Текст книги "Здесь, на краю земли (СИ)"

Автор книги: Наталия Сова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Он, кряхтя, поднялся и церемонно произнес:

– Его величество король Йорум предлагает вам сдаться. Он обещает сохранить вам жизнь и свободу при условии, что вы навсегда покинете пределы королевства. – Ошеломлен великодушием его величества, – в тон ему ответил я. – Но я не собираюсь покидать пределы королевства. Мне здесь нравится.

– Так я и думал, – удовлетворенно сказал граф, усаживаясь. – Должен сказать, что у вас есть время изменить свое решение. Штурм назначен на завтра.

– Завтра? К чему такая спешка? А как же планомерная осада и все такое прочее?

Граф изучающе посмотрел на меня.

– А вы разве не знаете? Лорд Гарг объявил войну королю одновременно с вами. Он захватил Западную окраину и взял Изсоур. Так что времени у нас нет. Мы должны соединиться с отрядами герцога Хэмга и Ола Справедливого не позже, чем через пять дней.

Что ж, молодец лорд Гарг, подумал я. А я-то боялся, что он не примет всерьез мое письмо. Думал, постарел лорд, образумился. Но нет, все тот же – лихой, веселый, своего не упустит, но и другу всегда поможет.

– Буду откровенен, – продолжал граф после паузы. – Когда человек вашего ранга обьявляет войну королю, это неслыханно, согласитесь. Идя сюда, я ожидал увидеть сумасшедшего. Самоубийцу. Но вы, как мне кажется, в здравом уме… Это наводит на размышления.

Рассмеявшись, я спросил, не озадачивает ли его поведение короля, который собрал против меня, ничтожного, целую армию и не поленился лично ее привести в такую даль.

– Это легко объяснить, – сказал граф. – Во-первых, мы опасаемся, что вас поддержит местное население.

– Не исключено, – ответил я. – Они думают, что я, как Зэ– Боброзуб, начну раздавать землю крестьянам.

– Вот видите. А во-вторых… – Граф понизил голос. – Говорят, ваш замок был построен меньше, чем за год, и тут не обошлось без колдовства. Я засмеялся заливистей прежнего:

– Ну, не ожидал от вас! Образованный человек, а туда же. Так, пожалуй, выяснится, что вы верите в огнеплюйных драконов и в лошадей с двумя головами. Граф хитро прищурился и погрозил корявым пальцем:

– Не проведете, молодой человек! Если не ошибаюсь, гарнизон ваш составляет что-то около двадцати солдат. Верно?

Я ответил, что в замке всего двадцать два человека, считая слуг и кухарок. – И вы с ними собираетесь сражаться против пятитысячного войска, – весело подхватил граф. – Вы плохо подготовились к встрече с парламентером, молодой человек. Вам следовало обдумать, как вести себя, если уж затеяли нас обмануть. Впрочем, вам вряд ли удалось бы меня убедить, что замок ваш построен не колдуном и ничем не напоминает жуткие крепости, вроде Черного Храма. – Граф подался вперед и понизил голос. – Семь признаков, по которым можно распознать заколдованную постройку, присутствуют у вашего замка все как один. Я опытный человек, и я вижу. Король в ловушке, верно?

Мысленно чертыхнувшись, я хлопнул ладонью по столу и заявил, что разговоры ни к чему не приведут:

– Король может штурмовать замок хоть завтра, хоть прямо сейчас. Или пусть убирается, чтоб духу его не было на этих землях. В таком случае все узнают, что он не только подлец, но и трус. И прекратите меня называть молодым человеком. У меня есть имя. И титул.

Графские усы и борода неопределенно зашевелились – то ли он поморшился, то ли криво улыбнулся.

– Вы скверный дипломат, любезный князь. Все ваши неприятности происходят только из-за этого. Будь у вас советчик, мудрый, знающий жизнь… Вы так молоды, и перед вами такой огромный, бескрайний простор…

Я насторожился. Граф выходил на какую-то новую тему, и, кажется, готовился изложить то, ради чего и пришел сюда. Он налил себе еще, сделал хороший глоток и произнес, глядя вдаль:

– Даугтер – удивительное место. Вспоминая годы, проведенные здесь, я прихожу к выводу, что нигде и никогда больше не был свободным. Только здесь. В изгнании. Почти что в заточении. Я всегда чувствовал огромный, бескрайний простор. И ничего в этом удивительного, молодой че… э-э… князь. Здесь у меня была свобода размышлять. Я мог думать о чем угодно, а это, согласитесь, главное.

