Текст книги "Дороже жизни"
Автор книги: Наталия Вронская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)
10
…Наташа вспомнила, что его убили. Кровь хлынула из груди. Она упала на колени и прижалась к нему:
– Я люблю тебя! Люблю тебя! – Но ни одного слова не вылетело с ее губ.
Как она ни пыталась сказать это – ничего не получалось. Он лежал мертвый, бездыханный… А она рыдала и рыдала…
– Ах!..
Карету подбросило на ухабе, но лошади понесли ее дальше. Наташа ударилась обо что-то головой, но, впрочем, не сильно, и очнулась. Она куда-то ехала, но никак не могла вспомнить, куда и зачем.
Девушка сделала попытку приподняться и тут взгляд ее упал на платье – оно было все в крови. То самое платье! Она затряслась.
– Что это? Что это? – бормотала она и, дрожа, попыталась руками стереть кровь с платья.
Конечно, это ей не удалось. Тут она почувствовала, что рядом с ней кто-то есть. Она обернулась и увидела…
– Кто вы? Что вам надо? – испуганно спросила Наташа.
– Я Тадеуш Сангушко. Граф Сангушко. Быть не может, чтобы вы меня забыли, ясновельможная панна.
– Что вы тут делаете? Куда мы едем? Зачем?
– О-о… – Тот явно затруднялся с ответом. – Я везу вас в свой дом.
– Да вы что?.. – только и нашла она, что сказать.
– Ваш жених мертв, – вдруг страстно начал Тадеуш. Он взял Наташу за плечи и крепко сжал их руками. – Вы теперь едете ко мне, потому что я люблю вас. Я один смогу защитить вас от этой сумасшедшей, которая убила Оболенского. Вы станете моей… Моей женой!
– Нет, нет… Не может быть… Он не умер. – Наташа глотала слезы. – Нет, нет…
– Умер, взгляните правде в глаза! – продолжал Тадеуш. – Но это все равно. Вы будете счастливы со мной и забудете о нем!
– Нет! Нет! – Она зарыдала и забилась в истерике. – Нет! Не хочу!
– Да перестаньте! – Тадеуш встряхнул ее. – Ну же!
Карету снова тряхнуло, и Наташа в этот момент опять ударилась.
– А-ах… – простонала она и вновь потеряла сознание.
– Ну оно и к лучшему, – пробормотал Тадеуш.
Он вез ее вон из города. Там у него был нанят дом, стоявший уединенно, с большим садом. Их там никто не найдет.
– Да что ж такое! Что ж такое! Князь Федор… Ну и напугал…
Оболенский терпеливо сносил заботы лекаря, перевязывавшего его. Удар пришелся ему не в грудь, а в плечо. Боль была столь сильной, что в первую минуту он потерял сознание, потому Наташа и сочла его убитым. Но теперь Оболенский, сильный и привычный ко всякому мужчина, чувствовал себя бодрым и готовым ринуться на поиски невесты. Более того, он жестоко корил себя за проявленную слабость. Не упади он тогда от удара Маргериты, сейчас бы не пришлось искать Наташу…
– При такой ране вам, сударь, повезло, что вы живы, – заметил лекарь.
– Столько крови хлынуло, что я уж было решил, что не жилец вы боле… Да и упали замертво. – Василий Федорович расхаживал по комнате, не находя себе места.
– Но что Наташа? – спросил князь Федор. – Куда она делась?
– Терпение, сударь, терпение, – бормотал лекарь, удерживая Оболенского подле себя. – Вы вовсе не так сильны, чтобы вскакивать и бежать тотчас.
– Верно, Федор Иванович, сдержитесь, – заметил Нарышкин. – Не хватало, чтоб вы себя все же в гроб вогнали, дорогой мой… Семен Петрович все нам расскажет, как только расспросит прислугу.
Семен Петрович, который точно занимался тем, что расспрашивал прислугу, уже знал почти все. Марфушка, зареванная, с пылающей прибитой щекой, как только лишь Сангушко покинул дом со своей добычей, кинулась к барину и доложила ему, кто и что сотворил в его доме. Старик все поведал племяннику и Оболенскому, которые с трепетом выслушали сообщенное. Каждый из них боятся помыслить, что мог поляк сделать с девушкой. Медлить было нельзя. Оболенский, который порывался вскочить и бежать на поиски невесты, был пока силою удержан в доме.
