Текст книги "Ювелир. Тень Серафима (СИ)"

Автор книги: Наталья Корнева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

По складу характера Стефан был скорее ученым, исследователем, слишком интеллигентным для грубой прозы жизни. Про таких говорят – не о мира сего. В конце концов, ему не оставалось ничего иного, как промышлять мелкой торговлей. На долю горе-ювелира приходились простые смертные, которым можно было продать втридорога какие-нибудь приятные безделушки. Причем это был совершенно безопасный стабильный бизнес. И пусть он и не приносил особого дохода, зато позволял не умереть с голоду.

– Они привязали меня к кровати, – чуть слышно продолжил Стефан, совсем вжавшись в стену, будто надеясь слиться с ней, – сунули в рот кляп и смазали кожу каким-то гелем. Потом приложили к вискам электроды, подключенные к прибору, похожему на небольшой ящик. Они назвали его конвульсатором и с удовольствием, в подробностях объяснили, что он генерирует электрический ток, которым меня будут пытать до тех пор, пока я не расскажу всё, что знаю.

– Бог мой, – Себастьян похолодел, предвкушая все ужасы новых технологий, если передать их в руки военных, спецслужб или инквизиторов. И почему прогресс первым делом пытаются направить во зло? – Не похоже на охотников.

– С ними был маг. Он и вел допрос.

– Маг? – Себастьян мгновенно насторожился. – Как он выглядел?

– Аристократ. Черные волосы, а глаза прозрачные, как сапфиры. Одет очень дорого.

Кристофер? Себастьян был почти уверен в этом – глава ювелиров всегда выглядел безукоризненно. Должно быть, лорд Эдвард поручил ему разобраться со всеми элементами вне закона, которые могут быть причастны к покушению. Надо же, какой разный подход нашел он к каждому. Интересно, чем был обусловлен именно такой выбор?

– Когда через мозг проходит электрический разряд, – прервал ход его мыслей Стефан, нервно озираясь, – возникает припадок, похожий на эпилептический, который продолжается где-то около минуты, может больше – сознание на этот период почти утрачивается. Это ужасно. Судороги такие сильные, что я боялся, что сломается позвоночник или случится вывих суставов. Может, так и произошло бы, если бы ремни не держали меня. Дышать при этом совсем невозможно, и даже после окончания припадка дыхание восстанавливается не сразу, выступает ледяной пот. И как только сердце выдержало… Чувствуешь себя никчемным… выжатой тряпкой, а не человеком…

– Что они хотели узнать? – Себастьяну было довольно подробностей.

Если честно, даже странно, что Стефан с таким упоением пускается в эти малоприятные нюансы. Обыкновенно жертва старается забыть о насилии, или уж как минимум не рвется предаваться рефлексии.

– Не участвовал ли я в похищении шерла, и не известно ли мне что-нибудь, что может помочь следствию, – равнодушно воспроизвел Стефан. – Спрашивали, с какой целью я покинул Аманиту и прибыл в Ледум.

Аманиту? Себастьян вновь был удивлен. Вот уж странное совпадение, если те вообще бывают. Так значит, Стефан тоже приехал из столицы? А ведь там они даже не пересеклись. Впрочем, город велик… даже Ледум не может соперничать с ним в размерах.

– Эту процедуру они повторили несколько раз, пока я, наконец, не впал в ступор, – настойчиво продолжал Стефан. – Или может, это был глубокий обморок. Так или иначе, придя в себя, я ничего не помнил. Сознание было спутано, координация и речь нарушена. Долго я не сознавал, кто я и где нахожусь, но постепенно память стала восстанавливаться. Однако лучше бы я свихнулся или умер. Как теперь жить? Пропал я. Эти скоты забрали все сбережения: инструмент, камни, деньги за копию…

Стефан сокрушенно покачал головой и сел на смятую кровать. Та противно заскрипела, сопротивляясь давлению.

– Копию? – не понял Себастьян, разом превратившийся в слух.

