Текст книги "Золотая лихорадка"

Автор книги: Наталья Корнилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Шутки шутками, но меня в самом деле только что чуть не угробили. Причем только за то, что я вошла в вестибюль офиса. Голоса доносились из коридора на третьем этаже. Потом хлопнула дверь, голоса стихли, чтобы через несколько секунд зазвучать с новой силой:

– Да ты чего?..

– Борзеешь?

– Кто вам… – начал было дрожащий тенорок, а потом вдруг кто-то пронзительно, по-бабьи, завизжал, обертоны в голосе противно завибрировали, как дергающееся липкое желе холодца, – и все оборвалось приглушенным хлопком. Как будто открыли шампанское.

Точно так же открывали «шампанское» в вестибюле, когда некто, ныне труп, выстрелил в меня из своего замечательного «ТТ» с глушителем.

Я выглянула из-за массивной колонны, пересекла коридор по длинной диагонали и вплотную подошла к двери, из-за которой и донеслись до меня эти жуткие звуки. На двери, массивной, отделанной лаком, была табличка с гравировкой «Инвентарь».

Из-за двери густо шли сопение, пыхтение, разбавленные прерывистым хриплым дыханием и малоразборчивой матерной руганью – как будто там тягали шестипудовые мешки. Потом страдальческий голос выговорил:

– Тяжелый, мать его!

– Ты тащи, а не болтай, – срезал его жирный дребезжащий голос, приближаясь к двери.

Я сделала шаг назад и отступила к стене. Дверь распахнулась, словно по ней ударили стенобитным орудием, и на противоположную стену упал внушительный силуэт широкоплечего гиганта. Судя по тени, в руке он держал пистолет. Нет… пистолет-пулемет.

– Давайте кантуйте, – сказал гигант и размашисто шагнул в коридор.

Я прислонилась к стене еще плотнее, стараясь вжаться в нее до упора и по возможности слиться с ней.

На стену упали тени еще двоих мужчин, которые несли… судя по всему, они несли третьего. И этот третий был тем самым неподъемным грузом, на тяжесть которого сетовал страдальческий голос.

– А с тем мудозвоном что будем делать?

– А пусть валяется. Его никто не просил не в свое дело лезть. Да если бы и не полез, все равно пришлось бы шлепнуть. Сказали – убрать всех, кто будет на этот момент в офисе. Тащи, тащи!

Я осторожно выглянула из-за двери и увидела, как два амбала, кряхтя, тащат за руки и за ноги труп. Сначала труп был в моем сознании простой неопознанной массой уже мертвого мяса и костей, потом это инкогнито сопряглось с конкретным – куда уж конкретнее! – именем.

И тут же было получено подтверждение того, что моя ужасная мысль соответствует действительности.

Лицо мертвого человека попало в рассеянный свет настенного светильника на изогнутой бронзовой ножке. Без сомнения, я видела это лицо впервые. Впервые не потому, что я вообще никогда не видела этого человека. Просто я никогда не видела его в таком качестве – мертвого.

Я никогда не видела мертвого лица Николая Кудрявцева.

Я резко выпрямилась, отпрянула от стены, оказалась на самой середине коридора за спинами бандитов и, вскинув пистолет, произнесла:

– Всем стоять на месте, уроды!

Эти не такие уж громкие, но емкие и необычайно отчетливые слова замечательно легли на мертвое пространство коридора, перекрещенное тенями, плавающими в рассеянном полумраке от притушенных настенных светильников; эти слова замечательно вписались в вечернюю мизансцену: двое тащат труп, а третий дает распоряжения.

Тот, кто, по-видимому, был у этих людей главным, среагировал раньше, чем у парализованных неожиданностью подручных разжались пальцы, выпускающие тело несчастного Кудрявцева, – он сделал какое-то резкое движение и, не оборачиваясь, дал веерную автоматную очередь в моем направлении.

На его месте я поступила бы точно так же: цели, зажатой между стенами коридора, никуда не деться, а смотреть на эту цель – только тратить драгоценное время.

И "именно потому, что я сама поступила бы на его месте точно так же, я без труда нашла противоядие действиям бандита: я упала на ковер и, перекатившись через голову – прости, мой несчастный миленький новый костюмчик, прощай, моя новая и очень дорогая стильная прическа, сделанная в Москве перед самым отъездом в ожидании авиарейса! – с колена влепила пулю прямо в сердце бандита.

