Текст книги "Оптинские старцы"

Автор книги: Наталья Горбачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

За 16 лет, проведенных в Площанской пустыни, о. Макарий вырос в «мужа совершенна», восприняв от старца Афанасия искусство духовного рассуждения, незыблемо утвердившись в истине. Потому и назначили 38-летнего о. Макария благочинным обители и духовником ближайших монастырей.

Тогда же он лишился своего первого старца.

Как уже сказано, на смену ему явился другой – Лев, проживший в Площанской пустыни полгода и сразу же привлекший к себе внимание о. Моисея. Хотя о. Лев считал о. Макария равноправным сотоварищем в монашеском деле, однако, уступая смиренным просьбам, решился обращаться с ним как с учеником. Их совместное пребывание скоро закончилось – старец Лев был приглашен в Оптину. Но между ними не прекращалась интенсивная переписка, завершившаяся переездом в 1834 году о. Макария в Оптину пустынь.

Семь лет провел смиреннейший о. Макарий под руководством старца Льва. Он был назначен духовником монастыря, а после отъезда в Малоярославецкую обитель о. Антония – начальником скита и тем не менее никогда не пренебрегал духовными наставлениями о. Льва.

«Поучительны и назидательны были отношения между двумя старцами – о. Львом и о. Макарием, – вспоминал современник. – Умилительно было видеть единодушие и взаимную любовь двух старцев».

«Сидят они, как Ангелы Божии, рядом, а мы стоим пред ними на коленях и двум открываем свои души – как бы одному… Поистине в них были сердце и душа едины», – рассказывала игуменья Павлина, ученица обоих старцев.

Смерть старца Льва в 1841 году глубоко потрясла душу преданного его ученика. Крест старческого служения вместе с многочисленными заботами по устроению скита лег на плечи о. Макария. И если до этого времени преподобный Макарий оставался как бы в тени, то теперь истинная высота его духовной жизни и обилие духовных дарований были явлены всем.

День его шел по заведенному порядку 20 лет. Жил о. Макарий в келье с левой стороны у самых скитских ворот. Помещение было разделено коридором на две половины – для него и для келейника. Тут проводил он частые бессонные ночи и вставал на молитвенное утреннее правило при ударе скитского колокола в 2 часа ночи. Так продолжалось до 6 утра. Выпив чашку чая и чуть отдохнув, старец принимался за письма или за чтение. С 9 часов начинала скрипеть входная дверь – появлялись первые посетители. В это время приходили в основном люди простого звания – крестьяне, мещане, мастеровые, которые ждали выхода старца в приемную. Здесь он давал советы и наставления, всегда принимая во внимание различие характеров, способностей и уровень духовного состояния человека. Все эти личные качества старец распознавал тут же, при первом недолгом общении. Женщин о. Макарий принимал за воротами скита, в особой келье.

В 11 часов звонили к трапезе, старец отправлялся чуть подкрепиться, после чего немного отдыхал. В два часа дня о. Макарий имел обыкновение ходить из скита в монастырские гостиницы, где его дожидались посетители из обеспеченных и высших сословий – помещики, военные и государственные чиновники, купцы, ученые, литераторы и богословы. Старец имел к таковым особый ключик, недаром к преподобному Макарию приезжали известные писатели – Н. В. Гоголь и братья И. В. и П. В. Киреевские.

В иные дни его ждали сотни людей, и старец, отличавшийся слабым от природы здоровьем, покорно шел – с костылем в одной руке и четками в другой – к страждущим и обремененным.

Измученный, едва переводя дыхание, порой не в состоянии говорить от усталости, возвращался старец в скит со своего ежедневного подвига. Но вместо отдыха следовало новое молитвенное правило. Далее, до вечерней трапезы, а иногда и во время ее, принимал о. Макарий монастырскую братию – тех, кто не успел днем побывать на ежедневном откровении помыслов. Если кто-то из приходящих к нему монахов долго не появлялся, старец сам шел к тому в келью – всегда вовремя, чтобы уберечь от отчаяния, уныния или других искушений. Старец всегда оставлял после себя успокоение и увеселение души скорбящих.

