Текст книги "Забавы Амура"
Автор книги: Наталия Вронская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)
3
– Ну барин, ну ровно дитя малое! Вы зачем в драку полезли? – бубнил Федор. – Вам своих приключений мало, надобно в чужие дела влезать?
– Много ты понимаешь, – беспечно отвечала Любава.
– Ваш слуга прав, – заметил дворянин. – Мы с вами не родня, не знакомцы. Стоило ли рисковать?
– Надо ли это понимать так, что вы на моем месте не стали бы ни во что вмешиваться, а попросту бы отвернулись или еще лучше – ушли? – спросила девушка.
– Нет, сударь, я бы так не поступил, – ответил дворянин. – Но позвольте вам заметить, что вы еще очень молоды и, быть может, не знаете, в какое опасное дело вмешались. «Слово и дело» – вещь дурная. Грозит не только темницей, но пыткой и смертью…
– Для того нас следует поймать, – резонно возразила Любава.
– А ежели поймают? – прищурился дворянин.
– Не поймают, – твердо заявила она. – Мы не прямым трактом поедем, а в обход. К тому же кто узнает, что мы следуем вместе? Вас ежели будут искать, то одного, но если вы присоединитесь к нам, то…
– То тем самым я навлеку на вас опасность, – с живостью возразил дворянин.
– Не опасайтесь за меня, сударь, иная опасность для меня желаннее спокойного существования. Лучше сразу испытать судьбу, чем ожидать ее капризов.
– Однако ваши рассуждения кажутся мне странными. Вам будто нечего терять…
– Да мне и впрямь терять нечего, – пожала плечами Любава. – Ни дома, ни денег…
– Все можно приобрести. Службой, к примеру…
– Там видно будет, – туманно заметила она. – Впрочем, с кем имею честь, сударь? По всему видно, что человек вы благородный, но это странное происшествие…
– Простите! – воскликнул молодой человек. – Я впрямь одичал тут. Только полгода не был в столице, а уже совсем забылся, веду себя на манер дикарей.
Молодые люди приостановили коней и обернулись друг к другу.
– Иван Павлович Боратынский, отставной поручик, – поклонился дворянин. – Следую из своего имения в Петербург по личным делам, а далее за границу.
– Александр Николаевич Багров, недоросль, – усмехнулась Любава. – Волею судеб из батюшкиного дома выгнан и пробираюсь в столицу в поисках Фортуны. А это слуга мой – Федор.
– Что же, Александр Николаевич… Благодарен вам за участие и за храбрость. Думаю, что с такими качествами вы бы лет этак десять назад далеко бы пошли. Нынче же имейте опасение.
– Отчего так?
– Да разве не слышали вы никогда, что при нынешнем правлении смелый да честный человек подвергается большой опасности… Бирон не любит таких.
– Слухи до нас доходят смутные и больше неверные. О жизни в столицах знаем понаслышке и все более об увеселениях да забавах, нежели о деле. Правда, и у нас говорят, что ныне жизнь тяжелая.
– Верно говорят, – подтвердил Боратынский. – Вы вот в службу вступать хотите, верно?
– Да, так.
– Есть ли у вас протекция?
– Нету.
– В таком случае многого не ждите. Ежели в полк вступите, то простым солдатом. Ну а по другой стезе… Трудно сказать… Не имея рекомендательных писем, в столице дело вы себе не найдете.
– Сколь мрачную картину вы нарисовали, Иван Павлович! Я чувствую, что впадаю в совершеннейшее уныние.
– Этого следовало ожидать, – пробормотал Федор. – Сидели бы себе дома, да это… – тут он замялся, – женились бы, вот!
– Помилуй, жениться! – изумленно перебил его Боратынский. – Да разве недорослей теперь женят? Сначала надо послужить, а уж потом…
– Женят, – упрямо возразил Федор. – Теперь всяких женят.
– А что, – начал Боратынский, – какова была причина вашего отъезда из дому?
– Папенька осерчал, – коротко ответила Любава. – Да велел убираться.
– Вот уж сразу и велел… – пробубнил Федор.
– Ну так после бы велел. Все одно! – весело кинула девушка. – Будущее темно и непонятно. Чего ждать – неведомо. Но жизнь наша в руках наших, верно?
– Верно! – в тон ей бросил Боратынский.
Кавалькада пришпорила коней и в один миг скрылась за горизонтом.