– Да. Я разве не сказал? Я ведь сделал копию одного из “Глаз Дракона”, превосходную копию, кстати, – не отличишь от подлинника… Черт, голова до сих пор раскалывается…

Себастьян обмер. Вот так новости. Всё интереснее и интереснее.

– А ты сознался в этом охотникам, Стефан? – осторожно спросил ювелир, присаживаясь рядом.

Тот надолго задумался, страдальчески морща лоб.

– Знаешь, Серафим, думаю, это был экспериментальный образец конвульсатора. Кажется, техника допроса только испытывалась. Может, они переборщили с разрядом, но после первого припадка я утратил всякую адекватность. Я был словно оглушен: плохо понимал, что происходит, что они говорят, что говорю я. Да и говорить-то было трудно: с губ текла липкая слюна, выделялась какая-то дрянь, похоже, кровянистая пенистая мокрота. В груди клокотало. Помню, я что-то кричал… А что именно – черт его знает. Может быть, посылал их всех куда подальше…

Себастьян недоуменно нахмурился. Стефан вел себя всё неестественнее. Рассуждения его никак не укладывались в рамки поведения нормального человека. Возможно ли это – так отстраненно говорить о допросе, делать выводы о страшном эксперименте, в котором якобы что-то пошло не так? Как будто и не с ним вовсе происходил кошмар… Всё это выглядело подозрительным. Хотя, возможно, стоит списать странности на любознательную натуру Стефана, всегда питавшего интерес к новаторским разработкам… Но не до такой же степени? Или всё-таки – до такой?

Серафим не мог сказать определенно.

– Кто заказал тебе копию шерла?

Стефан тоскливо посмотрел на гостя. Себастьян почувствовал угрызения совести, как будто это он виновен в неважном состоянии несчастного. Может, следовало оставить его в покое, дать отдохнуть после всего… Но ведь нельзя просто уйти, ничего не выяснив? Тем более, что дело явно принимало серьезный оборот, и спросить что-то у Стефана позже может и не представиться случай.

– Не знаю, – развел руками собеседник, поняв, что разговора ему не избегнуть. – Да меня это и не интересовало. В Аманите я получил бандероль с заготовкой камня, рисунком, чертежами и подробными инструкциями касательно работы и моих действий. Там был указан день, в который я должен был приехать в Ледум и привезти готовую копию.

– Кому и как ты её передал?

– Личной встречи не было, – покачал головой Стефан. – Ко всему прочему прилагался ключ арендованной багажной ячейки. Покинув дирижабль, я сразу же направился на вокзал, открыл нужную ячейку и оставил там заказ. Время было час пополудни. Внутри меня ждал обещанный гонорар, сто пятьдесят монет, всё по-честному. Никогда не держал в руках таких больших денег… – ювелир расстроенно вздохнул. – На следующий день в это же время я снова пришел на вокзал и сдал ключ служащему, выполнив всё точно так, как было указано в письме. Должно быть, у заказчика был дубликат ключа, и в течение этих суток он и забрал свой заказ.

– Это ясно, – Себастьян мысленно усмехнулся, поражаясь осторожности, с которой было организовано покушение. Так значит, шерл был не просто похищен, но заменен искусной подделкой, чтобы пропажа не вскрылась сразу, и не поднялась тревога. Хороший был план, да жаль, не удался. – У тебя сохранилось это письмо?

– Конечно же, нет, – Стефан посмотрел на него, как на ненормального. – Я всё уничтожил, как и было велено в инструкции. Здравый смысл подсказывал, что хранить их глупо, просто опасно, раз дело связано с камнями лорда Ледума. Если не те люди найдут… Но и отказаться я не мог. Дали понять, что лучше мне этого не делать. Да и деньги были нужны, очень нужны… Сам знаешь, с заказами у меня в последнее время не очень. Проклятая гильдия не оставляет одиночкам ни единого шанса!

Стефан возмущенно стукнул кулаком по стене и поморщился от боли.

