу, никто больше не позвонил… И ты только расположилась, чтобы, укутавшись с ногами, почитать, или просто бездумно щелкаешь мышью и перескакиваешь с одной новости на другую, особо ничем не интересуясь: это как раз и называется отдых, – или даже пасьянс раскладываешь, или… Но Наташка – ее лучшая подруга… единственная подруга, если на то пошло! И она хочет, чтобы Катя приехала сейчас. Сейчас!

– Тим, мне надо к Антипенко! – сказала она, и Тим, хлопотавший на кухне с тем самым ужином, до которого она сегодня обещала спать, удивленно вскинул на нее глаза:

– Что, прямо вот так немедленно?

– Ну… я так понимаю, там что-то срочное.

– Хочешь, я тебя отвезу?

Разумеется, она хотела, чтобы он ее отвез, но бросить все, что так аппетитно пахнет на плите, и идти полтора километра к гаражу в ветер и дождь? Когда на свете существует такси?

– Я сейчас машину вызову! – сказала она решительно. – Тебе ехать совершенно не обязательно.

– Кать, вечером за город на такси? Это два тарифа как минимум. И как обратно? Опять два тарифа?

– Скорее всего, я там и останусь. Какой смысл возвращаться ночью?

– Действительно, какой смысл возвращаться ночью? – заметил Тим. – Когда тебя дома ждет муж и даже волнуется! И вообще, я так понимаю, все это сверхсрочное могло и до завтра подождать!

– Не сердись… – Катя обняла того, кого любила всем сердцем. – Ну не сердись, пожалуйста! – Она прижалась щекой к его недовольной спине. – Наверное, не могло. Если Наташка говорит, что важно и срочно, значит, что-то случилось… Надеюсь только, что не с ней и не с Антоном!

* * *

– Успокойся, – с порога сказала подруга. – Не со мной и не с Антоном!

Таксист заломил такую несусветную цену, что Катя ни за что не призналась бы Тиму, что надо было сделать так, как он предлагал: поужинать и спокойно прогуляться до гаража вдвоем. Да, а потом Тим сидел бы тут «как засватанный» – так выражается Катина мама, – то есть надувшись неизвестно на что, и ей было бы неловко, и она торопилась бы уехать с ним обратно… словом, не смогла бы ни выслушать Наташку, ни вдумчиво вникнуть в проблему.

– Это Антохин племянник, Илья. Сейчас мы тут с тобой немножко выпьем для храбрости и для сугреву, а то ты какая-то озябшая, и я вас познакомлю. То есть он не совсем ему племянник, если точно, это сын Антошкиной двоюродной тетки. Ну, которая теперь в Новой Зеландии. Поздний ребенок – тетка, я имею в виду, потому Антоха всю жизнь называл ее сестрой. Поэтому он не племянник ему выходит, а кто? Брат? Или все-таки племянник? Как это называется, когда тетка двоюродная и не тетка вовсе, а сестра? Она потом второй раз вышла замуж и уехала… В Новую Зеландию. Говорят, красивая страна… хотя она как раз к делу и не относится. Кстати, Илья тоже Антипенко, потому что мать его фамилию не меняла и сына тоже на нее записала…

– Угу… – сказала Катя, не совсем соображая, при чем тут и фамилия, и выяснение степени родства, и красивая страна Новая Зеландия. Да пусть этот племянник или брат будет и не Антипенко вовсе, и совершенно чужой, хоть с Северного полюса! – но если ему нужно как-то помочь, чтобы подруга успокоилась, она, разумеется, сделает все, что в ее силах!

– Он своеобразный человек… очень замкнутый, но с Антошкой у него всегда был какой-то особенный контакт. Понимаешь?

Честно говоря, Катя пока ничего не понимала. Константой была разве эта самая Новая Зеландия – красивая и далекая… Интересно, там тоже бывает такая жуткая погода? Она послушно сделала глоток вина, хотя предпочла бы чашку горячего чая. Но Наталья сегодня и сама какая-то особенная… И что такого приключилось с этим замкнутым братом-племянником Ильей, которого ей почему-то не спешат показывать? Или Наташка и сама не знает, с чего начать? В криминал этот двоюродно-непонятный племянник впутался, что ли?

– Приехал, сказал два слова – и опять молчит! Через два часа – еще. Я Антоху потихоньку вызвала и говорю – Катерину сюда нужно! Может, ему постороннему человеку легче будет все рассказать?

– Он что, убил кого-то? – неосмотрительно ляпнула Катя. – И теперь нужно труп спрятать?

– Кать!..

