Текст книги "Девичьи грезы"
Автор книги: Наталия Вронская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)
Наталия Вронская
Девичьи грезы
1
…Простая, русская семья,
К гостям усердие большое,
Варенье, вечный разговор
Про дождь, про лен, про скотный двор…
А. Пушкин.
Евгений Онегин
1802–1803 гг.
Некогда, лет сто тому назад, бывшее в N-ских краях поместье господ Старицких совершенно пришло в упадок. Казалось, что старой усадьбе, а вместе с нею и всему старинному дворянскому роду пришел конец. Бояре Старицкие ничем не смогли отличиться во времена знатных перемен, что принес государству император Петр Великий. Однако древний род оказался живуч и следующие поколения вышли из забвения и даже сумели преумножить семейное состояние. Таким образом, в нынешние времена, кто бы ни приехал в поместье Старицких, не узнал бы ни того дома, ни того двора и сада, что были тут так недавно. Все решительным образом переменилось. Вместо заброшенных строений и запушенных деревьев вокруг прекрасного нового дома, перед парадным входом, разбит был теперь парк: клумбы с цветами, невысокие кустарники, розовые куртины. От входа в дом шла прямая аллея, уходившая через парк в аглицком вкусе вдаль, а затем в лес. Если бы вы вышли на балкон с другой стороны дома, то увидели бы перед собой, направо и налево, за палисадником рощу, за рекою густой лес, словом, тот извечный русский пейзаж, что неизменно пробуждает в душе нашей поэтические чувства.
У самого дома вид был приветливый. При взгляде на него в душе разливалось теплое чувство и хотелось непременно зайти, поздороваться с хозяевами, выпить чаю и даже погостить несколько дней, а то и остаться на всю жизнь. Некогда построенный из дерева, он не был оштукатурен и подделан под камень, лишь покрашен в жемчужно-серый цвет, и единственным украшением его были кроны деревьев, что затеняли дом слева и сзади. Все выглядело просто, но вместе с тем добротно и со вкусом.
В доме жили несколько женщин: вдова бригадира Старицкого Лукерья Антоновна и две ее дочери – Александра и Ксения.
Две девушки жили, как и подобало в те времена молодым особам их возраста: с гувернанткою, няньками, забавами да книгами.
Старшая из сестер – Александра – слыла, что называется, «цельной натурой». Чаще всего бывала она серьезной, но иногда резвая веселость не была ей чужда. Нельзя было назвать ее совершенной красавицей, но и дурнушкой тоже ее не назовешь. Лицо ее не было бледно, а скорее обыкновенно, но глаза!.. В них – и ум, и прелесть, и лукавство, и достоинство! Стройный стан, грациозные движения, тонкие руки – вся она была истинное очарование.
Вторая сестра – Ксения – была совсем другой. Пухленькая хохотушка с румяными щеками, бойкая на язычок девица, внешне – поразительно походила на мать. Если бы ее поставили рядом с портретом Лукерьи Антоновны, то, право, не отличили бы одну от другой. Всей разницы было – только в платье, а более ни в чем.
Лукерья Антоновна, в расчете, быть может, на некое блестящее будущее, пожелала обучить дочерей всем премудростям, необходимым в свете, и посему, когда старшей дочери исполнилось семь лет, выписала из столицы гувернантку. Сама Лукерья Антоновна плохо умела писать и читать, и вовсе не говорила по-французски, ибо батюшка ее, блаженной памяти Антон Антонович, подобными глупостями ни себя, ни дочерей не утруждал.
Барышни Старицкие были дружны, всегда ровны в общении и доброжелательны. Хотя Саша могла бы считаться особой более впечатлительной, а Ксения – совсем наоборот, но бойкой. Сестры прекрасно ладили и только дополняли друг друга.
Словом, жизнь в имении текла спокойно, своим чередом и по-деревенски скучно.
2
Что ж, матушка? За чем же стало?
В Москву, на ярмарку невест!..
…Ну! Не стой,
Пошел! Уже столпы заставы
Белеют…
А. Пушкин. Евгений Онегин
Как ни хорошо, как ни уютно жилось в имении, а надо было думать о будущем. Дочерей следовало вывезти в свет. Да не в здешний, не в уездный, а в столичный. Лукерья Антоновна еще бы долго собиралась, уж больно не хотелось ей бросать хозяйство, но одно обстоятельство решило все дело: письмо от Прасковьи Антоновны.