– Это не главное, – ответил я и добавил слышанную еще от отца фразу о том, что нет толку в раздумьях, ибо раздумьями славу не добудешь.

– А я считаю, что нет толку в необдуманных поступках и бессмысленном риске, – сказал граф. – И, заметьте, мы оба не правы. Истина, как всегда, находится где-то посередине. Скажем так: мои идеи, помноженные на вашу смелость и волю.

Вот оно что, подумал я. Идеи. Да еще помноженные. А ведь солидный пожилой человек, пора бы и остепениться.

– Слышал бы король ваши речи, наверняка бы пожалел, что облагодетельствовал вас так опрометчиво, – сказал я. – А что за идеи?

И не успел я глазом моргнуть, как граф Дарга, отнюдь не последний человек в государстве и любимец его величества, изложил мне план крупномасштабного дворцового переворота. Переворот, по его словам, зрел уже давно, ибо король Йорум так же пригоден к управлению государством, как он, граф Дарга – к пляскам на канате. А полоумный наследник – еще одно подтверждение тому, что династия изжила себя. В число заговорщиков входят представители самых знатных фамилий, которых граф мне называть пока не будет; единственное, что он сейчас может сказать – это люди достойные и могущественные. Все они сходятся на том, что стране необходим властитель, подобный Горну Восьмому. И нужен он немедленно, иначе страна просто перестанет существовать.

– По первоначальному замыслу на престол должен был взойти Гич Эрри. Но наши противники сделали ход первыми – Эрри погиб на охоте при весьма странных обстоятельствах.

– Обидно, – сказал я. – И кого же теперь определяют на роль Горна Восьмого?

– Рассудите сами. Это должен быть человек, ненавидящий короля, человек воинственный и решительный, человек, который способен…

Граф ярко обрисовал характер Горна Восьмого, при этом многозначительно поглядывая на меня. Я выслушал и сказал, что таких людей сейчас нет, во всяком случае, я таких не знаю.

– А я знаю, – ответил граф, сверля меня глазами.

– В самом деле?

– Не притворяйтесь, это у вас плохо получается. Вы плохой дипломат, я уже говорил. Но вы – воин, способный возродить славу империи. У Йорума ржавчина в крови. Он уже не знает, зачем ему власть. С каким трудом мы уговорили его лично принять участие в этом походе! Возглавить, так сказать… Не он привел нас сюда, а мы его. Теперь все зависит только от вас. Под этими стенами не только ваши враги, но и люди, которые хотят помочь вам. Остается только обдумать нашу совместную тактику, верно?

– Нет, – ответил я. – Но изложено было убедительно, еще немного – и я бы поверил.

– Клянусь… – начал граф.

– Хач! – крикнул я.

Хач вломился, чуть не сорвав дверь с петель. Увидев, что мне ничего не угрожает, он остановился и, набычившись, уставился на графа.

– Если со мной что-нибудь случится, это вряд ли пойдет вам на пользу, – поспешно сказал тот.

– Запрешь господина графа в Алой, в винном погребе, – приказал я. – А тех, что во дворе – того? – с мрачной готовностью спросил Хач. – Нет. Пока нет.

Граф покачал головой.

– Не пришлось бы вам потом жалеть, – сказал он. – Это не угроза, так, дружеское предостережение.

Я выразил надежду, что в винном погребе господину графу не будет скучно, и Хач увел его.

