Текст книги "Из-за парты — на войну"

Автор книги: Наталья Кравцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

ПРЫЖОК С ВЫШКИ

Однажды, когда мы всей гурьбой возвращались после полетов, Виктор предложил:

– А ну, братва, пошли прыгать с парашютной вышки! Это так здорово – дух захватывает! Сердце уносится высоко в синее небо, и такая радость клокочет в груди, что словами невозможно передать. Об этом можно только петь…

– Чего там у тебя клокочет? – лениво отозвался Лека-Длинный. – Подумаешь, вышка! Шагнул – и уже на земле.

– Ты, Длинный, помолчал бы! – возмутился Виктор. – Ты же понятия об этом не имеешь, а я уже прыгал, понятно?

У Тимохи мгновенно заблестели глаза. Как это Виктор успел раньше него? И почему не позвал на вышку своего лучшего друга?

– Прыгать? – переспросил громко Тимоха, делая вид, что ничуть не обижен. – Конечно, пошли! А высота какая – метров пятьдесят будет? Или меньше?

Он посмотрел на меня выжидательно, как будто вопрос его относился ко мне и я должна была знать высоту вышки. На самом же деле Тимоха просто беспокоился, по струшу ли я. Мне стало обидно, и я отвернулась от него.

– Может, и будет, – с сомнением ответил Виктор.

Сунув руки в карманы брюк, Лека презрительно сказал:

– Да что я – из детского сада, что ли! Вот с самолета бы – другое дело!

– Придет время – будем и с самолета! – убежденно сказал Виктор. – Между прочим, говорят, с вышки прыгать страшнее, чем с самолета. Это я от летчиков слышал.

Слава, который до сих пор только с интересом слушал, мягко произнес:

– Начнем, Лека, с вышки. Выбора нет. Да и неизвестно еще, придется ли нам прыгать с самолета. Уж во всяком случае, не всем.

И, пожав плечами, он улыбнулся так, словно извинялся, что в его планы не входило ни стать летчиком, ни заняться парашютным спортом.

– Ну, хватит рассуждать! Решили – так идем! – категорически заявил Тимоха, словно отдал приказ.

Когда в разговор вступал Слава, Тимоха начинал нервничать. Не мог ли он примириться с тем, что у Славы есть то, чего не хватало ему, Тимохе, – врожденной интеллигентности, внутренней культуры, оскорбляло ли его отношение Славы к полетам – просто как к очередному виду спорта, в то время как Тимоха и другие ребята мечтали стать профессиональными летчиками, во всяком случае Тимоха чувствовал к Славе антипатию и часто не мог даже скрыть ее. К тому же он считал, что Слава непременно должен нравиться мне, и это, возможно, было главной причиной его недружелюбного отношения к нему.

Быстро наклонившись ко мне, Тимоха спросил:

– Ты как, Птичка, прыгнешь?

– Конечно, прыгну! Но только в том случае, если кто-нибудь столкнет меня с вышки!

– Ну, за этим дело не станет, предлагаю свои услуги! – вмешался Виктор. – А могу даже сбежать вниз и там поймать тебя!

– Не успеешь!

– Не успею? Да ты же зависнешь между небом и землей!

– Факт! – подтвердил Лека. – С таким-то весом…

– А у тебя есть мешочек с песком! – с радостью подсказала мне Валя.

– Ну уж нет!

В центре парка у деревянной вышки стояла очередь. Желающих прыгнуть оказалось не так уж мало. Мы к ним присоединились и, задрав головы, стали наблюдать, как с небольшой площадки на самом верху вышки прыгают парни и девушки.

Большой белый купол, наполнившись воздухом, уверенно опускал каждого на землю. Одни прыгали бойко, без всякой боязни, даже выкрикивали что-то при этом или пели, другие опускались с напряженными, каменными лицами, вцепившись в стропы и боясь шевельнуться. Были и такие, которые, поднявшись наверх по винтовой лестнице, спешили поскорее спуститься тем же путем.

Подошла наша очередь, и мы друг за другом стали подниматься по деревянным ступенькам. Первые минуты, чувствуя себя пока еще внизу, у земли, мы перебрасывались шуточками и еще по-настоящему не думали о предстоящем прыжке.

