Текст книги "Скинхед"

Автор книги: Наталья Нечаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Когда Ваня вернулся из туалета, девчонки, обе, уже сидели за их столиком и весело болтали с Костылем.

– А вот и наш герой! – кивает Костыль. – Как он его! Русские парни за русских девчат!

– А где Рим? – смущается Ваня.

– Каблук пошел мне чинить, – кокетливо сообщает одна из девиц, кареглазая, густо накрашенная, с черной родинкой на подбородке.

– Ну, а кто героя будет благодарить? – щурится Костыль. – Иван, ты какой благодарности хочешь?

– Никакой, – снова смущается Ваня.

– Нет, у нас так не положено! – Костыль прижимает к себе кареглазую. – Ты меня отблагодарить должна, а подружка – Ивана.

– Я готова! – весело вскидывается подружка. Синие глаза, вздернутый носик, светлый кудрявый пушок вокруг ясного лба. Даже серьга в носу этой красоты не портит! У Ваня от восторга аж сердце екает. Вот бы Катьке такой вырасти…

– А как благодарить, знаете? – лукаво спрашивает Костыль. – У нас способ один – естественно-натуральный.

– А место есть? – Синеглазая просто не сводит с Вани восторженных глаз.

– Найдем, – веско роняет Костыль и направляется к бармену.

– Первая дверь направо по коридору к кухне, – сообщает он, возвратившись. – Герои расовых войн вне очереди.

– Пошли, – тянет Ваню девица.

Он послушно встает, не понимая, куда и зачем надо идти.

В каморке, указанной Костылем, в полосе света из коридора нарисовался низкий диван. Девчонка закрыла дверь, и диван исчез. Ваня заоглядывался, пытаясь сообразить, где тут может включаться свет, а спутница вдруг обняла его за шею и впилась в губы. Ноги у Вани обмякли, голова закружилась, он опустился на мягкое, увлекая за собой по-прежнему висящую на шее девчонку. А потом все случилось само собой, Ване и делать ничего не пришлось. Синеглазая расстегнула его брюки, заурчала, ухватив Ваню за невероятно вспухший горячий член, и села точнехонько на него. Что было дальше – Ваня не помнил. Какой-то сумасшедший полет. Раз, другой, третий. Он оказывался то внизу, то вверху, то стоял на коленях перед диваном, держа в руках гладкие ноги. Тело все делало само, без усилий и напряга. Из Вани извергалось горячее семя, и тут же он был готов к новой битве! Девчонка стонала, извивалась, вскрикивала, а Ваня все никак не мог остановиться, протыкая ее насквозь неутомимым, будто заведенным, членом.

– Слушай, – сказала девица, когда он наконец, кончив в десятый или сотый раз, лениво водил рукой по ее гладкой груди, – у меня такого никогда не было! Ты просто секс-машина! Меня Алла зовут.

Так они познакомились.

* * *

Что там блеяла эта заполошная мамаша? Будто азербайджанская диаспора поклялась убить ее сына? Сериалов насмотрелась, не иначе. Конечно, вместо того чтоб за сыном присматривать, все вечера у ящика проводила. На красивую жизнь любовалась. Клушка, клушка и есть, кудахчет, руками, как крыльями, машет. А ему что, у палаты усиленный пост выставлять? Черт! Откуда вообще эта зараза появилась? И почему милиция так явно бездействует? Позавчера в метро тувинскую журналистку чуть не убили, а в линейном отделе у нее даже заявление не приняли. Что происходит?

– Да то и происходит! – Зорькин выхлебал полграфина теплой мутной воды. – Значит, у ментов такое указание сверху: не трогать скинов. Почему? Кому они так любы-дороги? Для каких целей? Может, прав Рогов и из этих отморозков растят боевые отряды? Против кого? Ведь стоит МВД дать указание на места, с этими полудурками за неделю разберутся! У нас это умеют.

Значит, нет такого указания. Нету.

А на какие шиши они существуют? Листовки, плакаты, помещения – все это денег стоит.