Заканчивался день большим вечерним молитвенным правилом. Когда входил старец в свою спаленку, на столе его ждала кипа требующих ответа писем. Тело ныло от изнеможения, а сердце – от сопереживания открытым ему человеческим страданиям. Наступала молитвенная ночь. Молитва в нем никогда не прекращалась – был ли старец в многолюдии, за трапезой, в беседе или наедине с самим собой. А в 2 часа – как считать: ночи или утра? – о. Макарий был опять уже на ногах.

Строгость подвижнического образа жизни не заслоняла от него красоты окружающего мира. Наоборот, одаренный необыкновенной силой любви, о. Макарий умилялся каждому Божиему творению, видел в природе мудрость и красоту Творца. Прогуливаясь по скитским дорожкам, он останавливался и со слезами взирал на разнообразные цветы. У окна его кельи была устроена специальная кормушка для лесных птиц, щебечущих на все голоса. Очень любил он лес и даже писал одному из адресатов: «Человек получает в лесу себе успокоение и душевную пользу… Один вид вечнозеленых хвойных деревьев нашей Родины веселит зрение, служа символом надежды на жизнь вечносущую…»

Было, еще одно важное дело, начало которому в Оптиной пустыни положил старец Макарий – книгопечатание.

В те годы в России ощущался голод на духовную литературу, ибо печатание ее в соответствии с «Духовным регламентом» Петра I и указами 1787 и 1808 годов дозволялось только с одобрения Святейшего Синода и лишь в духовных типографиях. В результате святоотеческая литература практически выходить перестала, в то время как светская печать пустила в оборот огромное количество переводных произведений западного лжемистического направления. Подобная литература печаталась с дозволения гражданской цензуры и была прямо враждебна Православию.

Оптинскому монастырю благодаря о. Макарию удалось наладить выпуск книг духовного содержания. Старец объединил вокруг своего начинания известных русских людей, духовно устремленных «интеллектуалов», среди которых были С. П. Шевырев, М. П. Погодин, М. А. Максимович, Н. В. Гоголь, братья И. В. и П. В. Киреевские. Со старцами Оптиной их связывала не только литературная работа, многие вверили себя их духовному руководству.

Деятельность старца о. Макария была обширнейшей: он приготавливал к печатанию славянские тексты – переводил их на русский язык, снабжал малопонятные места своими примечаниями. Так были опубликованы жития и творения преподобных Паи-сия Величковского, Нила Сорского, Варсонофия Великого и Иоанна, Симеона Нового Богослова, Феодора Студита, Максима Исповедника, аввы Дорофея. Всего в XIX веке Оптиной пустынью было выпущено 125 наименований духовной литературы в количестве 225 тысяч экземпляров.

Ближайшим сотрудником о. Макария был И. В. Киреевский, который помогал в переводах с греческого и объяснении философских терминов. Он сам и его жена Наталья Петровна держали корректуру! они же являлись самыми крупными жертвователями на «благое дело».

«Бог посылал средства на благое дело через добрых людей, и одна за другой было издано большое количество книг», – удовлетворенно признавался о. Макарий. Действительно, было чему удивляться и радоваться. Он и настоятель Моисей бесплатно рассылали книги во все библиотеки – академические, семинарские и прочие! получали их почти все архиереи, ректоры, инспектора академий и семинарий и все общежительные монастыри на святой горе Афон.

Святитель Филарет митрополит Московский не только благословил книгоиздание в Оптиной, но был самым высоким его покровителем. Он сам участвовал в проверке переводов, определении последовательности изданий, привлечении необходимых людей. «У старцев как все поспевает, удивительно! Очень им благодарен…» – передал он через Н. П. Киреевскую о. Макарию.

Дело о. Макария особенно расцвело при старце Амвросии. Сам же о. Макарий жертвовал для книгоиздания своим и без того кратким отдыхом и при этом никогда не оставлял старческого подвига.

