355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Наталья Аринбасарова » Лунные дороги » Текст книги (страница 1)
Лунные дороги
  • Текст добавлен: 7 сентября 2016, 17:55

Текст книги "Лунные дороги"


Автор книги: Наталья Аринбасарова


Соавторы: Екатерина Двигубская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Аринбасарова Наталья & Двигубская Екатерина
Лунные дороги

Посвящаю эту книгу Марии Константиновне,

самой лучшей маме в мире


– «О Боже! Что это? Не хочу, не хочу! Не надо. Мне и здесь хорошо! Зачем вы меня тянете?! Что тут происходит? Ой, ой, ой, куда вы меня потащили? Да, что это вы так орете?».

– «Девочка! У вас родилась девочка. Четыре килограмма!»

24 сентября 1946 года в роддоме около Новодевичьего монастыря родилась девочка весом четыре килограмма. Ее мать – полька, отец новорожденной – казах, офицер Советской Армии. Девочку назвали Наташей. У крохотной Натальи были предшественники – старший брат Юра, после которого не замедлил появиться бойкий Арсен.

После рождения, как у всякого младенца, последовали годы забытья. Потом яркая вспышка первого воспоминания, позже облекшегося в витиеватую форму изложения: «Цепкие мамины руки хватают меня, растягивают вдоль груди. Пахнет фиалкой. Родинка на мизинце нагло прыгает перед глазами. Я брыкаюсь и воплю. Мою худую попу оголили, подставили под что-то холодное и колючее…».

Это был укол от дифтерии. Саму болезнь Наташа не помнит, но память о насилии, свершенном над ее маленьким задом, не раз возвращала девочку в затерянный мир детства.

Байрам – Али

Болезни – неотъемлемая часть земного существования человека. Наташу мучили разнообразнейшие недуги. Например, у нее была пупочная грыжа, от которой она падала в обмороки. Открывая глаза после мутного забытья, Наталья видела перед собой взволнованное лицо мамы. Мария Константиновна быстро-быстро шептала слова, Наташа их не слышала, находясь под глухим колпаком дурноты. Ее брали на руки, целовали. Кроха была безмерно благодарна грыже за мгновения нежности. В эти драгоценные минуты мама принадлежала только ей!

Как все слабые дети, Наташа скрывалась от хрупкости своего здоровья в спасительных дебрях фантазий. Иногда, заснув в полумраке комнаты, она просыпалась от чьего-то пристального взгляда. Шесть кровожадных глаз впивались в нее. Огромное бесформенное чудовище затаилось, оно тяжело дышало, от духоты в глазах у Натальи темнело, плыли разноцветные, режущие пятна. И тут она начинала вопить, она звала и звала на помощь, умоляя спасти ее от этого существа. И всякий раз в комнату входила мама, ничуть не боявшаяся ужасного монстра. Она распахивала окна, свет врывался в комнату, страх таял. Все предметы становились бытово-понятными.

У Марии Константиновны на деревянном сундуке стоял чемодан, на нем чемодан поменьше, а сверху совсем маленький. Они были уютно прикрыты кружевной салфеточкой. В темноте вся эта хозяйственная постройка с блестящими замками и крахмальной салфеткой, представлялась страшенным чудищем с шестью глазищами, зловеще поблескивающими из-под залихватского чуба.

Больше всего на свете Наташенька боялась, что ее мама умрет. Мама умрет! Мама умрет! Эта мысль душила Наташу, горячие слезы выливались из ее глаз.

Часто ночью Наталья шла тихими ножками к родительской кровати, становилась около изголовья и смотрела в усталое лицо матери. Она стояла на дощатом полу, прислушиваясь – дышит ли мама? Слушала, слушала, пока глаза не начинали слипаться. Тогда Наталья таращила их, да так, что ей казалось, что глаза вот-вот выпрыгнут и поскачут по гладкому полу.

