Текст книги "Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов"

Автор книги: Наталья Копсова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

– Однако здорово они пляшут. И в таком возрасте… – вслух отметил Николай, тоже, как и я, заглядевшийся на «подвиги» норвежских пенсионеров.

– Да, в Норвегии многие ходят на занятия танцами. Особенно те, кому сильно за… В Европе такое вообще популярно, потому что люди таким образом получают возможность знакомиться друг с другом в непринужденной обстановке, – бесстрастно быстро разъяснила Алена, даже головы не повернув в сторону танцплощадки. Как охотничья собака, почуяв близкую дичь, сосредотачивается только на ней, так моя красивая подружка, возможно, уже подсознательно стремилась занять позицию поближе к крупье: милой, улыбчивой девушке в строгой белой блузке и темно-синей юбке.

– Ты нам с Никой хоть немного расскажи, что тут к чему, – попросил Коля аллертно-напряженную и будто бы к чему-то принюхивающуюся, слегка вибрирующую от возбуждения Алену, придержав ее за локоток.

– О’кей, заповедь первая: новичку всегда везет, – быстро заговорила она, блистая посветлевшими глазами и слегка ломая белые, в дорогих кольцах тонкой работы и потому кажущихся скромненькими, длинные свои пальцы, видимо, в азарте предстоящей игры.

– Заповедь вторая: если игрок нервничает – он проиграет. Заповедь третья: нужно суметь почувствовать руку крупье, настроить себя на него и войти с ним в состояние клинча. Надо понимать, что суть любой игры, выигрыша или проигрыша – в резонансе между дилером и клиентом. Внимательно наблюдайте за руками крупье, после примерно десяти спинов сумейте почувствовать, как этот человек именно сегодня бросает шарик. А еще каждый игрок имеет свои собственные пристрастия, так называемые цифры-талисманы. Я, например, люблю ставить на черное и на цифры 33 и 17, а иногда на свой заветный секретный номер на красном. Вам же советую вначале большую часть фишек ставить на цифровые углы. В любом случае хоть немного, да выиграете.

– Ой, Ален, да ты игрок, прям как сам Достоевский, – удивилась и искренне восхитилась я подругой, по всему видать окончательно пришедшей к пику своего клинча-экстаза.

Итак, вовлеченные бурной волей Алены, все мы приступили к загадочно опасной игре. Со вздохом памятуя великого классика Федора Михайловича, я купила только самый необходимый минимум фишек. Коля приобрел среднее количество, Алена же, тоже на Колины деньги, набрала довольно много разных. Последовав совету опытного консультанта-игрока, я поостереглась и в основном поставила на углы, а еще, сама не знаю почему, на красную восьмерку. Азартная подружка сделала, как обещала: заставила столбиками фишек черные 17 и 33, а также несколько цифровых половинок и углов. Николай же, бесшабашно-весело хвастаясь вслух русской своей удалью, больше всего выставил на разные целые цифры. Он выбрал 17, 33, 14, 16, 26 и 41, причем все красные, и ослепительно улыбнулся девушке-крупье, заявив ей, что играет сегодня первый раз в жизни. С нами за стол встали еще три пожилых мужчины. Когда все желающие окончили делать ставки, девушка-крупье завертела блестящее колесо фортуны и… выпало на красное семнадцать. Аленка в сердцах помянула черта.

Крупье просто завалила Николая фишками, и примерно четверть из них он, по подсказке Аленки, отдал обратно девушке «на чай». Наверное, в Колиной душе в этот момент загудели горны и зазвенели золотые литавры, потому что он крепко приобнял нас с подругой и громогласно заверил, что если сегодня выиграет, то устроит нам, красавицам, по сюрпризу. Алена тоже выиграла, но гораздо меньше, чем Николай. Я же в итоге слегка проиграла. А дальше мы так и продолжали в том же духе, плане и разрезе. Мои фишечки разлетелись очень быстро, и я не стала покупать новые, а принялась наблюдать за игрой друзей. Друзья от щедрот своих выделили мне несколько розовых кружочков, но я скоренько проиграла и их.