Я вышел следом и поднялся на стену взглянуть на неприятельский лагерь. Картина открылась весьма жизнерадостная: среди разноцветных шатров горели костры, и сидели вокруг костров солдаты, и доносились оттуда веселые голоса и хохот. Солнце на западе утонуло в плотных тучах. Равнину медленно заливала синева, налетал влажный, с запахом дождя, ветер. Ночь обещала быть ненастной. Внизу грянули песню. Я хмыкнул. Несколько сотен здоровых глоток – и вот уже незатейливый деревенский мотивчик звучит мощно и победоносно, как гимн королевства внушительных размеров. И ни о чем-то эти певцы не догадываются… Я вдруг ощутил молчаливое спокойствие темного замка, которому не было никакого дела до людей, копошащихся в нем и вокруг него, никакого дела до этих костров и песен, до этой осады, как и до всех осад и битв, прошлых и будущих. Он старше и мудрее всего, что есть на земле, подумалось мне. Может быть, весь этот мир, от начала и до конца времен – лишь маленький эпизод в бесконечной истории замка. Замка, принадлежащего мне. Замка, который без меня мертв. Я усмехнулся. Князь Дан, небольшая, но крайне необходимая составная часть вечности. Честь имею. Сейчас я покажу вам, мастера жестоких битв, чего вы действительно стоите с вашими песнями, с вашей силой и доблестью, с любовно выкованными доспехами и заговоренными мечами.

И размеренно, с подобающей торжественностью, я зашагал в направлении главной башни.

Что там рассказывали про Черный Храм? Смерч, волны пламени… Синие молнии. На месте армии моего деда остались только темные запекшиеся кляксы на оплавленных камнях. Даже если мощь моего замка вполовину меньше, этого будет довольно.

Вступив в переход, я еще издали заметил, что в конце его, у самой двери на потайную лестницу кто-то медленно расхаживает от стены к стене. Приблизившись, я узнал Перегрина. При виде меня он встрепенулся и поспешно загородил собой дверь.

– Я вас жду. Граф Дарга уже ушел? – Глаза его были темны и серьезны. – Забавный старикан, – ответил я и отстранил Перегрина.

Он рванулся обратно и прижался к двери спиной.

– Не ходите туда, – сказал он. – Не надо.

– Почему?

– Я догадываюсь, зачем вы туда идете. Не надо. Послушайте меня хоть раз…

– Почему, я спрашиваю?

– Не знаю, – жалобно ответил Перегрин. – В том-то и дело, что я не могу обьяснить. Просто чувствую, что туда сейчас нельзя. Нельзя, и все. Я молча взял его за шиворот и постарался отбросить как можно дальше. Но едва открылась дверь, он снова оказался тут как тут и с криком «пожалуйста, не надо!» повис у меня на плечах. Я стряхнул его, сорвал со стены факел и гаркнул:

– Убью, если пойдешь за мной!

Удивительный дар у мальчишки, думал я, спускаясь по лестнице. В самый неподходящий момент вмешаться и все испортить. Да так ловко – вот, казалось бы, ничего особенного он сейчас не сказал, а чувствую я себя уже не властелином вечности, не вершителем судеб и даже не хозяином замка, а мелким воришкой, сдуру лезущим в хорошо охраняемый дом.

В подземелье было как-то по-особенному холодно, и темнота показалась мне особенно густой, не желающей поддаваться свету факела.

– Эй, – сказал я, озираясь. – Это я.

Ничего не изменилось. Слабый розовый отсвет пламени дрожал на стенах, и двигалась моя собственная огромная тень. Я остановился в центре зала, обдумывая приказ, краткий и точный. Но ничего сказать не успел.

Свет ударил снизу так яростно и мощно, что я зажмурился и закрыл глаза ладонью. Но он слепил и сквозь веки, и сквозь ладонь, он пронизывал меня, будто не замечая. Свет нарастал резкими вспышками, и вместе с ним нарастала нестерпимая режущая боль в глазах. «Эй, подожди…» – пробормотал я. В ответ полыхнуло так, что я, позабыв все на свете, прижимая руки к глазам, бросился из подземелья вон. Налетел на стену, взял чуть правее и, спотыкаясь и рушась на четвереньки полез вверх по лестнице.

Свет бушевал. Вокруг меня происходило какое-то движение, и звук от него был схож с посвистом множества стрел, проносящихся в опасной от меня близости. Что-то зашипело, меня обдало сухим холодом, и я перестал что-либо слышать и понимать, только карабкался вверх, задыхаясь от боли, карабкался целую вечность, пока не вынесло меня куда-то на ровное место, где уже не было бешеного света, и стояла тишина.

Я медленно открывал и закрывал слезившиеся глаза, но видел все одно и то же: плавающие ярко-красные пятна.

– Я же говорил, – безнадежно промолвил Перегрин где-то рядом.

