Текст книги "Забавы Амура"
Автор книги: Наталия Вронская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)
11
– Не спрашивайте ни о чем, тетушка! – воскликнула Любава. – Дайте отдышаться.
– Дитя мое, милая моя! Не пугай меня! – Графиня со скрещенными руками остановилась перед ней, всей фигурой, всем видом своим выражая безмолвный вопрос.
– Платье вы можете мне достать?
– Какое еще платье? Для чего вдруг? Ну конечно… – зачастила Агния Петровна. – Ты только объясни толком…
– Тетушка, толком, боюсь, не смогу… – Любава посмотрела на графиню.
– Говори! – приказала та.
– Мне надобно… – девушка помолчала. – Мне надобно к его светлости… К герцогу Бирону… Вы поможете мне? – Она с мольбой посмотрела на тетку.
– Так. – Графиня присела подле Любавы. – Что за новость? Зачем тебе понадобился его светлость? – Агния Петровна тонко усмехнулась. – Впрочем… Объяснись сама!
– Я хочу молить его… Просить о снисхождении в одном деле…
– Что за дело? – жадно полюбопытствовала графиня.
– Нет, не спрашивайте, я не скажу вам, – ответила девушка. – Не потому, что не доверяю, – она взяла тетку за руку, – просто я боюсь, что ежели вы о нем узнаете, то как бы вам худо от того не было…
– О чем же речь? Не о заговоре ли каком? И не о заговорщиках ли? – пробормотала Агния Петровна. – Впрочем, не хочешь – не говори. – Она похлопала племянницу по руке.
– Вы поможете мне, тетушка?
– Конечно, дитя мое, и с радостью. Более того, я думаю, что его светлость окажет тебе свою благосклонность, так же, как оказывает ее мне, – ответила графиня. – Ему это будет даже весьма приятно сделать.
«Вот и хорошо, – думала тем временем Агния Петровна, – пусть просит о чем ей вздумается. Герцог человек не глупый, он все повернет так, как ему понадобится. К тому же если ей что-то надо, то она скорее ответит на желания герцога и не будет долго ломаться».
– Так тебе нужно платье? – задумчиво переспросила графиня. – Впрочем, и не только платье! – прибавила она громко. – Нужен и парик, и прочее. Ах, душечка, до чего же коротко ты остриглась, когда же волосы отрастут? Никакому куаферу не соорудить из твоих волос пышной прически!
– Так удобнее, тетушка, – рассмеялась Любава.
«Странно, что я могу еще и смеяться», – подумала девушка.
Но нет, это не было странно. Предчувствие решительных действий, возможность спасти любимого человека – вот что бодрило ее и настраивало на боевой лад. Любава вовсе не была уверена в ответных чувствах. Но он догадался о том, что она – девушка! И не выдал ее никому… И только в решительной ситуации дал понять о своей догадке, но и то не всем, а лишь ее верному человеку! Что бы то ни было, она спасет его!
– Иван, – тихо шепнула она.
– Что? – переспросила тетка. – Я не расслышала, милочка.
– Нет, ничего, – Улыбнулась девушка.
– Так, ну что же ты сидишь? Скорее!
Тут же водоворот закружил Любаву. Ее вели переодевать, причесывать, белить и румянить. В какой-нибудь час она была готова. Но девушка вовсе не подозревала, что графиня уже отправила герцогу записку и всесильный временщик знает о том, кто вскоре будет у него. Только Любава ехала навстречу неизвестности, другие уже знали, что случится и как себя они поведут и что при этом скажут…
Иван огляделся по сторонам. Страшно? Да уж, страшно… Привели его в каменный мешок, двери заперли, на окне малом – решетка. Солдат при двери сидит.
– Эй, малый, – окликнул его Иван.
Солдат молча посмотрел на узника и опустил голову, усмехнувшись.
– Как хоть звать-то тебя? – вновь произнес Боратынский.
Солдат ни слова не ответил.
– Стало быть, молчать ты ко мне приставлен, – пробормотал Иван. – Что же, потерпим… Терпеть-то недолго…
В тот же день, только уже ночью, Ивана вывели из его камеры и повели куда-то переходами. Каменные отсыревшие стены, кое-где горят факелы, кроме солдат вокруг ни души. Вдруг наперерез им вышел сгорбленный человечишко в простых портах и грязной рубахе, с лицом сморщенным, как у древнего старца, и злыми глазами.