Зорькин покопался в папочке Рогова, выудил один из листочков. В отчете московской правозащитной организации говорилось, что две самые жестокие антикавказские группировки, имевшие на счету более тридцати покалеченных и изувеченных выходцев с гор, финансировали… сами кавказцы! С одной-единственной целью: держать земляков в постоянном напряжении и ужасе, дабы вызывать у них послушание и агрессию. Сообщалось также, что фашистов все более охотно финансируют бизнесмены, естественно не афишируя этот факт.

– Ну вот это точно вранье! – возмутился Зорькин. – Клевета! Что у нас, Германия тридцать второго года, что ли? Это у них частный капитал Гитлера выкармливал, как породистую овчарку! А он же потом их и схавал. Наши-то умнее, им и кроме скинов есть кого подкармливать!

– Максимыч, – заскочил в кабинет коллега, молодой следователь Леха Дронов, – сводку смотрел? Не твои подопечные опять отличились?

– Ты про что? – насторожился Зорькин.

– Да вчера на концерте в клубе бритоголовые одного так отметелили, что он прямо там коньки отбросил.

– На каком концерте?

– «Король и шут» выступал.

– Кто такие? Никогда не слыхал.

– Да панк-группа, страшные, с зубами, как у вампиров.

– А они что, тоже из этих, из скинов?

– Наоборот! Темнота ты, Максимыч! Панки – злейшие враги скинов. Ну, хоть Егора Летова знаешь? «Гражданская оборона»?

– Нет, – пожал плечами Зорькин. – А надо?

– Самый главный панк. Скины объявили его личным врагом движения.

– Так его избили, что ли?

– Да ну тебя, Максимыч, – махнул рукой Дронов. – Летов – культовая личность. А убили пацана какого-то. Но главное, менты получили указание, чтоб в деле на скинов даже намека не было! Все свалить на футбольных фанатов.

– Откуда знаешь? – быстро спросил Зорькин.

– От верблюда! – ухмыльнулся Дронов. – Так глянь по сводке, не твои?

– Не мои, – помрачнел Петр Максимович. – Мои пока еще в СИЗО парятся.

* * *

Ване снова колют какой-то укол, суют под мышку градусник, меряют давление. Он покорно, не открывая глаз, терпит. Знает: откроешь глаза – все. Исчезнут картинки. А так будто кино смотришь. Вроде сто раз видел, а все равно интересно.

В тот вечер они ушли из бара вместе, не дождавшись ни возвращения из каморки очередников – Костыля с кареглазой, ни Рима с починенным сапогом. Ушли недалеко, завинтили в какой-то подвернувшийся подъезд и там, на грязном подоконнике, повторяли понравившееся действо до тех пор, пока не распахнулась дверь на площадке и не послышались близкие голоса. Потом зарулили в сквер, и Ваня усадил Алку себе на колени. Со стороны могло показаться, что девчонка просто скачет у парня на ногах. Допустим, от избытка чувств. Последний раз случился в лифте, когда он провожал ее домой. Синеглазая нажала какую-то кнопку, кабина встала между этажами, ну и…

Оказалось, подружке нет еще и шестнадцати! Отец – какая-то крутая шишка, живет в огромной квартире на Чернышевской, в красивом подъезде с коврами и консьержем в форме.

Деньги, как фантики, были распиханы у Алки по всем карманам. Иногда Ваня слышал, как она разговаривала по телефону с родителями или бабкой, и тогда ему хотелось просто отшлепать девчонку по круглой заднице, как Катьку, когда та капризничала.

Подружка была очень красивой. Он красивее девчонок и не встречал. Все парни Ване завидовали и все время спрашивали, как ему удается удерживать такую красотку. А Ваня никого не удерживал. Просто им с Алкой было так хорошо, и они оба так любили это дело, в смысле, секс, что все остальное было по фигу!

Как-то в организации, куда Алка зашла за ним после школы, Рим, подмигнув, сказал:

– Алла, ты еще не знакома с одним нашим правилом: все наши девушки в знак посвящения проходят по кругу.

– Как это? – не понял Ваня.

Зато Алка все сразу сообразила и спокойно пожала плечами:

– Ради бога, только презики наденьте.

У Рима даже дар речи пропал.

– Да ты чё, шутка! Девушка друга – это святое! – проклекотал он, не глядя на Алку.

Костыль, наблюдавший из угла эту сцену, странно сглотнул:

– Вот это девка! Повезло тебе, Ньютон. Надоест – свистни.