– Вздор, – ответил я, яростно протирая глаза. – Что снаружи слышно? Перегрин молчал. Наверное, по привычке дернул плечом, но этого я не увидел – перед глазами кружились красные пятна и проскакивали искорки. «Неужели ослеп?» – подумал я.

– Вот что. Сейчас ты проводишь меня наверх, на башню. Посмотришь, что делается вокруг, и скажешь мне.

– Так вы… – Перегрин запнулся. – Что же вы… Ведь я предупреждал! Как же вы теперь…

– Что ты как баба, ей-Богу, – оборвал я. – Веди, я сказал.

Он осторожно взял меня за локоть.

Замку не нужен был приказ, вспомнил я, он же мысли мои читает, ему все мои желания известны лучше, чем мне самому. Не нужно было слов, достаточно было моей ненависти, чтобы выжечь все до горизонта. Но и мне при этом досталось, стало быть ненависть – палка о двух концах. От деревень моих, конечно, ничего не осталось, я этого не хотел, клянусь… Скажи спасибо, князь, что сам в живых остался. При таком-то мудром и справедливом замке…

Я спотыкался. Перегрин крепче сжимал мой локоть и негромко предупреждал: «Ступеньки… Последняя… Теперь направо… Еще ступеньки… Последняя.» Слепой король. Такого на Западных Равнинах никогда не было. Но теперь, кроме меня, претендентов на корону больше нет.

Я споткнулся снова, и, ощущая неприятную пустоту внутри, громко сказал: – Не может быть, что у меня это навсегда. Скажи, малыш?

– Ступеньки, – ответил Перегрин. – Конечно, не навсегда.

Резкий ветер хлестнул меня по лицу. Мы были на башне. Перегрин безмолвно отпустил мой локоть.

– Ну? – Я почувствовал в ветре привкус дыма, и губы мои странно, незнакомо дернулись в усмешке. Помолчав, Перегрин произнес чуть в отдалении: – Вижу костры. Костры вокруг холма. Возле некоторых костров люди. Палатки стоят. Дождь собирается.

– Что? Что ты сказал?

– Дождь собирается, – мягко повторил он. – Давайте, я отведу вас вниз. Вы ляжете спать, а когда проснетесь, все будет хорошо.

Я все еще ничего не понимал, но вдруг в короткой тишине между порывами ветра издалека донесся хохот, дружный, громовой, какой раздается всегда по окончании хорошо рассказанной солдатской байки. Потом все снова заглушил ветер, я остолбенел, а Перегрин произнес уверенно:

– Все будет хорошо, вот увидите. Завтра.

– Гаденыш, – глухо произнес я и, вытянув вперед руки, двинулся на голос. – Щенок, предатель, на костер тебя!

Только бы коснуться его, подумал я, а там уж вцеплюсь мертвой хваткой и не отпущу, пока не хрустнет тощая цыплячья шея. Торопливый, срывающийся голос Перегрина звучал то справа, то слева, то позади меня. «В жмурки? Изволь…» – бормотал я, поворачиваясь за ним.

– Замок никогда не пустит в ход свою силу, если на то нет причины. Я говорил вам об этом, всегда говорил! Почему-то вы подумали, что замок – нечто вроде человека, вроде слуги. Но он не слуга вам и не человек, с ним нужно быть осторожнее, нужно знать его законы, я и об этом вам говорил, но ведь вы никогда меня не слушали! Осторожно! Да стойте вы, свалитесь сейчас! Прямо перед вами лестница вниз.

Я остановился и что есть силы крикнул:

– Эй, ко мне! Хач, парни! Ко мне, все!

Перегрин замолчал.

– Не вздумай удирать. Поймают – хуже будет, – сказал я и, услышав на лестнице топот ног, крикнул:

– Взять!

– Кого? – послышался голос Хача.

– Меня, – отозвался Перегрин. – И помогите господину, он ослеп. – Чего? – недоуменно переспросил Хач.

– Мальчишку в подвал, – приказал я. – Не выпускать ни под каким видом. Завтра скажу, что с ним делать дальше.

Хач раздумывал.

– Ты понял, дубина? – спросил я сквозь зубы.

– Ага, – ответил он странным голосом. – А и правда… Что тут с вами случилось, малыш?