– На бандероли стояли какие-то штампы? Обратный адрес? Кто доставил её? – Себастьян мягко вернул разговор в нужное русло, не давая собеседнику отвлечься и запереться в жалости к самому себе. Иначе контакт будет потерян.

– Ничего не было. Мне передали её через хозяина гостиницы, где я жил тогда. Я никого не видел. Какие-то особые метки, которые могли бы натолкнуть на какие-то мысли, догадки, также отсутствовали. Прости, Серафим, ничем больше не могу тебе помочь.

– Нет, еще кое-чем можешь, – возразил Себастьян. – Сколько времени заняло изготовление копии? Точнее, сколько времени прошло с момента получения тобой бандероли до момента, когда ты сдал ключ?

– Ровно четырнадцать дней. Как раз в этот день выходил срок погашения одного из моих долгов. Хорошо хоть успел отдать.

– Значит, две недели, – задумчиво протянул Себастьян. – Это довольно долго. Попробую узнать, кто арендовал ячейку в этот период. Какой номер?

– Девятнадцать.

– Хорошо, Стефан, – Себастьян встал и направился к двери, которая была до сих пор открыта. – Тебе бы успокоиться, лечь и поспать немного. За деньги не беспокойся. Я оставлю тебе сто золотых, на первое время должно хватить…

– Что? – с необычной прытью Стефан вскочил и кинулся за ним, воспаленные глаза смотрели прямо в лицо гостю. – Это еще зачем?

Себастьян смутился, но не отступил. Ну не мог он иначе.

– За ценную информацию, – отвел глаза ювелир. – И за беспокойство.

– Врешь, Серафим! Не вздумай меня жалеть! – Стефан задохнулся от чувств. – Нет и еще раз нет. Никогда я не брал подачек. Сам как-нибудь справлюсь. Не настолько уж я ничтожен… Ты мне веришь?

– Конечно, Стефан, – Себастьян улыбнулся и открыто посмотрел ему в лицо.

Сердце кольнуло: на миг показалось, что своим милосердием он унижает товарища еще больше. Но ювелир правда верил, что у Стефана получится выбраться из непростой ситуации. Он упорный, – наверное, и не такое безденежье терпел. Однако без инструмента свободному ювелиру не заработать и ломаного гроша. А он стоит недешево, да и хорошего качества без цехового знака купить непросто. Если конфисковали всё, Стефану придется собирать с самого начала, а список внушительный, потому что, помимо багажа специфических знаний, ювелиру требуется минимум чемодан специфических приспособлений. Миниатюрные напильники разных профилей: плоские, квадратной формы, ромбические, имеющие три грани, круглые, овальные, ножеподобные, полукруглые двусторонние. Такие же надфили. Набор пинцетов, щипцов, плоскогубцев и шаберов. Ножницы – простые и шпиц-ножницы. Фильерная доска. Изложница, вертикальная и горизонтальная. Молоточки. Различной формы зеркала. Ну и, конечно же, точные весы и высококлассная ювелирная лупа минимум десятикратного увеличения. Хотя бы одна, для начала.

Это ювелиры из гильдии, имеющие в подчинении от одного до десятка огранщиков и подмастерье, в зависимости от профессионализма и статуса, могут не заморачиваться на таких мелочах. Дал указания – и огранщики сделают всю черновую работу. А свободному ювелиру приходится быть универсальным, и делать всё – абсолютно всё – самому, причем безупречно.

Поэтому иногда нужно уметь смирить гордость и принять искреннюю помощь – вместо того, чтобы принципиально катиться вниз по наклонной до самого дна.

Стефан резко ссутулился и опустил голову, не в силах терпеть больше этот чистый зеленый взгляд.

– Благодарю, Серафим.

***

И всё равно не вязалось.

Что-то было не так, найденных кусков мозаики явно не хватало, чтобы сложиться в более-менее понятную картинку. Если украденный шерл был заменен на копию, почему же она не была до сих пор найдена? Ведь Кристофер ничего не сказал о ней, а эта информация могла помочь в поисках. Или просто решил, что это не его ума дело? И почему погибший сын лорда схватил чужой подлинный перстень, не удовлетворившись подделкой? Судя по тому, что знал ювелир, Эдгар едва ли мог отличить настоящий камень от искусственного. Если же он заподозрил подвох, почему не сообщил отцу?