– А что вам делать в Петербурге? – спросил Боратынский.
Молодые люди устроились на траве, стреноженные лошади паслись неподалеку, а насупленный Федор был отправлен в ближайшую деревню за провиантом.
– Не знаю, – лениво ответила Любава. – Право, всю голову сломал…
Боратынский перевернулся на бок и, прищурившись, взглянул на нее:
– Не хотите ехать за границу?
– Для какой надобности? – спросила она.
– Там свобода, – уверенно ответил Иван. – Я долго жил там и твердо знаю это. Корю себя за то, что не вовремя вернулся, но теперь уже ничего не попишешь. Все мои неприятности оттого, – с внезапной яростью воскликнул Иван, – что не внял я голосу разума и прилетел сюда…
– Что же вы там делали – за границей? – поинтересовалась Любава.
– Учился… Батюшка отправил ума разума набираться. Но, пробыв в университете, я решил вдруг, что надобно домой возвращаться. А зачем?.. – помолчав недолго, Боратынский продолжил. – Тут никто меня не ждал. Но назвался груздем – полезай в кузов. Вступил в военную службу, нажил себе неприятностей… Вышел в отставку, тут батюшка заболел. Призвал меня к себе, да вовремя! Но и тут я не утерпел… И вот – нате вам. Еще до столицы не добрался, а уж чуть не попал в переделку.
– А что за неприятности? – спросила она.
– Ну, долго объяснять…
На самом деле, объяснять было вовсе не долго, а просто опасно. Служа в полку, Боратынский, как и многие русские, недоволен был положением, существовавшим на ту пору.
У власти уже много лет был могущественный временщик Бирон. Немец, ненавидел он все русское. Императрица Анна Иоанновна, дочь русского царя и русской боярыни, полностью подчинялась ему. Порядки в стране царили страшные, уныние было чуть ли не всеобщим. Куда ни кинь взгляд – всюду немцы. А при дворе – веселье, но веселье жуткое. Карлицы и карлы, шуты, приживалки, бабки-кликуши – любимое развлечение императрицы. Будто попал во времена оные, древние, когда такие развлечения были в ходу. А уж шутовская свадьба в Ледяном доме… Иван помнил, как тайком они переговаривались с приятелями о несчастном Голицыне, возведенном в шутовское достоинство императрицей, о его бедной жене-итальянке, сгинувшей, будто и не было ее. Да и тайком переговариваться было опасно. Как бы кто не донес…
А наследники! Принц Антон-Ульрих, бледное ничтожество, о нем иначе и не говорили у них в полку. Принцесса Анна Леопольдовна, совершеннейшая немка по виду, хотя императрице родная племянница. И Бирон, всюду только он. Все они подчинялись ему.
Иван потряс головой, чтобы развеять это наваждение.
– А вот вы ничего о себе не рассказываете, Александр Николаевич, – вдруг сказал он. – Но верно делаете! Кому нынче доверишься?..
– Да мне рассказывать нечего, – желая казаться безразличной произнесла Любава.
– Ладно! Не бойтесь, расспрашивать я не стану, – заверил ее Боратынский.
А рассказать, пожалуй, было что. Вот бы удивился Иван Боратынский, когда бы узнал, с кем едет он в Петербург! Он и не догадывался, что под личиною недоросля Багрова кроется девица. Слишком уж ловко сидел недоросль верхом, слишком хорошо фехтовал. Они даже как-то для развлечения решили сойтись на шпагах, так силы были равны! И мысли, и подозрения не закрадывались в голову Боратынского. Только одна странность случилась с ними в дороге. На их пути как-то встретился мужской монастырь, и Иван предложил проситься туда заночевать. Попутчик его решительно отказался от такого плана и заявил, что предпочитает ночевать на свободе, вне всяческих стен. Конечно, объяснение сие было резонно, ведь, случись что, бежать сподручнее было, находясь на воле. В монастыре же легко могли задержать. Хотя опасность им как будто никакая не грозила, монахи же, пожалуй, не участвуют в интригах, а переночевать в монастыре было бы не в пример удобнее… Однако возражение Александра было принято, и молодые люди расположились ночевать в каком-то сарае, в который забрались, не сообщая об этом хозяевам.