– Замок улыбнулся, – ответил Перегрин. – Отведите господина вниз, пожалуйста.

Кто-то неуверенно взял меня за плечо. Я вырвался и заорал:

– Все прочь отсюда! Делайте, что я приказал!

Перегрин проскользнул мимо меня.

– Как же вы мне надоели, – сказал он устало.

Лицо его наверняка опять было старым и пугающим, но мне теперь было все равно.

– Врежь ему, Хач, – сказал я. – Я бы сам, да боюсь не рассчитать силу. Не хотелось бы убивать его так быстро.

– Ага, – ответил Хач растерянно.

Потом я услышал, как внизу, на лестнице Перегрина наперебой спрашивают, что случилось, и он отвечает, что к утру все непременно будет хорошо. Голоса стихли, и я остался один.

«Теперь только ждать штурма,» – подумал я, хорошо понимая, что штурма может и не быть. Произнеси кто-нибудь в королевском войске «Черный Храм!», и войско как ветром сдует. Нет ничего позорного в отступлении перед колдовскими силами, это каждый знает. Даугтер, правда, не слишком напоминает Черный Храм, каким я его знаю по рассказам, но чем черт не шутит… Граф говорил про какие-то семь признаков. Может быть, врал… Даугтер выглядит слишком легкой добычей, это может их насторожить… Перегрин сказал – все будет хорошо, вот что скверно… Нет, не может этого быть. Ты ведь знаешь, чего я хочу, Даугтер. Не может быть, чтобы ты не хотел того же, ведь мы одно целое с тобой. Ты ведь ждал, Даугтер, ты ждал меня. Дремлющий невидимый сгусток силы, ты был терпелив. Века шли, мастера проходили мимо, и одному из них ты, наконец, позволил себя увидеть, потому что я, наконец, появился здесь, рядом с тобой. Я был нужен тебе так же, как ты нужен мне сейчас, Даугтер. Без меня ты – странное гиблое место, не более того. А я без тебя… Ты сам знаешь, ты все должен знать обо мне. Давай же договоримся, не может быть, чтобы мы не смогли договориться, Даугтер. Пусть я навсегда останусь слепым. Пусть даже не стану королем. Ты сильнее Черного Храма, сильнее и коварнее, Даугтер. Ты можешь уничтожить меня вместе с ними, я знаю это, и я готов, если нельзя иначе. Только позволь им завтра начать штурм и сделай, что до́лжно!

Ветер косо швырял крупные тяжелые капли. «Даугтер. Даугтер,» – безмолвно повторял я в нараставшем шелесте дождя.

– Это… Господин, – услышал я вдруг голос Фиделина. – Так и будете тут?

– Убирайся, – ответил я. – Мне надо побыть одному.

– Можно побыть и где посуше. Малыш просил вас отсюда увести.

– Убирайся, сказал!

– Щас, – проворчал Фиделин, и что-то плотное и тяжелое накрыло меня с головой. На ощупь это оказался кожаный плащ, подозрительно похожий на один из тех, что я строго приказал закопать вместе с убитыми посланниками. – Ты что же это на меня напяливаешь, скотина ты горбатая? – вскинулся я.

– Плащ, – ответил Фиделин с вызовом. – Хороший, дорогой и, между прочим, совсем новый. Если б я его тогда не припрятал, мокнуть бы вам сейчас, как последнему бродяге. Не с нашим теперешним достатком такими вещами швыряться. Вот будете императором, тогда и швыряйтесь, хоть горностаевыми мантиями, а пока…

Я наугад ткнул кулаком. У Фиделина лязгнули зубы, и он замолчал. Однако плащ посланника я сбрасывать не стал. В нем действительно было хорошо. – Малыш просил передать, чтоб вы не убивались тут, – гораздо почтительнее сказал Фиделин.

– Ты еще здесь?

– Нету меня. Если что, зовите, я тут на лестнице буду.

Время шло, и мне казалось, что давно уже должен наступить рассвет. Дождь прекратился, кругом царило безмолвие и безветрие.

– Даугтер… – прошептал я, и в ответ будто длинный вздох донесся из недр башни. И тут же вдалеке раздался одинокий вопль, такой жуткий, что у меня мороз прошел по спине. Через мгновение кричало уже несколько голосов, и к ним присоединялись все новые и новые.