– Простите, сэр, но эта информация конфиденциальна, – строго ответил служащий – пожилой, начинающий лысеть мужчина.

Себастьян молча отогнул край воротника, непринужденно демонстрируя не раз выручавшую серебряную змею. Он ничего не собирался объяснять – знак инквизитора сам говорит за себя. Конечно, рискованно вот так, во всегда людном помещении городского вокзала, разыгрывать подобный спектакль, но, говорят, смелость города берет. И вообще, прятаться лучше всего на виду, это всякий знает. Однако частенько он в последнее время эксплуатирует образ инквизитора.

– Но, конечно, она не под грифом “Совершенно секретно”, – уже уступчивее проговорил мужчина, внимательно вглядываясь в лицо ювелира, будто пытаясь запомнить каждую черту.– Одну минуту, сейчас посмотрю в регистрационной книге.

Себастьян не проронил ни звука, являя совершенное безразличие к происходящему вокруг. Мельтешили люди, приезжающие, уезжающие, провожающие, опаздывающие. Лениво поглядывая по сторонам, вальяжно прогуливались охранники. В углу сидела парочка нищих, отстегивающих администрации процент с выручки за возможность попрошайничать в таком хлебном месте. Впрочем, сидели они тихо, культурно и никому не мешали. Торговцы наркотиками профессионально сливались с общей массой, хищно выискивая потенциальных клиентов, но опытный взгляд ювелира безошибочно определял их. Этот товар был низкого сорта и качества, опасен для здоровья и даже жизни: от употребления грязного нерафинированного сырья, да еще и с примесями непонятного происхождения нередки случаи смертельных исходов. Зато дешевизна его неминуемо помогала находить покупателя, особенно среди неискушенных приезжих, у которых от здешних соблазнов и небывалых вольностей разбегались глаза.

Ледум был городом современных нравов, не знающим косности, ограничений и запретов. Здесь было разрешено всё, с чего уплачивался налог в казну. Приезжие валом валили в город, мечтая окунуться в атмосферу вседозволенности и новых ощущений, кто-то на время, а кто-то – надеясь остаться навсегда. Но не все мечты сбывались здесь, по крайней мере, в том виде, в каком представлялись изначально. Город затягивал, как хищная воронка водоворота, и выбраться на поверхность удавалось только действительно сильным пловцам. Себастьян с сожалением поглядел на пестрый рядок откровенно одетых людей, обреченно прислонившихся к стенке у самого входа. Вокзальные проститутки обоих полов, некоторые совсем юные, почти дети, – самый низший сорт торговцев собственным телом. Свободная любовь, бывшая частью официальной идеологии Ледума, привлекала многих. Жадный, ненасытный молох города перемолол их и выплюнул, даже не заметив, как под стальными жвальнями хрустнули и сломались хрупкие человеческие судьбы…

– Вот, нашел. Некто господин Стефан, прибывал к нам из Аманиты на две недели, на этот срок арендовал багажную ячейку.

Себастьян готов был расхохотаться в лицо служащему, но, конечно, не стал этого делать. Логично, ничего не скажешь. А чего он, собственно, ожидал? Что преступник любезно оставит ему своё имя и координаты, а лучше – сам украденный шерл? Что ж, в этот раз не повезло.

– Благодарю за содействие, – отчеканил он условную фразу и отвернулся, намереваясь уйти.

Еще и на этом, в том числе, базировалось противостояние между городами – Аманитой и Ледумом, который многие называли второй столицей. В Аманите были сильны традиции, строгие нормы морали и культ семьи. Даже Церковь сохранила там своё последнее прибежище и до сих пор освящала браки, узы которых по-прежнему считались нерушимыми. Общественное мнение зорко следило за нравственными устоями, оберегая их от падения, и жестоко порицало всякое недопустимое поведение.