Девчушка старательно измышляла для себя самые страшные мучения во спасение мамы: «Что бы еще я могла вытерпеть за маму?». Наташа изобретала страдания с таким самоотверженным рвением, будто решение – будет жить мама или нет – зависело от него. Самым мучительным испытанием, которое мог измыслить ее маленький мозг, было – нырнуть в сортирную яму.

Шел 51-ый год. Туркмения, Байрам – Али – провинциальный городок, названный в честь двух братьев батыров Байрама и Али. Постоянные эпидемии дизентерии, черной оспы и других не менее прилипчивых болезней. Грязь, жара, нищета способствовали процветанию заразы. Мария Константиновна категорически запрещала детям ходить в общественный сортир. Он походил на грустный скворечник, давно покинутый птицами. Детям не позволялось приближаться к нему ближе, чем на сто метров – это было самое гадкое, страшное, категорически запретное место. И вот именно его в ночных бдениях Наталья избрала для испытания своей дочерней любви.

К счастью, ей не пришлось спасать мать таким самоотверженным способом. Благоговейное послушание воле родителей взяло верх над отвагой бесстрашного сердца. Она не смела подойти к сортиру. Дети продолжали ходить на горшок. «Интересно, сколько же горшков вынесла мама?» – пыталась подсчитать Наталья: «Да, незавидная арифметика!».

Семья Аринбасаровых из семи человек жила на одну папину зарплату. Продукты и хозяйственное мыло выдавались по карточкам. Мыло использовалось только для купания детей. Мария Константиновна, как величайшей драгоценностью, скользила пахучим кусочком по вертлявым тельцам.

– «А ну-ка, стой спокойно, не вертись! Таня, ты куда полезла! Я кому говорю, не садись голой попой на скамейку?!» – из последних сил выкрикивала Мария Константиновна. Был банный день – первыми мыли девочек, сначала старшую Наташу, потом Танюшку. Мария Константиновна заворачивала свежевымытых детей в простыни и белым кулем несла в дом. Душ находился во дворе.

Наталья полюбила густой запах хозяйственного мыла на всю жизнь. Запах детства! Много позже, когда она ходила беременной и страдала токсикозом, она покупала кусочек хозяйственного мыла и вдыхала его чарующий аромат. Как ни странно, тошнота проходила!

Стирала Мария Константиновна углем от саксаула, преимущественно мужнино обмундирование. У детей одежки было мало – в основном бегали в трусах, сшитых мамой на старенькой ручной машинке «Зингер». Особенно не нарядишься – пятьдесят два градуса жары, в песке можно яйцо испечь.

– «А почему девчонкам в горошек, а нам в полосочку?» – протестовал Арсен.

– «Потому что, потому оканчивается на у» – исчерпывающе отвечала Мария Константиновна.

– «А… Так бы сразу и сказала» – говорил себе под нос мальчик. «А можно мне хлеба с сахарком?» – значительно громче спрашивал он.

– «Можно, только спроси у ребят, хотят ли они?».

Ну как можно не хотеть? Это было замечательно вкусно! Кусок черного хлеба побрызгать водичкой, посыпать сахарным песком и бегом на улицу!

Ребята во дворе тут же начинали клянчить: «Дай откусить, дай откусить!». И кусок хлеба мгновенно исчезал в прожорливых ртах голопузых рябятишек.

Когда Наталье было восемь лет, она впервые увидела туалетное мыло. Земляничное мыло – это же поэзия послевоенных лет! Ядовито-розового цвета, настырно пахнущее. Оно казалось чем-то волшебным! И очень хотелось его съесть.

Папа – Утевле Туремуратович был военным. Его переводили с места на место по всей Азии. Все детство Наташи прошло по воинским частям. Где они только не жили – в конюшнях, которые все еще теплились навозным запахом, в облупленных сараях. Через их щелистые стены дети наслаждались ночным великолепием – стрекот цикад, самодовольное чавканье жаб, вой шакалов, сливающийся с настороженным басом дворняг. Рассвет золотил жилище и озорной голос петуха гнал слабеющую ночь.