– Новый постоялец? – просипел он.
Иван похолодел. Как ни храбр человек, а бывают такие обстоятельства, что от страху себя не вспомнишь. Однако Боратынский сдержался и продолжил идти за солдатом как ни в чем не бывало. Наконец, вот и пункт назначения…
Боратынского ввели в пыточную. Никогда Иван не думал, что приведется ему бывать в сих хоромах. Насупротив двери – дыба, за дыбою палач с помощниками. Кандалы, веревки, прочие приспособления, которых назначения и не угадаешь, украшали сие место.
– Вот и вы, – раздался голос за спиной Боратынского.
Вздрогнув, молодой человек обернулся. В нише около двери стоял длинный деревянный стол. За столом на простой скамье сидел некто в парике.
– Что же, нравится ли вам тут? – переспросил этот некто.
– Нет, не нравится, – ответил Боратынский.
– Страшно?
– А кому здесь не страшно? Вам? – в свою очередь переспросил Иван.
Человек в парике тихо засмеялся:
– Смел… Да полно, не глуп ли?
Боратынский молча посмотрел на человека.
– Будешь ли говорить? Будешь ли виниться?
– Мне виниться не в чем, – твердо произнес Боратынский.
– Ах ты: «не в чем»… – передразнил его человек. – Повинись, молчун… Не то отдадим тебя кату [7]7
Палачу.
[Закрыть]в руки и захочешь что сказать, да поздно будет.
– Ни теперь мне не в чем виниться, ни после ничего говорить не стану.
– Ишь ты, смелый какой. И не такие тут разговорчивыми делались, сударь мой. Кат мастер умелый, живо тебя разденет. Да и плеть у него знатная. Не только одежду, кожу с тебя снимет и будешь ты, сударик, на всю жизнь кнутом меченый, – забавлялся да усмехался человек в парике.
– Что же. – Иван перевел дух. – Стало, так тому и быть. Не повинен я ничему, за чужие грехи страдаю, – усмехнулся он вдруг.
– Вот как? За чужие грехи? – человек строго свел брови. – Все вы тут безвинные страдальцы! А на его светлость господина герцога Курляндского кто злой умысел имел? Не ты ли, сударь?
– Не я, – покачал головой Боратынский.
– Так-с… – протянул человек. – Что же, дело твое мне ясное. Говорить ты отказываешься, виниться не хочешь… Эй! – человек махнул рукою кату и его подручным.
Боратынского тут же взяли под руки. Он почувствовал, как с него сняли башмаки, кафтан… Под ногами стало холодно, пол был каменный, ледяной.
– Нынче мне недосуг с тобою тут рассусоливать, – сказал человек, поглядывая на Ивана. – Да и другие люди есть, которые поговорить с тобою захотят. Завтра, завтра…
Человек кивнул солдатам, и они поволокли полураздетого Боратынского назад, в его камеру.
– Повезло тебе, – услышал он за своей спиной шепот. – Сегодня уж от тебя отстали. Видно, и впрямь времени нету… Допрос-то дело долгое…
Иван было хотел обернуться, но его толкнули в спину, и он едва не споткнулся.
Боратынский шел, чувствуя под ногами каждый камень узилища.
«Отсрочка… Надолго ли? – думал он. – Сегодня повезло, что ж о том жалеть, а там как знать… Но что бы ни было я выдержу», – упрямо подумал Иван.
12
Карета с гербом графини Болховской скромно подъехала к дворцу Бирона. Подъехала с черного хода, тайно. Сама графиня осталась в экипаже, Любава же, укутанная в черный длинный плащ, вышла наружу, поддерживаемая слугами. Ее препроводили внутрь. Девушка только беспомощно обернулась и бросила взгляд на тетку, бледное лицо которой тонуло в сумерках кареты.