– Сначала надо все узнать, всех расспросить, – сказал ему Семен Петрович. – Я пошлю своих людей, Василий отправится с ними. Мы разузнаем, кто тот поляк, куда он мог отправиться, где нам его искать…
– Не будет ли поздно? – сквозь зубы пробормотал Оболенский, которого чуть ли не держали лекарь и отец Наташи.
– Не будет, – спокойно ответил ему старик. – Теперь же нужды нет тебе бежать. Помрешь ненароком, что мы тогда Наташе скажем?
На том и порешили. Оболенский остался в доме под присмотром лекаря и Семена Петровича, Василий Федорович и несколько людей его дяди отправились на поиски Наташи.
Тадеуш вынес Наташу из кареты на руках. Его встретил поляк-дворецкий и горничная, тоже полька. Это были старые слуги, преданные его семье уже много лет. Он отнес девушку в комнату, которую заранее приготовил для нее и приказал горничной ее переодеть.
Наташа пришла в себя, когда горничная догадалась ей поднести нюхательные соли. Она без всякого чувства оглядела комнату. На ней было чистое домашнее платье, и ничто в ее одежде не напоминало о произошедшем с нею. Горничная молча поклонилась и вышла. Наташа явственно вспомнила, что уже было с ней подобное.
– Да что же это такое? – прошептала она. – Почему на меня такие напасти?
Федор… Теперь он мертв… А она – неизвестно где, неизвестно с кем. Конечно, ее будут искать, но до того она может подвергнуться опасности… И опасности совершенно определенной со стороны Тадеуша.
Она припомнила байки Марии о разных страстях, разные разговоры о мужчинах, собственные впечатления, какие-то обрывки сведений… Опасаться следовало только одного и защищать только одно – честь. А жизнь… Теперь жизнь ей стала безразлична.
– Я люблю его… Я любила его… – прошептала девушка.
Она теперь поняла это с необычайной ясностью. Что имеем – не храним, потерявши – плачем. Наташе хотелось умереть. Жизнь была ей недорога. Мысли об отце и деде ее не утешали. Она не хотела их видеть, не хотела вообще ничего… И твердо знала, что в самом крайнем случае просто наложит на себя руки, а этому мерзавцу не дастся.
Наташа, сделав над собой усилие, поднялась и прошлась по комнате. Внимание ее привлек стол. Она подошла к нему и стала выдвигать ящики. В одном из них – о счастье! – лежал самый настоящий нож! Удача! И беспечность похитителя… Наташа преисполнилась презрения к нему и сознания того, что нож этот просто знак судьбы. Что бы ни было, а судьба на ее стороне. Однако тут же пришла мысль о Федоре. И она чуть не заплакала – ничего себе, судьба на ее стороне! Самого дорогого уже не вернуть. Опять пропало желание жить и действовать, но она взяла себя в руки. И вовремя!
В дверь, даже не постучавшись, вошел Тадеуш. Он улыбался! Наташа разозлилась. Слабость вдруг прошла под натиском ярости. Она стиснула рукой нож и спрятала его в складках одежды, как сделала это два часа назад виновница всех ее бед.
– Ну наконец-то! – радостно произнес он. – Вы теперь знаете, я люблю вас. И всегда любил. Теперь вы будете моей. Я счастлив.
– А я нет, – холодно прервала его Наташа. – И я требую, чтобы вы отвезли меня домой.
– Пани Наталья, это невозможно, – с постным видом начал Сангушко. – Поверьте мне, я желаю вам только добра. Я хочу, чтобы вы стали моей женой. А так… Если я сейчас привезу вас домой, то начнутся вопросы… Подозрения… Вас заподозрят… Ваша честь будет затронута…
– Мне все равно. О своей чести я сумею позаботиться! – твердо сказала девушка. – Женой вашей я никогда не стану, это знайте твердо. Если вы сейчас отвезете меня к отцу, я соглашусь забыть эту неприятную историю и простить вас. И, кстати, для вас я – Наталья Васильевна. И извольте впредь не фамильярничать.
– Глупо, ну глупо… Пани Наталья… Наталья Васильевна, – осекся он под ее взглядом. – Вы теперь в моей власти. Приказов ваших я слушать не буду и милости мне сулить не надо. Здесь я милую и караю. И позвольте вам напомнить…
– А-а-а, – прошипела она, – так вот в чем дело…
Сангушко даже испугался, настолько изменилась слабая, измученная слезами девушка. Сейчас перед ним была разъяренная фурия.