– Фиделин! – позвал я и не услышал себя: похоже было, что вокруг Даугтера пронзительно и страшно кричит вся равнина. А Фиделин уже стоял рядом, цеплялся и горланил мне в самое ухо:

– Это что же это такое? Провалиться мне! Чего это, господин? Светится ведь все! Провалиться мне, светится! И впрямь волшебный замок-то!

– Что внизу? – крикнул я.

– Да удирают они, кто во что горазд! Кто в чем есть, удирают! Наша взяла, господин, провалиться нам всем!

Он что-то еще кричал, тормошил меня, а я сидел, не имея сил оттолкнуть его. И вдруг сквозь туман перед глазами я различил какой-то темный прямоугольник на светлом фоне. Вглядевшись, я понял, что это не что иное, как возвышающийся надо мною зубец башни и ясное утреннее небо. В глазах прояснялось так же быстро, как затихали, отдаляясь, крики на равнине. Я отпихнул, наконец, Фиделина и поднялся. Все вокруг казалось плоским и словно бы мозаичным – соседние башни, стены, зеленая земля внизу, бесформенное малиново-алое пятно восходящего солнца у горизонта. Постепенно пространство обрело глубину, и я увидел, что в неприятельском лагере пусто. Стояли палатки, и виднелись среди травы темные круги кострищ, валялись знамена и опрокинутые телеги, но ни единого человека в обозримом пространстве не было.

– Будь ты проклят, – медленно сказал я.

Во дворе буйно ликовали мои солдаты. Радость была такой, будто бегство королевской армии оказалось единственно их заслугой. Под моим взглядом все притихли и расступились. И тут, к удивлению своему, я заметил двух телохранителей графа Дарги, о которых начисто забыл. Они стояли на том самом месте, где их вчера оставил граф, все так же вытянувшись и неподвижно глядя перед собой, уперев длинные древки знамен в землю. Отяжелевшие от ночного дождя полотнища вяло шевелились у них над головами. Вокруг, словно хищник в клетке, нетерпеливо расхаживал Хач. Вражья рать от него ускользнула, и он надеялся, что ему дадут разделаться хотя бы с этими, оставшимися. – Теперь-то уж прикажите, господин, – требовательно сказал он. – Не думайте, все по-благородному будет. Оружие дам им, чтоб защищались. Только не велите ребятам вмешиваться, я сам!

Отстранив его, я громко сказал телохранителям:

– Вольно!

Они не двигались. Я подошел ближе и пощелкал пальцами у каждого перед носом. Один из них моргнул – и только. Тогда я вырвал у него графский штандарт, переломил о колено и швырнул обломки в разные стороны. Он мужественно смотрел сквозь меня.

– Они не разговаривают. И не шевелятся, – сказал Флум.

– По-моему, так они придурки какие-то, – добавил Барг Длинный.

– Зашевелятся. Прикажите, господин! – напирал одержимый жаждой мести Хач.

Телохранители были невозмутимы, ясно давая понять, что любая провокация разобьется об их несокрушимую стойкость и железную выдержку. Казалось, начни я сейчас рубить их в капусту – они так же молча, без лишних движений повалятся, гибелью своей посрамив негодяя, посмевшего поднять руку на парламентеров. – Орлы, – произнес я, люто завидуя графу. – Хач, ступай-ка добудь господина графа из погреба.

– Неужто отпустите, господин? – ахнул Хач и с тихими проклятиями побрел исполнять приказание.

Вернулся он не скоро. Графа он тащил под мышкой, время от времени перехватывая поудобнее, чтобы не сползал. В руке он держал золоченый латный нагрудник графа, а вот шлем, по всей видимости, где-то затерялся. Граф невпопад перебирал ногами и что-то бормотал. Хач встряхнул его и попытался поставить на ноги. – Прочь от меня! – неожиданно отчетливо сказал граф. – Н-ничтож-с-сво! – Усы его стояли дыбом. Он окинул нас мутным взором, пошатнулся и стал оседать. Хач подхватил его.

– Прочь, – твердо сказал граф, склоняясь на могучую грудь Хача. – Мальчиш-шки… Ох… Ох, малышка, ты выпила лишку!! – вдруг завопил он надтреснутым тенором.