Внутри дворца роскошь предметов перемежалась блеском стенной позолоты и ослепительно белой лепниной потолка. Любава в миг растеряла всю свою решимость. Как она станет говорить с герцогом, о чем? В этаких хоромах говорить с их хозяином… Сможет ли она? Сможет, непременно сможет! Любовь придаст ей сил. При этой мысли девушка приободрилась. Ей даже стало не так страшно. Мысль о том, что Иван может быть спасен, показалась ей настолько прекрасной, что все то, что предстоит ей, быть может, пережить здесь, меркло перед сознанием этого. Какие мучения переживал он в застенках Тайной канцелярии… Об этом страшно было и помыслить! Что по сравнению с его страданиями были ее теперешние тягостные чувства? Так, пустяк, который скоро забудется.
Слуги вокруг, безмолвные и все как один какие-то насмешливые, сновали мимо нее, не обращая ровно никакого внимания на гостью. Величавый дворецкий лишь указал ей на стул, на который Любава и села.
«Великая честь, – думала она. – Усадили! Ведь говорят, что у вельмож в прихожих часами просители на ногах томятся…»
За окном стоял серый ноябрь. Девушка успела изрядно продрогнуть в карете, да и во дворце было не топлено. Может, у хозяев натопили, а в парадных комнатах не потрудились. И для чего? Для кого? Просители и так хороши будут.
Любаве показалось, что она уже не менее получаса сидит здесь и ждет. А чего ждет? Примет ли ее герцог?
«Ноги совсем замерзли. Так недолго и простудиться… Ну что за мысли! О том ли надо теперь думать?» – укорила себя девушка.
Она стала соображать, что скажет герцогу и тут некстати вспомнила рассказы тетушки о Бироне. Как-то в один из вечеров Агния Петровна излишне расчувствовалась и стала говорить, какой приятной четою были герцог и императрица Анна Иоанновна. «Четою?» – изумилась тогда Любава. «Ах, – рассмеялась графиня. – Ну что за детская наивность!» И тут же поведала племяннице о давней связи фаворита и императрицы, о том, что все подозревали младший сын герцога Карл Эрнст – сын Анны Иоанновны.
«Они же были неразлучны! – воскликнула тогда графиня. – Императрица и маленький герцог Карл Эрнст. Говорят, что когда Ее Величество приехала по зову верховников в Москву, то взяла с собой только маленького Карла, которому было лишь полтора года. А то, что до самой ее кончины маленький принц спал в ее комнате?» – Агния Петровна тогда еще хитро улыбнулась.
Неужели правда? Любава изумлялась тогда и дивилась, не веря в то, что сие возможно. Да, герцог был властитель всей России. Но разве только потому, что был столь близок к императрице?
«Ну а почему? – смеялась графиня. – Почему мужчина, да еще столь худородный (сии слова были произнесены заговорщицким шепотом) вдруг становится правителем всех и вся? Да вот что говорил сам Миних об императрице и герцоге: никогда на свете не было более дружественной четы!» – «Но чем же он так привлек Ее Величество?» – «Он человек красивый, видный», – задумчиво произнесла графиня.
Потом, помолчав, прибавила: «Хотя теперь красоты в нем, пожалуй, нет. Герцогу уж пятьдесят сравнялось. Но главное… – сверкая глазами, вдруг прибавила графиня, – главное – это воля и ум! Вот что в конечном счете привлекает к себе… Ах, женщины так слабы… И венценосные особы тож…» – лукаво прибавила Агния Петровна. «Ну а Анна Леопольдовна?» – спросила Любава. «О ней ничего доподлинно не знаю. Но поговаривают, что и она увлечена каким-то посланником… Да и сестрица ее Елизавета ничуть не лучше», – уверенно прибавила графиня. «Как не боитесь вы о сем рассуждать?» – произнесла Любава в ответ на тетушкину тираду. «Да ведь ты же меня не выдашь?» – лукаво улыбнулась графиня. «Нет, не выдам», – отвечала девушка, и она не лгала.
– Сударыня, – перед Любавой в почтительном поклоне склонился дворецкий. – Прошу вас…
Девушка поднялась и, едва отринув свои воспоминания, вся будто в тумане, пошла вслед за слугой. Они шли длинными покоями, затем поднялись по потаенной лестнице наверх и, наконец, Любава оказалась в сравнительно небольшой комнатке, напоминающей рабочий кабинет. Но кабинет, несомненно, тайный. Дворецкий тут же исчез за дверью. Любава осмотрелась: небольшое окно, размером таковое, какие лишь в теремах раньше бывали; стол, заваленный бумагами, кресло перед ним. Еще одно небольшое кресло перед столиком из наборного паркета…
– С чем пожаловали? – раздался за ее спиной негромкий низкий голос.