Это произошло прежде, чем я сообразила, что, пожалуй, не следовало бы его убивать. Он может сообщить много интересного. Но инстинкт самосохранения, отлаженный годами тренировок, быстрее разумных мыслей, а пуля и того быстрее: в тот момент, когда я думала, что мне стоило бы взять его живым, бандит уже свалился мертвым с простреленным сердцем. Двое других бросили труп Кудрявцева и бросились бежать по коридору, отчаянно вопя. Наверно, они подумали, что там, в полумраке за их спинами, прячется целая опергруппа спецназа. Ну что же, мало ли, что они подумали, но я должна догнать этих скотов, товарищи которых уже дважды могли отправить меня в бессрочный отпуск.

«Бессрочный отпуск» – так мой босс, Родион Потапович Шульгин, называл смерть.

Я перемахнула Через уже неподвижное тело бандита и бросилась вдогонку за его подельниками, проявившими себя не самым храбрым образом. Не знаю, как со стрелковой и бойцовской, но с драпальной подготовкой у этих парней было все в порядке. Я, которая бегала стометровку быстрее чем за одиннадцать с половиной секунд, что соответствует нормативу мастера спорта, смогла нагнать одного из них только в пяти метрах от офиса. Причем тогда, когда первый «бегун» уже заскочил в машину и с похвальной предусмотрительностью – и трогательной заботой о товарище! – завел двигатель и сорвал машину с места.

На бегу я вляпалась в грандиозную лужу, которая натекла перед офисом усилиями продолжающего неистовствовать дождя, и, окатившись с ног до головы и потеряв терпение, вскинула пистолет и прострелила ногу бегущей передо мной цели. И пусть мне после этого не говорят, что в России и прочих странах СНГ мужиков и так дефицит.

Тот на полном ходу заплелся в ногах, упал в огромную лужу, подняв тучу брызг, и попытался было ползти, отчаянно матерясь и проклиная меня на чем свет стоит. В лицо ему сочно шваркнул веер брызг от только что уехавшего мерседесовского джипа. Это стало, не сочтите за каламбур, последней каплей: и бандит, мокрый как цуцик и всем своим видом соответствующий картине «Казак под сопкой Маньчжурии во время проливного дождя на Русско-японской войне», врезал ладонью по поверхности лужи и ткнулся лицом в воду.

Я остановилась и, убрав пистолет, попыталась было смахнуть грязь с рукава. Поняв, что убрать ее возможно только вместе с рукавом, я присела рядом с украинским «гоблинарием» и произнесла:

– Ну ты, малоразвитое земноводное. Давай вылезай из лужи. Говорить будем.

– Чего тебе надо?

– Ты мог бы это спрашивать на экскурсии в Эрмитаже, если бы к тебе подошла злая тетенька и стала тыкать Пистолет под бок. А потом взяла и поранила ножку. А ну, вылазь, гнида! – повысила я голос. – А то если ты ко всем своим достоинствам хочешь еще и оглохнуть, так быстро станешь глухим и мертвым. Вылазь, сказала!

– У меня кровь течет… ты мне ногу продырявила, – выговорил он.

– А что у тебя должно течь? Нектар и амброзия? Вставай, и пойдем в офис!

– Кто это? – тихо спросили за моей спиной, и порыв ветра не успел отнести эти слова.

Я повернулась и увидела Аню Кудрявцеву.

– А вот это я и сама хотела бы узнать.

– Они… Маша, они убили Колю? – произнесла она полувопросительно-полуутвердительно.

Я отвернулась, но мне можно было и не отвечать: она сама все поняла. Повернувшись ко мне спиной, она медленно, почти не поднимая ног, зашагала по лужам к офису зловской фирмы «Суффикс».

Я повернулась к пленнику:

– Кто ты такой? Кто вас прислал?

Он посмотрел на меня неподвижным, застывшим взглядом. Было видно, как дрожали его короткие ресницы. Потом с трудом отвел глаза и проговорил:

– Я ничего не знаю. Мне нужен врач.