– «Таня, ты спишь?». Вместо ответа ровное посапывание. «Таня, Таня» Наташа потрогала плечо сестры, но богатырский сон младшенькой не может нарушить столь деликатное вмешательство. Наташа протянула прозрачную ручку и хвать сестру за нос.

– «Ты чего?» – выкатив черные глазища, спрашивает Таня.

– «Пора!»

– «Давай еще поспим?»

– «Нет, будет поздно».

Две маленькие девочки свесили загорелые ножки, ступили на пол, за ночь земля не успела остыть. Татьяна отчаянно пыхтя, крадется к выходу. На лбу Наташи выступили прозрачные капельки пота, открыла на что-то жалующуюся дверь.

– «Танька, не сопи. Всех разбудишь»

– «Угу» – ухает младшая.

Свобода! Девочки вырвались из терпкого воздуха сарая в свежесть утра. Пять часов. Реденькая травка плачет. Природа румяная, надушенная утренними запахами. Беззаботная. Сестры бегут босыми ногами по колючей земле. Радостно хохочут. К ним летит стайка озорных воробьев. Щебет птичек!

– «Как хорошо!»

– «Здорово!»

В такие часы, кажется, что весь мир принадлежит тебе одной. Что все было, есть и будет хорошо. Что всё тебя любит.

Когда Аринбасаровы приехали в Байрам – Али, им дали на территории воинской части, в бараке просторную комнату с печкой. Зимой Мария Константиновна топила углем и саксаулом, печка трещала, и от этого теплого звука детей холодили мурашки. Саксаул – фантастичное дерево. Оно растет в Азии, в пустыне. Если попадешь в его заросли – станет жарко, он излучает жар сам по себе. У саксаула скрюченное тельце без листочков, с узловатым корнем длиною в сорок метров, чтобы с большой глубины тянуть влагу.

Наташа с Танюшкой часами просиживали около корзины с саксаулом. Они вытаскивали сутулые деревца, наряжали в тряпичную одежку, надевали белокурые парики из соломки, пудрили личико мелом. Куколки оживали, и уже казалось, что они живут своей тайной жизнью – по ночам встают, смеются, едят. Девчушкам даже слышался кукольный шепоток, от этого становилось страшно и сладко.

Вокруг воинской части не было ни одного деревца, пятьдесят два градуса жары, воду доставали из колодца. Иногда колодец зацветал, а иногда засыхал, или же начиналась очередная эпидемия. На время воду из колодца доставать запрещалось. Ее привозили в бочках, выдавали два ведра на семью, Аринбасаровым, как многодетной семье, давали побольше.

Очередь из жарких женщин и мужчин. Гам, смех, дым дешевых папирос, цыканье плевков, горелый запах пота, и среди этого бедлама Мария Константиновна – красивая, со спокойным взглядом ореховых глаз, чисто одетая. Ее шелковистые волосы собраны в хорошенькую «дулю», тоненькая талия, танцующая походка. «Маруся» – как ее ласково называл муж. Отец, папа, папсик, он жмурился от удовольствия, когда дети и любимая Маруся целовали его смуглое лицо.

Территория воинской части – выжженное место с трескающейся землей. Утевле Туремуратович, будучи начальником штаба, распорядился, чтобы провели водопровод из почечного санатория, который находился в двух километрах от воинской части. Это был знаменитый санаторий, всесоюзного значения, в нем лечились почечники со всего Советского Союза. Вода пошла. Вода серебристая роскошь! Как радовались люди!

Наташа сидела во дворе на маленькой облезлой табуреточке, разрисовывая ножки мокрой глиной. Она спорила со старшим братом Юрой о том, кто красивее – мама, или «Грета Габо». Юра со свойственной очконосцам рассудительностью говорил: «Не Габо, а Грета Гарбо – замечательная красавица! Наша мама тоже хороша, но их красота совершенно разная»

– «Не поняла. Ты что хочешь сказать, что мама хуже?» – с запальчивостью выкрикнула Наташа.