В Ледуме смеялись над церемонностью и чопорностью столицы, а в Аманите презрительно именовали Ледум городом греха.

На самом же деле, это были только знамена, пафосные символы. Костры, ярко горящие в ночи и манящие орды глупых мотыльков. Всё было не так однозначно: и в одном, и в другом случае имелись исключения из правил и то, что было скрыто за внешним фасадом.

Выбор тут – дело вкуса, не более.

– Одну минуту, господин инквизитор, – неожиданно окликнул его мужчина. – Я хотел бы записать номер вашей фибулы, если не возражаете.

– Да, конечно, – совершенно спокойно отозвался Себастьян, внутренне костеря себя за медлительность. Непростительную медлительность, грозящую ненужными осложнениями.

Нужно было исчезнуть незаметно, пока служащий не опомнится. Но сейчас уже ничего не попишешь – отказать он не мог. Инквизиция проявляла пытливый интерес к действиям, совершаемым своими адептами, и осуществляла строгий контроль. Поэтому всякий мог попросить номер фибулы, чтобы потом сообщить об инциденте в городское отделение святой службы, если возникли хоть какие-то сомнения в правомерности и необходимости действий инквизитора. Надо же, какие сознательные граждане эти работники вокзала, – бдят, не зная отдыха. Местные инквизиторы, несомненно, заинтересуются фактом нелегального использования служебных полномочий давно умершего собрата и начнут, а вернее, возобновят старое расследование.

Этого только не хватало.

Серафим грустно покачал головой, выходя на привокзальную площадь, и глубоко вдохнул тяжелый влажный воздух. Придется, видимо, распрощаться с приметной фибулой, не раз выручавшей в трудную минуту. И так ювелир тянул до последнего: однажды она уже была засвечена здесь, в Ледуме, когда потребовалось незаконно добыть сведения. Большим риском было вновь пытаться использовать её. Он проявил неосмотрительность, необоснованную беспечность, и, к тому же, ничего не выяснил. Как-то несчастливо начинается всё это дело с шерлом.

Как бы то ни было, а ничего не поделать: Себастьян с сожалением отцепил фибулу и незаметно выбросил её в одну из стоящих тут же урн для мусора. Вряд ли кто-нибудь найдет её здесь.

Дождь наконец прекратился, и наступило практически полное безветрие, что было очень кстати: в Ледум как раз прибывал крупный торговый дирижабль. Сигарообразный летательный объект величаво парил в небе, зависнув над установленным местом посадки, и начал медленно терять высоту. Снижался он практически вертикально, что говорило о высоком профессионализме и опытности команды. Ожидающие внизу работники вокзала готовились принять сброшенные с дирижабля канаты и оперативно привязать их к специальным мачтам, чтобы потом притянуть воздушное судно как можно ближе к земле для разгрузки и последующей погрузки.

С естественным удовлетворением Себастьян следил за синхронными, слаженными действиями людей, прокручивая в голове и без жалости отбрасывая варианты дальнейших действий. Все они казались непригодными. Время шло, а дело только запутывалось и усложнялось.

Глава 5

В задумчивости лорд Эдвард рассматривал серебряный перстень, лежащий перед ним на декоративном подносе. По большому счету, разглядывать-то тут было нечего: перстень был как две капли воды похож на его собственные “Глаза Дракона”… но только внешне. Внутренняя сущность камня была иной: простая стекляшка, не обладающая никакой особенной энергетикой. Подделка. Пустышка, которой не обмануть ни одного мало-мальски способного мага.

Естественно, никаких отпечатков энергетики вступавших с ним в контакт перстень также не сохранил, да и не мог сохранить. Тем не менее, опыт и мастерство помогали лорду Ледума различать слабое искажение естественной структуры камня, которое могло быть вызвано только разрушительными эманациями страха. Уж это было совершенно бесполезной информацией, за исключением того, чтобы потешить самолюбие мага.

