Текст книги "Люблю только тебя"
Автор книги: Наталья Калинина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)
Наталья Анатольевна Калинина
Люблю только тебя
ВМЕСТО ПРОЛОГА
– Спасибо, что тебя не пришлось уговаривать, – сказала Луиза Маклерой, одарив Бернарда Конуэя очаровательнейшей из своих улыбок. – Ты чем-то озабочен?
– Да. Меня беспокоит состояние психики моей жены.
– О, это пройдет. Опыт вашей супружеской жизни еще столь ничтожно мал, что ошибки неизбежны.
Они ехали в «шевроле» Бернарда в сторону Лос-Анджелеса. Луиза попросила зятя отвезти ее в аэропорт – она летела в Вашингтон к мужу.
– Я бы не хотел, чтобы наша семейная жизнь начиналась с упреков и подозрений в измене, – говорил Бернард, не отрывая взгляда от дороги. – Мне нужна жена-друг. Обстоятельства складываются так, что я хочу выставить свою кандидатуру на ближайших выборах в конгресс.
– О, я заранее поздравляю тебя с успехом, – сказала Луиза и едва заметно подмигнула в зеркальце. – Признаться, я горжусь выбором моей дочери.
Бернард вздохнул и прибавил скорость.
– Не надо так спешить, Берни, – до самолета еще больше часа. К тому же я бы хотела задать тебе вопрос довольно интимного характера.
– Я тебя слушаю, Луиза.
– Это правда, что у тебя есть любовница?
Она обратила внимание, как дрогнули лежавшие на руле пальцы.
– Это… это не совсем то, что ты думаешь. Впрочем, да, это правда.
Луиза самодовольно усмехнулась.
– А тебе известно, что Синтия знает об этом?
– Вот оно в чем дело… Но откуда?
– Я же сказала, у тебя нет опыта семейной жизни. Ты никак не можешь выйти из образа плейбоя-холостяка.
Луиза не спеша достала из сумки конверт и, вынув из него фотографию, помахала ею перед носом Бернарда.
– Черт! – вырвалось у него. – Я и не знал, что мой дом нашпигован этой мерзостью.
– Ты сам виноват, что его нашпиговали ею, – сказала Луиза, засовывая фотографию в конверт.
– Это сделала Син?
– Теперь не имеет никакого значения, кто это сделал, – все материалы у меня. А я, как ты знаешь, не предаю старых друзей.
– Что тебе нужно взамен? – спросил Бернард. – Дело в том, что я не люблю быть обязанным даже таким верным друзьям, как ты.
– Ты неисправим, Берни. Но твой прагматизм нисколько не портит тебя. Надеюсь, твой сын унаследует от тебя этот здравый смысл истинного техасца.
– Сын?
Бернард резко сбросил скорость и внимательно посмотрел на Луизу.
– Ты разве не знал, что Синтия беременна?
– Я рад. Я так рад… – бормотал Бернард. – Так вот почему Син стала подозрительна и…
– Но это ни в коем случае не оправдывает твоей неосторожности. Кстати, это правда, что Мария русская?
Бернард увидел в руках у Луизы фотографию. Изображение было довольно расплывчатым, но вполне узнаваемым. Они с Маджи в чем мама родила сидели на полу возле горящего камина и курили. Что это были за сигареты, можно было догадаться по отрешенному выражению их лиц.
– Она бежала из России, – тихо сказал Бернард. Луиза удивленно округлила глаза.
– Ты хочешь сказать, ее преследователи коммунисты?
– Не думаю. Она влюбилась в американца.
– Вот оно в чем дело… Бедняжка. Он погиб, заслонив ее своим телом, и она от горя – я слышала, русские женщины очень серьезны и постоянны в своих чувствах, – пристрастилась к травке.
Бернард резко затормозил.
– Что тебе от меня нужно? – спросил он, поворачиваясь к Луизе всем корпусом.
– О, я думаю, мы сумеем договориться к обоюдному удовольствию. – Она умело изобразила смущение. – Тот участок земли в Форт-Уорте выгодное вложение капитала, не так ли? Но мне, помимо всего прочего, очень подходят тамошний климат и пейзаж. Если тебе удастся уговорить отца…
– Он родился в Форт-Уорте. На этой земле когда-то стоял барак, в котором жили его родители. Он не согласится…
– Очень жаль. – Луиза тронула Бернарда за плечо. – Поехали, Берни. Мы можем опоздать на самолет.
Он медленно тронулся с места.
– Что ты собираешься сделать с фотографиями?
– Пока не знаю. Посоветуюсь с мужем.
– Я куплю их у тебя.
Луиза откинулась на сиденье и расхохоталась.
– Деньги могут помешать дружбе. Особенно такой старой, как наша с тобой, Берни.
– Зачем тебе понадобился именно этот участок? – недоумевал Бернард.
– Техас напоминает мне Андалузию. Мы, женщины, бываем очень романтичны.
– Я постараюсь уговорить отца уступить тебе эту землю, но ты должна быть со мной откровенна.
– Каприз красивой женщины, не более того. Берни, эту Марию мог подослать КГБ. По крайней мере, газеты, узнав о том, что она русская, непременно будут спекулировать на этой теме.
– Черт! Ладно, считай, мы договорились. Давай фотографии и кассету.
– Пожалуйста. – Она протянула ему конверт. – Да, кстати, я велела этой глупышке Син отказаться от услуг детективов, но боюсь, она не послушает меня. Советую тебе быть осторожным и не встречаться с Марией ну хотя бы в период избирательной кампании.
Бернард стиснул зубы.
Остаток пути до аэропорта оба молчали.
– Помнишь, мы были с тобой в ресторане, а потом ты повез меня на ваше ранчо? – спросила Луиза, слегка наклонясь к Бернарду. Они сидели в зале ожидания для пассажиров первого класса, ожидая, когда клерк принесет посадочный талон.
– Да, – кивнул он, нервно барабаня пальцами по столу.
– Тогда еще стоял тот барак, но там уже никто не жил. Ты показал его мне, рассказал о матери, которую, мне кажется, очень любил. А потом мы занимались любовью в роще. И я тогда думала по своей глупости, что ты женишься на мне.
– Ты была отличная девчонка, Лу. Бернард натужно улыбнулся.
– Я построю большой деревянный дом с видом на эту рощу, – тихо сказала Луиза. – Знаешь, Берни, я сама не подозревала, как я сентиментальна. – Она поднялась, увидев клерка. – Чао, Берни, ты всегда был сильным и независимым в поступках. Мужчина глупеет от любви и перестает видеть себя со стороны. Поверь, мне кажется, я уже вижу тебя в Капитолии.
В купейном вагоне поезда Вильнюс – Ленинград было тепло и пахло чистым бельем. Двое попутчиков Яна – мужчины неопределенного возраста – сели буквально за две минуты до отправления. Четвертое место оставалось пустым. Один из мужчин, едва тронулся поезд, достал из портфеля бутылку коньяка и, кивнув лежавшему на верхней полке Яну, предложил:
– Давай на троих. На двоих будет многовато.
Ян, поколебавшись несколько секунд – не любил он крепкие напитки, тем более на ночь глядя, – все-таки спрыгнул вниз. Он уже успел переодеться в тренировочный костюм, и оба мужчины не без зависти смотрели на его гибкое стройное тело.
За рюмкой завязалась беседа. Ян сказал попутчикам, что ездил в Вильнюс, где когда-то родился, узнать хоть что-то о своих пропавших в войну родителях. Увы, безуспешно. А теперь едет в Ленинград к приемным.
Мужчина с родинкой на виске и уверенными панибратскими манерами сказал, что его ведомство, закрытый НИИ, подчиняющийся непосредственно Министерству обороны, как раз занимается поисками пропавших во время войны людей. И тут же пообещал оказать содействие.
– Правда, чаще мы находим их могилы, – добавил он и предложил тост за, как он выразился, «священные холмики земли, под которыми покоятся бренные останки нетленных душ».
Выпили, закусили бутербродами с сыром и колбасой, которые достал из полиэтиленового пакета второй мужчина, назвавшийся Антоном Мстиславовичем. Ян выложил на стол яблоки и пачку печенья. Слово за слово, и он незаметно рассказал своим попутчикам, что плавал когда-то старпомом на грузовых судах, знает, хоть и успел изрядно подзабыть, английский и немецкий.
Попутчики слушали внимательно и заинтересованно. Похоже, они были незнакомы между собой, хотя из разговора выяснилось, что Антон Мстиславович тоже военный и того, с родинкой, он звал просто – Палыч.
Беседа коснулась афганской войны, и Палыч сказал, что Советскому Союзу давно пора начать расширять свои границы.
Антон Мстиславович мягко, но решительно не согласился с Палычем – он, как решил Ян, определенно представлял в Советской Армии «голубей», которых их противники – «ястребы» – называли «пятой колонной» и «Пентагоном». Он заметил, что американцы, обжегшись на вьетнамской войне, коренным образом изменили тактику, превратившись в глазах мирового сообщества из хищных акул чуть ли не в безобидных дельфинов, и Советский Союз, таким образом, невольно стал выглядеть мировым жандармом.
Они горячо заспорили.
– Вот ты, Иван, человек штатский, рассуди: кто все-таки из нас прав? – спрашивал Палыч, пьяненько поблескивая очками в тонкой золотой оправе. – Мне лично кажется, что чем больше территорий мы покорим, тем станем сильней и непобедимей. Так, между прочим, считали все русские цари. Да и Сталин тоже. Это Ленин разбазаривал направо и налево русские земли. А на мировое сообщество я прибор положил. Кто сильней, тот и прав. Так было, есть и будет.
– Но мы завязли там по уши, – возразил Ян. – Мне приходилось встречаться с теми, кто прошел Афган. Они говорят, нас там возненавидели люто и надолго. А ведь было время, когда русских в Афганистане уважали и даже любили.
– Ихнюю любовь, как говорится, в генеральскую зарплату не превратишь. – Палыч ухмыльнулся и залпом допил свой коньяк. – А мой кореш за какие-то одиннадцать месяцев из майоров прыгнул в полковники. Круто, а? – Палыч вдруг наклонился к уху Яна и сказал доверительным шепотом: – Ты, Иван, между прочим, имеешь колоссальную возможность сделать головокружительную карьеру. Как насчет того, чтобы поработать на благо Отчизны?
– Я человек штатский и вряд ли смогу стать…
– Не скромничай, – перебил его Палыч. – Два-три месяца интенсивных занятий языком, приемами рукопашного боя и так далее – и ты будешь в отличной форме. – Он замолчал, ожидая, пока Антон Мстиславович выйдет в коридор и задвинет за собой дверь. – Думаю, тебе даже не придется участвовать в боевых действиях – твоя миссия будет в высшей степени интересной и важной, Анджей Мечислав Ясенский.
Ян почему-то вздрогнул при этом имени.
– Да ты не пугайся. Дело в том, что мы давненько наблюдаем за твоей персоной. Если честно, то все то, о чем мы сейчас говорим, чистой воды лирика, потому что у тебя все равно нет выбора. Компромата у нас хватит с лихвой, чтобы засадить тебя на веки вечные в санаторий с решетками.
– Я не собираюсь подчиняться грубой силе и не боюсь никаких компроматов. К тому же мой приемный отец…
Палыч нервно дернул щекой и сказал без всякого выражения, словно зачитал абзац из протокола или письменного донесения:
– Капитан Лемешев, находясь в состоянии белой горячки, утопил в ванне свою супругу, впоследствии, пытаясь замести следы преступления, решил сжечь труп, облив его бензином из канистры, и в результате взрыва газовой колонки погиб сам. С подробностями происшествия можно познакомиться в нашем архиве. Разумеется, официальная версия – несчастный случай.
Ян задохнулся от боли. Он вдруг вспомнил мать такой, какой видел в последний раз: кургузый хвостик нейлоновой косынки, теребимый ветром, в глазах радость с горечью пополам… Как она жила все эти годы? Почему он, болтаясь по свету в надежде обрести что-то утерянное, так и не удосужился заехать хотя бы на недельку-другую к родителям?..
– Понимаю, нелегко тебе сейчас. Но ведь они как-никак были тебе чужими по крови. Правда, говорят, не та мать, которая родила…
– Она была замечательной матерью, – проговорил Ян, с трудом ворочая языком. – А отец… Да, я ревновал его к ней. Я… Думаю, в том, что случилось, прежде всего виноват я.
– А вот это уже достоевщина, – сказал Палыч. – Я же предпочитаю поручика Лермонтова с его истинно российским фатализмом.
Вошел Антон Мстиславович и сел с краю на диван.
– Ну что, товарищ полковник, договорились? – поинтересовался он.
– В общих чертах да. Ну а теперь я вкратце изложу суть дела, тем более что, как говорится, контактов с улицей у тебя больше не будет. – Палыч как бы невзначай поднял левую руку, и Ян увидел у него под мышкой кобуру. – Итак, янки кичатся своей непричастностью к конфликту душманов с войсками законно избранного правительства во главе с президентом Бабраком Кармалем, в то время как ни для кого не секрет, что наш ограниченный контингент принимает участие в боях на стороне правительственных войск. Так вот, мы докажем всему мировому сообществу, что янки тоже тайно участвуют в войне. Разумеется, на стороне душманов.
Палыч достал из кармана две фотографии и положил перед Яном на стол.
На одном фото Ян увидел себя в костюме и при галстуке, на другом – незнакомого молодого человека в форме майора ВМС США. Да, эти два лица на самом деле были очень похожи между собой.
– Ишь ты, какая фокусница и затейница наша матушка-природа, – сказал Палыч, манипулируя перед носом Яна фотографиями. – Представляю: Фрэнсис Аарон Скотт, Нэшвилл, штат Теннесси. Исчез полтора года назад при самых загадочных обстоятельствах, находясь дома в отпуске. Труп обнаружен не был. Почему бы им не заслать этого славного мужественного парня в Афган? И не в качестве наблюдателя, как утверждают все эти вредные «волны» и «голоса», а в качестве действующего лица. Таких бесследно исчезнувших мертвых душ в Штатах наберется несколько сотен, если не тысяч. Это станет настоящей сенсацией, почище Уотергейта.
– Но если меня возьмут в плен и сличат мои отпечатки пальцев с отпечатками этого Фрэнсиса Аарона Скотта…
– Кто тебя возьмет в плен? Мы или эти голожопые дикари Кармаля? – Палыч добродушно рассмеялся. – Покрутишься два-три годика на нервах и стрессах, зато в старости будет у тебя и дача, и кремлевский паек, и… Словом, все теперь только от тебя зависит.
– Почему я должен вам верить?
– Придется. – Палыч посмотрел на него холодным испытующим взглядом. – А теперь давай поговорим о твоей сестре, которая в настоящее время живет в Беверли-Хиллз, Голливуд, штат Калифорния. Мария Джустина Грамито-Риччи, вдова капитана Франческо Джузеппино Грамито-Риччи, связного наркомафии некоего дельца по кличке Летучий Голландец, погибшего в результате терракта вместе со своим боссом.
– Она…
– С ней все в порядке. Живет в настоящем замке, воспитывает дочку-вундеркинда. Кстати, стала необыкновенно красива. Наших русских баб возраст только красит.
Ян так и впился глазами в цветную фотографию. Да, это была она, Маша. Она улыбалась в объектив.
– А это ее сестра по отцу – Сьюзен Тэлбот, внучка газетного магната, дочь небезызвестного Анджея Ковальски, он же Эндрю Смит, – пояснил Палыч, указывая на стоявшую за спиной Маши молодую красивую женщину с теннисной ракеткой. – Вы любите свою… сестру?
– Да. Только, выходит, она мне не сестра, а Анджей Ковальски не отец. Но это в том случае, если вы сказали правду.
– Я всегда говорю только правду, товарищ Ясенский. И не моя вина, что в этом мире все меняется: границы, правители, идеологии. Союзники становятся врагами и наоборот.
– Я бы не хотел быть замешанным в провокационной акции, – вдруг сказал Ян. – Я предпочитаю честную…
– Товарищ Ясенский, ваша так называемая сестра стала невозвращенкой, и мы простили ей это, – перебил Яна Палыч. – Мы на все закрыли глаза. И знаете – почему? Потому что нам в нашей работе нужны союзники. И мы умеем быть благодарными и великодушными по отношению к ним и непримиримыми к врагам. Вы полагаете, красота и богатство могут уберечь эту женщину, скажем, от автокатастрофы или от пули наемного убийцы? Так давайте же выпьем за ее здоровье и благополучие. И за вашу удачную карьеру, товарищ Ясенский.
Лестница была вырублена в скале и вела в сад. Метрах в десяти внизу шумел океан. И ни души вокруг.
Здесь росли те же цветы, что и в «Солнечной долине». Она уже успела забыть их русские названия. Откуда здесь, в Калифорнии, русские цветы?..
Сью и Лиззи уехали в Нью-Йорк. Лиззи теперь учится в Джульярдской академии музыки. И у нее есть Сью – умная, добрая, заботливая Сью.
Маша стащила платье и бросила его прямо на дорожку. Она не взяла с собой купальник, но здесь ее вряд ли кто увидит.
Она больше не любит свое тело. Тогда, в «Солнечной долине», оно казалось ей чуть ли не священным сосудом, вместилищем и хранилищем ее удивительной любви. Оно было живое. Оно наслаждалось жизнью.
Теперь ее тело стало мертвым.
Берни бросил ее, потому что тело ее стало мертвым. Правда, он написал в записке, что любит ее как прежде, даже еще сильней, но обстоятельства складываются так, что они вынуждены расстаться.
Что еще написал он в той записке?
Маша зашла по пояс в темно-бирюзовую воду. Она обратила внимание на большую медузу, колыхавшую свое студенистое тело в прозрачных струях бирюзы. Медуза словно обрадовалась ее появлению и стала двигаться все быстрей и быстрей.
«Она зовет меня куда-то», – подумала Маша и, нырнув, быстро поплыла под водой.
Дышать не хотелось, но почему-то закружилась голова. Мелькали лица людей из ее детства: отца, матери, Юстины… «А где же Ян, где Ян? – недоумевала она, почти теряя сознание, но усилием воли удерживая себя на краю бездонной черной ямы. – Я еще не видела Яна…»
– Он не хочет, чтоб вы утонули, – услышала она по-русски.
В глаза больно ударил солнечный свет, и она резко опустила голову. Человек в маске с трубкой поддерживал ее снизу за бедра. Второй – тот, кто говорил, – плыл рядом.
– Откуда такое отчаяние? – спросил он. – Вас любит человек по имени Ян. Он просил передать вам привет.
Она улыбнулась, сама того не сознавая.
– Вот так уже лучше.
– Ян… – прошептала она и потеряла сознание.
Сью напрочь отвергла версию Машиного самоубийства, хоть улики были более чем убедительными: «ауди», брошенный возле частной лодочной станции, туфли и платье на дорожке, ведущей к пляжу, следы ее босых ног на песке… В тот вечер поднялся ураганный ветер и несколько дней штормило, однако Сью добилась аудиенции у самого губернатора штата Калифорния и на розыски Маши были брошены лучшие силы полиции. Едва ураган стих, как в небо поднялось несколько вертолетов. Тела так и не обнаружили.
– Она жива, – твердила Сью, упрямо задрав подбородок. – К черту ваши вещдоки и прочее дерьмо. Она жива. Я точно знаю, что моя сестра жива. Ваши люди натасканы на поиски трупов. Они не в состоянии найти живого человека.
И Сью, гордо тряхнув упругими жемчужно-пепельными локонами, встала с кресла и пошла к двери, всем своим видом давая понять, как она презирает заведение, служащие которого непоколебимо уверены в гибели ее сестры.
– Ублюдки, – говорила она ждавшей ее в машине Лиззи. – Этому Дерику Фишеру, помощнику окружного прокурора, нужно срочно подыскать опытную любовницу, иначе он свихнется на почве сексуальной неудовлетворенности. Лиззи, голубка, знала бы ты, как отвратительны мужчины. – Сью вздохнула и резко нажала на педаль газа. – И в жизни, и в постели. Они все привыкли чувствовать свое превосходство над женщиной. Безмозглые самцы. Похотливые бегемоты. – Она вдруг спохватилась и, потрепав девочку по плечу, добавила: – Но не все, конечно. Твой отец был замечательным мужчиной. И он так любил маму. Считал ее богиней. Лиззи, детка, мы обязательно ее найдем. Иначе это будет несправедливо. Ведь Франко спас твою маму ценой собственной жизни, и Бог, если он, конечно, есть, видел это. Твоя мама жива. Похоже, мне придется в самое ближайшее время нанести визит этой шлюхе Луизе Маклерой. И ее брюхатой доченьке тоже. Что-то тут не сходится по времени… Одно я знаю точно: Берни Конуэй не такой дурак, чтобы в первую же брачную ночь сделать своей супружнице ребеночка. Так и быть, малышка Син, я уделю тебе внимание. Что касается вас, мистер Конуэй… – Сью с остервенением жала на газ, и белый «феррари», казалось, вот-вот оторвется от шоссе и взлетит в воздух. – Так вот, мистер Конуэй, вашим тщеславным надеждам не суждено сбыться. И это говорю вам я, Сьюзен Тэлбот-младшая. Даже не говорю, а торжественно клянусь памятью моего любимого кэпа. Вы уже видите себя в Капитолии, сэр. Ха! Костюм от Валентино, сорочка от Кардена, на губах улыбочка бывалого плейбоя, от которой сходят с ума все американские шлюхи. Так вот, мистер Конуэй, то кресло с мягким сиденьем, в котором вы надеетесь удобно разместить свой изнеженный зад, займет кто-то другой. Такой же подонок, как и вы, разумеется, – все до единого политики глупые и злые подонки. Но это уже не мое дело. Мое дело доказать вам, мистер Конуэй, что и в этом гнусном мире зло кое-когда бывает наказуемым. Так-то вот.
Все эти дни Сью делала все от нее зависящее, чтобы поддержать в племяннице надежду на то, что ее мать жива. И Лиззи в это поверила. Она повеселела, села за рояль, и уже через две недели Сью отвезла ее в Нью-Йорк, поручив заботам брата Эдварда. В роскошной двухэтажной квартире на Пятой авеню окнами на Центральный парк, куда Сью перевезла из поместья отца в Новой Англии самых верных слуг, повара и шофера, царили уют и покой. Девочке ничто не должно было помешать добиться того, чего она непременно должна добиться – так решила Сью. Ну а разобраться в случившемся – это ее, Сью, дело. И она займется им безотлагательно.
– Синни, детка, я тебя не разбудила? – ворковала в трубку Сью. – Нет? Мне что-то так одиноко… Лиз в Нью-Йорке, а наш чертов город превратился в настоящий Вавилон после столпотворения. Похоже, истинные американцы предпочитают проводить время в Европе… Ты что, тоже одна?.. О, я могла бы заскочить к тебе на полчасика и посплетничать на предмет мужского пола. Не возражаешь? О'кей, буду через десять минут.
Сью положила трубку, быстро взбила волосы, облачилась в узкое платье из темно-синего шелка. Последнее время она носила одежду только ярких, даже кричащих тонов, тем самым давая понять всему миру, что не верит в гибель Маши. Сейчас у нее были несколько иные планы – по ее собственным словам, она шла в штаб-квартиру врага, которого непременно нужно заставить поверить в то, что его считают другом. Сью не стала наносить макияж – она знала, ее красота и без того вызывала злую зависть почти всех женщин. Только одна Маша искренне ею восхищалась. Сью стиснула зубы, чтоб не разреветься.
– Я отомщу им за тебя, сестра, – сказала она вслух на ломаном русском. – Я знаю: ты жива, но я отомщу им за твои страдания, – завершила она свой монолог уже на родном ей языке.
Синтия была здорово навеселе. Она обрадовалась Сьюзен – Бернард улетел два дня назад в Вашингтон и не подавал никаких вестей. Более того, его личный телефон молчал в любое время суток. Синтия расхаживала по гостиной босая, в прозрачной тунике, под которой уже слегка обозначился живот.
– Ты дивно похорошела, Синни, – сказала Сью, удобно расположившись со стаканом аперитива в просторном низком кресле. – О, я знаю: женщина расцветает от любви и внимания мужчины. Уверена, Берни готов тебя на руках носить. Кто бы мог подумать, что этот неугомонный плейбой вдруг возьмет и превратится в одночасье в послушного бойскаута? – Сью возвела глаза к потолку, имитируя изумление. – Вот что делает с ними любовь. Какая же ты, Синни, счастливая.
– Ты думаешь? – хрипло отозвалась Синтия, плюхнулась на кушетку, допила свой стакан и расхохоталась. – О, я такая… такая счастливая. Иногда мне кажется, я возьму и сдохну от счастья. – Она зашлась в истеричном смехе. – Он сказал… он сказал, у меня такая большая вагина. Он… он еще не встречал женщин с такой чертовски большой вагиной, похожей на дорожную сумку. Так сказал мой дорогой супружник.
Синтия взвизгнула и, задрав ноги, стала болтать ими в воздухе.
Сью отметила, что под туникой у нее ничего нет.
– Полагаю, он хотел сделать тебе комплимент, – сказала Сью. – Мужчины с ума сходят от всего… необычного.
– Ха-ха, комплимент. – Синтия легла поперек широкой кушетки на спину, свесив голову и поставив ступни ног на края. – Хочешь взглянуть, какая она у меня? – Резким движением Синтия раздвинула коленки, и опытная Сью смогла воочию убедиться в том, что Бернард Конуэй сказал правду. – Вот! – воскликнула Синтия, не поднимая головы, и снова свела ноги вместе. – Впечатляет, а?
– Грандиозно! – подхватила Сью и, пытаясь сдержать приступ смеха, поперхнулась и закашлялась. – Везет же некоторым мужчинам.
Синтия резво вскочила с кушетки и запрыгала на одной ножке вокруг рисунка в центре ковра, изображающего широко раскрытую львиную пасть.
– Везет – не везет, везет – не везет, – приговаривала она прыгая, пока не споткнулась на словах «не везет» и не плюхнулась на задницу прямо в львиную пасть. – Вот. Выходит, что мне не везет. Ему почему-то не нравится меня трахать, понимаешь? Он говорит, я бесчувственная, как… как дохлая рыба. – Язык ее заплетался. – Но это вранье. Понимаешь, Сьюзи, у него там такая малю-юсенькая штуковина. Ну настоящий стручок чили. Разве можно сравнить его штуковину со штуковиной Арчи? Вот потому я совсем ничего не чувствую. Знаешь, какая у Арчи была штуковина? Во! – Синтия расставила руки на целый метр. – Я ду… думала, у Берни тоже все в порядке с этим делом, но я… я оказалась такой дурехой. А вот теперь… – Она всхлипнула. – Лучше бы я вышла замуж за Арчибальда Гарнье!
Синтия завалилась на спину и стала ожесточенно молотить пятками по львиной пасти.
– Но ты, надеюсь, хотя бы догадалась переспать с Берни до свадьбы? – с любопытством спросила Сью.
Синтия издала нечто подобное воплю. Потом громко икнула.
– Он трахнул меня в лодке. Мы тогда оба были пьяные в дымину. Я сидела на корточках, понимаешь? Если сидишь на корточках, эта их штуковина… Ну, словом, ничего не поймешь. Ну, а потом… днем он был такой красивый и сексуальный. Ну да, я слыхала, его любили кинозвезды и манекенщицы, и я подумать не могла, что у Берни эта самая штуковина может быть хуже, чем у Арчи.
Синтия вытянула руки и ноги, закрыла глаза и замерла, не подавая признаков жизни. Выждав время, Сью спросила:
– А кто такой этот Арчи… как его там… Гувье, да? Познакомь, ладно? Уважаю всем телом мужчин с хорошей оснасткой. Если, конечно, он тебе самой больше не нужен, – добавила она, скромно опустив глаза.
– Не нужен! Тоже скажешь – не нужен! – Синтия хлюпнула носом. – Я бы вот сейчас отдалась ему не сходя с этого места. Я тогда была такая… дуреха, совсем еще зеленая девчонка. Воображала себя Скарлетт О'Харой, а его этим самым, как там его… Тьфу, ну, Рэттом Батлером. Ой нет, Эшли. Да, да, Эшли. Черт, у того Эшли тоже, наверное, был никудышный хер. Арчи, дорогой, прости меня за то, что я сделала.
Синтия разразилась настоящей истерикой.
– Что ты могла такого натворить, малышка? – ворковала Сью, пытаясь придать своему голосу интонацию покровительственного сочувствия. – Медовый месяц потому и называется медовым, что молодые прилипают друг к другу и никого больше не видят, но когда весь мед слизан, снова тянет на что-нибудь сладенькое, и вот тогда этот самый… как ты его называешь… Арчи Гаравье…
– Гарнье! Гарнье! Гарнье! – твердила Синтия, каждый раз ударяя пяткой по львиной пасти. – Его звали Арчибальд Гарнье. Но он больше никогда не сможет засунуть эту свою огромную штуковину мне в вагину, понимаешь? Никогда! И знаешь почему? Да потому что я его убила!
Заинтригованная Сью попыталась как можно веселей расхохотаться. Потом встала, плеснула в пустой стакан Синтии аперитива, кинула из ведерка льда и, присев возле нее на корточки, сказала:
– Никогда не поверю, что нежная и кроткая малышка Синни способна убить даже комара. А уж тем более мужчину с хорошей оснасткой. Выпей капельку и расскажи, если хочешь, об этом своем Арчи Гарнье. Обожаю всякие сентиментальные истории. Особенно если в них замешаны такие очаровашки, как моя милая Синни Конуэй. – Сью ласково потрепала ее по щеке.
Синтия схватила ее руку, прижала к своей груди и прошептала:
– Я знала, я всегда знала, что ты… ты никогда бы не стала спать с чужим мужем.
– Зачем мне чужой муж, когда кругом полным-полно неженатых мужчин? – самым искренним образом удивилась Сью. – Чужой муж – это все равно что машина, на которой стоит ограничитель скорости. А я больше всего на свете люблю быструю езду. – Сью осторожно высвободила свою руку, приподняла с пола голову Синтии и, поднеся к ее губам стакан с аперитивом, сказала властно: – Пей. Грех скулить о прошлом девчонке с красивой мордашкой и страшно богатым мужем. Вот что я скажу тебе, моя прелесть: этот Арчибальд Гарнье был недостоин тебя, раз взял и сделал ноги. Верно?
Синтия одним махом осушила стакан и вдруг, схватившись за голову, завизжала и стала кататься по полу. Сью отошла в сторону, молча наблюдая за происходящим. Она знала по собственному опыту, что если женщину накрывает истерика, вмешиваться не нужно, а лишь терпеливо ждать, когда она закончится. И Сью ждала, усевшись с ногами в кресло и время от времени потягивая из стакана аперитив. Она с нескрываемой брезгливостью смотрела на катавшуюся по полу Синтию, удивляясь тому, как мог Бернард Конуэй, зная и любя Машу, жениться на подобной идиотке. Впрочем, Сью была весьма невысокого мнения о подавляющем большинстве мужчин – кто-кто, а уж она-то знала о них предостаточно. Бернард – обыкновенный самец. Хищный. Жестокий. Самовлюбленный. Из скупых рассказов Маши о своем прошлом Сью поняла, что этот мужчина сыграл далеко не последнюю роль в том, что сестра потеряла интерес к своей карьере, да и к жизни тоже. Такие мужчины, как Бернард Конуэй, способны сломить дух куда более сильной женщины, чем Маша. Франко тоже виноват, но он искупил свою вину. Сью вздохнула. Этому Конуэю еще предстоит за все ответить. Ибо она, Сью Тэлбот, совмещает в одном лице и детектива и мстителя.
Синтия затихла, повернула голову и посмотрела на Сью.
– Все в порядке, малышка, – заверила ее Сью. – Ты хотела мне что-то рассказать об этом своем Арчи Гарнье. Валяй.
Через два часа Сью позвонила из дома Луизе Маклерой, отдыхавшей с любовником в Майами, и сказала, что желает с ней немедленно встретиться.
– Моя дорогая, неужели вы думаете, я настолько сошла с ума, что вскочу сию минуту с постели и помчусь сломя голову в аэропорт? – томно ворковала Луиза, лежавшая, очевидно, в объятиях любовника. – К тому же вы плохо воспитаны, – добавила она с надменностью истинной южанки. – В Майами сейчас четыре утра.
– Но мне так не терпится помочь твоему Мейсону. – Сью сделала над собой усилие, чтобы не взорваться и не обругать эту суку последними словами. – Мальчик, как мне стало известно, связался с дурной компанией, и ему хотят пришить дело об убийстве первой степени, – говорила она голосом, лишенным какого бы то ни было выражения.
– Не понимаю, о чем ты. – Тон Луизы переменился. – К тому же я не узнала тебя, Сью. Прости. Быть может, отложим нашу встречу до понедельника? – не очень уверенно предложила она.
– Бар Энди Роуэна. Двенадцать ноль-ноль. И запомни: я ненавижу ждать. – Сью бросила трубку.
Поплавав на рассвете в бассейне, она прилегла отдохнуть, положив под подушку кассету с записью рассказа Синтии. Еще до звонка в Майами Сью связалась с частным охранным бюро и попросила прислать парочку дюжих парней. Потом собственноручно проверила, как действует система электронной охраны, и велела выпустить из клетки орангутанга Ленни, обожавшего прыгать с веток на головы незнакомых людей.