– «Глупышка…»

– «Сам ты – глупая шишка!»

– «Слово глупышка образовано от корня – „глуп“, суффикса – „ыш“ и окончания – „ка“. Поэтому шишка тут ни при чем. Возвращаясь к прерванному тобой разговору, продолжаю – вышеназванная актриса обладает лицом и темпераментом нордическим. Наша же мама представляет собой типического мутанта или, в простонародье, метиса. В ней смешались белая и желтая раса».

– «Чего, чего, не поняла. Ты что, не можешь по-русски говорить!»

– «Господи, какая же ты непонятливая! У нашей мамы и Гарбо совершенно разные лица. Их нельзя сравнивать. Они обе красавицы!»

– «Это и так ясно. Зачем так долго голову морочил!» – недовольно фыркнув, девочка прицелилась залепить Юре глиняную оплеуху, но в этот момент во двор вбежал кудрявый Арсик – второй брат и звонко скомандовал: «Быстрее, лоботрясы. Там саженцы привезли. Без нас разберут!».

Что такое саженцы – Наташа не знала, но это показалось ей чем-то заманчивым. Утевле Туремуратович, решив проблему с водой, распорядился привезти машину саженцев. Все жители военного городка и молоденькие солдатики вышли на посадку зеленой поросли. Зрелище было незабываемым! Каждый прихватил свое орудие укоренения молодых побегов. Огромные лопаты и грабли тащились вслед за своими хозяевами, оставляя рыхлое облако пыли. Дядя Коля с рваным правым ухом зачем-то прихватил топор, и отчаянно размахивая им из последних пьяных сил, улюлюкал неожиданно тонким голосом.

Около клуба воинской части, посреди двора лежала куча выброшенных саженцев. Пятилетняя Наташа подобрала тоненький прутик с паутинкой корешков. Корни пахли огурцом. Она понесла росток домой. Казалось, что стебелек трясется от страха, девочка прижала его к себе: «Ну, что ты, что ты. Не бойся. Я с тобой. Ты вырастешь, станешь большим и сильным, будешь меня защищать от ветров и солнца». Потом, вооружась детской лопаткой, Наталья выкопала глубокую ямку и посадила «изгой». Каждый день из игрушечного ведерка она поливала прутик, и росток принялся.

Сейчас это уже огромное дерево-карагач. Оно непоколебимо стоит около серенького байрам – алийского дома Аринбасаровых. А в военном городке шумит большая роща, которую до сих пор называют Аринбасаровской рощей.

В 51-ом году родился Мишенька. Марию Константиновну с пузом-великаном увезли в больницу. Четверо недоуменных ребятишек остались на одного еще более недоуменного отца, Наташе было пять лет, Танечке – три, Арсену семь, а Юре – восемь. Утевле Туремуратович должен был вести хозяйство, кормить своих галчат и ходить на службу, тогда-то он всласть насладился женской долей.

Зато сколько было радости, когда вернулась мама с теплым кулечком! Мишенька был такой хорошенький с длинными волосами и прозрачно-зелеными глазами. Детям так хотелось подержать его на ручках, но разрешили только Наташе, Танюшке не дали, из-за чего она ревела и гремела целый день.

Мишенька рос, Наташа и Таня тоже. Женская потребность заботиться зудела в девочках. Опекали младшего брата, благо он был так мал, что не мог сопротивляться их усердному тщанию. Девочки очень гордились, что помогают матери нянчить Шишунчика – домашнее имя младшенького. Сестры наряжали Мишу в принцессу, из многочисленных атласных лент они плели разноцветные косы и привязывали к его ушам, надевали мамино платье, подкладывали сисечки из яблок, а в носки засовывали коробочки из-под диафильмов, заставляя Мишу расхаживать на каблучках. Его лицо девочки раскрашивали цветными карандашами, обильно их слюнявя. Получался Мишенька сказочно красивым, правда, красоту не могли отмыть по три дня.