Я уверенно шагала вверх, и доски, которые изредка поскрипывали под ногами, казались мне прочными и надежными, а широкая у основания конусообразная вышка выглядела фундаментальной, крепко сколоченной. В просветы между ступеньками видна была зеленая трава, постепенно уходившая все дальше вниз. Но по мере того как земля отдалялась и вышка становилась все более узкой, я все чаще замечала, что доски, по которым я ступала, уже совсем старые, выщербленные и неприятно скрипят, потому что плохо прибиты, что щели между ними слишком велики, а тонкие перила, за которые я ухватилась, шатаются и, чего доброго, вот-вот рухнут совсем. Поверхность перил была гладкая, отшлифованная множеством рук, и я подумала, что вышка, видимо, построена очень давно и скоро развалится. Пожалуй, на нее и взбираться опасно…

Я взглянула вверх, чтобы определить, далеко ли еще до площадки, но увидела только фигуру Виктора, которая все закрывала от меня. Перед глазами мелькали его ноги в широких лыжных брюках и стоптанных матерчатых тапочках. Мне захотелось окликнуть Виктора, но в этот момент раздался пронзительный крик девушки:

– Ой, мама! А-а-а!

Вздрогнув, я невольно остановилась. Сердце тоскливо сжалось. Мне показалось, что с девушкой что-то случилось: может быть, она оступилась и упала с вышки…

Кто-то громко засмеялся, и от этого смеха мне стало жутко. Но все было спокойно, а девушка благополучно приземлилась. Я оглянулась. Валя, вся раскрасневшись и сияя от радости, смотрела на меня снизу блестящими глазами.

– Ты чего? Тимоху ищешь?

Я молча кивнула, хотя о Тимохе и не думала.

– Он там, внизу, остался. Сказал, что будет прыгать последним. Тебя, видно, будет ждать!

Нет, я просто трусиха – все меня пугает. Вот не боится же Валя! И я снова зашагала вверх, стараясь думать о чем-нибудь постороннем. Винтовая лестница казалась бесконечной. Но вот и последний пролет.

Наверху гудел ветер, раскачивая вышку. Площадка оказалась небольшим пятачком, и я осторожно подвинулась к центру, боясь сделать лишний шаг, чтобы не свалиться вниз.

Валя, не чувствуя никакого страха, подошла к самому краю и, взявшись за перила, ахнула:

– Посмотри, Наталка, как высоко! Я думала, будет ниже. Да ты подойди, посмотри вниз!

Я хотела сделать шаг, но мои ноги словно приросли к полу.

– Я лучше здесь…

– Да ты не бойся, давай руку!

С большим трудом передвигая чугунные ноги, я заставила себя приблизиться к краю площадки и взглянуть на землю.

От высоты сразу закружилась голова, но я, вцепившись в перила, продолжала стоять и смотреть вниз. Земля была далеко и в то же время совсем близко. Люди внизу выглядели крошечными и странно плоскими. Если купол но наполнится, тогда… Нет, прыгать мне совсем не хотелось, и я попятилась…

Поняв мое состояние, Валя ободряюще улыбнулась и похлопала меня по плечу.

– Наталка, держись! Тебе надо сразу же прыгать! Понимаешь, сразу!

Я замотала головой, но Валя стала легонько подталкивать меня в ту сторону, где на крюке уже болтался обвисший, словно неживой, парашют.

– Давай начинай первая! – сказала она.

Я затопталась на месте, надеясь, что вдруг произойдет чудо и прыгать мне не придется. Но чуда не произошло.

– Следующий!

Высокий парень, который здесь распоряжался, уже протягивал мне подвесную систему парашюта. Почему-то мне бросилась в глаза голубая футболка, которая была на нем, и развязавшийся черный шнурок у воротника. Шнурок был продет только в одну петлю и еле держался. Я подумала, что здесь, на вышке, где ветром продувает каждого насквозь, ему холодно в одной футболке. Надо бы завязать шнурок…

– Надевайте! – коротко бросил парень.

С ужасом смотрела я на несколько скрепленных ремешков, которые он держал в руках.

Заученным голосом, не глядя на меня, парень произнес:

– Сюда, поближе! Давайте руку. Теперь другую. Вот за эти лямки держитесь…

Голубая футболка приблизилась ко мне, и я почти уткнулась в нее носом. Прямо перед глазами болтался длинный конец шнурка. Надо бы завязать…

Парень быстро застегнул замок, увидел мое бледное лицо и улыбнулся:

– Да вы не бойтесь – это же раз плюнуть! Вот увидите – понравится! Во время приземления ноги держать вместе, чуть согнуть. Ну, пошел!

Перед прыжком я на мгновение зажмурила глаза, потом открыла и посмотрела на землю: на том месте, где мне предстояло приземлиться, стоял Тимоха и, задрав голову, ждал меня.

– Прыгай, Птичка, не бойся! – крикнул он.