– Ну прости…

– Мне кажется, если бы он убил кого-то, то уж точно к нам не приехал бы, – задумчиво протянула Наталья. – Но он даже с Антохой говорить не может! А ведь всегда с ним только и откровенничал! Даже когда жениться собрался, приезжал. С невестой нас познакомил… Эта Жанна мне сразу не понравилась, но я-то тут при чем! Главное, что ему с ней хорошо! За него, знаешь, не всякая бы пошла. У него, у Ильи этого, какое-то сложное неврологическое расстройство… что-то типа аутизма, я точно не скажу. Проблемы с общением, да и с обучением в школе не все в порядке было, но… он очень талантливый, очень! Занимается дизайном и рекламой, и сразу все пошло, ну прям сразу! Антоха говорит, это потому, что тут его недостатки сразу стали достоинствами: нестандартное видение, яркие образы… Ну, это сейчас к делу не относится. Антошка тогда очень гордился им и всегда во всем старался помочь, но Илья, даже когда еще мальчишкой сопливым был, помощь принимал далеко не всегда. Да… а уж когда его посадили…

– Он что, в тюрьме сидел? – вынырнула из внезапно нахлынувшей на нее полудремы от теплоты камина и согревающего ее изнутри вина Катя.

– Да, сидел! Бизнес, можно сказать, отобрали, да еще и подставили! Мы с Антоном поздно узнали, уже ничего сделать было нельзя, да он, дурак, и сам не захотел, чтобы Антон нанял кого-то, чтобы это дело по-новому раскрутить и пересмотреть! Так и отсидел ни за что…

«Значит, было за что! Любой человек такого бы не стерпел, даже если и не совсем нормальный», – подумала Катя, но озвучивать вслух не стала. Наташа сильно волновалась и явно верила в то, что говорила, а значит, копаться во всем нужно в любом случае. Но что все-таки случилось с этим самым Ильей, которого она до сих пор так и не увидела? Может, он и с ней тоже говорить не пожелает? Ну, если так, то не лучше ли это будет для всех? Не-ет, никого это не успокоит! Особенно Наталью с Антоном!

– Девочки, можно к вам? Катюша, мой племянник Илья… Илья, это Катя! Я тебе о ней рассказывал!

– Здравствуйте, – сказала Катя осторожно.

– Здравствуйте, – эхом отозвался мужчина.

– Ну… вы поговорите тут, а мы пока пойдем.

– Хорошо! – согласилась Катя. – Мы поговорим!

Они остались вдвоем. Илья Антипенко, племянник Антона, стоял у камина, полуотвернувшись от нее, и говорить явно не собирался. Он безучастно смотрел на огонь, сложив на груди руки, и Катя внезапно рассердилась. «Лорд Байрон в лучшие годы! – сердито подумала она. – Мне что, его собственную проблему клещами из него тянуть придется? Или он думает, что я ему тоже родственница или по гроб жизни обязана?»

– Кхм… – поощрила она своего визави. – Так что с вами случилось?

Мужчина будто впервые в жизни увидел ее – так он, казалось, был удивлен.

– Наверное, мне не стоило с этим приезжать сюда, – сказал он и снова замолчал.

– Почему? – спросила она почти грубо, когда пауза уж совсем затянулась. – Почему? Если вы доверяете Наташе и Антону, то приехали именно туда, куда нужно!

– Мне следовало сначала попробовать поговорить с другим человеком… но она не хочет со мной об этом говорить! Она вообще… на такие темы не разговаривает!

«Ого! – внезапно развеселилась Катя. – Еще есть, оказывается, какая-то «она», и эта «она» тоже ничего не хочет! Интересно было бы взглянуть на ту, что разговаривает еще меньше, чем этот родственник!»

– Наверное, нужно было бы пойти в полицию, но…

– Я и есть полиция, – хмыкнула Катя. – Далеко ходить не пришлось!

– Вы?! – изумился мужчина и впервые развернулся к ней лицом.

– Я. Вам что, Антон ничего не сказал?

– Наверное, сказал. Но… я плохо слушал. Я когда волнуюсь, то вообще ничего… – Он неожиданно замолчал прямо на середине фразы.

– Меня зовут Екатерина Скрипковская. Старший лейтенант, убойный отдел, – кратко проинформировала она.

Он все так же хранил молчание.

Обычно, когда она заявляла это, особенно про «убойный отдел», мужчины начинали глупо улыбаться или говорили: «Да?! А я думал, вы модель!» – или что-нибудь в таком же роде, а этот не только молчал, но даже и не улыбался! А… да, конечно, он вообще не любит полицию, она же бывшая милиция! Он же сидел! Такие не говорят комплиментов.

– Можно просто Катя.

– Да, Катя. А я Илья.

– Вы всегда такой общительный? – напрямую поинтересовалась она.

Он, казалось, ничуть не удивился и не обиделся. Сарказма, похоже, он тоже не заметил.