Девушка вздрогнула и, чуть не подскочив от неожиданности, обернулась. Перед ней стоял сам герцог Бирон – его светлость. Она смотрела на него в упор, не мигая, не в силах отвести взгляда от его лица. Он был именно таким, каким она воображала его себе: грузная фигура, тяжелое лицо, внимательный недобрый взгляд.
– Что же вы желаете, сударыня? – сказал снова герцог.
Он отошел от двери и прошел в глубь кабинета.
– Что же вы молчите, Любовь Николаевна? – продолжал он. – Онемели?
– Нет, – только и нашлась, что сказать девушка.
– Смотрите, – усмехнулся герцог, – не то я знаю много способов, как заставить человека разговаривать, даже если он этого не хочет.
При сих словах Любава побледнела.
– Я хочу разговаривать, – невольно произнесла она.
Почувствовав ее испуг, герцог посмотрел на нее пристальнее:
– Что? Боитесь?
– Боюсь, – честно ответила она.
– Зачем тогда явились? Я вас, кажись, не звал.
– Я хочу… – Любава осеклась, встретившись с ним взглядом. – Мне надо… Надо говорить с вами… Просить… – прибавила она.
– Ну вот – «просить». – Бирон тяжело опустился в кресло, стоявшее перед столом. – И вы сюда явились просить… А я уж было подумал…
Девушка не решилась переспросить, что он подумал, хотя вопрос этот вертелся у нее на языке. Она все так же стояла перед ним, но герцог и не подумал предложить ей присесть.
– Говори, – велел он. – Тетка твоя весьма разговорчива. Посмотрим, какова ты…
– Но как?.. – Любава было хотела удивиться, откуда он знает про тетушку и про то, что она – Любава – ее племянница, но тут она душевно укорила себя за глупость: «Да как откудова он знает! Как бы я сюда попала, ежели бы не тетушка!»
– Говори же, ну! – тем временем поторопил ее Бирон. – Не то я сам разговорю тебя…
Сколько угрозы было в его голосе! Любава вздохнула и, набравшись храбрости начала:
– Ваша светлость. У меня до вас есть просьба… Нынче был арестован один дворянин. – Девушка говорила медленно, то и дело запинаясь.
Герцог поморщился:
– Имя?
– Дворянина? Иван Боратынский…
Бирон поднял на нее глаза:
– Он твой любовник?
– Нет, – обескураженно ответила Любава.
– Что же ты просишь за него?
– Я… Я люблю его, – вдруг просто ответила девушка.
– Любишь? Хорошо… – Герцог опустил глаза и будто задумался.
Он перебирал пальцами рук и вовсе не смотрел на Любаву.
– Что же, а он любит тебя? – спросил он.
– Я не знаю, – сказала она.
– Что же ты хлопочешь за него?
– Но я его люблю, – воскликнула она.
– Думаешь, ты его освободишь, а он от радости тебе на шею кинется?
– Нет, – недоуменно произнесла Любава. – Я просто так…
– Ясно, – прервал ее герцог. – Твой Боратынский – государственный преступник. Теперь его допрашивает особая следственная комиссия, – при сих словах, Бирон поднял указательный палец вверх.
– Ваша светлость, – трепеща от страха за Ивана, пробормотала Любава.
– Может быть, и ты преступница? Ты в сговоре с ним? – Бирон уставился на нее в упор, буравя своими глазами ее глаза. – Ты в сговоре против меня?
– Нет, нет! Я ничего не знаю! И он не в сговоре! Он ни в чем не виноват! – в этих ее восклицаниях было столько уверенности, что Бирон, хотя он и не сомневался в виновности Боратынского, поверил в то, что Любава, по крайней мере, ничего о том не знает.
– Что же, – протянул он, – я верю тебе. Верю, что ты ничего не знаешь… Но как же мне поступить?
– Ваша светлость, отпустите его! – Девушка с мольбой сложила руки на груди. – Отпустите!
– Что же, просто так?
– Я бы чего только ни сделала, лишь бы вы отпустили его. – На ее глазах заблистали слезы.