Алена и особенно Николай были куда более успешны: у Николая совпали еще две цифры, а у Аленки – одна, и оба по одному разу выиграли по суперпризу «гаве-корту» (подарочной карте), но не остановились и на них опять набрали новых фишек. Примерно после тридцати пяти – сорока спинов Николай остался совсем без фишек, хотя вроде бы все время что-то выигрывал, а Алена шла со все возрастающей убылью.

– А, черт, что-то сегодня не то! Не везет, как сглазили. Ладно, фиг с ними. Пошли с горя потанцуем.

Наконец подружка тоже перестала играть и обменяла оставшиеся разноцветные кружочки на деньги.

– Сначала, девочки, надо запить эту маленькую неудачу. Как говорится: первый блин – комом. Я пойду закажу баккарди и виски с содовой; если, конечно, дамы согласны.

Николай казался ничуть не расстроенным или хоть в малейшей степени обеспокоенным проигрышем. Совсем не то Алена, она явно досадовала и кого-то за что-то скрыто порицала. Я же, как и Коля, ни о чем не жалела. Да и о чем было мне жалеть-то? Было даже интересно попробовать.

– Коленька, мне виски не надо, я виски не люблю. Мне только баккарди с кокой и льдом; а еще, если не трудно, стакан апельсинового.

Невольно подчиняясь ходу каких-то своих ассоциативных мыслей, Алена не дала мне докончить фразу.

– По тому, как человек ставит, легко определить его жизненную философию. Для тебя, дорогой Коля, похоже, что видимость выигрыша важнее, чем реальный выигрыш. Но ты, в принципе, счастливый человек – гедонист и эпикуреец по жизни. Ничего в этом мире не может огорчить тебя надолго, и это мудро.

– А что можно сказать обо мне? – полюбопытствовала я.

– А о тебе, Никуля-зайчик, ничего определенного сказать пока нельзя. Ты еще полностью не определена, как бы не проявлена в жизни. Вроде бы ты не азартна, но скорее всего бываешь азартной в чем-то другом; вроде бы ты не смела, хотя не сказать, что осторожна. В тебе, милая моя, как бы два совсем разных человека иногда насмерть друг с другом борются, а иногда вместе выпивают, вышивают или даже любовью занимаются.

Вот тут-то я вспомнила о доме, о семье и, дрожа, бросила быстрый взгляд на ультрамариново-синий циферблат своих ручных часиков. Боже, бедной Золушке было пора уехать с бала домой уже как с полчаса. Как только Николай удалился за напитками, я попросила взаймы Аленин мобильник (на моем, как назло, села батарейка) и побежала в туалет скорей звонить. Ответил усталый, но все равно веселый и звонкий голосок Игорька, который ожидал маму с минуты на минуту и поэтому не ложился спать. Я попросила его объяснить отцу, что тетя Лена неожиданно предложила сегодня немного отпраздновать революционное седьмое ноября, но я выезжаю и максимум через час буду на месте. Сынок пообещал все в точности передать папе и пожелал мне «спокойной ночи».

– А папа сердится? – все же не удержалась я от вопроса.

– Нет-нет-нет, он работает за компьютером, – явно пытался меня успокоить и обрадовать мой славный малыш.

Я плеснула себе в лицо холодной воды и немножко постояла у зеркала. Что же, чему быть, того не миновать! Причесалась, подкрасила губы, сделала оптимистичное лицо и пошла по-быстрому допить баккарди со льдом.

К тому времени как я вернулась к диванчикам и низким столикам, Алена уговорила Колю сыграть в новую игру: на этот раз в более безобидный бильярд.

– …А я, Коленька, могу дать вам фору, бить буду только одноцветные шары. Если же пожелаете, можем сыграть в жесткий русский бильярд, но пирамиду разрешите разбить мне.

Когда я сообщила ребятам, что спешу домой, Николай как-то сразу растерялся и от трудно объяснимого волнения стал слегка заикаться; я так и не поняла, что он попытался мне сказать.