За все время они поссорились только однажды. Да и то не то чтоб поссорились, хоть и повод был серьезный, а просто не разговаривали и не виделись несколько дней – Ваня не хотел. Но Алка подкараулила его возле института, бросилась на шею, стала шептать, что не может без него жить, что он – самый лучший мужчина на свете, что все остальные ему в подметки не годятся, ну и… Короче, они заскочили в ближнюю кафешку, заперлись вместе в сортире. Кто-то стучал в дверь. Потом ломился. Потом им грозили милицией. Плевать! Когда наконец они выползли из туалета, едва живые, вся кафешка стояла по стойке «смирно» и завистливо пожирала их глазами.

Никто ведь человека не осуждает, если он срочно по-маленькому или по-большому захотел! А секс – это вам не пописать-покакать! Понимать надо! Тем более после такой разлуки.

А та ссора случилась из-за сумасшедшей Алкиной бабки.

Был выходной. Предки срулили на дачу, и Ваня с Алкой кувыркались на ее постели часа три без перерыва. А когда Ваня, пошатываясь от усталости, как был, голый, пошел в душ, обнаружилось, что в гостиной мраморной статуей, по крайней мере с лицом именно таким – белым с прозеленью, восседает какая-то седая тетка. Оказалось – бабка. Ваня-то прежде никогда ее не видал, как и родителей подружки.

Он заскочил обратно в комнату, толкнул задремавшую в сбитых простынях девчонку, а тут и старуха нарисовалась. Алка получила пощечину и наименование «блядища». Ваня – жест рукой, как в кино, и короткое слово «Вон!». Потом бабка стала орать, что сейчас же вызовет родителей и милицию, потому что Алка несовершеннолетняя, и Ваню упекут за изнасилование. Подружка начала орать в ответ, а Ваня – одеваться. Он успел натянуть штаны и рванул в коридор обуваться. Но бабка оказалась шустрее: перегородила дверь, усевшись на пуфик, и приказала, точно как Костыль на занятиях: «Сидеть! Отвечать на мои вопросы».

Ваня сел. А что делать? Не драться же! Хотя Алка подзуживала: «Да посади ее в ванну вместе с пуфиком, а я душ включу, чтоб мозги промыло!»

Бабка, как на допросе, ледяным голосом спрашивала: «Имя? Фамилия? Возраст?» Только что протокол, как менты, не вела. Алка шипела: «Не говори ей ничего», а он покорно отвечал. Она его будто загипнотизировала, эта бабка. Будто воли лишила. Вот он и талдычил, как зомби, и имя, и фамилию. Потом бабка перешла к подробностям биографии: кто отец, кто мать, чем занимаются? Ваня все честно доложил, а когда назвал место материной работы и адрес проживания, бабка вдруг побледнела, хотя куда уж больше, и без того как смерть была, странно расширила глаза и, тюкнувшись башкой о стенку, сползла с пуфика на пол.

– Чувств лишилась, – ехидно прищурилась Алка. – Аристократка! Пусть полежит, отдохнет! Пошли!

Ваня обошел лежащую старуху бочком, а Алка – так просто перешагнула.

– Может, врача? – спросил Ваня уже с площадки.

– Обойдется, – хмыкнула Алка, – она у нас живучая! Папахен говорит, что бабаня всех нас переживет и похоронит!

Подруга тащила его в бар оттопыриться и снять стресс коктейльчиком, но Ване уже надо было забирать Катюшку из гостей, и они распрощались.

Алки не было три дня. Потом она появилась, сбежав с уроков, и рассказала, что дома творится полный ужас. Бабка все доложила предкам, когда очухалась, и теперь Аллу никуда не выпускают, а в школу ее привозит и увозит отцовский шофер.

– Имей в виду, – шепнула девушка, прижавшись к нему грудью и запуская пальцы под ремень, – бабка требует от отца, чтоб он к твоей матери сходил. Типа, поговорить. Папахен вообще озверел, орет, что отправит меня в закрытый пансион за границу. А я сказала, что если они будут меня доставать, то я вообще из дому сбегу к тебе жить и выйду замуж. Они реально струхнули! Знаешь, чего я у них выторговала? – Алка счастливо засмеялась. – Машину! Но за это я должна тебя бросить! Прикольно, да?