По смирению старец скрывал свою прозорливость, но в ней не сомневались имевшие к нему близкое отношение, зная об этом даре по собственному неоднократному опыту. «Делай, как знаешь, – говаривал обычно старец. – Но смотри, чтобы не случилось с тобой вот того-то…» И всегда выходило, что предостерегал он не зря.

Старец обладал даром понимать и разрешать современные вопросы и видеть будущее.

В 1848 году во Франции произошла буржуазная революция, идеи которой нашли впоследствии необыкновенно питательную почву на русской земле. Стихии захватили власть над землей. И вот что сказано в летописи монастырской жизни:

«С наступлением 1848 года настали бедствия в Европе почти повсеместно. Во Франции 24 февраля – революция: ниспровержение законной власти, республика. От Франции разлился сей адский поток в смежные земли, кроме России. Везде мятежи, нестроения. В России холера, засуха, пожары. 26 мая в 12-м часу дня загорелся губернский город Орел, сгорело 2800 домов! на воде барки сделались добычей пламени. В Ельце сгорело 1300 домов.

Июнь, 24-е число.Праздник в скиту дня Рождества св. Иоанна Предтечи. Пополудни в три часа зашла страшная туча с молнией и громовыми ударами с юго-запада при 20 градусах тепла. Она разразилась страшной бурей с проливным дождем и градом. От этой бури во многих местах Козельского уезда произошли разрушения, в особенности же в Оптиной пустыни. На церквах Казанской и Больничной разломало на части железную крышу, сорвало кресты… поломало множество плодовых деревьев. В скиту упавшей сосной повредило башню… А в монастырском лесу поломано и вырвано с корнем до двух тысяч самых толстых сосен. Страшная буря! Никто не помнил такой…»

Старец вместе с братией своими руками убирал поваленные деревья, а на их место сажал новые. И посадки эти были не простые. Они имели вид определенного клина и служили своеобразным зашифрованным письмом в будущее. На клочке земли между скитом и монастырем при помощи деревьев была написана великая тайна, прочесть которую суждено последнему старцу скита. Так передавалось в Опти-ной из поколения в поколение и во исполнение завета о. Макария не дозволялось уничтожать вовеки не только вековых деревьев, но и кустика. Однако в начале 20-х годов нынешнего века, когда монастырь закрыли, но последние старцы еще были живы, безжалостно спиливали великолепные сосны оптинского леса, визжали пилы и раздавалась брань рабочих.

Тайна о. Макария так и осталась неразгаданной. Но уже в середине прошлого века предвидел он и поругание оптинских святынь, и грядущие огненные испытания России. По поводу разрушительной бури о. Макарий писал: «Это страшное знамение Божьего гнева на отступнический мир. В Европе бушуют политические страсти, а у нас – стихии. Началось с Европы, кончится нами…», «Благодетельная Европа научила нас внешним художествам, а внутреннюю доброту отнимает и колеблет православную веру! деньги к себе притягивает».

«Сердце обливается кровью при рассуждении о нашем любезном отечестве, России нашей матушке: куда она мчится, чего ищет? Чего ожидает?Просвещение возвышается, но мнимое: оно обманывает себя в своей надежде! юное поколение питается не млеком учения Святой нашей Православной Церкви, а каким-то иноземным, мутным, зараженным духом! и долго ли это продолжится? Конечно, в судьбах Промысла Божия написано то, чему должно быть, но от нас сокрыто по неизреченной Его премудрости. А кажется, настает время по предречению отеческому: «Спасающийся да спасет свою душу» [4]4
  Другой современный преподобному о. Макарию святой – святитель Игнатий Брянчанинов также много писал о смысле французской революции 1848 г. «Когда я услышал о происшествиях, изменяющих лицо земли, я как бы услышал о смерти человека, давно-давно страдавшего неисцельным недугом… Такой мне всегда казалась просвещенная Европа… внезапно вспомнились мне слова Спасителя: «Когда же услышите о войнах и о военных слухах, не ужасайтесь: ибо надлежит семубыть! но этоеще не конец. Ибо восстанет народ на народ, и царство на царство! и будут землетрясения по местам, и будут глады и смятения. Это начало болезней». (Мк. 13: 7–8)… Последним признаком начальных болезней, долженствующих предшествовать окончательной болезни – антихристу. Писание выставляет «мятежи»… Надо искать большего и большего развития болезни. Она начала потрясать спокойствие народов с конца прошлого столетия! чем далее, тем обширнее, разрушительней… Меня поражали причины этих обстоятельств: общее стремление всех исключительно к одному вещественному, будто бы оно вечно, и забвение вечного, как бы несуществующего…»


[Закрыть].