– Сегодня так отлично сидим, Ник! Может, есть возможность побыть еще? Хочешь, я сама позвоню твоим; все-таки день революции? – предложила расслабленно полулежащая Алена, взирая на меня снизу вверх с нескрываемым сожалением. Это ее сожаление, ее чувство некоего превосходства из-за теперешней явной свободы и возможности полного распоряжения своим временем и собой неожиданно больно кольнуло прямо в грудь. Я от всего твердо отказалась, ни к чему больше не притронулась и быстро пошла в гардероб. Через минуту и Николай, и Алена в растерянности стояли рядом.

– Да вам-то куда торопиться? Малые дети дома не плачут, так и оставайтесь: еще потанцуете и сыграете в бильярд. Я бы и сама с удовольствием побыла подольше, если бы могла, но мне надо спешить.

Николай так и продолжал пребывать в том самом нерешительном замешательстве, от которого трагически скончался знаменитый осел Апулея между двумя совершенно равновеликими охапками свежего сена.

– Может быть, тебя проводить, Вероник?! – Помогая мне надеть мое любимое, почти невесомое и абсолютно непромокаемое полупальто из очень хорошенького и миленького серебристого морского котика, услужливо поинтересовался он, заметно ожидая ответа в виде некоего божьего провидения.

– Да тут меньше трех минут до остановки моего автобуса в Бэрум, и ровно через десять он прикатит. А такси вообще глупо брать в таком случае!

Мне всегда было приятно считать себя честным человеком, который людьми не манипулирует ни за какие коврижки, и в тайниках моей души я особенно этим гордилась.

– А знаешь что, в презентационной вилле нашего посольства в ближайшем будущем состоится прием и хороший концерт. Я иногда помогаю атташе по культуре, а он как раз сейчас начал заниматься приготовлениями. Так что заранее милости прошу тебя… и Алену также…

На этих словах Коленька слегка запнулся и неуверенно оглянулся на стоящую на шаг позади него, ослепительно выглядящую, выхоленную и ухоженную, высокую, худощавую и чернобровую красавицу – мою подругу Елену Ларсен. Он как бы и ожидать-то не смел, что такая царь-девица согласится на предложенное им чепуховое времяпрепровождение. Гордая дива и впрямь сегодня смотрелась не менее чем главной претенденткой на роль королевы Испании. Наша царь-девица подошла поближе, встала с ним вровень и невероятно вежливо ответила:

– Большое спасибо за приглашение, Коля. Мне лестно и приятно и буду рада посетить на чужбине кусочек родной земли, послушать родную речь и голоса. Мне было приятно с вами познакомиться и всем вместе провести чудесный вечер. Это Ника молодец, так все здорово организовала.

– Ладно, ребята. Мне действительно пора бежать, а вы не ломайте себе голову и идите играть в бильярд.

Мы с подружкой по нашему обыкновению расцеловались, и секундочку я постояла возле тяжелых дверей, по обыкновению ожидая получить от Коли презент в виде бутылочки с каким-нибудь крепким, горячим и хорошим напиточком; тем более, когда мы сюда шли, в его черной кожаной сумке что-то характерно позванивало. Однако, придерживая для меня дубово-стеклянные створки, он либо постеснялся присутствия Алены, либо просто не вспомнил, так что мне пришлось ретироваться, довольствуясь лишь желтым букетом. Жаль, жаль! Напоследок я обернулась, чтобы по-лебединому взмахнуть рукой, пока они оба стояли в брызжущих огнями ампирных сенях имперского «Бристоля».

– …А теперь пойду учиться играть в настоящий гольф на фейвейе; приобрела специальные клюшки: драйвер и паттер и прочее необходимое оборудование. Этой игре всегда сопутствует невероятный этикет, в нее с удовольствием играют и аристократы, и знаменитости, и другие люди из высших слоев общества… Словом, интересные люди встречаются…

Мимолетно, как летний дождь, донесся до моих ушей сквозь медленно затворяющуюся дверь обрывок более бархатистой, чем крымская роза, более пламенной, чем испанское фламенко, более стремительной, чем вихрь в Сахаре, и более журчащей, чем хрустальный родник в Ессентуках подругиной речи-реченьки.