– Вы приказали этой женщине убить моего жениха, не так ли?
– Да что вы? – перепугался Тадеуш. – Не я! Я ничего не знал!
– Все вы знали!
Ее лицо побелело от ярости.
– Так вот, я убью вас, – она достала нож и показала ему.
– Что? О… о… откуда? – Сангушко начал заикаться.
– Бог все видит, негодяй! Я тебя убью! И я не шучу…
Снизу послышался шум, стукнула входная дверь.
– Вам… вам повезло… пришел кто-то… Сангушко попятился к двери. – А иначе бы…
Он выскользнул за дверь и захлопнул ее за собой. Наташа бросилась к двери, пытаясь выбраться, но Сангушко проворно запер дверь, Наташа стала колотить кулаками в дверь:
– Выпусти меня! Выпусти меня, мерзавец!
– Что это такое? Что за крик? – холодно спросил Эйленгоф у брата.
– Да так… – бормотал Тадеуш.
– Кто здесь? Кого ты привел сюда, болван? – Тонкое лицо Эйленгофа исказилось от ярости. – Разве ты не знаешь, что чужимздесь не место!.. Там женщина? – тихо спросил барон.
Весь дом оглашали возмущенные крики Наташи.
– Там женщина? – еще раз тихо переспросил Эйленгоф.
– Да, – понуро ответил Сангушко.
– Кто?
Тадеуш молчал.
– Я еще раз спрашиваю: кто?
– Наталья Нарышкина.
– Что?! Да как она здесь оказалась? Как ты посмел? – Эйленгоф пришел в бешенство.
Крики сверху мало-помалу затихали.
– Ты понимаешь теперь, что она могла… Она могла что-нибудь увидеть? То, что ей видеть не положено! И что теперь… Что теперь прикажешь делать? Как ее выпустить? Ты…
Эйленгоф замолчал.
– Нет, ее выпустить мы не можем! – воскликнул Тадеуш.
– Мы? – иронически спросил его брат.
– Я! – выкрикнул Тадеуш. – Я люблю ее! Я хочу ее!
– Ах вот что? Ты хочешь ее? А дело? А о деле ты забыл, мой сластолюбивый братец? Ты и пальцем до нее не дотронешься! – прошипел барон. – Не смей! Раз уж такая оказия…
Эйленгоф прошелся туда-сюда по комнате.
– Ее можно использовать в нашем деле. Но только… Только она должна быть цела и невредима, как в день своего рождения! Ты понял меня? – Он оборотился к Тадеушу.
– Но… Но я не понимаю…
– А ты и не должен. В нашем деле ты слишком мало смыслишь и всего тебе знать не надобно. Женщина знатного рода может послужить орудием… Или товаром… Но при этом ее родные должны быть уверены в том, что никакого ущерба ей причинено не было. И если я узнаю, что ты хоть пальцем до нее дотронулся, не говоря уже о прочем, я сам убью тебя! Ибо твои глупости надоели мне! Странно, что нас родила одна мать… Мы так не похожи. – Барон покачал головой и презрительно посмотрел на брата.
Тот опустил голову. «Все равно я своего добьюсь…» – думал Тадеуш.
– И не надейся, – угадал его мысли барон. – Насколько я ее понял за то время, что имел удовольствие быть с ней знакомым, твоей она не будет ни в каком случае. – Он усмехнулся. – А если такая оказия и случится, то только один раз. Помни об этом – гордая женщина никогда не позволит такому… такому слабому человеку владеть собой.
– Вот черт…
– Ищи орешек себе по зубам! – наставительно сказал барон. – А теперь слушай.
Он поднял голову кверху. Криков до них уже не доносилось.
– Что там у нее? Зачем она тебя прогнала? Ведь она тебя прогнала?
– Да, прогнала! Но у нее там нож!
– Вот болван! У нее там еще и нож! О-о… Ну слушай… Мы должны вывезти ее в Польшу. По доброй воле она с нами не поедет, значит, придется ее заставить.
– Но как?
Эйленгоф подошел к одному из шкафов и достал из него склянку с прозрачной жидкостью.