Кто же такая была эта Прасковья Антоновна? Проницательный читатель, верно, уж догадался, что то была сестра Лукерьи Антоновны, маменьки двух взрослых барышень. В молодости Прасковья Антоновна, несколькими годами старше сестрицы, была весьма удачно отдана замуж за уездного чиновника Викентия Дмитриевича Сонцова. Викентий Дмитриевич, будучи человеком умным и честолюбивым, уехал в столицу и в короткое время обосновался там. И не просто обосновался, а зажил на широкую ногу. В последние же годы Сонцов и вовсе был приближен ко двору, разбогател и теперь желал покровительствовать своей многочисленной родне, так как характер имел предобрый. Супруга его, Прасковья Антоновна, тут же отписала сестре, с которой находилась в постоянной переписке.
Но, впрочем, обо всем по порядку. В один из августовских дней с обычной почтой пришло Лукерье Антоновне упомянутое письмо из Петербурга.
«Друг мой! Спешу приветствовать тебя, желать тебе всяческого здоровья и благополучия, а также моим сестрам и милым племянницам. Пришло мне нынче в рассуждение, что дочери наши вошли в возраст, когда надобно позаботиться нам об их будущем. Я разумею под этим – замужество. Дочери наши почти ровесницы. Твоей Александре и моей Анне нынче сравнялось уже по семнадцати лет. Ксении же – шестнадцать. А ведь тебе, помнится, четырнадцать годов было, когда покойный бригадир, супруг твои, к тебе посватался. Поэтому я решила, и Викентий Дмитриевич меня очень в этом одобрил – ты ведь знаешь его всегдашнее доброе отношение к тебе и дочерям твоим – пригласить тебя и твоих дочерей на нынешний сезон к нам в Петербург. О расходах на дом не беспокойся: жить будете у нас и на этот счет ничего не потребуется. Надобно только подумать о расходах на дорогу – прогоны нынче дороги, да о нарядах. Предполагаю, что в уезде о нынешних петербургских модах имеют малое представление. Думаю, однако же, что ты достаточно состоятельна, чтоб вывести дочерей как подобает. Ежели что, Викентий Дмитриевич с удовольствием поможет племянницам.
С решением не тяни, сезон в столице уж скоро начнется. А там время пролетит незаметно. За двумя постами и не заметим, и уже пора будет уезжать. Да и дороги еще пока сносные, а потом уже не проедешь.
Жду твоего ответа
Прасковья Сонцова».
Письмо взволновало Лукерью Антоновну. Она прочла его дочерям за обедом и получила их восторженное согласие.
Вечером того же дня Ксения, отличавшаяся более пылким характером, заметила сестре:
– Ах, я уж и не думала, что это случится с нами. Что тетушка пригласит нас к себе, в столицу! Если бы ты только знала, сколько я мечтала об этом!
– Что же, твоя мечта сбылась, – ответила Александра.
– Ты как будто не рада, сестрица?
– Нет, я рада. Только, боюсь, не так полно, как ты.
Помолчав немного, Ксения заметила:
– Ты знаешь, о чем я мечтаю? Я мечтаю влюбиться! Мне кажется, нет ничего более восхитительного, чем любовь. И я даже представляю себе, каким он будет…
– Он? Кто же это он? – поддразнивая сестру спросила Саша.
– Он – это тот, в кого я влюблюсь, вот! Он непременно будет военным, потому что статские – это фи! Совсем не то… Блестящий кавалер в мундире, и только так! Другого я себе не представляю. Усы, шпага… Пламенный гусар с пылкими речами и непременно красавец!
– Желаешь ли ты себе поручика или полковника, сестра? – усмехнулась старшая.
– Конечно же, поручика! Полковники все стары невозможно. А разве в старика можно влюбиться? Нет уж, благодарю покорно!
– Старик? Да почему же сразу – старик? Бывают ведь и молодые полковники.
– Ах Сашенька! Ничего-то ты не понимаешь… – вздохнула Ксения.
– А если поручик будет беден?