С автобусной остановки до дома я чуть ли не бегом бежала. По пути пришлось «залететь» в наш холодный «челер», то есть подвал по-норвежски, и там пристроить свои очередные розочки сушиться вверх ногами. В подвале-кладовой мне предстояло воочию убедиться, что все мои предыдущие букетики куда-то благополучно испарились. «Ну, не иначе эта большая любительница цветов – старушка Юрун их, бесхозных по ее мнению, пристроила в какие-нибудь декорации в своем клубе для «тех, кому за шестьдесят», – подумала я с глухим сожалением и некоторой на старушку обидой, хотя по сути пенять было не на что и не на кого.

Неостановимо дрожащей рукой, с гулким и отдающим эхом во все уголки сонного дома типа «по ком звонит колокол» звоном один раз уронив ключи на каменный пол, я наконец-то сподобилась отпереть нашу дверь с намертво ввинченной в нее медной головкой греческой Мельпомены – богини трагедии. В квартире было темно и тихо. Вадим демонстративно лег спать, хотя и двенадцати не было, а обычно он всегда дожидался. Очень-очень тихохонько и осторожненько я разделась, умылась и, поцеловав в тепленький и мохнатенький затылочек сладко сопящего во сне сыночка, на цыпочках отправилась в спальню. Лишь серой мышкой юркнув в кровать, подумала с невероятным облегчением: «Слава Богу! Сегодня вечером гроза, похоже, не разразится!»

Глава 19

Помимо бесконечных и занудных наставлений мужа, его вечного раздраженного недовольства, бездушно-безудержной критики, меня вгоняла в особую хандру монотонная рутина ежедневного приготовления домашней еды, вернее, каждодневное изощрение в придумывании нового меню, ибо повторение в чем-то для меня, как и для любой истинно художественной натуры, коей любила себя воображать, было выше всяческих сил и смерти подобно. А эта вездесущая пыль, явственно производимая невидимым вселенским перпетуум мобиле (вечным двигателем), сколько ее ни вытирай, вся она опять на месте через строго заданный и, к сожалению, очень короткий временной отрезок. Сюда еще надо прибавить мытье полов, глажку, покупку продуктов, проверку детских уроков, доставку дитя туда-обратно в разнообразные секции и кружки, общешкольные мероприятия для всегда слишком много отдыхающих родителей в команде с их чадами и т. д., и т. п. Нескончаемый круг нескончаемой докуки, при которой вся отпущенная природой энергия час за часом улетучивается в некую вселенскую «черную дыру», причем неглубокий, как бы лишь для «дела» и по необходимости, не приносящий настоящего отдыха и расслабления «взрослый» сон ее почти ничуть не возобновляет. По моему мнению, такая форма жизни обрекает даже самых ярких людей на вечное прозябание в ярме абсолютно бессмысленной мировой каторги.

Свои философские воззрения «за жизнь» я несколько раз пыталась изложить Вадиму, но он всегда грубо обрывал меня, сразу вешая ярлык «великой матушки-лени». С некоторых пор вступать с ним в спор или в невинную дискуссию стало совершенно невозможно и опасно. Я и заметить-то не успела, как мало-помалу мой застенчивый, нежный и молодой супруг трансформировался в угрюмого, критичного, чем-то внутренне раздраженного и мало улыбчивого, во всяком случае в моем присутствии, мужчину средних лет, который признает только два мнения – его и ошибочное. «Иногда папа исчезает, а в его тело вселяется свирепый элиен Лаг с планеты Эпсилон-Ту. Но потом настоящий папа опять возвращается», – как-то сказал Игорек, по-своему пытаясь утешить маму после очередной семейной разборки. Сериал про нескончаемые звездные войны между землянами и пришельцами с Эпсилон-Ту еженедельно демонстрировался по кабельному телевидению и эти самые зловредные пришельцы проделывали с самыми хорошими жителями голубой планеты Земля подобные неприятные фокусы по временному переселению душ.