– У меня… проблемы с общением, – медленно проговорил он. – Особенно с новыми людьми. С незнакомыми. Мне с ними… неудобно? – не то спросил он сам себя, не то обратился к пространству.

– Что случилось, Илья? – уже мягче произнесла она. – Давайте сядем и поговорим, как будто… ну, представьте, что вы знаете меня с детства!

Он впервые улыбнулся. Он был очень красив, этот племянник Илья, и нисколько не похож на коренастого, внушительного и весьма располагающего к себе Антона Антипенко, хотя носил ту же фамилию. «Ну да… сестра двоюродная… а если Антипенко, значит, не просто оставалась на девичьей фамилии, как Наташка говорит, но, скорее, вернула ее после развода… потому как ребенок поздний, а такие рождаются уже обычно во втором-третьем браке… Почему? Да потому что первый муж, наверное, был бесплодным, вот почему! Наверняка брак у нее с отцом этого Ильи второй, а с тем, что в Новой Зеландии, третий… И зачем мне сейчас нужны все эти ценные рассуждения на полях романа про сестру Антона Антипенко? – спросила она саму себя. – И какая разница, Антипенко он или нет и от какого брака… Хотя вот интересно, второй брак, видимо, тоже был с каким-то изъяном, и она знала, что разведется, иначе не записала бы ребенка на свою фамилию. А может, муж взял фамилию жены – редко, но бывает… Да, а фамильного антипенковского сходства – совсем никакого!» Мысли у Кати бежали быстрым сумбурным потоком, пока она рассматривала того, ради которого сюда явилась. Темные, как и у ее мужа, практически черные глаза – и при этом неожиданно светло-русые волосы. Очень правильное лицо, очень мужское – хотелось бы добавить ей, Кате, если бы она составляла его словесный портрет. Классический красавец, хоть в Голливуд отправляй: твердая линия подбородка, смягченная выразительной ямочкой, точной лепки скулы… губы, нос – все без изъянов. Прибавьте высокий рост, мощный разворот плеч… «Качался он, что ли, пока сидел?» – пришла ей в голову еще одна неожиданная мысль. Да, ее собственный муж тоже красив, но… Тим вечно какой-то взъерошенный, всегда куда-то бежит – то операция у него, то тяжелые больные после операции… И щетина у него вылезает уже через полдня, и после обеда он выглядит не как уважаемый всеми отпрыск почтенного медицинского семейства, а, скорее, как не вовремя разбуженный лесной разбойник! Катя усмехнулась собственному описанию мужа. Однако Тим все-таки живой и иногда даже излишне разговорчивый, а этот…

– Я не знаю вас с детства, – сухо сказал писаный, но при этом какой-то безжизненный красавец. – Но… поскольку вы все равно приехали…

Кате пришлось проглотить и это «все равно»: будто ее два часа кряду отговаривало все семейство Антипенко, а она тем не менее приперлась! Да еще и на ночь глядя!

– Я все равно приехала, – подтвердила она. – Я – близкая Наташина подруга. Очень близкая. Все равно как член семьи. – Тут она, конечно, слукавила, никакой она не член семьи… и даже не двоюродный! Но нужно же как-то сломать эту преграду, иначе этот Илья так и уедет, ничего никому не сказав. – К тому же вы ведь собирались пойти в полицию. Хотя вам явно не хочется туда идти. Потому что вы думаете, что от нас не будет никакой пользы. Даже от меня, хотя у меня, смею вас заверить, вполне приличные профессиональные навыки. И вы приехали сюда, потому что вас что-то очень волнует. Иначе бы вы остались в том положении, в котором были. Потому что вы предпочитаете не копать, когда можно не копать. Значит, случай крайний?

– Да. – У него был такой вид, будто он собирался прыгнуть в ледяную воду. – Вы очень хорошо выразились. Случай крайний. Мою жену пытаются убить.

* * *

– Еще немного – и я сама попытаюсь ее убить! – заявила Катя в понедельник, с отвращением отпихивая как можно дальше от себя очередные требования Сорокиной. То, что прислала Маргарита Пална, вообще уже не лезло ни в какие рамки!

– Да?.. – рассеянно осведомился Бухин.

– Да! – припечатала Катя.

– Екатерина Александровна, поскольку я заехала в Управление, то подумала, почему бы нам не обсудить наши дела…

– О-о-о… – сквозь зубы еле слышно застонала служащая убойного отдела.

Важняк Рита Сорокина бочком протиснулась в кабинет, плюхнула свою объемистую суму прямо на стол старлея Скрипковской и извлекла из оной очередную стопку предписаний, версий и планов на всю ее, Катину, оставшуюся жизнь. Так, по крайней мере, Кате показалось.