Не прошло и часа, как Винсент, глава особой службы, доложил правителю, что подделка была найдена в комнатах его сына, инфанта Эдмунда, в одном из настенных тайников. Неудивительно, что тот так трясся последние дни. Страх, одно из сильнейших человеческих чувств, искажает природу любой материи.

Однако копия, если вернуться к ней, была выполнена превосходно. А значит, тот, кто изготовил или заказал её, должен был иметь доступ к оригиналу. Или феноменальную память, чтобы в точности воспроизвести однажды увиденный перстень.

В любом случае, во всём этом еще предстояло разобраться.

Винсент так некстати явился со своей находкой: две полуодетых прелестницы, притихнув, ожидали, когда внезапно помрачневший правитель оторвется от жутковатого медитативного созерцания камня и вновь обратит на них своё высочайшее внимание.

Но кажется, про них забыли. Вечер был безвозвратно испорчен – молочная ванночка для церемониального омовения ступней постепенно остывала, так и не послужив сегодня по прямому назначению.

– Идите, девочки, – негромко разрешил вошедший Кристофер, мгновенно оценив ситуацию. – Оставьте нас.

Заскучавшие красавицы не заставили просить себя дважды и тихонько прошмыгнули мимо остановившегося на пороге мага, который сам закрыл за ними двери.

– Что скажешь, Кристофер? – не оборачиваясь, лениво задал вопрос лорд Ледума. – Эдмунд смог внятно объяснить хоть что-нибудь? Вы ведь с ним, кажется, близки.

– По вашему распоряжению я поговорил с инфантом, – Кристофер пропустил последнее колкое замечание, давно привыкнув к своеобразной манере общения правителя. – К счастью, он охотно пошел на контакт и сообщил мне всё, что знал. В день убийства Эдмунд заметил, что брат надел не свой перстень. Поэтому, ведомый исключительно благими побуждениями, он забрал оставшуюся копию и направился к Эдгару, дабы разъяснить тому недоразумение и поменять перстни, пока не случилось худшего. Однако было поздно: когда Эдмунд обнаружил брата, тот был уже мертв. Испугавшись, инфант скрылся с места происшествия. Эти факты он утаил, а копию спрятал, так как опасался, что подозрения падут на него.

– Какая занимательная, преступно запутанная история, – развернувшись вполоборота, лорд сделал знак подойти.

Кристофер вздрогнул от неожиданности, утонув в черных прорубях глаз, и, церемонно поклонившись, встал, куда было указано. От выражения лица правителя аристократу стало не по себе. Даже как-то неловко, будто он сам выдумал эту несуразицу, а не передал практически слово в слово сбивчивые речи его насмерть перепуганного сына.

– А как, скажи мне, как Эдмунд сумел заметить, что брат взял не свой перстень, если сам не состоянии даже отличить подделку от оригинала? – Губы лорда кривила презрительная усмешка.

– Он определил по футлярам, милорд.

– Вот как? – Усмешка стала почти зловещей. – А какого черта он вообще делал в хранилище? И для чего полез в футляры? Вопросов слишком много, но даже того, в чем он уже признался, с лихвой хватит на обвинение в измене правящему дому. Остальные обстоятельства пусть выясняют специалисты особой службы. Винсент лично займется им.

На месте Эдмунда Кристофер бы этому не обрадовался, если в шатком положении инфанта вообще можно было чему-то радоваться. Глава особой службы Ледума снискал поистине ужасающую славу. Этот внешне непримечательный, худощавый, убийственно-спокойный человек не был магом, как и все руководители военизированных подразделений, но мог выпотрошить мозг любому – и извлечь оттуда нужную информацию. Причем состояние этого самого мозга после завершения допросов волновало Винсента в последнюю очередь, особенно если использовать допрашиваемого дальше не было необходимости. Нервные срывы, страхи, истерические припадки и настойчивые попытки суицида были обычным явлением у подопечных Винсента, хотя никогда к ним не применяли методы физического воздействия. Важным плюсом в работе главного следователя было то, что он не выбивал псевдопризнательные показания пытками, а заставлял людей говорить правду, всю правду без утайки, как на исповеди духовнику, и почти так же страстно. Допросы Винсента могли длиться пятнадцать минут каждый день, а могли продолжать без перерыва часами – к каждому он находил индивидуальный подход.