Любава же проникалась все большей симпатией к своему попутчику. Славный он был человек! Однако иногда ее смешило, что он совершенно не догадывался о том, что она – девица. Его отношение к ней, как к равному себе, забавляло ее. Но все же она радовалась, что он столь недогадлив. Что бы было, узнай он правду? Впрочем, она в любом случае его бы не опасалась. Девицу он, пожалуй, взял бы под свое полное покровительство. Ей бы было даже значительно проще, ведь она могла бы переложить на него все заботы пути, которые теперь они делили пополам. С каждым днем она все больше увлекалась молодым человеком, признавая его рыцарские достоинства и приятный характер. Размышляя о своем несостоявшемся замужестве, думала, что вот ежели бы батюшка выбрал ей такого жениха, то никуда бы она и не сбежала из родного дома.
«Уж не влюбилась ли я? – думала Любава. – Что за напасть! Только этого мне не хватало…»
Однако ни на что не променяла бы она теперь такой приятной компании. И даже от нравоучений Федора, который уже заприметил ее влюбленность, она отмахивалась, как от назойливой мухи.
Но вот настал день, когда перед их глазами выросла столица, и они вступили в нее, каждый с трепетом в душе. Один – с тайными мыслями о былых друзьях и разговорах, другая – с невольным трепетом, боясь собственной неразумной смелости.
4
Столица! Сколь прекрасна и премудро устроена! Гений Петра тут во всем, в каждом здании, в каждом повороте улицы! Невская першпектива поразила воображение Любавы. Город имперский, величественный, набиравший только еще силу был уже царствен и необычен.
Боратынский направился сразу к приятелю своему, молодому князю Голицыну, жившему в собственном доме на широкую ногу. Дом, правда, был невелик, построен на скорую руку и требовал перестройки, но все же то было почти единственное дружественное прибежище, в котором Иван Боратынский мог не только сам остановиться, но и привести приятеля. Так Любава, волею Провидения, избавлена была от хлопот, связанных с поиском жилища. Скитания ее пока прервались.
Молодой Василий Голицын с радостью встретил приятеля и его друга, спутника (а точнее, спутницу). Для Любавы и ее слуги определили комнату в которой, как выразился хозяин, «молодой человек может найти все самое необходимое, а кроме того, и удобства».
Старые приятели тут же отправились по делам, а Любава, велев Федору следовать за нею, отправилась пешком изучать город.
– Да-а, – тянул Федор, – никак не мог бы я подумать, что приведется мне бывать в таком месте, как сия столица…
– Сколь превеликолепен град! – поддакивала ему Любава.
Оба они, раскрывши рты от изумления и изрядно веселя тем горожан, которых было немало, неспешно шли по Невской першпективе, оглядывая ее с восхищением.
– И, однако, много же тут народу… Как это все сюда понаехали и желают тут жить? – спросил Федор.
– Что же удивительного, кто не захочет жить в столице? – удивилась Любава.
– Да я бы вот и не захотел, – ответил Федор. – Поглазеть – дело одно, а так… Толкотня, суета…
– Что же, суеты тут и вправду много. Но много и развлечений, приятств различных.
– То-то новый ваш знакомец-барин о развлечениях говаривал… То голову кому отрубят, то кнутом высекут или, скажем, шутов женят – на всю округу звона устроят!
– Экой ты мрачный, Федор, – с укоризной сказала девушка. – Тебе бы прогнозы делать. Народ бы со страху помер.
– Шутите все, Александр Николаевич, – обиделся Федор.
– Да полно, не дуйся, – Любава обернулась к нему. – Смотри окрест. Вот уедем отсюда – пожалеешь, что ничего не рассмотрел толком.
– Ладно… – изъявил согласие кузнец.
Некоторое время шли они молча, только оглядываясь по сторонам. Неожиданно внимание их привлекла роскошная карета, с кучером, двумя лакеями на запятках, с золочеными гербами по бокам и, главное, прелестной дамой внутри кареты, разодетой по самой последней моде. Впереди кареты бежали двое скороходов, расталкивая народ. Любава тут же отбежала в сторону, чтобы не попасться им под руку, но Федор, который вдруг оскорбился тем, что ему придется уступать дорогу двум этаким олухам, как он тут же окрестил скороходов про себя, и не подумал сдвинуться с места. Таким образом, он оказался прямо на пути сей кавалькады.
– А ну, деревенщина, в сторону! – крикнул один из скороходов и толкнул Федора.