– Про врача я уже слышала. Сейчас будет тебе и врач, и священник, и похоронное бюро – полный сервис. Так кто тебя прислал?

– Я ничего не знаю…

– «Мне нужен врач» – так? Знаешь что, мой дорогой… я, конечно, пытать и мучить тебя не буду, но вот сейчас возьму пистолет и прострелю тебе сначала здоровую ногу, потом руки – ну и так далее. Еще что-нибудь отстрелю. Потом скажу, что все эти ранения ты получил в перестрелке. Когда стрелял в меня. Мне, безусловно, поверят. У меня хватит красноречия убедить кого угодно в том, что это было именно так.

– Он там, – вдруг услышала я непривычно хриплый голос Ани.

Она стояла на нижнем пролете лестницы, придерживаясь за перила, и смотрела куда-то в потолок.

– Я только что ходила туда. На третий этаж. Он там. Около него еще… еще трупы. Два трупа. Кровь. Не надо больше крови, Машенька. Я хочу домой. Пусть меня и моего Колю отправят домой.

– Тебя и Колю? – Я сначала не поняла смысла ее слов, а когда поняла, то испугалась. Испугалась за рассудок Ани Кудрявцевой. Она, кажется, всегда была очень чувствительной, к тому же, верно, очень любила своего мужа.

– Домой, – повторила она.

– Спокойно, Анечка, – выговорила я, не представляя, как я, собственно, могу ободрить ее в этой кошмарной ситуации, а потом, широко шагнув к парню, прицелилась в его колено и сказала: – В общем, так, парень. С тобой по-человечески никто говорить не собирается. Будем по-вашему. По-волчьи. Если ты через три секунды не начнешь рассказывать все, что тебе известно об этой поездке в «Суффикс», получишь пулю в коленную чашечку и гарантированную инвалидность. Это в лучшем случае. Ты меня понял, нет? В общем, у меня с математикой плохо, умею считать только до трех. Раз. Два-а…

– Я скажу, я скажу, – поспешно выговорил он, замахав руками. – Ты не… не стреляй. Я же скажу. Ска-жу!

– Ну.

– Я ничего не знаю…

– Вот это я уже слышала. Два с половиной… – И я показательно сняла пистолет с предохранителя.

– Это Артист! Артист… Это он все знал, в натуре! Он просто сказал, чтобы мы ехали с ним до офиса, чтобы там, в офисе, забрать какого-то баклана… вот!

– Теперь подробно, как на исповеди, рассказывай, кто такой Артист и с чем его кушают, милый! – почти ласково произнесла я и подтолкнула парня пистолетом для пущей убедительности.

– А ты как будто сама не знаешь, да? – пробормотал он и скользнул взглядом сначала по одному плечу, потом по другому. Внезапно я поняла, что он ищет. Усмехнулась:

– Ты что, дорогой, погоны ищешь, что ли? Да нет, я вовсе не оттуда, откуда ты мог подумать. Сериалов бандитских насмотрелся, что ли?

– Я не… не смотрю сериалов, – выговорил он.

– Да я тоже, честно говоря. Да это, собственно, и не важно. Так вот, кто такой этот Артист, а, дорогой?

– Ни разу не видел. Он сказал, что с нами до офиса поедет, а на самом деле не поехал, а что ему светиться-то? Что он, дурак, что ли? С ним Гоча кантовался, а я, в натуре, не в курсах. Я вообще из Пензы… никого местных толком не знаю.

– А, тоже наш, россиянин то есть, – протянула я. – Отлично. Из Пензы? А что ж тебя в Причерноморье-то потянуло? Вряд ли на раскопки. Нет, ты не молчи, милый, ты все-таки скажи мне что-нибудь, ты ведь не на экзамене, чтобы я тебя отправила на пересдачу.

– Ну, я…

– Ну, ты. Да говори же, говори.

– Не, ну ты, сестренка, наверно, в натуре, не поняла. Не в теме я. То есть я хотел сказать, что я во все это случайно влетел. Мне мама еще в Пензе говорила, чтобы я ПТУ не бросал.

Вот это было уже совсем не в тему, тут он был прав. Я пожала плечами и легонько уперлась стволом в коленку мальчика, который не слушался мамы в Пензе. Парень сделал округлые глаза, насколько такую операцию вообще возможно проделать с узкими по-татарски щелками, каковыми его наделила природа.