Мои нынешние обожатели, Коля вкупе с Руне, в неделю делали больше комплиментов и говорили изысканных похвал, чем Вадим в год. Если так и дальше пойдет дело, муж сподобится на комплименты лет через пятьдесят, и то под большим вопросом. Это только Коле с Руне казалось, что глаза у меня цвета вечернего неба – индиго, но иногда цвета расплавленного жемчуга, а чаще всего – голубого цвета вечности. В очах моих бездонных горит-отражается неукротимый костер любви, а также полыхают бесчисленные гирлянды из огоньков колдовства и волшебства. Щечки у меня зефирные, пальчики сахарные, и голосок точно как серебряная ложечка в фарфоровой чашечке. Губки мои будто бы навечно испачканы июльскими душистыми и красными ягодами, а ушки… а уж волосы… Эх, да что говорить!

Ничего, даже отдаленно похожего родной муж давно в упор не видел и удивился бы, наверное, если бы услышал от кого… Еще ему, в отличие от них, стало совершенно наплевать, что именно я думаю по поводу японо-китайской философии и театра теней, за что так люблю французское кино и пробовала ли лучшие в Норвегии паэлью, бакалао или раков-крабов в белом вине. Но ведь кто-кто, а Вадим точно обожал читать философские трактаты, особенно почитая рассуждения Шопенгауэра, Бердяева и Ильина; когда-то любил порассуждать о кинематографе, как одной из форм изобразительного искусства, и умел отменно готовить; естественно, только когда сам того хотел. При всем при том и Коля, и Руне только во сне могли мечтать (и я точно знаю, что мечтали) дотронуться до того, чем Вадим так по-хозяйски распоряжался почти каждый вечер перед сном, определенно и любовь считая такой же положенной по штату рутинной семейной процедурой, как поглощение горячего супа зимой на обед. Какая-такая там романтика, внимание и прочая чепуха… да кому это все нужно! Ах, какой-то там глупой бабе? Да она обойдется и так; пусть трет пыль почаще и супы варит… Что тут еще сказать и сделать? Разве же дело в пыли и супах? Господи, да я могла бы их тереть и варить с песней, если бы… Неужели же сам факт замужества автоматически делает всякую женщину менее ценной для мужчины, чем до брака? Тогда так не по-земному мудра и справедлива поговорка: «выходя замуж, женщина добровольно меняет внимание всех на невнимание одного»… Нет, скорее всего то касается лишь только таких хлюпеньких, пугливеньких, угодливых и не умеющих за себя постоять, как я; все другие сумели себя правильно в семье поставить. В моем же случае даже последняя публичная дамочка выглядит умнее – ведь она всегда берет деньги, но исключительно редко получает от клиентов критику за свою самую древнюю в мире работенку. Делает, как делает – даже спасибо ей говорят за доставленное удовольствие. А кто я?

Вот такова прозаическая правда прозаической жизни! Боже, до чего мне не хватает душевного тепла и простого человеческого участия; совсем как умирающему от голода – куска хлеба… Еще мне безумно интересно, чем именно не устраивала интеллигентная, умная, хозяйственная, стильная и гораздо-гораздо более чем просто симпатичная внешне Алена русского Валентина Александровича и норвежца Акселя Ларсена? Чего бы им было еще желать? Самое удивительное, что при всей дикости, необузданности и несуразности своих, уже близких к психопатическим, реакций мой муж Вадим так рьяно увлекается философией и читает всех философов всех философских школ подряд: символистов, каббалистов, геометристов, дзен-буддистов, стоиков, сенсуалистов, мистиков, славянофилов, западников. Вот уж кто, по логике вещей, должен бы понимать и людей и жизнь более других! Хотя возможно и такое, все эти гении в его голове окончательно перемешались и запутались.