Но разве так просто было отпихнуть кузнеца? Стоял он перед двумя довольно худосочными парнями. Оба они разом навалились на него, но Федор, ухватив одной рукой первого, а другой – второго скорохода разом поднял их над землей и растолкал в разные стороны так, что оба со всего маху повалились на землю. Лошади остановились как вкопанные, раздалась брань – это расстарался кучер, – а двое лакеев слетели с запяток и кинулись к Федору, на ходу засучивая рукава. Лакеи были ребята дюжие, и, пожалуй, Федору бы и несдобровать, но кузнец разозлился так, что и четыре здоровых молодца, пожалуй, не справились бы с ним. Набычившись, кузнец полез в драку. Любава, увидав такое безобразие, кинулась было к нему, но что она могла сделать? Только нарваться на здоровенные кулачищи лакеев!
– Федор! Федор! – крикнула она.
Но, конечно, призыв ее услышан не был. Вокруг собралась толпа зевак, которые, переговариваясь и переругиваясь между собой, уже даже заключали пари, споря о том, кто одержит победу в сей схватке.
В самый разгар битвы, когда кузнец, с разбитым в кровь носом, тузил одного из лакеев, раскидав по сторонам ошеломленную троицу, стонавшую и покрывавшую его проклятиями, из кареты высунулась молодая прекрасная дама, чего уж никак невозможно было ожидать от столь утонченной особы, и азартно закричала:
– А ну, Яков, наподдай ему! Вставайте, бездельники, вас же четверо!
Если бы кто мог проникнуть в мысли сей особы, то весьма бы удивился, узнав, что она восхищена силою кузнеца и почти завидует тому, что нет у нее такого слуги, обладающего столь выдающейся силой.
– Остановите их, мадам! – крикнула Любава, кинувшись к карете. – Велите перестать!
– Что? – воскликнула дама. – Я, графиня Болховская, урожденная княжна Хованская, таких трусливых речей слушать не желаю! Да еще и от мужчины! А впрочем, – прищурилась она, – мужчину ли я вижу? Ну-ка, прочь, недоросль!
Вокруг потешалась толпа, заслышав подобные речи. Любава почувствовала себя оскорбленной, но тут…
– Графиня Болховская? – изумленно произнесла она. – Урожденная Хованская? Та-ак…
Да это же была родная ее тетка, младшая сестра покойной ее матери! Девичье имя ее, а ведь мать Любавы была тоже урожденная княжна Хованская, замужняя фамилия… Да и весь ее вид, ее лицо – все сообщало об этом родстве! Любава вспомнила – как вспышка перед глазами промелькнула – портрет тетки, присланный ее отцу и писанный по случаю свадьбы этой самой тетки лет пять назад. С той поры она ничуть не изменилась – так же хороша! Тетка была моложе матери Любавы лет на одиннадцать, посему была женщиной еще молодой и прелестной.
Любава бросилась к карете и вцепилась в нее:
– Тетушка! – рассмеялась Любава. – Али не признали?
– Да какая я тебе тетушка, мальчишка! – возмутилась было графиня.
Но тут, пристально вглядевшись вдруг в лицо недоросля, она ухватила девушку за руку и завопила что было мочи:
– Племянница! Быть не может! Любушка! Ну подумать только – копия моя сестрица!
– Тетушка, тише! На нас же смотрят!
– А и верно. – Тетка распахнула дверь и втянула Любаву внутрь экипажа. – Эй, вы! – крикнула она. – Прекратите ссору! Живо ко мне! Вот так встреча, – оборотилась она к Любаве. – Но что за вид? Что за наряд? Говори немедленно!
Увидев, что хозяин здоровенного драчуна оказался в карете их хозяйки, лакеи остановились, исподлобья поглядывая на Федора. Графиня снова высунулась из кареты и приказала:
– Эй, Федором тебя, что ли, звать? Садись рядом с кучером. Да трогайте скорее! А вы, – обернувшись к лакеям сказала она, – разгоните зевак. И едем!
– Да! – восхищенно блестя глазами произнесла Агния Петровна. – Что за проделка! Я восхищена тобой, племянница! – Графиня и впрямь была довольна. – Что сказала бы сестрица Анна, узнав об этом. Она ни на что подобное не была никогда способна.
– А вот вы, тетушка, думаю, способны, – заметила Любава.
Агния довольно засмеялась.
– Да, это верно… Что же ты думаешь делать?