– Это Гоча, Гоча… Кочкарев Владимир Витальевич, полностью если. Гоча! Это он все знал, в натуре! Он с Артистом трется. А я Артиста вообще не знаю, просто слыхал, что он здесь правила типа устанавливает. Гоча просто сказал, чтобы мы ехали с ним до какого-то офиса, вот до этого офиса… чтобы там, в офисе, забрать какого-то баклана… вот! Привезти его, значит, чтобы он…

– Кто такой Гоча?

– Да ты ж сама застрелила его… там, наверху! Гоча его погоняло! Он у нас за бригадира раньше был, а потом стал на цивил перекатываться, фирму открыл. Красными винами торгует. Прикольное вино, только самопал галимый, конечно. Ты его не пей ни в коем случае, – попытался подкатиться он, – о своем здоровье подумай, прежде чем гадость пить. Я вот только сок.

– Это ты правильно. Тебе сейчас в самый раз о своем здоровье поразмыслить. Значит, Гоча, который работает на Артиста? Ну и обезьянник тут у вас!

– Да они все не занимаются мокрухой. Гоча и вовсе в костюмчике от Версаче стал ходить, а раньше олимпийку даже под пиджак надевал. Он завязал. А сейчас кому если только по старой памяти подгребает. Ну, типа подчистить если кого.

Парня, кажется, прорвало. Он говорил и говорил. Беда только в том, что говорил он большею частью малосущественно и неконструктивно, и прояснить ситуацию вся эта ахинея едва ли могла.

– Сегодня мы сидели у Димка, отвисали. Вот. Звонит Гоча, говорит: есть тема, пацаны, нужно сегодня одному хорошему человеку помочь. По пятьсот баксов отстегивает, каждому в смысле. Ну а че, если так? Мы и поехали. Я, Димок, Эдик и Гоча. Пять сотен – разве плохо? Мне вот машину чинить надо.

– А Димок – это который у тебя под носом на джип запрыгнул и уехал? – произнесла я.

Парень скрипнул зубами и процедил через силу:

– Он, сука.

– Тебя как зовут-то?

– Кирилл. Киря погоняют.

– Так вот, Кириллушка, а Гоча не говорил, какому такому хорошему человеку помочь надо? Ну, забрать человека из офиса, а? Не говорил?

– Н-нет.

– Ладно. Дальше что было? Я ведь с вами почти в одно время приехала.

– А что дальше? Гоча позвонил в дверь… не по телефону, а звонок там такой есть. Сказал, что мы из санэпидстанции. Он так и сказал, ты не подумай, что я тебе туфту зачехляю! – поспешно выговорил он. – Сказал, что из этой… сан… эпид… в общем, я говорил. Нам открыли, Эдик Бобров с порога влепил в лобешник этому охранничку из пистолета с глушаком… да вон он валяется.

И он опасливо посмотрел поверх моего плеча в сторону, где рядом с вышеупомянутым Эдиком валялся и «ТТ» с глушаком.

– Бобров на стреме остался, мы пошли наверх за этим типом. А там, около жмурика, сидел какой-то дятел с сотовиком. В камуфляже. Тоже, верно, охранник. Димок положил его из своего ствола, когда тот начал что-то гнилое гнусавить.

Потом Гоча велел тащить того жмурика. Мы и не думали, что он… Тяжелый. Откормленный такой, гнида. Базарили, что это какой-то толстый папа из Киева, который…

Кирюша вдруг замолчал. Я повторила с восходящей вопросительной интонацией:

– Который?..

Парень замигал и пытался снова промямлить что-то о том, что он вообще ни в чем не виноват, единственная его промашка в жизни вышла в том, что он в восьмом классе не сдал математику, был оставлен на второй год, а потом и вовсе отчислен. После чего угодил в ПТУ, там познакомился с нехорошими ребятами и так далее. Все это до смеха напоминало историю доброго пирата Бена Ганна из «Острова сокровищ», который в детстве был пай-мальчиком, но связался с нехорошими ребятами, стал играть в орлянку и покатился. Потому я решила ускорить процесс выхода на откровенность и легонько сжала пальцами его запястье.