– Прикажете распорядиться о взятии под стражу и полноценном допросе в Рициануме?

Лорд Эдвард повременил с ответом, пристально вглядываясь в грани искусственного турмалина. Те были безукоризненны.

– Нет, – сказал он наконец. – Пока только домашний арест. Полностью ограничить в общении, пище, воде. Подождем, самое большее, пару дней. Сам разговорится, если есть что сказать.

Кристофер коротко поклонился. Расчет лорда был ясен – вынужденное одиночество в заключении тяжело и, особенно для слабых духом людей, психологически бывает страшнее пыток. Очень эффективно, не требуется прилагать никаких дополнительных усилий: несчастные быстро приходят в угнетенное состояние сознания и начинают сами пытать себя в своем воображении. Многие ломаются, – если пережать, даже сходят с ума. Поэтому изоляцию нужно грамотно перемежать с допросами. Ну за этим, кажется, дело не станет.

– Возьми перстень и покажи ювелирам, – лорд Эдвард приложил ладони к вискам и тяжело прикрыл веки. – Пусть хорошенько его изучат и сделают заключение. Возраст копии, почерк мастера, отличия в исполнении от оригинала… В общем, сам знаешь.

– Разумеется, милорд, – в ведомстве Кристофера находились вся служба фамильных ювелиров: от подмастерьев-огранщиков до охотников, традиционно обеспечивающих безопасность и осуществляющих различные силовые операции. Не слишком влиятельная должность, вдобавок подразумевающая высокую степень ответственности и постоянный личный контакт с лордом. Впрочем, хорошо это или плохо, сложно было сказать однозначно.

– Ты уже ознакомился с посланием из Аманиты, которое я направил тебе?

– Да, милорд, – Кристофер невольно похолодел и подавил желание отступить на шажок-другой. Ответ Октавиана Севира был еще суше, еще жестче и требовательнее, чем в первый раз. Правитель Аманиты настаивал, чтобы церемония была проведена – и проведена по всем правилам, включая древний обряд простирания, о чем было указано особо.

Страшно представить гнев лорда Эдварда, когда он прочел такое.

Однако, в дурном повороте событий Кристофер не видел своей вины. Он выдержал официальную эпистолу Ледума в максимально сдержанных, учтивых тонах, которые, в то же время, не давали повода усомниться в твердости озвученной позиции. Это был ответ, к которому не придраться даже опытнейшим из дипломатов! Но если молодой лорд Октавиан действительно настроен серьезно, его не удовлетворишь и гениальной отпиской. Увы, Аманита настойчиво ищет повод для конфликта, и значит, она его найдет. Помешать этому не представляется возможным, по крайней мере, на дипломатическом уровне. Дипломатия – мощный инструмент, но, тем не менее, всего лишь инструмент. И она не всесильна. Дипломатия всегда идет на поводу политики, но не наоборот.

– Полагаю, – правитель был на удивление спокоен, и спокойствие это пугало много больше привычно дурного расположения духа, – дальнейшая переписка бессмысленна. Во всяком случае, со столицей. Подготовь послания к лордам лояльных мне городов. Пусть готовятся к войне.

Кристофер обмер. Конечно, к этому и шло, но слово “война” всё равно прозвучало неожиданно и откровенно, как признание в любви между давно опостылевшими супругами. О вероятных вариантах развитии ситуации уже шли пересуды в народе и высшем обществе, но никто не решался предположить такого – самого страшного. По крайней мере, произнести вслух.

Похоже, в Аманите твердо решили расставить все точки над i, пусть даже пожертвовав для этого натянутым миром. Ледум не может бесконечно балансировать на неверных канатах дипломатии: на словах соглашаться со столицей, а на деле гнуть свою линию. Нейтральную позицию здесь не удержать – либо отказаться от притязаний, либо принять вызов и сражаться за них. Сражаться, возможно, до последней капли крови.