– Согласилась?

– А то! За тачку-то и дурак согласится.

– Чего тогда пришла? – озлился Ваня, выбрасывая Алкину руку из собственных штанов.

– Ты чё, офонарел? – Подружка наклонила Ванину голову и куснула его за ухо. – Тачка – это же круто! Где хочешь остановился и трахайся! А чтоб они совсем успокоились, я им вместо тебя кого-нибудь другого покажу – типа, новый бойфренд.

– Кого? – оторопел Ваня, плохо успевая за стремительной мыслью подружки.

– Да хоть Рима, – отмахнулась Алка. – Или нет. Лучше – Костыля! Папахен, как его свастики и молнии увидит, со страха в штаны наделает. Прямо в парадный мундир! Сами будут просить, чтоб я к тебе вернулась! Скажут: такой мальчик хороший был, на кого променяла?

В семейных интригах Ваня был не мастак. В их доме ничего такого не случалось. Даже когда отчим был жив, все скандалы происходили в открытую, никто никаких камней за пазухой не носил. Ваня люто ненавидел отчима, отчим презирал и гнобил пасынка. Только мать металась между ними, как сама говорила, между двух огней, мучаясь и плача. Ване ее жалко не было. Чего жалеть? Кто ее просил за отчима выходить? Эх, если б не Катька, Ваня с отчимом давно бы разобрался, не дожидаясь, пока кто-то другой его кокнет. В том, что отчим умер не своей смертью, Ваня был уверен. Такие уроды просто так в аварии не попадают.

– Делай что хочешь, – сказал он Алке.

– Ну ты тогда с Костылем поговори, – прижалась к нему подружка. – А то к нему подойду, и он не так истолкует.

– Поговорю, – пообещал Ваня.

И поговорил. Костыль выслушал, ухмыльнулся, кивнул. А через несколько дней Ваня засек их с Алкой выходящими из чулана в организации. Вид у Костыля был чумной и мутный, а на Алке оказалась смазана вся косметика.

Вот тогда Ваня с ней и перестал разговаривать, потому что все понял. Костыль тоже понял, что Ваня понял. Подошел к нему, обнял за плечи:

– Брат, нам, солдатам расовой войны, не пристало из-за баб ссориться. Баба другом быть не может, с ней на акцию не пойдешь, она свою грудь под нож чурбана не подставит, разве что под его грязную руку! – Костыль гнусно осклабился. – И потом, за один раз от нее не убудет. А второй раз я сам не потяну, она у тебя бешеная. В натуре, вообще не догоняю – как ты с ней столько времени и еще живой? Я бы уже копыта откинул!

Ваня спорить не стал. Чего спорить, если Костыль кругом прав? И насчет дружбы, и насчет Алкиной ненасытности. Но Костылева оценка его, Ваниных, мужских качеств, ясно, польстила.

– Давай пять, брат! – протянул руку Костыль.

– Держи, брат, – пожал протянутую ладонь Ваня. Честно говоря, внутри что-то свербило, когда он вспоминал про Алку и Костыля, но Ваня приказал себе об этом забыть. Все равно думать на такие сложные темы у него получалось не очень. Мысли скакали, прятались по закоулкам, никак не соединяясь в одну стройную цепочку. То выплывало начало, то конец, а то вдруг середина. А вот чтобы вместе, когда все ясно и просто, как говорится, логически – никак. Да еще свои, местные девчонки, крутившиеся в организации, узнав, что у Вани с Алкой – все, просто наперебой принялись на Ване виснуть. Видно, восторгами о его мужской неутомимости подружка делилась охотно.

А потом нарисовалась и она сама. Тогда, в институте. И они первый раз сделали это в общественном туалете. И все понеслось по-новой.

* * *

– Ну что, капитан… – Стыров тяжело поиграл желваками. – Откуда у нас такой неконтролируемый всплеск? За неделю – два случая! Кто?

– Я не ясновидящий, – нахмурился Трефилов. – Сами знаете, сколько мелких группок по городу шляется. Три, пять человек. Как их контролировать? Даже из наших никто не знает, чья это работа.