Стоявшие в очереди оживились и тоже стали кричать:

– Эй, Птица! Воробей! Ворона! Прыгай же!

Парень слегка подтолкнул меня, и я шагнула куда-то в пустоту. В первый момент, когда я, потеряв под ногами опору, понеслась вниз, у меня перехватило дыхание. Сердце словно застряло где-то в горле, мешая вздохнуть, и я, как рыба, беззвучно открывала рот…

Но вот я, наконец, почувствовала собственный вес – это наполнился воздухом купол, который теперь надежно нес меня к земле. Сердце вернулось на свое место и начало бешено колотиться. Бурное, радостное чувство охватило меня, и теперь мне действительно показалось, что я на крыльях уношусь в синее небо.

Земля качалась подо мной, как огромная океанская волна, то вздымаясь, то опускаясь; купол раскачивался, и меня болтало из стороны в сторону, так что деревья, вышка и небольшая извилистая змейка очереди оказывались то впереди, то сзади, то выше, то ниже. И все же я снижалась.

Но почему-то опускалась я очень медленно, так медленно, что едва замечала, как приближается земля. Я даже подумала, что права была Валя, когда напомнила мне о мешочке. Он и здесь пригодился бы…

Когда я находилась приблизительно на полпути к земле, кто-то из очереди, потеряв терпение, крикнул:

– Эй, воробей, а побыстрее нельзя?

В очереди засмеялись и наперебой стали торопить меня, вспоминая всевозможные названия птиц, одно другого обиднее. Мой затянувшийся спуск никому не нравился. Но вот какой-то молодой человек сжалился надо мной и встал на мою защиту:

– Товарищи, дайте девушке спокойно приземлиться! Нельзя же так…

До земли оставалось метра три-четыре, когда мне показалось, что я совсем зависла. Испугавшись, я стала беспомощно болтать ногами.

– За ноги хватайте ее, за ноги! А то улетит вверх! Тяните за ноги скорее! – крикнули из очереди.

Какой-то рыжий верзила лихо подпрыгнул и почти коснулся моих пяток, но Тимоха решительно и вовремя оттеснил его мощным плечом. Наконец ноги мои коснулись твердой почвы, и я почувствовала, что меня держат крепкие руки Тимохи.

– Поздравляю, Птичка! Все прекрасно, – сказал он, видя, как я смущена тем, что мой спуск прошел не совсем гладко и спокойно. – Отличный прыжок!

Поглядывая на меня, он начал отцеплять парашют. В очереди переговаривались и посмеивались. Некоторые отпускали в паш адрес шуточки.

– Ладно, я сама. Ты иди прыгать! – сердито буркнула я, как будто Тимоха был в чем-то виноват, и попыталась сама отстегнуть ремни.

– Успею, – сказал Тимоха. – Стой смирно и по мешай!

Я засмеялась. Ко мне снова вернулось чувство радости, которое появилось еще в воздухе. Ну конечно же, все прекрасно!

– А знаешь, Тимоха, прыгать приятно. Мне очень понравилось.

КОНЕЦ ПЛАНЕРКИ

Стояла сухая теплая осень, и до середины октября мы летали. Но вот наступил день, когда Короленко предупредил нас:

– Через три дня буду принимать зачет. Пора сворачиваться. Мы и так затянули сроки.

Планерка закрывалась. Короленко уходил в отпуск.

Прошло несколько дней. Последний раз отлетав на планере, который верой и правдой служил нам все лето, мы заперли его в ангар и распрощались с инструктором.

Когда веселый красный трамвайчик примчал нас в город, мы вышли и остановились в нерешительности: никому не хотелось домой. И мы все вместе побрели по Крещатику, залитому вечерним солнцем. Уже совсем пожелтели каштаны, длинными рядами выстроившиеся вдоль тротуара, и деревья в светлом уборе выглядели празднично, нарядно. В окнах горели отблески заката.

– Зайдем сюда, что ли?

Лека-Длинный мотнул головой в сторону кафе, где над дверью рядом с надписью «Мороженое» на вывеске была нарисована чаша, наполненная шариками. Недолго думая, прямо в рабочей одежде, в спортивных тапочках, запыленные, мы ввалились в чистенькое кафе и, сдвинув два столика вместе, заказали мороженого. Комната была большая, светлая и уютная. Мягкие оранжевые лучи солнца освещали зал, падали на люстру, и казалось, что это горит электричество.