Я приказал привести лошадь. Пока графа грузили, он вел себя тихо, но, очутившись поперек седла, встрепенулся и изверг длиннейшее витиеватое ругательство. Телохранители взяли лошадь под узцы и, провожаемые обидными выкриками и хохотом, покинули Даугтер. За воротами граф снова запел, и его вопли долго еще доносились с дороги, постепенно отдаляясь.

– Ну. А теперь что? – хмуро спросил Хач.

– Заткнись. Распустил я вас, – ответил я.

Весь день обитатели замка не слезали с башен – глазели окрест, опасаясь возвращения армии. «Уж я-то знаю,» – приговаривал Фиделин. – «Хитрые они, подлые.» «А чего им прятаться? И негде здесь,» – возражал Барг Длинный. «А в лесу, а в лесу?» – не унимался Фиделин, указывая на далекую синюю полосу у горизонта. «Малыш сказал – не вернутся они,» – сурово вмешивался Хач. Фиделин ненадолго умолкал, затем разговор повторялся. После очередного «малыш сказал…» я осатанел, дал в ухо ни в чем не повинному Хачу, велел подать коня и, послав ко всем чертям солдат, кинувшихся было со мной, выехал на разведку.

Равнина расстилалась передо мной, спокойная, пасмурная, пустынная. Лохматые облака неторопливо шли с юга, а на краю неба, над лесом, виднелась тонкая бледно-сиреневая полоска света. Мысль о засаде в лесу была, конечно, дурацкой. Не в обычаях королевской армии изображать позорное бегство, чтобы потом, сидя в лесу, дожидаться неизвестно чего. Нет, они удрали всерьез, оставив мне мой Даугтер и целую свалку трофеев, оставив сумасшедшему князю Дану его жуткие, заколдованные, проклятые земли. Будут доблестные воины нестись галопом, пока не загонят лошадей, а потом побегут доблестные воины пешком. Не совладали вы со своим хваленым замком, князь. Перехитрил он вас, как мальчишку, и вместо того, чтобы обратить врагов ваших в пепел, отпустил их на все четыре стороны. Правда, враги при этом обделались со страха, но это очень слабое утешение. И почему Перегрин говорил, что нравом замок похож на меня? На него он похож, на хлипкого творца своего, который никогда, ни с кем, ни за что не будет драться.

Что мне теперь делать с Перегрином, я не знал. Поначалу все наказания, даже самые жестокие казались мне недостаточными. В основном потому, что исправить ими ничего было нельзя. Затем, вспомнив наши с ним разговоры, я начал склоняться к мысли, что Перегрин действительно не хотел меня обмануть. Но представив себе, как придется извиняться перед ним, говорить что погорячился, я сплюнул и решил отложить освобождение на потом.

Я оглянулся и впервые увидел Даугтер со стороны – маленькую, изящную крепость о пяти зубчатых башнях, грязно-коричневого цвета местного кирпича. Вид у крепости был безобидный, даже беззащитный – точь-в-точь как у Перегрина. Не верилось, что это жалкое сооружение превосходит силой Черный Храм. И еще больше не верилось, что господином его я никогда не был и не буду. Даже если бы королевская армия была уничтожена, это произошло бы без малейшего моего участия, словно не месть это моя, а заурядное стихийное бедствие вроде пожара или наводнения. Конечно, потом это причислили бы к моим героическим деяниям, но я-то всю жизнь бы помнил, что не сделал ничего, что замок защитил себя сам. А заодно и всех нас, потому что таково его природное свойство, никак не зависящее от моей воли. И вспоминал бы потом об этой победе не иначе, как стискивая зубы от стыда и унижения.

Черт с ним, с замком и его колдовскими силами, подумал я. Сила, заключенная в моих руках, куда надежнее. Я почти забыл как это – лететь в атаку, чтобы ветер в лицо, гул копыт и боевой клич по всей равнине, рубиться до заката и озирать потом поле битвы со спокойной радостью в сердце. Завтра же возьму солдат и отправлюсь к осажденному Изсоуру на помощь лорду Гаргу. А там видно будет. Может быть, в Даугтер я больше не вернусь.