Вот уже два часа была она в доме тетки. Узнала, что та уже три года как вдова. Что часто бывает при дворе и императрица благоволит к ней. Что приятельствует она, ежели можно тут так сказать, с Анной Леопольдовной, и даже сам всесильный Бирон к ней расположен.
В свою очередь Любава рассказала тетке все в подробностях о своем приключении. О том, как батюшка задумал ее замуж выдать, о ее побеге, о дорожном знакомстве и о том, где она теперь живет. Тетка предложила переселиться к ней, на что Любава ответила, что непременно это сделает, но позже.
– Понимаю, – прищурилась Агния. – Молодой человек так хорош собою, что ты не хочешь терять его из виду?
– Тетя! – покраснела Любава. – Да вовсе нет! Просто это покажется странным. Я уверяла, что не имею в столице знакомых и вдруг объявлю, что у меня есть тетка… Я, конечно, скажу, но позже.
– А когда скажешь, что ты девица, а не недоросль?
– Ну уж не знаю…
– Постой же, я тебе хоть денег дам, – всполошилась вдруг графиня.
– Стоит ли, тетя?
– Стоит! Деньги у меня есть, покойный супруг немало оставил, да и мое собственное приданое только приумножилось с годами. Ты – дочь моей родной сестры и всего теперь лишена. Как же я не помогу тебе?
– Я так благодарна вам. – Любава едва не плакала.
Такая забота по отношению к ней со стороны тетки! Никак она не ожидала подобного.
– Вот еще, – продолжала Агния Петровна. – Жить можешь, где тебе заблагорассудится, но через два дня жду тебя у себя непременно. Приезжай часа в три пополудни.
– А для чего?
– У меня будут гости к ужину.
– Да зачем мне быть? И в каком виде я им покажусь?
– Как моя племянница покажешься, – уверенно произнесла графиня. – Платье, прочее – все будет. Надобно тебе вступать в свет.
– Вот будет незадача, ежели батюшка обо всем прознает.
– А ты не бойся. Стоит тебе заручиться поддержкой влиятельных лиц, и Николай Платонович ничего не сможет сделать. Да и узнает он не сразу, если и узнает. А уж предпринять что-либо… К тому же ты не у кого-нибудь, а у своей родной тетки!
– Тетушка! – рассмеялась Любава. – Вот это приключение!
– Да уж, не хуже твоего! Страсть как люблю авантюры и людей с веселым нравом! Ты такая, и ты мне нравишься! А теперь ступай к своему кавалеру… – лукаво добавила графиня.
– Да ну к какому еще кавалеру, – опять смутилась Любава. – Ну что вы…
– Ну пока он там разберется, ты-то уже все поняла? Как его имя, назови еще?
– Иван Павлович Боратынский.
– Боратынский? Имя известное… Что же, ничего дурного про него я не слыхала, однако я разузнаю подробнее об этом молодом человеке. Ведь ты им увлечена, я все же не ошиблась?
– Не знаю, тетя. Он просто приятный молодой человек…
– Но каково! Ты умеешь фехтовать! – вдруг перескочила графиня с одной мысли на совершенно противоположную. – Подумать только! И так завязать знакомство: какой оригинальнейший способ! Жаль, что никто не сможет им воспользоваться…
Любава рассмеялась:
– Всего я могла ожидать, но такого расположения к моим проделкам…
– Что же, до встречи, милая! – Агния поцеловала девушку в щеку. – Через два дня жду, будешь первейшей красавицей!
5
– Итак, вот тебе все известия, – докончил Голицын.
– Да уж, что тут скажешь?.. – Боратынский призадумался.
Хороши были новости и важны! Долгожданный наследник престола народился наконец. Но он еще младенец, а здоровье императрицы сильно пошатнулось. Никто не говорит этого прямо, но из дворца поступают слухи, что ей недолго осталось жить. В городе шептались, что царице было явление. Будто шла она из своей опочивальни и увидела свет в тронной зале. И, изумившись, кто бы был способен на такую дерзость, вошла в залу, желая примерно наказать шутника. Но кого же она увидела там? Собственную свою персону, сидевшую на троне! Испугавшись безмерно, императрица упала в обморок. Сбежавшиеся придворные не видели того явления, но, услышав о нем зашептались, что сие должно быть к худу. Ведь всякому известно, что такая встреча вещает о близкой кончине. Сие есть от нечистого духа. Императрица заболела и слегла, и новости самые дурные. И говорят, что регентом при малолетнем императоре Иоанне Антоновиче станет временщик Бирон. А значит, еще немало лет проведет Россия под страшным гнетом…
– Что же говорят? Будут ли перемены? – спросил Боратынский. – Есть ли смельчаки, кои осмелятся восстать?