– Вот что я тебе скажу, Путятя, – полковник взглянул на подчиненного с нескрываемой ехидцей, – любое пугало хорошо только тогда, когда управляемо. Не боишься, что наше пугало оживет, да и на нас с тобой кинется?

– Не боюсь, – ухмыльнулся Трефилов. – Наживка по самый желудок проглочена, а удилище в наших руках.

– Товарищ полковник, Москва на первой, – доложила секретарь.

Стыров поздоровался, некоторое время слушал журчащую густым басом трубку.

– Неужели настоящий погром? – удивленно покачал головой он. – Совсем рядом со столицей! Ну а милиция-то куда смотрит? Что? Явились через два часа, когда все закончилось? Даже так? И сам погром ровно два часа длился? Надо же, какое совпадение… Как это – выборочно? Знали адреса проживания всех армян? Даже не зарегистрированных? По ним и шли? Да где ж они их взяли? Неужели в милиции «крот» завелся? Постойте, припоминаю, где-то такое уже было… Нуда! В Сумгаите! Охо-хо… Беда… Нет, не волнуйтесь, у себя мы такого не допустим. Конечно, прямо сейчас и распоряжусь!

Положил трубку, довольно уставился на Трефилова:

– Слыхал? Вот столица отличилась! Это тебе не два наших инцидента.

– Если я правильно понял, у нас нечто подобное должно было состояться в субботу?

– Правильно понял. Опять столица дорогу перешла! Но нам же для большого брата не жалко, так? Значит, мы наоборот развернем непримиримую войну. Когда уже прокуратура дело этого Баязитова в суд передаст? Чего тянут?

– Да там врачи кобенятся, говорят, слаб очень.

– Слаб не слаб – какая разница? Накачаем перед судом, чтоб как огурчик был, а там пусть подыхает, не жалко. Нам сейчас глотку правозащитникам заткнуть надо. Эх, досада, высшей меры нет. Расстреляли бы этого ублюдка, нам бы весь мир рукоплескал, а то воняют, что мы фашистов, как карасей, разводим.

– Вы прямо как Пушкин, тащ полковник, – хмыкнул Трефилов.

– В смысле? – насторожился Стыров. – Стихами, что ли, говорю?

– Да нет, он в одном из писем сказал, типа, что презирает свое отечество с ног до головы, но ему неприятно, если иностранцы разделяют такие мысли.

– Знаешь что, пушкинист, – улыбнулся Стыров, – ты эти слова почаще своим подопечным цитируй. Хотя бы тем, кто знает, кто такой Пушкин. Что у нас с атрибутикой?

– Все есть. Книги, нашивки, наклейки.

– А вот это ты видал? – Стыров протянул листок, распечатанный из Интернета, на котором чернело фото нарукавной нашивки «GIVE RACISM THE BOOT». – Смотри, любой может заказать. Сто тридцать рэ за штуку.

– Дай расизму пинка? Интересно! А что Петренко говорит?

– Он не говорит, он выполняет. Продавца уже нашли. Вот адрес. Пошли ребят, чтобы скупили все и еще закажи штук двести. Нет, лучше триста. Нам скоро все это очень пригодится.

– Значит, начинаем новый этап? – обрадовался Трефилов. – Отлично! А то скука смертная!

* * *

Какая огромная, оказывается, у нее квартира! Валентина шатается из угла в угол, подбирая с пола невидимые соринки. Бимка, тихонько поскуливая, телепается за ней. Господи, как все изменилось, и как быстро! Еще месяц назад они друг об друга стукались! Катюшка вечно приводила кого-нибудь из подружек, девчонки весело хохотали или баловались вот тут, в большой комнате, на ковре. Ванечка вечно их щипал и шлепал, чтоб не приставали с глупыми вопросами. Бимка носился как оглашенный и тявкал как самый счастливый из псов. Валентина, устав от шума и гама, частенько прикрикивала на детей, чтоб угомонились.

А сейчас…

– Бимка, хоть ты погавкай, чтоб не как на кладбище, – просит она. – Ни Катюшки, ни Ванечки, одни мы с тобой…

Как так вышло? Почему? Разве многого она от жизни хотела? Самую ведь малость – чтоб дом был, как у всех, чтоб муж, дети. Она и замуж-то за Романа пошла от безысходности и бедности. А еще из страха, что без мужика в доме сына не поднимет. Конечно, к Роману никакой любви не было, во всяком случае, рядом с Аликом он и не стоял. Но от судьбы не уйдешь. Роману уже за то благодарность, что Алика ждать перестала. Или просто время прошло? Семь лет все-таки, срок..