Н. В. Гоголь в Оптиной

Слова старца Макария чем-то напоминают трагическое удивление знаменитого русского писателя Н. В. Гоголя: «Русь, куда ж несешься ты? Дай ответ. Не дает ответа».

В представлении большинства современников и нынешних читателей Гоголь – классический писатель-сатирик, обличитель человеческих и общественных пороков. Другого Гоголя, религиозного мыслителя и публициста, автора молитв и таких произведений, как «Выбранные места из переписки с друзьями» и «Размышления о Божественной литургии», мало кто знает… Вся его жизнь, особенно последнее десятилетие, была непрерывным восхождением к высотам духа. Гоголь не давал монашеских обетов – нестяжания, целомудрия и послушания, но был поистине монахом в миру. Он не имел своего дома и жил у друзей – сегодня у одного, завтра у другого. Свою долю имения он отказал в пользу матери и остался нищим, помогая при этом бедным студентам из собственных гонораров. После смерти Гоголя все личное его имущество состояло из книг, немногих старых вещей да нескольких десятков рублей серебром, однако созданный им фонд «на вспоможение бедным людям, занимающимся наукой и искусством», составлял более двух с половиной тысяч рублей. Современники не оставили никаких свидетельств о близких отношениях Гоголя с какой-либо женщиной.

Из письма Гоголя в Оптину пустынь в июне 1850 года, адресованного иеромонаху Филарету: «Ради Самого Христа, молитесь обо мне, отец Филарет. Просите вашего достойного настоятеля (о. Моисея. – Н. Г.), просите всю братию, просите всех, кто у вас усерднее молится и любит молиться, просите молитв обо мне. Путь мой труден! дело мое такого рода, что без ежеминутной, без ежечасной и без явной помощи Божией, не может двинуться мое перо… Мне нужно ежеминутно, говорю вам, мыслями быть выше житейских дрязг и на всяком месте своего странствования быть как бы в Оптиной пустыни…»

Гоголь паломничал в Оптину три раза, и его мысли о великой ответственности писателя пред Богом за свое творчество окончательно сложились не без влияния бесед со старцем Макарием, перед прозорливым духовным оком которого писатель высказывал все свои суждения и мнения.

Скорее всего, путь в Оптину пустынь Гоголю указал философ И. В. Киреевский, который был уже духовным чадом о. Макария и прекрасно понимал значение старчества. «Существеннее всяких книг и всякого мышления найти святого православного старца, который бы мог быть твоим руководителем, которому бы ты мог сообщать каждую мысль свою и услышать о ней не его мнение, более или менее умное, но суждение святых отцов», – писал он А. И. Кошелеву. Подобные мысли, надо полагать, не раз высказывал Киреевский и Гоголю… Так или иначе, но в 1850 грду Гоголь вместе с М. А. Максимовичем проездом на юг заезжает в Оптинский монастырь.

До обители Гоголь и его спутник шли пешком две версты, как то прилично паломникам. По дороге встретили девочку с лукошком земляники и хотели купить у нее ягоды, но та отдала их даром, отговариваясь: «Как можно брать деньги со странных [5]5
  Странников.


[Закрыть]людей». В первый раз писатель пробыл в Оптиной три дня, «молился весьма усердно и с сердечным умилением».

В тот же приезд Гоголь познакомился со столпами оптинского старчества – настоятелем о. Моисеем и о. Макарием. Существует предание, что прозорливый о. Макарий предчувствовал приход Гоголя. Он был в своей келье и, быстро ходя взад-вперед, говорил бывшему с ним монаху: «Волнуется у меня что-то сердце. Точно что необыкновенное должно совершиться, точно ждет оно кого-то». В это время доложили, что пришел Николай Васильевич Гоголь.