Как-то, любопытства ради, я открыла закладки в трех толстых томах, лежащих стопкой на нашем журнальном столике: Зигмунд Фрейд раскрылся на «Остроумии и его отношении к бессознательному» – тех самых еврейских остротах и каламбурах, хорошо известных самым широким слоям населения в качестве анекдотов об Абраме, Саре, Мойше и остальных; Артур Шопенгауэр в «Афоризмах житейской мудрости» давал весьма дельные советы по типу своего, видимо, последователя Дейла Карнеги; Фридрих Ницше испугал меня больше всего: в его «Так говорил Заратустра» какая-то старая ведьма советовала этому самому Заратустре всегда, когда он собирался к женщине, брать с собой хлыст. Что, если Вадим так подготавливает теоретическую базу для следующего этапа развития семейных отношений со мной, несчастной? Правда, в томике Ницше нашлась еще и вторая закладка, а текст там гласил: «Вульгарная и пошлая натура отличается тем, что она никогда не упустит из виду своей личной выгоды. Свою мудрость, свое чувство собственного достоинства она видит в том, чтобы не дозволять своим благородным душевным порывам увлечь себя на нецелесообразные поступки», что вселяло некоторую надежду. Четвертой, пятой и шестой книгами на столе соответственно были сборники «Мечтатель» Ф. М. Достоевского, «В сумерках» А. П. Чехова и «О назначении человека» Н. А. Бердяева, но закладок в них не было. Из этого я грустно заключила, что мечтателя, скромно, тихо и мирно раздумывающего в сумерках о предназначении человека, супруг духовно перезрел и для него (а следовательно, и для меня тоже) наступил период более сильных мер и средств воздействия.

Вот настало очередное утро очередной субботы. Вадиму, как всегда, видимо, плохо спалось, и он встал не с той ноги. Он так раздраженно-яростно громыхал дверьми и посудой на кухне, что послужило поводом к моему незапланированно раннему пробуждению. Если хорошенько прислушаться к поднятому им звону, скрежетанию и громыханию, то в воздухе совершенно отчетливо материализовалось «ленивая жена дрыхнет себе в удовольствие и в ус не дует а муж и ребенок давно проснулись и не кормлены, не поены. И так всегда, и так навсегда…». Не надо быть никаким парапсихологом при улавливании ТАКИХ МЫСЛЕЙ на расстоянии.

«Сегодня опять начнется», – ржавым металлом по стеклу засвербило на сердце, и я, следуя поведению улитки, вместо спасительной ракушки лишь посильнее укуталась в теплое и толстое одеяло, приняв твердое решение не вставать как можно дольше. Авось муж поест и перебесится!

Сквозь легкоструйные шелковые занавески изумительно чистого изумрудного цвета (я сама их выбирала) в спальню пробивались солнечные лучи неяркого зимнего солнца. Гардины были приобретены мною в Москве прошедшим летом и оставили меня премного ими довольной: уж очень уютный, ласковый и по-весеннему нежный мирок воссоздавали они по утрам.

Там, в ирреальном, высшем и прекрасном мире все всегда изумрудно, все вечно и все ДА! Дверь в спальню потихонечку отворилась, и Игоречек, с ходу как-то просекший, что мама не спит, несмотря на ее полную укутанность в постельных принадлежностях и закрытые глаза, с разбегу запрыгнул в большую родительскую кровать. Быстренько забравшись под мое одеяло, радостно об меня потеревшись и поначалу крепко-крепко прижавшись всем тепленьким гладеньким шелковистым тельцем, через несколько минут сынок, как фокусник, откуда-то опять извлек свой «гейм-бой» и принялся им гулко щелкать. Комната сразу же наполнилась обрывистыми скачкообразными звуками электронных мелодий.

– Сейчас покемоны, Пикачу с Тачу, пойдут делать секс. Потом у них появится бебик, и они продолжат искать диаманты по разным городам. Этот картридж с новой, самой сейчас популярной игрой я взял взаймы у Альфа-Ахмеда. У меня такой нет, может, ты купишь?

Я как-то удивилась и новой версии игры, где такие смешные, хвостатые и ушастые зверюшки, видите ли, занимаются любовью, и странному сочетанию в имени какого-то мальчика европейского Альфа с азиатским Ахмедом. Массовая культура офонарела окончательно: взрослых тошнит от пластмассового и плоского массового секса, так теперь маленьких детей начали этим донимать.