– Подай мне бокал с водой, – обратился он к брату.
Тот проворно выполнил требование барона. Эйленгоф накапал несколько капель в бокал.
– Ну, бери бокал. Теперь дело за малым… Надо заставить ее это выпить.
– Так просто? – саркастически спросил Тадеуш.
– Да. Так просто. Идем.
– Куда?
– К ней. Я буду держать ее, а ты заставишь ее это выпить. Вот и все, – сказал Эйленгоф.
– А… а как?
– Да так, вольешь в рот – и все. В Польше мы ее в твоем поместье спрячем. И помни! – Барон повернулся к брату. – Тронешь ее хоть пальцем – Убью! Мне не ее честь дорога, а дело наше, которому ты своей глупостью повредить можешь.
Они подошли к двери. Тадеуш достал ключ и отпер дверь. Эйленгоф отворил ее и вошел первым.
– Вы? – изумленно воскликнула Наташа. – Вы? Как вы здесь оказались?
От удивления она растерялась и упустила тот момент, когда Эйленгоф коршуном кинулся к ней и скрутил ей руки за спиной.
– Давай! – крикнул он брату. – Да давай же!
Тадеуш, руки у которого тряслись, попытался поднести бокал ко рту девушки, но она вовсе не собиралась ждать, пока ее опоят неизвестно чем. Она кричала и отбивалась, но хватка Эйленгофа была слишком сильна: он так стиснул ее, что она начала задыхаться. Бледное лицо Тадеуша и его трясущиеся руки вдруг померкли, дышать стало трудно, просто невыносимо, сознание ее помутилось, и она замерла. В этот момент Тадеуш, который едва пришел в себя от испуга, влил содержимое бокала ей в рот.
В несколько глотков девушка выпила жидкость. Помедлив несколько мгновений, Эйленгоф разжал хватку. Наташа безвольно повисла на его руках. Он отнес ее в кровать.
– Слушай меня. Чтобы не было тебе искушения, будете все время на моих глазах. Теперь, раз в день надобно ее поить этим зельем, иначе она очнется. Кормить ее при этом тоже надо. Чтоб не померла. Дней через пять ей питье так часто, может, и не понадобится. Она будет вполне нам послушна.
– Что это? Что ты ей дал?
– Тебе знать не надобно. Меньше знаешь – спишь крепче. Через час будь готов выехать отсюда. Горничную придется взять, нам без нее с девицей не справиться.
11
– Их видели в старом доме, что на дороге из Петербурга. – Василий Федорович едва переводил дух. – Надобно ехать.
– Как ты узнал?
– Поляка видели возле нашего дома. Его экипаж приметный. Мы смогли весь его путь проследить. К тому же когда он входил в дом, то нес Наташу на руках. Какой-то бродяга заприметил сие, а уж мы вызнали, ведь всех встречных-поперечных спрашивали.
– Не медлим! – Семен Петрович легко поднялся и направился к дверям.
– Как желаете, но я тут не останусь. – Князь Федор показался в дверях и решительно глядел на Нарышкиных.
– Ну что тут будешь делать… – Семен Петрович усмехнулся, глядя на молодого человека. – Надо брать с собою жениха.
– Сил есть у тебя, Федор Иванович? – Василий Федорович повернулся к князю. – Сдюжишь?
– Силы много, а вот терпения более нет.
– Ну добро. Едем! – Семен Петрович вышел прочь. За ним последовали остальные.
Не более половины часа потребовалось спутникам для того, чтобы добраться до того дома, о котором шла речь. Василий Федорович, хотя и знал уже сюда дорогу, но, будучи тут один с парой слуг, не решился войти, боясь за жизнь дочери, которую могли и убить, не прояви он достаточно расторопности. Теперь же их было трое, да к тому еще с два десятка вооруженных малых за спинами. Нарышкин обернулся, и взгляд его упал на Оболенского. Тот, бледный, прямо держался в седле. Василий Федорович одобрительно покачал головой. Этот и не такое сдюжит.
Вот уже и тот дом… Лошади остановились, всадники спешились и тихо прошли вперед. У двери не было выставлено никакой охраны. Часть вооруженных слуг Семена Петровича обошла дом кругом и встала около окон. Оболенский и оба Нарышкины скользнули внутрь. Наверху слышался какой-то шум, спор, потом все стихло.