Откровенно говоря, и сжала-то не очень, и запястье было здоровенное и к тому же снабженное внушительной татуировкой, представлявшей какой-то округлый предмет, о который бился головой непонятного вида болван. Внизу стояла надпись: «Все по барабану». Очевидно, тот, кто делал татуировку, не обладал талантом рисовальщика и потому сделал барабан похожим на вываренный кособокий пельмень. Но надпись была понятна; вопреки этой надписи парень дернулся – и лишился чувств-с.

Я даже плюнула с досады, и тут прозвучал резкий звонок в дверь офиса. Стоявшая за моей спиной Аня Кудрявцева вздрогнула и едва не упала. Я еле успела подхватить ее.

– Ничего, Аннушка, – пробормотала я. – Это, наверное, приехали местные представители законности.

10

Я оказалась совершенно права. Это приехала нарецкая милиция. Двое сержантов, один из которых словно траченный молью, а второй, напротив, розовощекий, как с рождественской открытки. С ними приехал еще один, высокий, худой, похожий на аиста человек. Он сказал, не глядя на меня:

– Капитан Савичев, нарецкий угрозьгск.

Во избежание осложнений я предъявила ему не лицензию частного детектива, с которой в свое время у меня были большие сложности во взаимоотношениях с милицией, а «корочки» Московской окружной прокуратуры, которые были подлинными точно так же, как липово обозначенная в них должность: ЯКИМОВА, Мария Андреевна, младший следователь. Впрочем, в прокуратуре, к которой я была таким манером приписана, у меня работал хороший знакомый (по линии Родиона), так что он легко подтвердил бы подлинность документа, прозвони туда, скажем, вот этот капитан Савичев с целью проверки.

– Московская прокуратура? – спросил он. – А здесь, на Украине, как оказались?

– По рабочим вопросам.

Савичев посмотрел на меня достаточно отстраненным взглядом и повернулся к лежащему на полу Кире. Потом его глаза скользнули по полу и обратились к телу еще одного налетчика, Эдика Боброва, застреленного мною.

– Вы, по-видимому, можете сообщить мне важные подробности того, что тут произошло? – предположил он.

– Да, – сказала я. – Тут произошло нападение вооруженной группы из четырех человек на офис фирмы «Суффикс». Двое бандитов убиты, один своевременно задержан мною, одному, некоему Дмитрию, удалось уйти. Кроме того, преступниками убиты два охранника.

– Мрачно, – сухо откомментировал капитан Савичев. – Четыре трупа – это скверно.

– Пять.

– Что-что?

– Я говорю: пять трупов.

Он обратил ко мне недоуменный взгляд своих острых темных глаз:

– Позвольте, уважаемая, как пять? Вы же сами только что говорили, что убито два нападавших плюс два охранника. Всего выходит четыре.

Я пожала плечами:

– Один древнегреческий мудрец-софист развлечения ради доказывал своим ученикам, что дважды два равно пяти. Потом шести. Потом – трем. И всегда доказательство было безупречно. Но мы с вами не в Древней Греции. К сожалению. Так вот, в офисе к моменту нападения уже был один труп. Это труп киевского предпринимателя Николая Кудрявцева. Здесь, к несчастью, присутствует его супруга Анна.

И я выразительно оглянулась.

– Понятно, – сказал Савичев. – Скверно, скверно. Киевский предприниматель Кудрявцев? Интересно, что он делал в такое время в офисе почтенного господина Злова?

– Так это офис Злова?

Он взглянул на меня попристальнее. Кашлянул и проговорил:

– Гм… а вы, несмотря на то что из Москвы, кажется, в курсе наших дел, товарищ младший следователь.

– Зачем же так официально. Меня зовут Мария, как вы, наверно, уже успели углядеть в удостоверении.

– Отлично, – сказал капитан Савичев. – Я так понял, что Кудрявцев тоже был убит при нападении.

– Нет.

– Значит, его труп был здесь уже до нападения?

– По крайней мере, мне дали именно такую информацию, – быстро проговорила я. – Пойдемте поднимемся на этаж, там самое интересное, товарищ капитан. Там, как говорится, все самое интересное. Подождите… одну минуту.