Намучались они с Ванечкой, не приведи господь! Родственники из деревни ничем помочь не могли, а она, после того как в ее лаборатории перестали платить зарплату, совсем без работы осталась. Сначала мыла спортзалы в трех школах, потом повезло, стала химию в старших классах вести. И вела бы дальше, была бы учительницей, да тут старый знакомый фирму свою открыл, деньги хорошие обещал. Она, дура, и клюнула. И даже пару раз успела ту обещанную зарплату получить. Деньги были просто огромные! Новый диван тогда купили, холодильник, машинку стиральную, из коммуналки в однушку переехали. Тут фирму и прикрыли. Хозяин за границу сбежал. А всех работников чуть ли не год по всяким прокуратурам таскали. Ох, как Валентина боялась, что ее посадят! Как же тогда Ванечка? За Романа тогда ухватилась как за спасение…

Вот за что он Ванечку так не любил? Поначалу ведь признавал, усыновил даже. И что, Ванечка плохим сыном оказался? С чего ненависть в их доме поселилась? Как Катюшка родилась, так все и переменилось. Ванечка даже из дому сбежать пытался. Она тогда много с ним разговаривала, убеждала, и он все понял! Пообещал мать не огорчать. И ведь все выполнил! За полгода лучшим учеником в классе стал.

Учителя нарадоваться не могли: на уроках сидит смирно, на переменках домашнее задание повторяет. И дома… Примчится из школы – и сразу: «Мам, что помочь?» Золото, а не ребенок, а Роман его терпеть не мог. Иногда, она же это видела, даже специально натыкался на мальчишку, будто это и не ребенок, а пустое место.

Ну и Ваня платил ему тем же, только глаз никогда не поднимал. У него с тех пор и привычка – смотреть на кончики собственных ног.

Нет, мальчик очень старался, чтоб в доме мирно было. Сидит за уроками не вставая. Валентина ему: сынок, сходи погуляй, а он голову поднимет: не могу, не все еще выучил.

– Да ладно, – улыбнется Валентина, – сколько можно? Уже наизусть знаешь!

– Не все, – по-взрослому отвечает он. – Не хочу на уроке дергаться, что меня спросят.

Она сама никогда столько времени за учебниками не проводила, раз-два и все. А у Ванечки мозги совсем другие. Валентина сразу обратила внимание, что по этой части сын пошел не в нее. Механическая память просто потрясающая, это да. Что страницы из учебников – целиком, что формулы, что теоремы, что стихи. Пару раз прочитал – и намертво! Она только потом сообразила, что именно намертво, как неподъемные камни. А распорядиться заученной информацией или понять, про что она и как одно связано с другими, Ванечка никак не умел.

– Сынок, ты подумай, – просила Валентина.

И тут же сама о своей просьбе жалела: мальчик мучительно застывал, краснел, терялся, то есть впадал в ступор. Ни рассуждать, ни анализировать так и не научился. Обделила его природа этой способностью! Валентина сначала переживала, а потом успокоилась, потому что поняла: в школе этого никто и не требует! Наоборот. Выучил, оттарабанил – молодец!

– Ванюш, а чем ты на уроках занят? – как-то спросила она. – Ну, пока учителя с двоечниками воюют?

– Мечтаю, – простодушно ответил мальчик.

– О чем?

– Как Роману отомщу, когда вырасту!

И рассказал, что отчима можно расстрелять из автомата Калашникова, подсыпать ему яду, толкнуть под машину…

Конечно, Валентина решила, что сын шутит, не может же восьмилетний парнишка мечтать о мести серьезно! Даже посмеялась над его черным юмором.

– Ты книжку с собой на урок бери, – посоветовала. – Спрячь под парту да читай.