Каждый год летом от невыносимой жары, от эпидемий родители увозили детей в Россию, в Москву. В Москве Аринбасаровы останавливались в генеральском доме у Новоарбатского моста. В четырехкомнатной квартире жила мамина двоюродная тетка с дочерьми – Юлия Владимировна, жена генерала Малярова, который погиб во время войны. Дети называли ее бабушка Юля.

Москва с ее шумом, суетой ошеломляла Наташу. Девчушка проводила долгие часы на балконе пятого этажа. Она всматривалась в большой город, пытаясь найти в нем что-то родное, глазела на стройку огромного здания, которое росло на глазах. И уже потом, когда Аринбасаровы уехали, оно выросло в гостиницу «Украина».

Наталья обожала ездить в метро. Оно казалось таинственным, подземным дворцом, где, однако, ей было совсем не страшно. Стоя на перроне, Наташа следила за уходящим поездом. Ее ужасно смешило, как мечутся глаза Тани, рефлекторно следящие за громыхающим мельканьем вагонов. Эскалатор – добрый дракон, который на своей спине выносит людей на свет из подземелья.

На улице Наталья обожала поглощать сосиски с тушеной капустой, ее очень удивляло, что не все разделяют ее гастрономические пристрастия. Арсен называл тушеную капусту коричневыми соплями, наотрез отказываясь есть. Но все были солидарны в одном – в поклонении московскому мороженому, дети по-кошачьи вылизывали холодное лакомство из хрустящих вафельных стаканчиков. Московское мороженое так и осталось на всю жизнь самым вкусным в мире.

Как-то родители повели детей в зоопарк. Ребята неожиданно притихли. На них взирали диковинные лица животных. Наташа, увидев экзотическую обезьянку с красной попой, расстроилась: «Какие у нее глаза. Кажется, человек заключен в это смешное тельце. Хорошо бы на нее одеть штанишки». От предложенного петушка на палочке девочка отказалась. Оранжевый леденец был молниеносно схвачен и проглочен младшей сестрицей.

Мальчишки с восхищением смотрели на хищников. Их руки мужественно сжимали деревянные пистолетики. Братьям казалось, что они охотники, засадившие опасных тварей за решетку. Таня тихонечко взвизгнула, увидев сверкающий хвост павлина, надменно прохаживающегося в вольере.

Откуда-то возник директор зоопарка, долго восторгался многочисленностью семейства Аринбасаровых. Его восхищение воплотилось в несколько роскошных павлиньих перьев, подаренных семье на память.

Дошли до слонов. Серый гигант красовался на солнце, его уши царственно колыхались на ветру, мощная фигура вызывала всеобщее восхищение. Какой-то рыжий мальчик кинул булку. Слон осторожно помял гостинец и, неожиданно перекинув через ограду хобот, отвесил мальчишке подзатыльник. Конопатый страшно заорал. Толпа ахнула, отпрянула. Прибежали взволнованные служащие как оказалось, в булке была булавка.

Вечером у Наташи поднялась температура, она все представляла обезьяньи глазки, слышался человеческий крик слона, щекотали павлиньи перья. Девочке грустно казалось, что в животных замурованы люди, зовущие ее на помощь.

Рыбинск

Однажды летом Мария Константиновна сказала детям: «Мы поедем на мою родину – в Рыбинск. Там живет моя тетя Геня». Полное имя тети – Евгения Францевна Жуковская. Тогда Наташе было почти семь лет, Мишеньке около двух.