Любава зашаталась. Еще миг, и упадет она в обморок, прямо к ногам всесильного регента! Она опустила лицо в ладони. Вся ее фигура выражала полное отчаяние и какую-то трогательную покорность перед судьбой.
– Мне больше некого просить, некого умолять… Не губите его, ваша светлость, – прошептала девушка. – Я не вынесу этого…
– Не плачь. – Бирон махнул рукой. – Сядь.
Любава подчинилась. Она с трудом опустилась в кресло и попыталась подавить слезы, потому что боялась вызвать этим новое неудовольствие регента. Бирон тем временем пристально смотрел на нее. Любава чувствовал этот взгляд, но сама на него глаз не поднимала – боялась.
– Посмотри на меня, – приказал он.
Девушка вздохнула и, взяв себя в руки, подняла глаза на герцога.
– Плачешь? Не плачь… – Казалось, регент задумался. – Я, пожалуй, и отпущу Боратынского, – тихо прибавил он, – но…
– Но что? – поспешно переспросила Любава, в которой надежда запылала с новой силой.
Вот! Права была тетушка! Добр герцог, великодушен!
– Но это очень сложно сделать, – медленно сказал регент.
Как изменчиво было ее лицо, как податливо чувствам! Вот только что оно было таким горестным, но вдруг в единый миг запылало надеждой и счастьем… Герцог смотрел на девушку и молча дивился: и ей, и своим собственным чувствам. Эта откровенность, эта сущая невинность перед ним надеялась на то, что он будет добр без рассуждений и снизойдет к ее просьбе. Но он уже давно недобр и никогда ничего не делает без собственной выгоды. Ах, как она нравится ему! Бывал ли он влюблен в своей жизни? Что ж, бывал… Но давно с ним не было такого, как нынче. Он готов был даже выпустить этого заговорщика, хотя мог бы и обмануть ее. Да, он выпустит этого Ивана. С насмешкой герцог произнес про себя это имя – «Иван». Да, выпустит! И покажет ей на что способна его собственная власть. Выпустить опасного заговорщика – и не бояться последствий. Потому что и на воле все они – под его рукою. А взамен, конечно, он будет разуметь собственную выгоду. Эта девочка достанется ему. Что бы ни говорили! Императрицы уже нет, и он теперь полновластный хозяин. Его семья? Не его печаль! Но вот согласится ли она? Только что твердила, что на все согласна, да полно! Знает ли она, что это такое – все? Что разумел девичий полудетский ум под сим словом – «все»? То ли, что думалось ему, или что иное?..
Регент наклонился вперед, к девушке, и сказал:
– Я видел тебя в доме графини.
– Но когда? – изумилась Любава.
– Не важно. Она показывала мне тебя.
– Показывала?
«Да как же можно – показывала? Как же я не видела, что на меня смотрят? – девушка покраснела. – Стыдно-то как…»
– Что же ты краснеешь? Пришла сюда и краснеешь? Не всякая отважится на то, чтобы прийти сюда, ко мне, – герцог говорил нарочито медленно и веско. – Говоришь, что на все согласна для своего Ивана, – как бы примериваясь к этой мысли и сомневаясь прибавил он.
– Да, – простодушно ответила она.
– Я скажу тебе, что надобно. Ты останешься здесь, у меня.
– Что? Зачем? – удивилась Любава столь странной просьбе.
– Я видел тебя. И с той поры забыть не могу. Ты любишь Ивана, а я… – тут регент как-то странно хмыкнул, – я люблю тебя.
– Как это? – Она не знала, что и думать.
– Очень просто. Как ты любишь его, так я люблю тебя, – терпеливо повторил герцог. – Ты говорила, что на все согласна…
Он помолчал. Потом продолжил:
– Дело сложное. Так просто его не окончить, все силы и средства пущены в ход. Доносчики, следователи, палач…
– Палач… – повторила девушка.
– Свидетели, прочие… О Боратынском знают все, о его деле знают все. Так просто его не прекратить. Но я могу это сделать своею волею. – Регент не сводил с Любавы глаз. – Будет ли он в застенке или на воле – мне все равно. И там и там равно он в моей власти, под моим оком. Но ему разница есть. Там он страдает, и страдает смертно. Ему грозит гибель. Ты можешь спасти его очень просто.