Было грустно от сознания, что предстояло расстаться, что вместе собрались мы уже в последний раз. Не будет больше ни песчаных холмов, через которые мы волокли планер, ни дружной «Дубинушки», ни жесткого амортизатора, от которого на руках мозоли, ни старенького планера…

– Ну вот, братва, и конец нашей планерке, – задумчиво произнес Виктор. – Хорошо было вместе. А теперь разбредемся кто куда.

– Почему? – встрепенулся Тимоха. – Разве ты в аэроклуб не собираешься? Мы же решили!

– Факт! – подтвердил Лека.

Виктор не ответил, а отвернулся и рассеянно уставился в окно. Там, за окном, под каштанами прогуливались по-вечернему нарядно одетые люди. Некоторое время Виктор сидел молча и смотрел на улицу. Потом как-то сразу, словно решившись, шумно вздохнул и, скользнув по нашим лицам большими печальными глазами, неожиданно поднял над столом левую руку.

– Ты чего? – не понял Тимоха.

Поставив локоть на стол, Виктор посмотрел на свою руку так внимательно, словно видел ее впервые.

– Видишь? – Он резко выпрямил пальцы – один, указательный, остался согнутым под прямым углом. Похоже было, что Виктор нарочно не разогнул его.

– Разогни! – быстро сказала Валя.

Мне тоже хотелось сказать «Разогни!», но я не посмела, догадываясь, в чем дело.

– Когда-то в детстве сломал, вот так он и остался на всю жизнь.

– Так это же чепуха! – воскликнул Тимоха. – Можно и без него – левая же! А ручку управления нужно держать правой!

– Факт. Да если бы и правая, все равно ничего, – убежденно сказал Лека. – Подумаешь – палец!

– Ты, Виктор, не обращай внимания на это! – посоветовала Валя и сразу умолкла, сообразив, что дело совсем не в том, как сам Виктор относится к этому.

– Чепуха… – повторил Тимоха, но уже не так уверенно, а скорее для того, чтобы убедить самого себя.

И все замолчали, вдруг поняв, что даже такой пустяк может сыграть решающую роль в судьбе человека.

Виктор по-прежнему держал руку на столе и разглядывал указательный палец, словно ждал, что вот сейчас он, наконец, разогнется…

– Я тоже думаю, чепуха, – медленно произнес он. – И совсем не замечаю. Привык. А вот медицинская комиссия так не думает.

– А ты что, уже узнавал? – спросил Тимоха.

Виктор кивнул и спрятал руку под стол.

– Вот такие дела, хлопцы. Не так все просто в этом мире. Но планеры я не брошу! Когда-нибудь и до самолетов доберусь – торжественно обещаю! Провались я на этом месте, если не добьюсь того, что задумал…

Он говорил преувеличенно бодро и весело, но голос подводил Виктора: сегодня его мягкий, чистый баритон был с хрипотцой, а на лице оставалось грустное выражение даже тогда, когда он смеялся.

– Станете вы летчиками. Отличными. Знаменитыми…

И Виктор, как всегда, начал мечтать вслух. Но что бы он ни говорил, какие бы красивые и высокие слова ни употреблял, Тимоха ни разу не остановил и не упрекнул его.

– …Тимоха возглавит экипаж. Вторым летчиком у него будет Лека, а Птичка – штурманом…

Виктор умолк, и все, как по команде, посмотрели на меня. До сих пор я еще не решила твердо, хочу ли стать профессиональным летчиком и следует ли мне идти вместе с остальными в аэроклуб, чтобы потом навсегда остаться в авиации.

Ребята ждали от меня ответа.

– Ты пойдешь с нами, Птичка? – отрывисто спросил Тимоха.

И я почувствовала, как ему хотелось, чтобы я согласилась.

– Куда ей!.. – насмешливо произнес Лека.

– Сейчас девчат не очень-то берут, – тихим голосом сказал Виктор. – В прошлом выпуске было всего две девчонки. Но, принимая во внимание особые данные…

Он слабо улыбнулся, а Валя, не поняв шутки, быстро подхватила:

– Мы же все-таки летали! Должны ведь они учесть планерку! Не могут нас не взять!

Валя, которая страстно хотела научиться летать на самолете, чтобы потом стать военным летчиком, верила в свою счастливую звезду, не допуская и мысли о том, что ее могут не принять. Посмотрев на Виктора, который сидел понурив голову, словно приговоренный к казни, я просто из солидарности сказала:

– Да меня не возьмут. Так что об этом и говорить не стоит.

Я и в самом деле была почти уверена, что медицинская комиссия забракует меня: вес малый, да и рост тоже не ахти какой. К тому же девушек и в самом деле принимали в аэроклубы неохотно.