«Достоверно известно, что батюшка о. Макарий не одобрял его светскую литературную деятельность и советовал ему оставить писательство в этом роде и начать новую жизнь во Христе, по заповедям евангельским. И Гоголь во всем согласился, приняв близко к сердцу наставления старца Макария… После того Гоголь еще два раза приезжал в Оптину пустынь к батюшке о. Макарию и во время своего пребывания в монастырской гостинице усердно посещал церковные службы в скиту» – так писал составитель жития преподобного Макария.

Без сомнения, в беседе со старцем речь зашла и о «Выбранных местах из переписки с друзьями» – произведении, выходившем за рамки всех известных литературных жанров. Здесь, в светской прозе, Гоголь заговорил о том, что считается привилегией прозы духовной. «Выбранные места…» вышли в свет в 1846 году и вызвали массу толков и недоумений. П. А. Вяземский нашел замечательный образ: «…наши критики смотрят на Гоголя, как смотрел бы барин на крепостного человека, который в доме его занимал место сказочника и потешника и вдруг сбежал из дома и постригся в монахи». Мало кто мог объяснить подобную метаморфозу творчества писателя.

Судить об этом можно было только с духовных позиций. Не осталось документальных свидетельств, конкретно выражавших отношение старца Макария к творчеству Гоголя, однако в библиотеке Оптиной пустыни сохранился отзыв на «Выбранные места…» святителя Игнатия Брянчанинова. Он всю жизнь сохранял особую близость к монастырю и в молодости был духовным чадом старца Льва. Святитель Игнатий к книге Гоголя отнесся достаточно критически: «Она издает из себя свет и тьму. Религиозные его понятия неопределенны, движутся по направлению сердечного вдохновения неясного, безотчетливого, душевного, а не духовного… Книга Гоголя не может быть принята целиком и за чистые глаголы истины. Тут смешение, тут между многими правильными мыслями много неправильных. Желательно, чтобы этот человек, в котором заметно самоотвержение, причалил к пристанищу истины, где начало всех духовных благ…»

Этот отзыв был переписан лично о. Макарием – надо полагать, изложенные в нем оценки святителя Игнатия были сродни оценкам оптинского старца.

Посещение Оптиной пустыни произвело на Гоголя глубокое впечатление, спустя три недели он писал графу А. П. Толстому, в доме которого жил последние четыре года своей жизни: «Я заезжал по дороге в Оптинскую пустынь и навсегда унес о ней воспоминание. Я думаю, на самой Афонской горе не лучше. Благодать видимо там присутствует. Это слышится в самом наружном служении, хотя и не можем объяснить себе почему. Нигде я не видел таких монахов. С каждым из них, мне казалось, беседует все небесное…»

В середине 1845 года Гоголь пытался оставить литературное поприще и уйти в монастырь (с этим связано и сожжение рукописи 2-го тома «Мертвых душ»). Ко времени первого приезда в Оптину он уже осуществил давнее свое желание побывать на Святой Земле и мечтал о паломничестве на Афон, чтобы снова приблизиться к монастырю. На Афон съездить не удалось. В Оптиной Гоголю довелось побывать еще дважды.

Во второй раз он приехал сюда в июне 1851 года, когда возвращался в Москву с юга. «Пополудни прибыл проездом из Одессы в Петербург известный писатель Николай Васильевич Гоголь, – записал в своем дневнике оптинский иеромонах Евфимий. – …Гоголь оставил в памяти нашей обители примерный образец благочестия».

В этот приезд он снова беседовал со старцами. Под впечатлением этих бесед он писал в Оптину из Москвы – настоятелю Моисею и старцу Макарию, – просил молитв, благодарил за гостеприимство и жертвовал 25 рублей на обитель. В свою очередь и старцы благодарили Гоголя, а о. Макарий благословил его на написание книги географии для юношества; но при этом предупредил сочинителя, что благое дело никогда не бывает без искусительных препятствий: «Пожеланию вашему не смею отказать и только тем могу служить, что, взяв перо, простираю мою грешную руку на сию хартию, а вера ваша да будет ходатайством у Господа внушить мне слово к вашему утешению… Но как пишут святые отцы, что всякому святому делу или предыдет или последует искушение, то и вам предложится в сем деле искус, требующий понуждения».