…Значит, всё-таки война.

– Свободен, – звучание голоса лорда Эдварда трудно было описать словами. Это был голос человека, привыкшего повелевать, повелевать беспрерывно многие десятки лет. Он мог быть разным – громким или тихим, строгим или ласковым, раздраженным или спокойным, но каждое слово всё равно звучало как приказ. Характерная интонация въелась в него так крепко, как пыль в страницы старинных книг, так, что уже ничем нельзя было вывести, вытравить. Даже слепой, услышав этот не терпящий возражений голос, признал бы, что перед ним человек, облеченный значительной властью.

Вопреки распоряжению, Кристофер не двинулся с места, оставшись недвижно стоять перед своим высочайшим повелителем.

– Милорд, тягостные события последних дней, должно быть, утомили вас, – не спеша, с умеренным подобострастием проговорил он.

Льстить – очень тонкое искусство. Это как в кулинарии – стоит чуть-чуть отойти от пропорций, и самое чудное блюдо оказывается безнадежно испорчено. В общении с теми, от кого зависит твоя жизнь, еще сложнее: нет книг, нет проверенных рецептов, нет никакой однозначности… всё определяется опытным путем. Итак, ровно столько подобострастности, чтобы усладить требовательный слух правителя, а не вызвать раздражение излишней приторностью, чем грешили многие придворные.

– Правитель совсем не дает себе отдыха, в самоотверженных мыслях о нуждах и заботах подданных забывая о собственном благополучии. Ледум не мог бы и мечтать о лучшем лорде-защитнике. Мне, как и многим, невыносимо видеть вас в таком состоянии… Я не могу… оставить вас в гневе… оставить вас в печали.

Лорд Эдвард молча открыл глаза и смерил Кристофера тяжелым оценивающим взглядом. По собственной инициативе начинать разговор с лордом после того, как тот совершенно однозначно его закончил? Неслыханная дерзость. Но хуже того, в неслыханно дерзких словах была своя тошнотворная доля истины: правитель действительно чувствовал усталость. Смерть младшего сына, предательство старшего, загадочное покушение на него самого и замаячившая на горизонте перспектива близкой непростой войны – как ни странно, всё это давало мало поводов для радости. Последние дни правитель не расставался с “Властелином”, что только усугубляло психологическое утомление.

– Простите мне мою навязчивость, милорд, – под взглядом правителя горло Кристофера мгновенно пересохло. Аристократ перевел дух и чуть понизил голос, ибо тот выдавал, выдавал его с головой, звеня от напряжения, – но лучше понести наказание, чем проявить равнодушие к своему господину. Разумеется, я не смею и мечтать о благосклонности, но… Позвольте мне дотронуться до вас. Я буду счастлив угодить.

Лорд Эдвард небрежно откинулся на спинку низкого бархатного диванчика и вытянул ноги, приняв гораздо менее формальную позу. В сумраке глаз появилось иное выражение: пренебрежительное, лениво-циничное. Вообще, взгляд создавал впечатление змеиного: матовые, полуприкрытые веками глаза кобры, откровенно скучающей, слишком сытой для броска. “Чем ты можешь меня удивить, мальчик? – почти читалось в них. – Ну что ж… попробуй”.

Кристофер, однако, был уже не юноша, но молодой мужчина, многого достигший за немногое время. Должно быть, не последнюю роль в этом сыграла внешность. Для лорда Эдварда, как и для многих, рожденных в Ледуме во времена его правления, красота являлась абсолютом. Красота не имела ни пола, ни возраста: человек мог быть красив, либо нет – только это имело значение. Кристофер же был обладателем редкой, по-настоящему аристократической красоты. Он происходил из одной из самых древних и благородных семей Ледума, и о чистоте его крови говорил безукоризненно черный цвет волос, яркий и насыщенный, и светлая, похожая на дорогой фарфор кожа.