– Для любви нет преград! Хотя бедность – это очень неприятно… Я постараюсь влюбиться в богатого. Вот и все!
Саша припомнила прочитанную ею недавно «Юлию» [1]1
«Юлия, или Новая Элоиза» роман Ж.-Ж. Руссо, популярный в нач. XIX в. ( Прим. авт.)
[Закрыть]и беднягу Сен-Пре и подумала, что любовь не выбирает и совсем не слушается разума.
– Как бы влюбившись, не оказаться в печальном положении Юлии, – заметила Александра.
– Вот уж нет, – энергично возразила Ксения. – Маменька не будет так жестока к нам и не заставит выходить замуж по расчету, пренебрегая нежными чувствами.
– Маменька возможно, но дяденька Викентий Дмитриевич, – задумчиво сказала Саша. – Он человек светский, расчет и выгода ему не чужды.
– Но, позволь, сестрица, какое же он может иметь влияние на наше замужество?
– Да самое прямое. Мы ведь будем жить в его доме, находиться под его опекой…
– Так и знай, Сашенька, – перебила сестру Ксения, – что дядюшка мне в таком деле не указ.
– Это будет неблагодарностью с нашей стороны.
– Что такое неблагодарность, когда речь идет о счастье на всю жизнь! – воскликнула Ксения.
Александра улыбнулась:
– Очень мило. Стало быть наша «Юлия» будет бороться?
– Непременно! Я не стану лить слез и покоряться чужой воле. А ты? Неужели ты способна в угоду деньгам пожертвовать счастьем?
– Нет, Ксения! Вовсе нет!
– Стало быть, я не одинока. И я рада, дорогая, а то уж ты своими рассуждениями меня перепугала.
– Не бойся, тут я тебе не уступлю, – ответила Саша и рассмеялась, а вслед за ней расхохоталась и Ксения.
В ту ночь девушки заснули, мечтая каждая о своем, и это была, пожалуй, первая беспокойная ночь в их жизни…
Лукерья Антоновна, не большая охотница до поездок и гостей, а с годами ставшая трудной на подъем, собиралась с тяжестью на душе.
– Ежели б вы только знали, как не хочется ехать мне в столицу! – не раз повторяла она дочерям. – Только для вас, да из благодарности к сестрице моей решаюсь на такую поездку.
– Да что вы, маменька, – возражала ей Ксения. – Ну как можно не поехать? К тому же что такого страшного в поездке?
– Дитя, ты и не подозреваешь, как тягостно путешествовать по нашим-то дорогам. До столицы небось не рукой подать.
– Разве не искупят удовольствия столицы все тяготы дороги?
– Как знать, Ксения, как знать. Случается, ожидания и обманывают. Но что об этом говорить? Давайте-ка лучше обсудим, что к отъезду нам понадобится. Что в дорогу брать, да сколько денег. И надобно нам поторопиться: скоро осень, распутица. Мы, пожалуй, и застрянем тут с первыми дождями. Сама знаешь, по нашим канавам проехать нелегко…
Уже довольно скоро все приготовления к путешествию в столицу были завершены. Ехали целым обозом, в две кибитки. Надобно было взять и то, и это, и Мавру, и Дуньку, и вещей немало. На станциях меняли лошадей на почтовых. А посему, хоть и дорого это вышло, но все ж доехали довольно быстро.
Поначалу девушки развлекались, считая версты; с опаскою ночевали на постоялых дворах, пугались тараканов и с интересом изучали цены на постой, украшавшие стены. Потом им сделалось скучно, и они уже зевали и дремали в возке. И, наконец, когда прибыли они в Петербург, истинным счастьем сочли возможность встать, потянуться, пройти несколько шагов кряду или взбежать по лестнице, ибо вот она, долгожданная столица!
3
Старушки с плачем обнялись,
И восклицанья полились.
А. Пушкин. Евгений Онегин
Бог ты мой! Кай поразил их дом Сонцовых! Впервые видели они такое великолепие: три этажа, блестящий вид, швейцар в ливрее и парике…
Барышни тут же почувствовали себя провинциалками и дружно застыдились своих нарядов, которые, как они уже успели убедиться, решительно вышли из моды. Но вот навстречу вышла тетушка Прасковья Антоновна, горячо обняла сестру и тут же, всплеснув руками, заметила:
– Луша! Да ты все та же!