И я подошла к Ане Кудрявцевой, которая даже не плакала, а, как бы окаменев, мертвым взглядом смотрела на все происходящее с лестницы. Обняла ее, понимая, что никакие слова сейчас не помогут, что от слов будет только хуже. Она сама заговорила – резким, хриплым голосом, словно раздирающим ей гортань:

– Я никому не верю. Здесь все куплено, все продано. Я никому не верю… они опять спустят все на тормозах, и его убийцам все сойдет с рук. Я не хочу… слышишь, не хочу!

– Да, да. Я слышу.

Она вскинула на меня мокрые глаза:

– Ты можешь мне пообещать, Маша? Ты… ты можешь мне пообещать?

– Что? Что я должна тебе пообещать?

Тебе ведь это тоже нужно, – быстро заговорила она, как будто боясь, что я ее перебью, хотя у меня подобного, естественно, и в мыслях не было. – Тебе это тоже нужно, потому что пропал Родион, потому что его исчезновение, кровь на полу в домике Егеря, его недомолвки, то, что я видела его – с кем!! – то, что Родион упоминал о тебе… чтобы ты приехала… – Речь ее становилась все более сбивчивой и отрывистой. – Все это как-то увязано с убийством Коли, с этой его нелепой отлучкой в ночь, отлучкой, которая кончилась… кончилась вот этой жуткой, кровавой бойней. Маша, ты же можешь, ты же должна… Родион рассказывал, какие дела вы доводили до завершения там, в России!.. Неужели тебе будет не по силам распутать клубок преступлений в каком-то захолустном украинском городке, неужели будет не по силам?..

Она захлебнулась. Я посмотрела на нее с жалостью, обняла и привлекла к себе. Утешать ее не было смысла. Я сказала просто:

– Все, что я смогу, я сделаю. И даже сверх того. Я думаю, что Родион одобрил бы. Все-таки Коля – его друг.

Глаза Ани широко раскрылись, когда она тихо поправила меня:

– БЫЛ его другом…

– Ладно, Аня, нам с капитаном нужно подняться наверх. Туда, где…

Я осеклась. Но она поняла меня и без слов.

– …где лежит Коля. Я пойду, – решительно сказала она, буквально на глазах успокаиваясь, беря себя в руки. – Я сильная. Я только на секунду дала волю бабьей слабости. Я все равно увижу его, когда буду опознавать. Так лучше сейчас, чем в морге.

– Хорошо, – ответила я и стала подниматься по лестнице вслед за капитаном Савичевым.

…Кудрявцев все так же лежал в коридоре, как его уронили двое бандитов. Рядом с ним на спине, запрокинув голову и оскалив в предсмертной гримасе зубы, лежал крупный высокий мужчина в темно-синей джинсовой рубашке, на ткани которой – с левой стороны – расплылось кажущееся почти черным темное пятно, уже не меняющее своих контуров.

– По моим данным, это некто Кочкарев Владимир Витальевич по кличке Гоча, – сказала я рассматривающему убитого капитану Савичеву.

По моим – тоже, – откликнулся он. – Я Гочу хорошо знаю, чуть ли не с детских лет. Он же местный, нарецкий. Я его в свое время на допросах парил… хотя неизвестно, кто кого парил больше. Он вообще разносторонний человек был. Шулер. Вор. Несколько лет назад организовал контору, которая девок в забугорные бордели поставляла. А зарегистрирована была эта контора как туристическое агентство. Картины за границу продавал. Оружие там по мелочи. В общем, работал точно по нашему профилю. Странно только, что он сейчас бизнесмен, а не на нарах. За его подвиги надо несколько пожизненных давать, а он все время вписывался во всякие амнистии и досрочные освобождения за примерное поведение. Примерное! В последнее время парень вроде как немного притих, ничего о нем слышно не было. И вот – на тебе!

Такой концерт по заявкам дал. Правда, концерт оказался последним. Ну что же, это не так плохо. Кто его уходил, кстати?

– Я.

– Вы, Мария? – Тут даже сдержанный капитан Савичев поперхнулся. – А… ну да. Подробности изложите после. Гм… с Кочкаревым – это явный огнестрел. А что у нас с этим Кудряшовым?