– Не хочу, – равнодушно отозвался сын. – Я все время забываю, что в начале было. А целиком книжку выучить не выходит…

Нет, Ванечка рос очень добрым, грех жаловаться. Катюшка, собственно, на его руках выросла. Поначалу Валентина очень потешалась, видя, как старший сын боится дотронуться до маленьких ручек и ножек, чтоб не сломать. Ванечку даже иногда тошнило, когда сестренка какалась в пеленки, но как только девочка начала ходить и кое-что соображать, все изменилось! Старший брат, а не мать или отец, стал для нее самым главным человеком. И что удивительно, она для Вани – тоже. Дочка засыпала, только если ее укладывал Ваня. Ела, если ее кормил Ваня. Тихонько сидела в своей кроватке и сосала палец, пока он делал уроки. Ревела, если брат вдруг задерживался. И Ванечка со всех ног торопился домой, чтоб повидаться с сестричкой. Рисовал ей картинки, складывал из кубиков дома, даже играл в куклы.

Валентина нарадоваться не могла, глядя на своих замечательных детей, а Роман именно тогда стал ненавидеть Ванечку еще больше. За что?

Скандалы возникали совершенно на пустом месте! Вот тогда…

Дочка только-только начала произносить внятные слоги, и Роман, вернувшись с работы, стал просить привычное: «Катенька, скажи "папа"!» И так раз сто подряд. Катька поначалу слушала, давая себя целовать и тискать, а потом вдруг резко оттолкнула отца, сказала громко и внятно: «Ваня!» – и потопала к брату. Забралась к нему на колени, вцепилась ручонками в шею и гордо произнесла еще раз: «Ваня!»

Валентина умилилась, обрадовалась: какая малышка умница, как братика любит! А Романа чуть от злости не разорвало. Вскочил как укушенный, и через секунду входная дверь – бабах!

Вернулся вроде не такой злющий, как уходил. Позвал дочку, показывая мохнатую игрушечную собаку. А Катюшка не услышала, они как раз с Ваней баловались на ковре. Роман в комнату влетел, малышку за руку как рванет, подхватил и ну трясти, как куклу:

– Я тебе отец или кто?

Катька разревелась, не то от боли, не то от испуга. А потом изловчилась и как куснет отца за щеку! Тот от неожиданности ее из рук выпустил, она – шмыг к Ване, как в укрытие. Роман вообще озверел! Дочку у Вани выхватил и давай по попе шлепать!

– Отвечай, когда отец зовет! – Раз по попе. – Прибью сучку! – И еще раз, еще…

Катька орет, Ваня застыл как вкопанный. Валентина тогда первый раз на мужа голос повысила, отобрала девочку, унесла успокаивать.

Ночью, когда дети уже спали, они с Романом поругались. Так серьезно – тоже впервые. И было из-за чего! Роман вдруг стал говорить, что Ванечку надо отправить в деревню. Или сдать в интернат для дебилов.

– Какой он дебил? – возмутилась Валентина. – Он же отличник!

– Он девчонку против меня настраивает! – брызгал слюной Роман. – Чтоб я свою родную дочь пальцем тронул? Это все он. Смотрит как звереныш, того и гляди, кинется и зубами в горло вцепится! Он нас всех ненавидит! И Катюшку тоже. Сделает с ней что-нибудь – глазом не моргнет!

– Ты что, – ужаснулась Валентина, – сдурел? Он ее больше всех любит!

– Притворяется! Он же псих!

– Сам ты псих! – обиделась она за сына.

А Роман этого уже не стерпел и со всего маху и влепил ей пощечину.

Конечно, утром пришлось прикрывать распухшее лицо, чтоб сын не увидел, а Ванечка вдруг спрашивает:

– Это Роман тебя? За что? За меня?

– Да что ты, сынок, – заторопилась она. – Роман, он же мухи не обидит! Это я в темноте об косяк ударилась. Пошла ночью пить, вот и…

– Я все слышал, – не дал развиться ее вранью Ваня. – Сначала он Катьку побил, а потом тебя. Вырасту – убью!

– Ты что такое говоришь, сынок? – Вот тогда Валентина по-настоящему испугалась, вспомнила, что он ей накануне говорил про свои странные мечты, значит, не шутил. – Он же о тебе, как отец, заботится, обеспечивает.

– Все равно убью, – пообещал Ваня. – За тебя и за Катьку. Чтоб знал.