Виктор с удивлением поднял на меня глаза, видимо, не понимая, как это можно колебаться и раздумывать, если есть возможность поступить в аэроклуб, и с укором произнес:

– Эх ты, Птичка! Тебя еще уговаривать нужно.

И тогда я поспешила согласиться, чтобы никто не подумал, будто я ломаюсь:

– Ну конечно, я попробую. Может быть, примут.

Мы вышли на улицу. Возбужденные, чувствуя на сердце какую-то особенную теплоту, которая обычно появляется у друзей перед расставанием, мы побрели по Крещатику, пересекли один парк, потом другой и очутились на высоком берегу Днепра. Здесь на кручах, устроившись на поваленных ветром стволах акаций, мы долго сидели все вместе и пели.

Солнце зашло, погас оранжевый закат. Светившиеся высоко в небе серебристые тучки потемнели, стали серыми.

Перед нами внизу отливали сталью воды Днепра. Дальше, за рекой, до самого горизонта тянулась приднепровская равнина.

Пел главным образом Виктор, а мы слушали его и подпевали. Он пел родные украинские песни – о Днепре, о несбывшейся мечте. Его сильный голос легко и свободно плыл над крутыми прибрежными холмами и замирал где-то вдали, сливаясь с бескрайним простором за могучей рекой.

– Хорошо ты поешь, Виктор, – сказала Валя. – Заслушаешься.

– Тебе бы в консерваторию, – поддержала я Валю. – У тебя талант!

Виктор не отвечал, а все пел и пел. Ему сегодня пелось…

Он и сам понимал, что ему прямая дорога в консерваторию. Но авиация… Она не давала покоя. Чего бы он не отдал за то, чтобы стать летчиком!

Пройдут годы. Много лет, вероятно – двенадцать. И однажды я увижу Виктора в Москве, куда он приедет специально для того, чтобы поступить в труппу Большого театра.

К тому времени, когда он как-то вечером ввалился ко мне и своим звучным голосом сказал: «Ну здравствуй, Птичка! Не ожидала?» – Виктор, окончивший после войны консерваторию, был уже известным певцом. Однако он успел многое и в авиации: летал на различных самолетах, был чемпионом страны по планерному спорту, имел мировые рекорды.

Но с Большим театром договориться он не смог.

– Понимаешь, не повезло. Не нужны им баритоны, своих хватает. Вот если бы тенор или бас…

И Виктор продолжал петь в Киеве, был солистом филармонии, давал концерты. А еще – летал… Без этого он не мог.

Но все это будет потом, двенадцать лет спустя…

Сгущались сумерки. Затуманился горизонт, с реки потянуло прохладой.

– Вот и первые звезды показались на небе. А где же она, моя звезда? – задумчиво сказал Виктор, и слова его прозвучали как продолжение песни.

Никто ему не ответил. Мы находились под впечатлением его песен и боялись проронить слово.

Отсюда, с прибрежных холмов, видна была низкая часть города. В потемневших домах стали зажигать огни, с каждой минутой становилось все больше и больше освещенных окон.

Валя предложила спеть «Любимый город». Мы пели о родном городе, который нужно было защитить от врага, пели о войне, еще не думая о ней серьезно. Когда песня кончилась, опять наступила тишина. И вдруг в тишине раздался голос Тимохи:

– А ведь будет война, ребята…

Война… Вероятно, Тимоха слышал что-нибудь от своего отца, который был кадровым военным, занимал высокий пост и, по-видимому, знал что-то такое, чего не могли знать другие. Да и мой отец, работавший в штабе Киевского военного округа, все чаще поговаривал о том, что события, развивающиеся в мире, неизбежно приведут к столкновению с фашизмом.

Все это понимали и готовились к тому, что придется воевать, по как-то старались не говорить об этом вслух. Два месяца назад, в августе 1939 года, между Советским Союзом и Германией был заключен мирный договор о ненападении.

Всего через неделю после подписания этого договора фашистская Германия напала на Польшу и захватила бы ее целиком, если бы наши войска не поспешили вступить на польскую территорию и взять под свою защиту население Западной Украины и Западной Белоруссии. Теперь, после присоединения этих областей к Советскому Союзу, наша западная граница отодвинулась, и непосредственными нашими соседями стали немцы… Гитлер открыто стремился к захвату новых территорий… Долго ли просуществует мирный договор с фашистской Германией? Что нас ждет впереди?..

– Что ты, Тимоха? Какая война? – не выдержала Валя.

Но Тимоха, который не бросал слов на ветер, упрямо повторил:

– Будет война. С фашистами.