Семья долго ехала в автобусе куда-то за город, Наталью, как обычно, укачало. Когда они вышли из автобуса, моросил мелкий дождь, было прохладно. Наташа глубоко вдохнула свежий воздух и увидела на обочине голубые цветочки с оранжевой мохнатой сердцевинкой. Цветы искрились нежными капельками. «Незабудки» – сказала мама. Это мгновение запечатлелось на всю жизнь, в ту минуту в Наташе родилось чувственное ощущение России. Россия!

Невдалеке от шоссе стоял дом, его старые, бревенчатые стены совсем почернели. Они приехали к бывшей маминой соседке – тете Поле, остановились у нее на несколько дней. Взрослые радовались встрече, без конца разговаривали. Наташа торчала на улице, утопая в прохладе русского лета. Ей так нравилось, что вокруг буянит зелень, свежо и почти всегда мокро.

Аринбасаровы все время ходили к маминым друзьям, знакомым, везде их ласково принимали. Заветное желание Марии Константиновны было показать детям дом, где она провела детство. Дом стоял темненьким, сморщенным старичком, на входной двери было написано мелом: «Жуковские». По Марусиным щекам поползли слезы: «Это дедушка написал» – прошептала она. Дедушка умер в 24-ом году, этой надписи было почти тридцать лет. Мария водила детей по дому, по двору, вспоминала. «Память дарована человеку, мы помним хорошее в утешение, плохое в поучение» – тихо сказала она детям.

Их семья из польских беженцев времен первой мировой войны. Много поляков жило в Рыбинске. Марию Константиновну, ее сестру Соню и младшего брата Зигмунда воспитывали бабушка Мальвина и дедушка Франц. Четверо их детей Евгения, Эдуард, Станислав и Адель – мама Маруси, работали на Рыбинском кожевенном заводе.

Жили нище. Как-то маленькая Маруся с голодухи съела козьи какашки, уж больно походили на орешки. От недоедания у девочки временами выпадала прямая кишка, головка покрылась розоватой коростой, почему-то красочно называемой золотухой. (Золотуха – раздражение от плохого мытья и питания.) Ванн не было, общественные бани работали редко. В школу Манечка надевала панамку, много ребят носило «маскировочные» панамы. Учащимся категорически запрещалось срывать шляпки, надсмехаться над золотушными.

Дедушка Франц любил и жалел внучку. У Манечки было бельмо на глазу, когда девочке исполнилось шесть лет, дед, будучи тяжело больным чахоткой, сдал в Торгсин (торговля с иностранцами) последние семейные реликвии трость с серебряным набалдашником и серебряные запонки. Он хотел отвезти Марусю в Москву, сделать ей операцию, чтобы ребята в школе не дразнили. Бельмо сняли, глаз выглядит нормально, но Мария этим глазом почти ничего не видит.

В 24-ом году, в день, когда умер Ленин, в городе тревожно гудели заводские гудки. Дед стоял у мутного окна и вдруг сказал: «Ленин умер и мне пора», и в тот же день скончался. Перед смертью дедушка позвал к себе каждого из членов своей семьи, и каждому предсказал дальнейшую жизнь. «Ты, Маруся, выйдешь замуж за военного. У тебя будет пятеро детей». Своей жене: «А ты, Мальвиночка, умрешь ровно через семнадцать лет в этот же день». В январе 41-го года у Наташиной прабабушки Мальвины горлом хлынула кровь, она тоже умерла от чахотки. Все дедушкины предсказания сбылись.

В 37-ом году всю семью Жуковских уволили с работы. Дядю Эдю арестовали, он сгинул в тюрьме. Девятнадцатилетняя Маруся работала на Рыбинском авиационном заводе, и, несмотря на то, что она была ударницей труда, ее тоже выгнали. Мария Константиновна не любит вспоминать это время.

В 53-ем году Наташе жизнь в Рыбинске казалось чудесной. Аринбасаровы все время ходили по гостям, гуляли с друзьями в парке. Все парки Советского Союза предназначались для культурного отдыха трудящихся, и были обязательно названы в честь писателя Горького. Взрослые пили пиво, дети катались на всевозможных аттракционах и каруселях.