Замысел написать «живое, а не мертвое изображенье России… начертанное сильным, живым слогом», созрел у Гоголя давно, для его осуществления он хотел совершить путешествие по всей русской земле, от монастыря к монастырю, ездя по проселочным дорогам и останавливаясь отдыхать у помещиков. Он мыслил написать свое географическое сочинение так, «чтобы была слышна связь человека с той почвой, на которой он родился». Замысел этот, как известно, не осуществился. Гоголю оставалось жить меньше года.

В третий, и последний, раз Гоголь посетил благословенную Оптину в сентябре 1851 года – по дороге из Москвы на родину, на свадьбу своей сестры, намереваясь оттуда поехать в Крым на всю зиму. Доехав до Калуги, он отправился в монастырь, а потом неожиданно для всех вернулся в Москву. Такой поворот событий вызвал недоуменные толки среди знакомых писателя. Действительно, в этой поездке было много загадочного.

Но вот что известно в точности. 24 сентября, накануне дня памяти преподобного Сергия Радонежского, Гоголь был у старца в скиту, а на другой день обменялся с ним записками. Гоголь обратился к старцу Макарию за советом – ехать или не ехать ему на родину. Старец советовал возвратиться, видя подспудное желание Гоголя. Но он продолжал сомневаться, тогда о. Макарий предложил все-таки поехать в Васильевку к сестре. Однако и после этого Гоголь оставался в нерешительности. Старец возложил тогда решение на него самого, благословив образком преподобного Сергия.

Очевидно, между о. Макарием и Гоголем состоялся какой-то разговор, содержание которого осталось неизвестным. Вполне возможно, что Гоголь собирался остаться в монастыре. Оптинский старец Варсонофий позже рассказывал своим духовным детям, что незадолго до смерти писатель говорил своему близкому другу: «Ах, как много я потерял, как ужасно много я потерял, что не поступил в монахи. Ах, отчего батюшка Макарий не взял меня к себе в скит?..»

В этом удивительного ничего нет, ибо уже в «Выбранных местах…» (в письме к графу А. П. Толстому: «Нужно проездиться по России») Гоголь писал: «Нет выше званья, как монашеское, и да сподобит нас Бог надеть когда-нибудь простую ризу чернеца, так желанную душе моей, о которой уже и помышление мне в радость. Но без зова Божьего этого не сделать. Чтобы приобресть право удалиться из мира, нужно уметь распроститься с миром… Нет, для вас так же, как и для меня, заперты двери желанной обители. Монастырь ваш – Россия!»

В марте 1852 года, уже после смерти Гоголя, В. А. Жуковский писал П. А. Плетневу: «Я уверен, что если бы он не начал свои «Мертвые души», которых окончание лежало на его совести и все ему не давалось, то он был бы монахом и был бы успокоен совершенно, вступив в ту атмосферу, в которой бы душа его дышала легко и свободно».

Сразу после смерти писателя граф Толстой послал в Оптину пустынь извещение и 15 рублей серебром на помин души новопреставленного. Н. П. Гиляров-Платонов писал, что Гоголь принадлежал к разряду людей, которых можно назвать «оптинскими христианами. Это люди, глубоко уважающие духовную жизнь, желающие видеть в духовенстве руководителей к духовной высоте жизни…». Летом 1852 года профессор Московского университета С. П. Шевырев, возвращаясь с родины Гоголя, заезжал в монастырь, где читал его насельникам «Размышления о Божественной литургии». Оптинские монахи, хорошо помнившие Гоголя, нашли это его сочинение «запечатленным цельностью духа и особым лирическим взглядом на предмет». Мария Ивановна, горячо любимая мать Николая Васильевича, была в Оптиной на Пасху 1857 года со своим внуком Николаем.