Любава зашаталась. Герцогу показалось, что сейчас она все же упадет на пол к его ногам. Он этого не хотел. Бирон поднялся и подошел к девушке. Положил тяжелую руку ей на плечо:
– Не бойся.
Она вся будто сжалась под сей дланью, но скинуть ее не осмелилась.
– Решайся, – регент прибавил это совсем равнодушно, будто ему было все равно.
– Но этого не может быть, – вдруг заговорила Любава. – Вы не любите меня! Вы так… – Она осеклась.
– Ну что же? – спросил он.
– Вы так холодны, так равнодушны! Я не понимаю, для чего я вам нужна!
– Равнодушен? – задумчиво повторил герцог. – Так вот что тебя смущает? – прибавил он, неожиданно удивившись. – Что за странные создания женщины… Стало быть, будь я пылок ты бы мне не отказала?
– Нет, нет! Я не то хотела сказать! – Девушка покраснела оттого, что слова ее были так неверно перетолкованы. – Я хотела сказать, что я не нужна вам. – Она подняла на него глаза. – Вот и все…
Герцог смотрел на ее алые щеки и внутренне улыбался:
– Что ни говори, а все же выходит бессмыслица. Стало быть, будь ты уверена в том, что я влюблен, то…
– Ах нет! – В отчаянии, что она не может высказать прямо, что у нее на душе, Любава замолчала.
– Так слушай, – тихо произнес регент, склонившись к самому ее уху. – Я уж сказал, что влюблен, повторять более не стану. Нужна ты мне или нет – не тебе судить. Я говорю тебе: останешься у меня, здесь, в этом доме, – я отпущу Боратынского, верь мне. У тебя здесь будет все… Ты не бойся, я не обижу тебя… Молчишь?
Любава как окаменела. Рука регента на ее плече была все так же тяжела и даже еще тяжелее против прежнего. Вдруг пальцами он стиснул ее плоть и повторил:
– Ну что молчишь?
Герцог ослабил хватку и увидел, как бледные вмятины от его пальцев налились кровью и красные пятна запылали на нежной коже. Девушка пошатнулась и будто привалилась к нему в полубеспамятстве.
– Нежная, пугливая… – пробормотал он, взяв ее руку в свою ладонь и прикоснувшись к ней губами.
Он бы прильнул и к ее шейке, и к бледной щечке, и к губам… Но пока не желал. Не желал, пока не скажет она ему «да». А если скажет «нет», то прогонит он ее прочь с глаз своих и никогда более не посмотрит на нее, не внемлет ни единой мольбе, – он силен, любую страсть пересилит, – а этого ее Боратынского велит запытать до смерти.
Почувствовала ли она его, поняла ли мысли его?
– Да, – тихо сказала она, качнув головою. – Да…
– Славно, – удовлетворенно произнес он, поднявшись. – Ступай теперь. Дворецкий укажет тебе куда.
Регент, как и прежде, был холоден и расчетлив.
«Не может быть. Этого не может быть! – Любава подняла на него глаза. – Как он говорил, что любит? Как мог он так говорить, разве он чувствует что-нибудь?»
Она не верила собственным глазам. Но, может, это и хорошо? Может, это всего лишь слова и она останется в неприкосновенности? Или… Рука его, сжимавшая ее плечо так сильно, что оно болело до сих пор, жадные губы… Нет, он не был бесчувствен, он не лгал!
Любава поднялась. Так страшно ей в жизни еще не бывало. Дворецкий, который незаметно вновь появился рядом с ней, взявши ее почтительно за локоть, повлек за собой. Куда? Ей было все равно.
«Какая же я дурочка… – вертелось у нее в голове. – Какая дурочка…»
О чем она сожалела? За что корила себя? Не за то ли, что столь долго скрывала от Ивана, что она девица, не за то ли, что таила чувства свои?.. Для чего стереглась? Для кого?
Девушка послушно шла за своим поводырем, как слепая. Мысли постепенно отступили. Ей хотелось плакать, но она боялась. Наконец, путешествие ее окончилось в роскошно убранной спальной комнате. Дворецкий обещал прислать горничную, поклонился и вышел. Любава подошла к окну. За ним был внутренний двор. Прислуга шныряла туда-сюда, временами болтая и смеясь.
– А тетушкина карета давно уже уехала, наверное, – сказала она вслух. – Она же все знала…