Неожиданно праздничный поток жизни замер. По парку вдруг пронеслось: «Зарезали… Девушку зарезали». В том году была амнистия, страну наводнили жулики и бандиты. Опасность этой жизни Наташа ощущала только тогда, когда мама запирала детей, не выпуская из-под своего присмотра. «Одна банда будет биться с другой!» – шепотом говорила Мария Константиновна. Частенько по ночам слышались выстрелы и крики – «помогите». Ребятишкам казалось, что взрослые играют в какую-то увлекательную игру, а их не пускают.

Мария Константиновна показала детям Рыбинское водохранилище, в строительстве которого она принимала участие. Аринбасаровы плыли на прогулочном пароходе по Волге, прошли через шлюз. Было так страшно смотреть на гигантскую коробку, на дне которой болтался кораблик. Так и казалось, что кто-нибудь захлопнет крышку жестяного короба. Вода, зловеще урча, прибывала, судно, раскачиваясь, медленно поднималось вверх. Наконец, ворота шлюза раздвинулись, корабль вышел на открытый простор. Дышать стало легче.

Они плыли и плыли. Танька на толстеньких ножках крепко стояла рядом с раскачивающейся на ветру сестрой. Таня тараторила, Наталья молчала, представляя себя сказочной принцессой, которую везут к прекрасному принцу. Татьяна все жужжала над ухом, стараясь втиснуться в грезы сестры. Вдруг посреди моря они увидели белую статую. «Что за статуя?». Это было как мираж. Таня онемела, свесившись за борт, энергично замахала руками. Наташа увидела взметнувшиеся ноги в кружевных прорезях трусишек, ухватила Танькину попу, благо было за что держаться.

Однажды вечером Аринбасаровы пошли на танцплощадку. Гремела музыка, светились фонари. Девушки и парни, нарядно одетые, самозабвенно кружились в танце. Маруся с Утевле тоже куда-то укружились. Сестры, страстно прижавшись щеками, подражали взрослым. Вдруг раздался страшный рев. Всё остановилось. Толпа расступилась.

Посреди освещенной площадки стоял Мишка в коротеньких шортиках. Он истошно орал, глядя на аккуратненькую какашку, которая вывалилась из его штанишек. «Чей ребенок? Чей ребенок?» – побежало по толпе. Откуда-то выскочила изящная Маруся. Нацелившись носовым платочком, одной рукой ловко подхватила какашку, другой под мышку Мишку. Быстро растворилась в толпе.

Милые мама и папа! Как редко, они могли побыть вдвоем, сходить в кино, потанцевать. А ведь им было всего по тридцать пять лет. Они никогда не отправляли детей ни в пионерские лагеря, ни в детсады, ни к каким-нибудь родственникам. Мария Константиновна и Утевле Туремуратович были неразлучны со своими чадами.

Как интересно в жизни получается, на 20-ом Московском кинофестивале к Наталье Утевлевне подошел человек, на лице которого горделиво вздымались усы, спросил:

– Вы бы не хотели выступить в Рыбинске?

– С удовольствием, моя мама выросла в Рыбинске.

– «Вы знаете, что ваш сын Егор – почетный гражданин нашего города. У Михалковых в Рыбинске было имение».

Наталья слышала об этом впервые. Как все-таки мир тесен! Ее мама и Сергей Владимирович Михалков, дед Егора, родились в один день, только с интервалом в пять лет, и судьбы обоих связаны с Рыбинском.

Наталья Утевлевна поехала в Рыбинск на один день со своим сыном и его друзьями. Она выступала в клубе авиационного завода, где более шестидесяти лет назад работала ее мама. Ходила по тем дорожкам, где бегали мамины девичьи ножки. А Егора повезли показывать имение, принадлежавшее его прадеду.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю