Текст книги "Московские коллекционеры"
Автор книги: Наталия Семенова
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 24 страниц)
«Дорогой Шура, у нас тут целая драма по поводу Совета, – писал Александру Бенуа Серов. – Весьма возможно, что дойдет до заявления в Думе. Пока ругается только скверненькая газета "Новости дня", но за ее ширмами действуют другие темные силы. Остроухов совсем заметался (галерея, действительно, наичувствительнейшая струна в его, так сказать, душе). Мне-то что, мне наплевать, я всегда, как эгоист, ухожу оттуда, где мне становится неприятным мое пребывание. Но тут дело все же нешуточное и придется бороться – т. к. считаю, что хотя наши покупки в галерею и не вполне достаточны, т. е. кое-что пропустили, но… сомневаюсь, чтобы другой Совет или же один покупщик… покупал лучше». (Курсив мой. – Н. С.)
Намеченное на середину января рассмотрение вопроса о деятельности Совета отложили, и Серов с Остроуховым успели съездить в Петербург на открытие первой персональной выставки Константина Сомова и купить «Даму в голубом». Виртуозно написанный портрет Елизаветы Мартыновой решительно не понравился ни Голицыну, ни Цветкову, но еще большее недовольство вызвал рериховский «Город строят» – стилизация на тему русской старины в духе модерна. Особенно – ценой. Разногласия в Совете были делом привычным, но декадентские покупки стали обсуждаться в обществе, и Думе не оставалось иного выхода, как создать специальную комиссию. «Что бы стало с бедным П. М. Третьяковым, если б он мог видеть, что делают его преемники, впрочем, не им избранные», – писали «Новости дня». «В Третьяковской галерее наступает новая эра, эра плохих работ», – заявляло «Новое время». За «блок» Остроухова вступился только «Курьер» в лице Сергея Глаголя (С. С. Голоушев), напомнив в статье «Грозит ли гибель Третьяковской галерее?», что «покойный П. М. Третьяков, покупая на собственные деньги для своей собственной галереи, тоже почти после каждой покупки получал анонимные письма с выражением в них негодования за его удивительное неумение покупать» (Павел Михайлович, кстати, перед смертью успел купить первую картину из серии «Начало Руси» Николая Рериха). О неприятной сцене, когда на Третьякова напал Владимир Маковский, стало известно много позже. На ежегодном обеде, который Павел Михайлович устраивал по случаю открытия каждой Передвижной, Владимир Егорович вместо тоста потребовал ответить: «Кто это стал прививать к галерее Павла Михайловича сифилис?… И кто это за любитель нашелся – прививать эту болезнь Павлу Михайловичу? Как это можно назвать иначе – появление в его галерее такой, с позволения сказать, картины, как портрет девицы, освещенной солнцем?» Любителем этим был не кто иной, как Остроухов, о чем его учитель Маковский вряд ли догадывался. Теперь Илья Семенович дул на воду. Александра Павловна и та однажды не сдержалась и даже высказалась в том смысле, что «папа покупал шире» и им тоже не мешало бы действовать смелее. Естественно, Павел Михайлович действовал смелее (даже когда формальной владелицей галереи стала Дума): право покупать то, что считал нужным, даже тратя городские деньги, он заслужил.
Совет подобной репутации не имел. Но заступники у него нашлись. В полемику вокруг новых приобретений включились Репин, Поленов и Виктор Васнецов, назвавшие обвинения необоснованными. Их поддержал руководитель граверного класса Академии художеств старик В. И. Матэ, написавший Остроухову, что на коленях готов просить Совет не складывать с себя обязанности. Особенно тронул Илью Семеновича С. И. Щукин, который специально пришел в Трубниковский, чтобы лично пожать ему руку и сказать, что «совет Галереи идеальный» и те немногие дружеские упреки, которые он позволил себе делать по делу приобретений, готов взять назад.
В такой ситуации Цветкову с Голицыным требовалось перетянуть на свою сторону кого-то из Третьяковых. На их уговоры поддалась вдова Сергея Михайловича («Ко мне приставали: там делаются такие безобразия, вступитесь хоть вы. Ну и вступилась», – потом оправдывалась она). В апреле Елена Андреевна написала открытое письмо, после которого Думе не оставалось иного выхода, как поставить вопрос о пересмотре Положения об управлении галереей. Одновременно истекал срок полномочий Совета. Перевыборы были назначены на 10 июня. «Художественная Москва волнуется: И. С. Остроухов отслужил свои пять лет; предстоят выборы и намечен серьезным конкурентом ему – Вишняков, такая, с позволения сказать, свинья в искусстве, что просто ужас. Выбирают гласные…» – сообщал последнюю московскую новость Николай Андреев приятелю, скульптору Владимиру Домогацкому. Сам он искренне переживал за Остроухова, которому был обязан большинством выгодных заказов, начиная с барельефа для фасада галереи и кончая памятником Гоголю.
Кандидатура И. С. Остроухова, как и предполагал Андреев, была забаллотирована (главный аргумент против – слишком большие траты на приобретения). Вместо него в Совет попадает гласный Думы Н. П. Вишняков, так что перевес теперь оказывается на стороне консерваторов. Кто-то из журналистов так прямо и написал: не выбрав в члены Совета Третьяковской галереи Остроухова, Дума фактически упразднила Совет. «Если можно и должно бороться против того крайнего большинства, которое составляет в Совете галереи г-жа Боткина, гг. Остроухов и Серов, то еще больше надо бороться против усиления партии г. Цветкова. Пусть то крайнее большинство ошибается в своих вкусах и взглядах, но оно имеет все-таки то преимущество в стремлении к новизне, к чему-то свежему, смелому. И. Е. Цветков давно олицетворяет рутину. Это стоячая вода. Один И. Е. Цветков хорош в Совете галереи как противовес крайности, как умиряющее начало. Но вооружить… силой большинства, дать ему единомышленников, значило бы совсем погубить галерею, повести ее к крайней отсталости…» – писал автор статьи «Обновление Совета Третьяковской галереи» в «Новостях дня». Но каяться и называть свои прошлые выступления «вздорными», говоря, что галерея понесет невосполнимую утрату, если И. С. Остроухов не будет избран в Совет, уже было поздно.
«Ведь испортить галерею можно в один год, а потом десятки лет не исправишь. Как… спасти дело, которое без вас неминуемо погибнет?» – переживал Дягилев. «Дорогой Илья Семенович, с горестью узнал вчера о произошедшем в Москве. Признаюсь, никак не ожидал. Я был совершенно уверен в твоем избрании. Не пойму, в чем тут дело – неужели господам гласным не известна твоя заботливость (истинная) по отношению к галерее? – писал Остроухову из Финляндии Серов. – Что же это, интрига, или же покупки наши крайнего направления (по их мнению, исключительно твои)? Да, чувствую – для тебя это горе. Спрашивается – что же теперь делать нам… Ты убедительно просишь в видах галереи – не выходить, но выйти придется…
Летние треволнения расшатали нервы, и Илья Семенович отправился приводить себя в порядок в Биарриц, где из года в год проводил с женой начало осени. «С нами Александра Павловна и ее девочки. Погода райская. Купаться мне позволили. И я очень счастлив. На днях бой быков с Мазантини, – описывал Остроухов свое житье-бытье Серову. Июньское поражение он кое-как пережил и теперь продолжал давать руководящие указания как стороннее лицо. – Не подумай, что во мне говорит озлобление или другое дурное чувство, ей-богу, говорю это только в интересах галереи: ко всякому предложению Цветкова (и, конечно, Вишнякова, его альтер эго)… относись отрицательно и только по самом внимательном анализе, если найдешь нужным, соглашайся с ним – это прямой антихрист в деле П. М…Нет, опять я начинаю нервничать… Прости».
Все, чем Остроухов занимался с таким упоением, отошло «вражескому лагерю». Даже экспозиция икон и та попала в руки Цветкова, у которого достало смелости «представлять комнату с иконами, давая свои объяснения». Серов писал в Биарриц, что имел удовольствие познакомиться с господином Вишняковым (художником-любителем, как и Остроухов – учеником А. А. Киселева и вдобавок обладателем коллекции минералов – без подобных совпадений в нашем повествовании никуда не деться), который высказал надежду сойтись с ним во вкусах, «вообще заискивал, развеселый и разбитной, шустрый старикашка». Поправляя здоровье то в одном, то в другом французском санатории, Илья Семенович держал руку на пульсе, ревностно следя за происходящим в Лаврушинском, тем более что там остался помощник хранителя Н. Н. Черногубов, получивший это место благодаря его протекции, да и переписка с Александрой Павловной не прекращалась ни на день. «Галерея, действительно, наичувствительнейшая струна в его, так сказать, душе», как выразился Серов. Не проходит и нескольких месяцев после «изгнания», как Остроухов уже начинает строить планы на возвращение. Недовольство общественности действиями нового Совета, да и самой системой управления галереей, которое более не представляется совершенным, ему только на руку.
На самом деле предложенные изменения не столь радикальны. Членство в Совете увеличивается с трех до четырех лет, создается специальная закупочная комиссия (главный камень преткновения – что покупать: художников новой генерации или же «замереть» на передвижниках), зато должность попечителя видится теперь совсем в ином свете; никаких «свадебных генералов», только выборы и самые широкие полномочия. Попечитель галереи, как в советское время директор музея союзного значения, становится фигурой номенклатурной. Неудивительно, что И. Э. Грабарь назовет попечителя галереи «огромной шишкой». «Для Москвы это гораздо больше, чем для Петербурга директор Эрмитажа», – уточнит он.
Нетрудно догадаться, что на пост попечителя будет претендовать Остроухов – на его кандидатуре настаивают Серов с Боткиной, за его выдвижение берется инициативная группа. В Думу направлено коллективное обращение: «Мы, нижеподписавшиеся художники, выражаем Думе московской свое пожелание иметь попечителем Галереи Павла и Сергея Михайловича Третьяковых – Илью Семеновича Остроухова – как человека, истинно преданного интересам Галереи и по пониманию искусства, как прошлого, так и настоящего, способного вести дело приобретения Галереи по надлежащему пути истории русской живописи».
Выборы намечены на начало 1905 года, но из-за беспорядков в январе их откладывают. Вишняков с Цветковым мобилизуют силы, чтобы предотвратить переворот. «Остроухов усердно подогревает свою кандидатуру. Нам нужно принять все доступные нам меры, чтобы воспрепятствовать грозящему Галерее несчастью.
Я знаю, у нас есть еще недурные союзники, но нужно поработать и самим. Прошу Вас убедительно просмотреть список гласных и, остановившись на тех, на кого можно рассчитывать, посетить их и дать им нужные разъяснения. Я уверен, множество голосов поданы будут зря, людьми ничего не понимающими, только по знакомству. То же самое намерен проделать и я.
Мы должны оказать эту услугу русскому искусству».