– Кудрявцевым, – сухо поправила стоявшая за моей спиной Аня, оставалось только удивляться, как она в самом деле взяла себя в руки. – Я Анна Кудрявцева, его жена, а он, соответственно, был Кудрявцев, а вовсе не Кудряшов.

– Ну да, – машинально сказал Савичев. – И чем же его?.. Где медэксперты?

– Я. Я только что смотрел, – сказал высокий сутулый человек в серой рубашке. – Констатировал смерть. Ну что вам могу сказать касательно причин? Разве что только сакраментальное: вскрытие покажет. Но никаких видимых причин смерти обнаружить не удалось. Вот этот синяк на лице – прижизненный. Причиной смерти послужить не мог. Я ощупывал лицевую кость, могу сказать, что она совершенно цела. Скорее всего, его просто ударили по лицу незадолго до смерти.

– Это может быть и не убийство?

Вскрытие покажет, – повторил врач. – По крайней мере, покойный был здоровым молодым мужчиной без каких-либо существенных недугов. Вот так. Версии о причине смерти. Едва ли речь может идти об инфаркте или инсульте, а также яде растительного происхождения. Для всего этого наличествуют свои симптомы. Их-то как раз не обнаружено.

– Для меня ясно одно, – сказала я, – кому-то было очень важно забрать отсюда тело Кудрявцева. Так важно, что мелкие фигуры типа охранников жертвовались не глядя. Кроме того, у него были очень важные причины поехать сюда на ночь глядя.

«К тому же он был в нетрезвом состоянии, – подумала я про себя, – и ему кто-то звонил на мобильный, вызывал в этот злополучный „Суффикс“.

Мобильный! Если ему звонили на мобильный, то должен был определиться номер того, кто ему звонил! Ну конечно! Должен определяться номер!

Я с живостью повернулась к Ане:

– Какой у него был мобильный?

– У кого?

– У Коли!

– Ах, ну да. Так… это самое, он же его в пруду утопил, – растерянно отозвалась она. – То есть Штык утопил. А на какой уж ему звонили, а потом я звонила – я не знаю. Как он может выглядеть, и вообще…

– Какой номер у твоего мобильного? – живо спросила я.

Аня назвала.

– Отлично!

Я вошла в инвентарную, откуда получасом ранее бандиты выносили тело Коли Кудрявцева, и принялась обшаривать помещение. Я прошерстила каждый квадратный сантиметр, и, когда один из сержантов в довольно наглой форме попытался указать мне на дверь, я сослалась на капитана Савичева и мое нынешнее знакомство с ним. Сержант умолк. Но, как выяснилось минутой позже, его широкий жест – напомним, что он в прямом и в переносном смысле указал мне на дверь, – имел решающее значение в поисках мобильного телефона, сыгравшего в судьбе Коли Кудрявцева такую роковую роль.

…Телефон лежал возле двери, по закону подлости, на самом видном месте. Только здесь, где его мог увидеть любой болван, его может не заметить возомнивший о себе детектив. Ну, вроде меня. Я схватила его и просмотрела определившиеся номера входящих звонков. Да, это был тот самый телефон, потому что последней на него звонила как раз Аня. Номер соответствовал тому, что был назван ею. А вот перед тем, как звонила Аня, без пятнадцати одиннадцать, был зафиксирован звонок с номера, который я тотчас же перенесла в свою память и накрепко там зафиксировала, а для верности еще и переписала в книжечку. Я успела спрятать и телефон, и записную книжку в сумочку, звериным чутьем поймав тот момент, когда за моей спиной оказался капитан Савичев и с любопытством заглянул мне через плечо.

– Вы что-то обнаружили?

Я вспомнила слова Ани об ангажированности местных ментов человеком, кому принадлежал офис, и проглотила фразу, которая уже готова была соскользнуть с языка.

– Нет, – сказала я. – Ничего.