– Есть, – твердо ответил Голицын. – Я так скажу, что Анна Леопольдовна и сама Бирона ненавидит. Слишком уж он много власти взял над нею и принцем Антоном-Ульрихом. К тому же она не может ему простить этого брака…
– Да, всем известно, что семья живет недружно…
– Мало того, что недружно, а и вовсе врозь. Еще есть дочь Петра – цесаревна Елисавета, ее в который раз незаслуженно обошли.
– Вот кому бы быть императрицей… – прошептал Иван.
– Не ты один так считаешь, – понизил голос Голицын. – Многие того бы хотели. Но теперь еще не время.
– Как бы не было поздно. Не погубили бы цесаревну.
– Того не допустят, вокруг нее много верных людей.
– Хотел бы и я выказать ей свою верность…
– Сие пока опасно, – покачал головой Голицын. – Должно ступать малыми шагами. А пока надо ждать, что будет с императрицей Анной Иоанновной. Вот что…
– Ты среди верных цесаревне? – спросил Иван.
– Да. Слушай, что я пока тебе скажу. Заслуги твои всем известны и причины твоего бегства – тоже… Цесаревна спрашивала о тебе, ты ведь был среди преображенцев, а она всех знает и помнит, такова уж дочь Петра! – с восхищением прибавил Голицын. – О возвращении твоем теперь знают те, кому следует. Но будь осторожен. Ведь о нем могут уже знать и враги твои.
– Да, то происшествие в дороге…
– Вот! – перебил Голицын. – Может, то и случай, а может… – Он многозначительно замолчал.
– Чей-то донос… – продолжил Боратынский.
– Кстати, что у тебя за попутчик? Ты уверен в нем?
– Он дрался вместе со мною против этих двух офицеров. У меня нет оснований не доверять ему. К тому же, – прибавил Иван, – мне кажется, что он и сам от кого-то скрывается.
– Это хорошо, ежели так. Стало быть, он будет осторожен. Но почему ты так решил? – спросил Голицын.
– Не знаю… – задумчиво протянул Иван. – Просто он довольно странно и забавно иногда вел себя… Впрочем, я могу и ошибаться, и все эти странности лишь следствие его крайней молодости.
– Быть может… Но слушай наш план… – И Голицын, склонившись к уху приятеля, изложил ему план, согласно которому Боратынский вновь вливался в ряды заговорщиков и ставил свою жизнь под угрозу.
Раз ему удалось уже избежать тюрьмы и, быть может, смерти, теперь же – как знать?..
– Ну что, как ваша прогулка, Александр Николаевич? – спросил Боратынский.
– Замечательно! – не скрывая своего радостного настроения, ответила Любава. – Город прекрасен, никак я того не ожидал…
– Да, чудес тут много. Что же вы думаете о вашем дальнейшем устройстве?
– Представьте, у меня сыскалась тут родня, – заявила Любава, найдя, что теперь самый подходящий момент для такого разговора.
– Вот как? – удивился Иван. – Я поздравляю вас – сие есть ценная находка. Что же, родня признала вас?
– Да. Я и не ожидал такого приема, – задумчиво ответила девушка.
– Родня близкая?
– Более чем. Состояние и положение в обществе самые завидные.
– Ежели не секрет, поделитесь…
– Не секрет. Моя родственница – графиня Болховская, родная сестра моей покойной матери.
– Так, стало быть, у вас объявилась тетка. А ее муж?
– Она вдова, – ответила Любава. – И еще совсем молодая женщина, лет двадцати пяти.
Иван усмехнулся:
– Попадаете в распоряжение прелестной тетушки? С юными племянниками и молодыми тетушками разные прекурьезные истории случаются.
– Это вы о чем? – удивилась Любава.
– Так… – протянул Иван и осекся.
Парень явно не понял сей двусмысленности. Стоит ли ее пояснять?