«Что с нею? – вертелось в голове у Федора. Эта мысль не оставляла его ни на минуту. – Жива ли? Цела?»
– Она там, наверху, – шепнул он спутникам.
– Стой… – попытался остановить его Василий Федорович, но князь не желал слушать и медлить более.
Оболенский медленно стал поднимать по лестнице наверх. Он увидел, как из комнаты наверху вышел старый знакомец его Эйленгоф, ведя перед собою брата Тадеуша.
«Эйленгоф? – пронеслось у князя Федора в голове. – Эйленгоф? Но…»
Дальше думать он не посмел, только отчего-то стал быстрее подниматься наверх, чувствуя, как закипают в нем гнев и ярость. Братья, ничего не заметив, скрылись за соседней дверью. Оболенский же, ведомый каким-то шестым чувством, вошел в ту дверь, из которой они вышли.
На постели лежала бесчувственная и бледная Наташа. Глаза ее были закрыты, а руки беспомощно брошены вдоль тела.
– Наташа, Наташа… – Оболенский бросился к девушке. – Наташенька…
Он покрывал поцелуями холодные руки девушки. Она была бездвижна и в какой-то момент князь Федор решил, что она мертва.
– Что сделали с тобою, дружочек мой?
Сзади послышался шум, распахнулась дверь и в ней возник бледный Тадеуш со шпагой в руке. Оболенский медленно поднялся и достал оружие. Им овладела холодная ярость.
– Убийца, – твердо произнес он. – Ты убил ее, – говоря, он наступал на Тадеуша.
Бледное лицо его было страшно, и Сангушко, не будучи человеком смелым, испугался. Только что он хотел драться не на жизнь, а на смерть, но, увидев перед собою разъяренного врага, струхнул.
– Она жива! – воскликнул он. – Она просто спит!
– Что ты дал ей?
– Снотворное зелье! – закричал поляк, вовсе не уверенный в своих словах.
Тадеуш, который подозревал, что его братец мог вполне отравить Наташу, совсем растерялся.
– Снотворное зелье? – Оболенский ринулся на Тадеуша.
Схватка была короткой. Краем уха князь слышал, что внизу тоже что-то происходило, но ему некогда было думать об этом. Перед ним стоял ненавистный враг, которого надо было уничтожить. Раненый, слабый, Оболенский будто обрел второе дыхание. Мысль о том, что Наташа – та, которая была ему дороже жизни, – быть может, мертва, удесятерила его силы. Убить! Уничтожить врага!
В несколько минут все было кончено. Мертвый Сангушко лежал у ног князя, все еще сжимая в руке свою шпагу, сделавшуюся ему ненужной. Оболенский провел рукою по лбу и пошатнулся. Силы почти оставили его. Он обернулся к постели, на которой лежала Наташа. Медленно приблизился к ней и опустился на колени.
– Наташенька, – позвал он. – Милая моя…
Она не двигалась. Федор опустил голову и уткнулся лбом в ее руку… Рука шевельнулась, пытаясь освободиться из неожиданного плена. Оболенский вздрогнул и поднял голову.
Наташа тихо застонала. Она что-то шептала, но он не мог разобрать что. Осторожно нагнувшись к ней, он провел пальцами по ее щеке.
– Умер, умер… – шептала она.
Федор осторожно взял ее в свои объятия и прижал к груди.
– Я жив, свет мой Наташенька, жив… – пробормотал он, целуя ее волосы.
Наташа открыла глаза. Ее взгляд упал на жениха. Оболенский, приметив, что она пришла в себя, отодвинулся и, с трудом улыбаясь, смотрел на нее.
– Ты здесь? – произнесла она. – Ты жив? – Слезы потекли по ее лицу.
– Жив, жив, любимая моя…
– Я так люблю тебя, – тихо и медленно стала говорить она. – Я так боялась, что никогда не смогу тебе этого сказать… Так корила себя, что не говорила этого раньше… Я люблю тебя… – Глаза ее заблестели, и она вздохнула.
– И я люблю тебя, – ответил ей Оболенский, прижимая Наташу к себе. – Ради этих слов, я бы трижды дал убить себя… – прошептал он.
Наташа протянула руку и пальцами коснулась его губ.
– Нет… Ты для меня дороже жизни…
– Любимая. – Федор наклонился к Наташе. – Дороже тебя никого у меня нет на свете…