Посмертная связь Гоголя с благословенной Оптиной продолжалась.

Старец Иларион

Среди келейников о. Макария были два будущих старца: знаменитый Амвросий Оптинский и Иларион, который менее известен. Но сравнивать духовные дары – дело напрасное. Оба старца имели благодать назидать, увещевать и утешать по своей прозорливости и дару рассуждения в той степени, в какой было угодно Богу.

Родион Никитич Пономарев родился в пасхальную ночь 1805 года в Воронежской губернии. Его будущее монашеское имя Иларион, означающее «радостный», «тихий», явилось словно следствием радостного, пасхального прихода в мир младенца, который на всю жизнь сохранил характер кроткий и душу светлую. Мать его еще в семь лет предсказала сыну монашескую жизнь, глядя на эту его кротость. В 24 года, научившись от отца портновскому искусству, Родион создал артель из 30 человек. Рабочие ему были точно дети, за которых должно отвечать перед Богом: он содержал их прилично и наблюдал за нравственностью. Семья уже жила в Саратове, где в ту пору существовало множество раскольничьих сект, враждовавших меж собой и сходившихся лишь в одном – в ненависти к Православию. Глядя на все это, Родион вольно или невольно встал на путь миссионерский. Он беседовал с раскольниками, рассказывая о православной вере, основываясь исключительно на Священном Писании, и обратил-таки многих на путь истины.

Два раза Родиона хотели женить, но оба раза не получилось.

В 32 года он серьезно задумался, не наступила ли пора вступить в монастырь, жизнь его в миру была благочестивой, осмысленной и полезной для других, но сам Родион думал, что «все еще не так живет, как следовало бы, что монахи лучше живут». Он много ездил по монастырям, и кто-то его надоумил посетить Оптину пустынь. Приехав наконец туда, нашел он у старцев Льва и Макария то, чего искала душа его. О. Макарий много беседовал с будущим иноком, посещал его в гостинице, разъяснял непонятное. Так и случилось, что Родион возвратился в Саратов, управился со всеми делами и вернулся в Оптину насовсем.

В 1839 году, когда он пришел в монастырь, о. Макарий стал скитоначальником. Тогда же и избрал себе Родиона в келейники. Только через 10 лет постригли его в монахи с именем Иларион.

Двадцать лет о. Иларион был келейником у скитоначальника, имея теснейшее общение со старцем, учась истинному иночеству в его лице, получая наставления, благоприятные для будущего своего старчества. Преданность о. Илариона своему старцу была беспредельна. Однажды о. Макарий отлучился из обители для посещения своих духовных чад. В пути экипаж перевернулся в ров и старец получил сильные ушибы и вывихи. Сообщение об этом пришло в Оптину. О. Иларион в это время был сам тяжело болен, но, несмотря на это, тотчас поспешил с врачом к своему духовному отцу, проехав около трехсот верст на перекладных в осеннюю распутицу.

Послушание келейника состояло в трудах по служению самому старцу и личным его потребностям, по содержанию в чистоте его кельи и всего корпуса и по хлопотливой должности быть посредником между старцем и искавшими его совета. Этих трудов, не исключавших длинного молитвенного скитского правила, было достаточно, чтобы заполнить каждый день до отказа. Но келейник Родион (а последние десять лет о. Иларион) имел еще много послушаний, конечно же – с благословения и по воле старца. Воля же о. Илариона состояла в том, чтобы непрестанными добросовестными трудами смирить свою плоть, обратить понуждение себя на всякое телесное и нравственное делание в свою природу. Спал он не более четырех часов.

Главное послушание о. Илариона было в саду: сначала занимался больше деревьями, а потом взялся и за цветы. О. Макарий сам не умел садовничать, но любил и сад, и цветы; предыдущие келейники запустили его палисадник, о. Иларион устроил в скиту вдоль всех дорожек цветочные шпалеры, затейливо чередуя различные растения. Невозможно было представить, что все это великолепие – дело рук одного человека…

Сад при о. Иларионе давал столько плодов, что монахи до весны кормились его дарами. Нередко городские и сельские жители приходили в обитель просить для больных свежих и моченых яблок и никогда не получали отказа.