– Та, да не та, Пашенька! – смеясь в ответ, обнимала Лукерья Антоновна сестру.
– Ну, племянницы, поздоровайтесь скорее с тетушкой! – Прасковья Антоновна улыбнулась девицам.
Те дружно присели в реверансе.
– Да что такое! Что за церемонии!
И приказала племянницам обнять себя вполне по-родственному. Тут же прибежали приветствовать кузин дочери хозяйки: Анна и Елизавета.
Молодые барышни немного церемонно поздоровались, чувствуя вполне понятную неловкость, а Прасковья Антоновна повела гостей по дому.
– Вот, позвольте показать вам дом, дорогие мои. В первый ведь вы раз у меня. Грешно тебе, Луша, за столько лет ни разу сестру не навестить.
– Да все недосуг! Хозяйство ведь заботы требует…
Уютный дом в Дубровке ни в какое сравнение не шел с дворцом, в котором Сонцовы жили в Петербурге. Гостьи только диву давались. Хозяйка провела их сквозь анфиладу комнат: высоких, просторных. В таких только балы и устраивать. Комнаты сверкали наборным паркетом, колоннами, росписью, огромными хрустальными люстрами и даже статуями!
– Вот тут у нас бальные комнаты, а здесь, – проводя гостей говорила Прасковья Антоновна, – музыкальный салон. Тут – библиотека, здесь – картинная галерея. Вот, видите ли, это все портреты нашего семейства. И писаны все лучшими живописцами…
И действительно, на стенах в геометрическом порядке были расположены замечательные картины и портреты. На почетном месте император Александр Павлович, его портрет сразу же бросался в глаза входящим. Поодаль, на другой стене, портреты Павла Петровича и Марии Федоровны. Затем портрет двух дочерей Викентия Дмитриевича – Анны и Елизаветы – в легких одеждах на античный манер с лирой, которую держала в руках старшая из сестер.
– Это портрет кисти художника Боровиковского, – сказала Прасковья Антоновна. – Писан в прошлом годе.
Тут же были парные портреты Викентия Дмитриевича при орденах и Прасковьи Антоновны в бальном платье и с атласной лентою в волосах, писаный несколько лет тому назад мадам Виже Лебрен. Со стен смотрели и другие лица: в пышных париках и платьях на старинный манер. Были тут не только пейзажи, но и сцены из жизни. Но все рассматривать они не стали, а поднялись сразу на второй этаж.
– Вы ведь, верно, устали с дороги? Отдохните, я отведу вас в ваши комнаты. Устраивайтесь спокойно, дорогие племянницы… А к тебе, сестра, уже не взыщи, приду скоренько поговорить. Надобно нам многое обсудить, – сказала Прасковья Антоновна и тут же показала комнаты, отведенные гостям.
Каждая комната была по-своему роскошна. Тот же паркет, и шелк, и атлас. Огромные зеркала в золоченых рамах, кровати под пологами. Кузины Анна и Елизавета скромно удалились, оставив приезжих отдыхать с дороги и приходить в себя от впечатлений.
А вечером прибыл Викентий Дмитриевич и тут же отправился здороваться с невесткой и племянницами. Перед самым его приходом дамы пили чай в небольшой овальной гостиной, и Прасковья Антоновна рассказывала:
– Викентий Дмитриевич теперь имеет третий чин. Ни много ни мало – тайный советник. К тому же и орден Святого Андрея, не говоря уже о прочих привилегиях… Я теперь – «ее превосходительство». На балах и вечерах оказывают мне такой почет и уважение, что и во сне не приснится. Словом, вот куда меня Провидение вывело. Могу тебе прямо сказать, что я счастлива. И муж у меня, и дочери, и дом, и положение в обществе – все есть, и я всем довольна.
– Да, видно, каждому своя судьба назначена и от нее не уйдешь. Права ты, Прасковья, – отвечала Лукерья Антоновна.
– Добрый вечер! – донеслось с порога гостиной.
– Ах! Викентий Дмитриевич! – Прасковья Антоновна встрепенулась, встала и подошла к мужу. – Вот, изволь видеть, гостьи наши прибыли!