Лес оказался дремучим. В чащу вела едва заметная тропинка. Привязав коня на опушке, я решил пройти по ней немного. Не для разведки – просто я очень давно не видел деревьев вблизи. Любуясь кривобокими елками и густым осинником, я углублялся все дальше. Было сумрачно, сыро и очень тихо, только шуршала осока под ногами, да одинокая птица попискивала где-то. Вскоре тропинка пропала совсем, начался бурелом, и я решил вернуться. На обратном пути передо мной открылась обширная болотина. Я мог поклясться, что раньше ее здесь не было. Думая обойти ее, я свернул вправо и вскоре влез в совершенно непроходимые заросли, где было совсем темно и пахло грибами. С проклятьями я двинулся обратно и обнаружил, что не помню, откуда пришел. Стараясь уловить в очертаниях деревьев хоть что-то знакомое, метнулся туда-сюда и окончательно потерял направление. Я вынул меч и долго, стиснув зубы, прорубался сквозь заросли куда глаза глядят. К болотине выйти мне все-таки удалось, не удалось лишь определить, та же самая это болотина или другая. Почти совсем стемнело. Продравшись сквозь строй крепеньких молодых елочек, я очутился на поляне. Глянул вперед и застыл на месте.

Пересекая поляну, навстречу мне двигалось низенькое существо, горбатое, скособоченное, однокрылое, но, несомненно, человекоподобное. Походка у него была деловитая, острый конец крыла задевал темную траву, и раздавался глуховатый голосок, вроде бы что-то напевающий. Я сделал стремительный шаг в сторону, у меня под ногой что-то хрустнуло, я облился холодным потом, а существо подняло голову и голосом Перегрина обрадованно сказало:

– Вот и вы!

– Чтоб ты провалился! – ответил я, переводя дух.

Перегрин улыбался во весь рот. За спиной его висел длинный, в рост всадника, кованый щит, изрядно пригибавший его к земле.

– Я чувствовал, что вы здесь. А Хач с ребятами зачем-то к ручью поехали. Он прекрасно знает эти места, но понятия не имеет, как надо искать.

Перегрин сиял, как алмаз на солнце. Сдерживая ответную улыбку, я спросил первое, что пришло в голову:

– А щит-то зачем?

– О! Вы только взгляните! – он с усилием поставил щит перед собой. В полутьме я разглядел крылатого золотого единорога на белом поле. – Я его нашел там, возле холма. Никогда не видел ничего подобного… Ну что, пойдемте?

Взвалив щит на спину, он зашагал впереди, беспрестанно оборачиваясь и рассказывая, как сидел в подвале, и Белобрысый Лен развлекал его через дверь байками, как в замке поднялся переполох по поводу моего долгого отсутствия, и как Хач выпустил Перегрина под честное слово, сказав при этом: «Хозяин гневлив, да отходчив, может, пронесет». И даже меч разрешил взять на всякий случай.

«Умница Хач,» – подумал я.

– Я пообещал найти вас до темноты. Вот и все.

Довольно скоро мы выбрались на опушку, но совсем не туда, где я привязал коня. Стояла ночь. Ветер гнал по небу рваные облака и швырял в лицо пригоршни дождевой пыли.

– Куда теперь? – спросил я.

– Даугтер в той стороне. – Перегрин махнул рукой. И тут я заметил, что вдоль черной стены леса к нам быстро приближается небольшой конный отряд. «Кого черт несет?» – пробормотал я, вглядываясь.

– Да это же наши! – обрадовался Перегрин. – Эгей, Ха-ач!

Я дернул его к себе, чтобы зажать ему рот, но он уже умолк сам – всадники повернули прямо на нас, и стало ясно, что это вовсе не наши.

– Прячься за меня, – приказал я. – Прикройся щитом и не высовывайся. Перегрин поспешно исполнил требуемое и притих. Нас окружили. Я не мог разобрать ни гербов, ни каких-либо других знаков. Видны были только тусклые латы и плюмажи, колеблемые ветром. Всадники молча возвышались над нами, склонив копья. Я ждал.

– Кто такие? – спросил наконец высокий заносчивый голос.

– То же самое я хочу спросить у вас, – отозвался я, хотя уже узнал этот голос и понимал, что сейчас буду узнан сам.

Голос принадлежал Алеку Мордашке.