– Просто всем известно, – продолжил он, – что покойный император юный Петр II был влюблен в свою тетку цесаревну Елизавету, дочь его деда императора Петра Великого. Тогда про то много слухов ходило. Она же была ненамного его старше…
– Ничего не слышал об этом, – удивилась Любава. – Надо же! Ну уж можете быть уверены, что со мною подобного не произойдет.
– То есть в тетушку вы не влюбитесь? – уточнил Боратынский.
– Нет. Хотя она, безусловно, молода и прекрасна!
Иван рассмеялся:
– Похвальная стойкость!
– Что же графиня? Чем она желает вам помочь?
– Вы удивитесь, но она бывает при дворе и даже, ежели верить ее словам, ей благоволит императрица Анна Иоанновна, – с некоторым удивлением произнесла Любава. – Вы, помнится, говорили всякие ужасы о нашем дворе, тетка же моя, напротив, полна восхищения. Даже Бирон, как она мне сказала, расположен к ней.
– Вот как? – Иван пристально взглянул на Любаву и тут же опустил глаза. – Что же она предлагает вам?
– Не знаю, – в раздумье произнесла девушка. – Правда, она желает с кем-то меня познакомить. Приглашала в гости через два дня.
– Должно быть, она поможет устроить вашу судьбу, – заметил Боратынский. – Но будьте осторожны, – прибавил он. – Времена теперь смутные, а мне было бы вас жаль, ежели бы вы попали в передрягу и ошиблись с покровителями.
– Спасибо, – удивленно произнесла Любава. – Но что вы имеете в виду, когда говорите «ошиблись с покровителями»?
– Ничего особенного. Просто при дворе надо быть очень осторожным, чтобы в единый миг не лишиться всего. Нынче один в фаворе у Фортуны, завтра – другой…
– Право, вы изъясняетесь загадками, но спасибо вам за заботу, – ответила Любава.
– Что же, мне теперь пора идти, – объявил Боратынский. – До скорой встречи.
Молодые люди распрощались.
Боратынский, следуя собственному побуждению, уже решился. Сегодня же он вместе с Голицыным отправляется к цесаревне Елизавете, жившей почти затворницей. Все друзья ее могли быть у нее только тайно. Над цесаревной сгущались тучи, и, как знать, не уготована ли ей тюрьма и, быть может, смерть от руки убийцы? Чтобы не допустить сие и Боратынский, и все его друзья рискнут всем, и даже самой жизнью. Но почему-то Ивану казалось, что все будет хорошо, что все их чаяния исполнятся и в России, наконец, воцарится та, коей предназначено быть на троне самой судьбой и правом рождения.
Любава, после этого разговора, осталась в глубокой задумчивости. Странная беседа, странное предостережение. Что-то происходит при дворе, но она не знает что, так же, как, видно, не знает и ее беспечная тетушка. Говорят, что императрица тяжело больна, однако у графини соберется какое-то общество. Как сие возможно? А впрочем, что знает она о здешних порядках и обычаях? Вскоре ее мысли перешли на другой предмет: Иван Боратынский всего лишь ее дорожный попутчик. Что-то подсказывало ей, что не простой он человек. И жизнь его, быть может, подвергается большой опасности. Не зря же напали на него тогда, на постоялом дворе. А теперь? Он нигде почти не бывает, а ежели выходит из дому, то делает это тайно. Она видела, как Боратынский со своим приятелем выходили через черный ход и, скользнув через сад, укрытые плащами, шли куда-то. Что у них были за дела? Чем это грозило им обоим?
Да, странно Любаве было сознавать волнение, которое испытывала она, думая о судьбе Боратынского. Случайный знакомый, он сделался ей очень дорог. Жаль было бы увидеть его в темнице или узнать, что жизнь его загублена, что завтра, быть может, его не станет…
– Ах! – Любава вздрогнула. – Что за мысль? И почему?..
«И почему я так дрожу из-за этого»? – хотела спросить она себя.
Но ответ был уже ей ясен, хотя она и не признавалась себе в этом напрямую. Любава влюбилась. Так глупо и, быть может, вовсе безответно. Он ведь даже не знает, что она девица? Глупо, да, истинно глупо! И что же тут поделаешь?
Вздохнув, Любава повалилась на кровать.
– Вот так-так! Из огня да в полымя. Стоило ли бежать от супружества для того, чтобы влюбиться? Да нет, какое там. И вовсе я не влюблена! Гиль [1]1
Вздор.
[Закрыть]какая…