– Ну, здравствуй, дорогая невестка. – Викентий Дмитриевич подошел к ручке Лукерьи Антоновны. – И вы, племянницы, здравствуйте!
Девушки поднялись и сделали глубокий реверанс.
– Ну, хороши, хороши, нечего сказать. Пожалуй, не хуже столичных будут.
Племянницы от смущения зарумянились.
– И кто же из вас кто? Дайте-ка угадаю…
Викентий Дмитриевич сел напротив старшей и сказал:
– Думаю, не ошибусь, Александра Егоровна, ежели предположу, что вы и есть та самая новорожденная, на крестинах которой я имел счастье присутствовать тому уж много лет.
Саша смущенно наклонила голову и еще больше покраснела.
– Помнится, как тогда я сказал вашему батюшке, что рождением вашим не только семейство, но и уезд пополнился настоящей красавицей. И я не ошибся.
– Да что вы, дядюшка… Какая я красавица, – оробев, пробормотала девушка.
– Ну-ну, поверь мне. Я многих красавиц на своем веку перевидал, и ты им не уступишь. Ты еще просто себя не видишь. А это и есть Ксения Егоровна? – повернулся он к другой.
– Да, дядюшка! – бойкая Ксения тут же откликнулась, нисколько не смутившись.
– Вижу, вижу… Что ж, Анна, Елизавета! Вот, пожалуй, вам достойные соперницы будут! – сказал он своим дочерям.
– Я соперничества не боюсь! – гордо ответила Анна. – Со мной поспорить трудно будет!
Анна гордо подняла голову. Она и в самом деле была хороша: черные кудри, темные яркие глаза, сиявшие, как звезды. К тому же со вкусом одета, прекрасно воспитана в пансионе, богата. Отец ее, человек с обширными связями, в подругах – одни княжны да графские дочки. Ни в танцах, ни в игре на фортепиано ей равной не сыскать. А уж гордячка! Только эта вот надменность во взоре, капризно да упрямо сжатые губы немного портили первое впечатление. В ее характере заметно было своеволие!
– Я тоже не боюсь, – мягко вторила сестре младшая Елизавета, я нынче выезжать еще не буду, – и лукаво улыбнулась.
Все рассмеялись ее словам:
– Разумница моя. – Прасковья Антоновна обняла дочь.
Елизавете только исполнилось пятнадцать лет, у нее были такие же смоляные кудри, как у старшей сестры и такие же темные глаза. Но она была мягче, добрее, приветливее. Она училась не в пансионе, а дома, с гувернантками, так как мать не желала отпускать ее от себя и хотела сама участвовать в воспитании дочери.
– Что ж, ужинаем мы поздно, – Викентий Дмитриевич поднялся с кресла, – в девять. Времени до ужина еще достаточно. Отдохните, гостьи дорогие, побудьте пока с сестрами, а вас, Лукерья Антоновна, попрошу покамест остаться со мной и Прасковьей Антоновной. Надобно нам кое-что вместе обсудить.
Девушки быстро вышли из гостиной, оставив взрослых для беседы.
– Ну, что? – начала Анна. – Вы, верно, поражены нашим palazzo [2]2
Дворец ( итал.). ( Прим. авт.)
[Закрыть]?
Она стояла не лестнице и казалась чуть выше своих кузин, поэтому имела возможность смотреть на них свысока.
– Уж ты и скажешь, сестрица, – рассмеялась Елизавета. – Дворец!..
– Иначе как дворцом наш дом и не назовешь. – Анна начала медленно подниматься по лестнице, ведя сестер за собой. – Смею вам заметить, и тебе тоже, – сверкнула она глазами на Лизу, – что в Петербурге немного найдется домов, где бы была такая роскошь.
– Да, дворец и впрямь роскошный, – ответила Ксения. – Наш дом и в сравнение не идет. У нас все так просто…
– Но уютно, – перебила Саша. – И я бы хотела, чтобы вы непременно погостили у нас.
– Уютно? – переспросила Анна. – Должно быть, это… м-м… мило…
В голосе ее скользила ничем не прикрытая насмешка.
– Да мы ведь бывали у вас, – сказала Лиза.