– Нет, сам секс в игре покемоны не показывают, потому что всем все и так ясно; просто они сначала скрываются в домике, а потом появляются с ребеночком. Сейчас они как раз в домике, смотри, как он трясется! Я жду, когда они выйдут. А Альф-Ахмед учится в параллельном классе; папа у него из Пакистана, а мама – норвежка, наверное, потому так и назвали, чтобы никого не обидеть.

Оставалось лишь плечами пожать. Мне, рожденной и воспитанной в строгой, мало склонной к шуткам и сантиментам советской системе, в которой секса по принципу и по определению не должно было бы и существовать, было несколько не по себе слушать такие спокойно-уверенные рассуждения о половой любви своего обожаемого, белокурого десятилетнего мальчика. Неуверенно рассмеявшись, вслух я выразила свое сомнение по поводу с короткой, дабы, не дай Бог, не прослыть занудно-зашоренной родительницей, ссылкой на свои абсолютно целомудренные в смысле души и мыслей детские и юношеские годы. Мы, помнится мне, все мечтали совершить какой-нибудь подвиг: спасти горящий трактор, коровник, лес или овес; долететь до Луны или Марса; суметь выдержать пытки в немецком гестапо…

– Вот еще – думать о пытках! Думать надо всегда о чем-нибудь хорошем. Да и о сексе все у вас было неправильно, потому что неправдиво. Дети – тоже люди и имеют право знать, как есть на самом деле. Этому нас в школе учат. Подумаешь, что такого особенного…

Мужчина вставляет в женщину свою писю, а потом у них появляется ребеночек. Ведь должны же бебики как-то появляться на свет, они такие хорошие. Мы в классе знаем многое гораздо лучше, чем взрослые. Нам смешно видеть таких, которые думают, что мы маленькие, ничего не понимаем, и начинают рассказывать всякие небылицы. Вот ты, например, знаешь, почему мальчики и мужчины интересуются сексом больше, чем девочки и женщины?

В легкой, еще послесонной субботней прострации, я отрицательно покачала растрепанной головой. Мой так отчаянно похожий на лукавого, белотелого Амурчика сыночек как бы оценивающе чуть прищурил на меня раскосые бирюзовые глазки и вполне серьезно выдал:

– Мужчины больше хотят «make love» (заниматься любовью), потому что девчонки любят воображать, что они родились из чего-нибудь этакого необыкновенно красивого; например из кружев, цветов, волн, облаков, ветерочка или же из пены морской. А мужчины не такие воображалы и поэтому считают, что там, откуда они явились, на самом деле так здорово и все хорошо и красиво, еще лучше, чем на Майорке или на Гавайях. Вот!

В который раз пришлось мне подивиться такой незатейливо простой истинности рассуждений малолетних философов. Маленькие дети частенько поражают точностью, меткостью и правдивостью своих оценок и замечаний, вдобавок как бы завуалированных от невзыскательных и неделикатных умов легкой дымкой младенческой непосредственности, неопытности и наивности – качествами, так редко встречаемых у слегка или совсем сильно пришибленных жизнью взрослых людей.

Пока я лениво-сонно раздумывала об особенностях жизненной мистерии, сыночек мой как-то по-взрослому внимательно и сосредоточенно вглядывался в мое лицо и вдруг сказал:

– Ты такая красивая, ты – как фея, ты – самая лучшая мама на свете. Я так люблю тебя, я так рад, что у тебя родился, и хорошо, что я вылез из твоей писи, а не из каких-то там волн. Я хочу, чтобы ты всегда помнила об этом, всегда-всегда!

Меня странно тронули его слова – словно сердце на миг окуталось золотистыми, нежными, прозрачными и мягкими лучами июньского солнышка. Я прямо физически ощутила магическое сияние, и слова сына были самым лучшим признанием в любви, которое я когда-либо слышала за всю свою жизнь. Но в них же скрывалось какое-то едва уловимое сожаление, некая тень затаенной печали.