Кроме этого, о. Иларион завел пасеку, сам работал на ней, впоследствии отдав пчелиное хозяйство на попечение отца, поступившего в монастырь вслед за сыном. На плечи о. Илариона легло начинание по разведению рыбы, чем он раньше никогда не занимался; при помощи хороших помощников из монахов дело быстро наладилось.

До своего посвящения в иеродиаконы о. Иларион варил в скиту квасы и кислые щи, пек блины, ставил хлебы. Это были не каждодневные послушания, но временные: хлебы ставились раз в неделю, квасы и блины лишь по нескольку раз в год. Но работы эти были утомительные, требующие внимания, напряжения и бессонных ночей. Будучи уже дьяконом, он иногда после жаркого летнего дня, проведенного в различных трудах, вечером с сотрудником своим о. Флавианом разносил по всему саду до 300 больших ведер воды – для поливки фруктовых деревьев.

По благословению старца Макария о. Иларион завел домашнюю аптечку и занимался лечением братии скита, посещая больных монахов в их кельях и исполняя фельдшерскую работу. Поздней осенью и зимой еще и резал деревянные ложки.

Много потрудился о. Иларион над разнообразными скитскими постройками, в том числе и над устроением иконостасов…

Время, предназначенное для отдыха – от дневной трапезы до двух часов пополудни, о. Иларион употреблял почти всегда для чтения святоотеческих писаний.

Кажется, только труды телесные выделяли келейника среди других. О. Иларион оставался как бы в тени великого старца Макария. Своих духовных чад у него не было, лишь изредка ближайшие знакомые исповедовались у него после того, как в 1857 году о. Иларион был посвящен в иеромонахи.

Лишь на смертном одре о. Макарий поручил своих близких духовных чад старческому водительству о. Илариона, среди них была Н. П. Киреевская, игуменьи Севского и других монастырей, также и монахини этих обителей. Вообще же желающим после его смерти иметь духовника о. Макарий указывал на двух даровитых своих келейников – на о. Илариона и о. Амвросия, кому кто более по душе, таким образом благословляя их на продолжение старческой традиции.

В 55 лет судил Бог о. Илариону старческое служение, а спустя три года он стал скитоначальником. И в духовничестве, и в управлении он старался поддерживать порядки, заведенные его почившим учителем. По воспоминаниям братии, наставления о. Илариона были кратки, ясны, просты и убедительны, поскольку он сам первый исполнял то, что советовал монахам. Учил старец, что по своей воле никто ничего не должен делать и начинать, хоть бы и доброе было, но прежде объявить то своему духовному отцу, просить совета и положиться на его рассуждение: для монаха это и есть главное условие спасения – отсечение своей воли. «Послушание, – поучал о. Иларион, – должно проходить с хранением совести, без небрежения, лености и невнимания, должно наблюдать за собой и быть внимательным ко всем даже незначительным действиям, тогда и в важных делах будешь так же серьезен и послушлив. Каждое дело необходимо начинать с призывания в помощь Имени Божия, ибо занятия, освященные молитвой, будут благотворны для нашего душевного спасения».

Не отказывал старец Иларион в своих советах и мирянам: со всеми бывал одинаково обходителен и внимателен. Главную причину любых страданий видел он в нашем отступлении от Бога и в греховной жизни. Как яркий пример тому приведем случай с одним молодым купцом, который был одержим манией преследования, доводившей его до безумия. В такие времена он избегал людей, бродил с блуждающим взором, произнося бессмысленные слова. Старец Иларион долго занимался с ним и из расспросов понял, что главной причиной его болезни является вражда и непокорность отцу, которую он таил в своем сердце и наружно почти не выказывал. Старец долго убеждал купца оставить свою злобу, испросить у родителя прощения, доказывал, что только после этого можно надеяться на помощь Божию и избавиться от непонятной болезни. Наконец упорство болящего было сломлено: он чистосердечно покаялся, и в его душе водворился мир, болезнь постепенно ушла.