Назад в лагерь мы не поехали. Во-первых, не на чем было, во-вторых, незачем. Мы освободились только часа в три ночи, когда были выполнены все формальности по составлению протокола и прочей неизбежной бумажной волокиты. Мы направились на ту квартиру, где только накануне – а казалось, столько времени уже прошло! – встречали меня Саша Ракушкин и Коля Кудрявцев. Оказалось, что эту квартиру снимали на всю братию круглогодично, на случай, если кому из компании вздумается приехать в Нарецк в неурочное время… Эх, ребята, ребята! Я знала их без году неделя, точнее, вообще несколько часов, а и то не могла перебороть чувства глубокой утраты и сожаления о том, что произойдет с ними, когда узнают еще и это… По-. думалось: а ведь никто из веселых «археологов» еще и не подозревает о том, что душа компании, Коля Кудрявцев, убит, таинственно убит в офисе некоего Злова, затесавшегося в это дело еще в контексте исчезновения моего босса.

Ледяная тоска сдавила грудь. Захотелось плакать. Мы шли пешком, земля плыла под ногами, воздух был свеж и одуряюще чист после недавнего дождя. Шли молча, да и о чем говорить. Каждая осталась наедине с тягостными мыслями. Черные деревья как будто расступались, отдергивали ветви при нашем приближении, уплывали в бархатную тишину украинской ночи. Ни огонька, ни звука, лишь где-то отдаленный вой собаки да тусклые лепестки редких фонарей, выскакивающих из черных дворов. Асфальт кончился, тихий дворик погладил лицо еще более оглушающей тишиной, и мы вошли в подъезд. Аня захлопнула за спиной дверь квартиры, не разуваясь, прошла на кухню и вынула из холодильника бутылку водки.

– Я так и знала, – ровным голосом сказала она, – у этих красавцев всегда есть заначка. Ну что, Машка… будешь?

Я пожала плечами и села за стол…

После второй рюмки Аню прорвало. Она говорила долго и беспредметно, срывалась на бессвязные воспоминания, говорила о Коле Кудрявцеве и о том, как она его нашла. Затронула и Родиона. Она рассказала о своей семье.

Мать развелась с отцом, когда ей самой было четыре, и с тех пор отец стал для нее навсегда чужим человеком. Самое страшное случилось потом. Она не росла на глазах отца, он ее не воспитывал, она не прошла через годы под его взглядом, а возникла случайно, спустя много времени, после того, как она прожила шестнадцать лет с матерью. Накануне того момента, как Ане исполнилось двадцать лет, отец пришел к ним в гости, выпил, говорил разные благоглупости, а потом заявил, что не может сдержать себя, потому что видит в Ане не дочь, а только лишь одну оформившуюся, свежую, хорошо развившуюся самку. Мамы не было дома, и отец едва не…

Словом, Аня выпрыгнула с балкона третьего этажа и сломала ногу. В больнице она познакомилась с Николаем, который, как оказалось, учился с ней на одном курсе на истфаке Киевского университета. Они стали дружить. По выписке пошли в кафе, выпили, потом пошли к Николаю, который, сам будучи родом из Николаева, снимал в Киеве квартиру, жил один. Между ними произошла близость.

Потом выпили еще вина, и Аня рассказала Николаю, как она попала в больницу. Николай ничего не сказал. Он вообще был скрытным человеком, конечно, не таким, как Родион, который на момент знакомства Ани с Николаем был влюблен в нее и даже предлагал руку и сердце.

На следующий день, когда Аня и Николай встретились, она увидела, что его рука покоится на перевязи в бинтах, лицо разукрашено синяками, а сам он прихрамывает. Он долго не хотел говорить, пока Аня сама не узнала от третьих лиц, что Николай ходил к ее отцу, сказал два слова и с силой ударил того по лицу. Николаю было тогда чуть больше двадцати, и рядом с Аниным отцом, зрелым, крупным мужчиной, он казался щенком. Впрочем, ярость придала ему сил, и он сопротивлялся до тех пор, пока отец не скрутил его и не вышвырнул из квартиры. Спустил по лестнице. Коля сломал руку, сильно ушиб ногу, получил внушительную гематому на лбу.

Аня сказала, что после этого случая Коля стал для нее больше, чем парень, с которым она близка. А когда они через год поженились, Коля смог дать ей все то, что она недополучила от отца. Он был ей за двоих, и потому, сказала Аня, сегодня ночью она потеряла не только мужа, но и отца.

После этого она заснула с сухими глазами и ртом, полуоткрытым в конвульсии недосказанных слов.