– Когда? – живо спросила Ксения.
– Давно. Я того не помню, да и Анна, наверное, тоже не помнит…
– Вот еще… – пробормотала Анна.
– …но мама говорила, что мы тогда бывали у вас и что мы тогда были очень дружны. От этого мама и решила в этом году пригласить вас погостить. Я очень рада! – говорила Лиза. – А вот Аня была против.
– Это еще почему? – поинтересовалась Ксения.
– Она боится…
– Я? Боюсь? Чего? Помилуй Бог! – воскликнула Анна.
– Это ее второй сезон. Она начала выезжать в прошлом году…
– Я не желаю ничего слушать! – прервала сестру Анна. – Я ухожу. Хочу отдохнуть.
Анна повернулась к кузинам:
– Если желаете, можете перед ужином зайти ко мне. Впрочем, я не настаиваю. – Она сухо кивнула и ушла.
– Мы, кажется, обидели ее, – сказала Саша.
– Ничуть. По правде сказать, – Лиза улыбнулась, – она иногда бывает такой несносной, что просто невозможно терпеть. Так и хочется над ней подтрунить. А вот, кстати, и моя комната. Идемте. – И Лиза открыла дверь, приглашая гостий к себе.
– Простите, но я так устала, – сказала Саша. – Я хочу отдохнуть. Ты ведь не обидишься? – спросила она Лизу.
– Нет-нет. Ни в коем случае. Хотя мне бы хотелось поболтать с вами, но вы так долго добирались к нам…
– А я совсем не устала! – сказала Ксения.
– Вот и чудно! – оживилась Лиза. – Пусть Саша идет отдыхать, а мы пока поговорим.
На том и порешили.
– Так что ты говорила? Анна боится? – с любопытством начала Ксения, как только девушки вошли в комнату Лизы.
– Да. Это ее второй сезон. Она, конечно, думала, что выйдет замуж, как только начнет выезжать. Ее мечта – составить богатую партию.
– Составить партию? – Ксения приподняла брови. – А как же любовь?
– Любовь? Она вряд ли знает, что это такое, – ответила Лиза. – Я ее люблю, она мне сестра… Но она слишком горда. И для нее понятия чести и выгоды стоят выше иных понятий. Она никогда не согласится пожертвовать ради любви приличиями и своим положением в свете. Мы много говорили с ней об этом. Она, конечно, никогда не бывает откровенной. Но раз обмолвилась, что ее мечта – найти себе титулованного мужа. Ведь у папеньки нет титула. И Анна вполне может этого ожидать: она красива, богата…
– Ты тоже красива и богата.
– Но я совсем другая. У меня другой характер. У нас с ней разные идеалы…
– Что ж? У нее нет жениха?
– Нет. Но…
– Что? Что? – Ксения не могла сдержать своего любопытства.
Лиза рассмеялась:
– Мне кажется, что она увлечена или почти влюблена! Все-таки влюблена! По крайней мере, предмет ее интереса богат, титулован, красив, и, кажется, она ему тоже нравится.
– Кто же он?
– Ну… это Князь Ельской. Думаю, вы непременно познакомитесь с ним. И очень скоро. Он часто бывает у нас и уж точно будет на том бале, на который вас повезет матушка.
– Каков он собою?
– Ну… – протянула Лиза, – он хорош собой, молод… Ему, я думаю, теперь еще и тридцати нет. Или около того. Он офицер, герой… Представь, четыре года назад князь участвовал в итальянском и швейцарском походах графа Суворова… Был ранен на реке Адде, на севере Италии. Отличился как герой, был награжден, и полководец, граф Суворов, весьма был им доволен. Теперь он уж в чине полковника.
– О Боже… Как интересно… – пробормотала Ксения. – Но почему князь не сделает Анне предложение?
– Этого я не знаю, – ответила Лиза. – Это уж их дело… Смотри-ка, нравится ли тебе?
И Лиза стала показывать кузине разные безделушки и приятные мелочи, которые тут же заинтересовали Ксению. Предмет их разговора живо переменился, и уже ничто не могло их отвлечь от беседы о платьях, шалях, новой моде на ленты и обо всем, что так дорого женскому сердцу.