– Какой идиот так делает? Нет, она абсолютно не имеет никаких соображений и понятий. Полное отсутствие всякого присутствия, – громко и бурно разгневался Вадим на кухне. После подобных выступлений он обычно плавно перетекал в состояние неуправляемого бешенства, и, решив все же предупредить развитие нездоровой ситуации, проворно накинула на плечи полупрозрачный розовый пеньюар и, как горькая каторжанка, потащилась к сердящемуся мужу.

– Доброе утро, дорогой! – проворковала я утреннее приветствие свинцово-хмурому супругу небесно-чистейшим голоском нежнейшего из соловьев.

«Вот занудство очередное начинается!» – тоскливо подумала про себя.

– Что тут у тебя случилось, Вадик?

Вадим резко развернул налитой торс от настежь раскрытого двухметрового холодильника в мою сторону и вперил выворачивающий душу наизнанку, сверкающий сталью взгляд инквизитора в мои глаза. Я не выдержала подобной суровости и покорно «повесила на грудь» кудлатую голову, повинную еще не совсем понятно в чем. Густые, светлые, спутанные, как лианы в джунглях, пряди услужливо занавесили от мужа мое вмиг запылавшее лицо.

– Только полный идиот мог одновременно разодрать обе упаковки: и с мясом крокодила, и с мясом кенгуру.

Наконец-то открылся мне коварный тайный умысел моего очередного домашнего преступления. На этот раз меня сильно удивила смешная экзотичность причины: животный мир Австралии – надо же, а!

– Да какое такое еще кенгуру, Вад? – не удержавшись, чуть прыснула смешком глупая жена умного мужа.

– Какое кенгуру? Она еще спрашивает?! Вот хозяйка! То мясо, которое я привез из командировки в Сидней. Ты почему это сделала, а? Ведь мясо кенгуру планировалось гостям. Крокодила еще полно, его и надо доедать в первую очередь. Какая же ты все-таки дура! И это называется жена!

Мне совершенно не вспоминалось, чтобы я вообще когда-нибудь дотрагивалась до наполненной сжатым воздухом, сохраняющим свежесть упаковки, мяса кенгуру. Просто начисто выветрилось из памяти, и все тут. В последнее время я, видимо, многое делаю совершенно машинально, что и не удивительно в подобной гнетущей атмосфере.

– Извини, Вадик. Ведь не нарочно же. Давай теперь его положим в морозильник.

– Нет, воистину, вот это хозяйка! А качество продукта? Но ей, конечно же, наплевать. Тебе ведь плевать на все в доме. Ты знаешь, кто ты? Ты пофигистка – вот кто!

Вадим расходился все больше и больше, бушевал, как шторм в море Лаптевых, изобретая для меня все более и более красочные и обидные эпитеты. Я хотела улизнуть из кухни и от него, и от скандала подальше, но муж резко удержал за руку. В процессе произнесения своей эпически-гневной тирады он явно жаждал признания благодарного слушателя в моем лице, но каждое оскорбительное, резкое, злое слово рассекало, резало, злой секирой кромсало все живое внутри меня. Внутри все разодралось, кровоточило, болело и ныло до невозможности. Стало холодно, меня сильно зазнобило. Неужели Вадим не чувствует и не видит, что я вся до неузнаваемости изуродована его колкостями – живого места больше нет! Меж тем скандал только-только начал разгораться. Как полевой колокольчик, по которому проехалась груженая бревнами телега, я почти сникла, но тут в кухне возник Игорек. Он совершенно спокойно и молча, не замечая горячей родительской разборки, достал из холодильника свою любимую кока-колу, вынудив отца немного отодвинуться. Игорь неторопливо налил в свой стакан ледяной коки, жадно и с видимым удовольствием ее выпил, потом молча достал и положил на кухонную тумбочку прямо перед отцом нетронутую упаковку с мясом кенгуру.

– Бедный папа! – с глубоким сочувствием и проникновенной искренностью произнес ребенок и сразу же вышел из кухни.