Текст книги "Здесь, на краю земли (СИ)"

Автор книги: Наталия Сова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Шевелись! – крикнул я. Один из них зашел мне за спину, а другой замахнулся широко и торжественно.

Я выбил у него меч ударом ноги и тут же, пригнувшись, услышал, как меч второго прошелестел у меня над головой.

– Стоп, – сказал я. – Как был ты, Хач, дровосеком, так и остался. – Я Анч, господин, – невозмутимо ответил тот и шмыгнул носом.

– Пока ты не усвоил, что противник не елка, плевать мне, как там тебя зовут. Вы ни на что не годитесь сегодня. Флум, Барг Длинный, присоединяйтесь. Да не лезьте кучей, дайте друг другу развернуться.

И вдруг откуда-то издалека, покрывая шум дождя, раздался хриплый низкий звук рога.

– Не может быть, – сказал я. – К нам гости. Мечи в ножны, ребята. Пятеро всадников в черном стремительно влетели в ворота. Посланника я угадал сразу – горделивого всадника на танцующем длинноногом коне. Остальные, в намокших плащах и низко надвинутых капюшонах больше смахивали на нахохленных ворон. Посланник легко соскочил с седла и направился ко мне стремительно и деловито. Мокрые вороны тоже спешились и остановились поодаль, придерживая лошадей.

– Алек, посланник его величества короля Йорума, – отрекомендовался он, откидывая капюшон, словно забрало. У него было белоснежное, точно фарфоровое, лицо, великолепная вороная шевелюра и сумрачные сине-черные глаза. – Я говорю с князем Даном? – осведомился он.

– С ним, – отозвался я.

Он коротко тряхнул влажной гривой и распахнул плащ. Тускло блеснула кольчуга, тончайшая, несомненно, флангерской работы и, несомненно, серебряная. Из кожаного футляра на груди он аккуратно извлек свиток с лиловой королевской печатью и молча протянул мне.

Как и следовало ожидать, это был приказ немедленно прибыть в столицу. Дождь набросился на алые королевские чернила, но прежде, чем они расплылись, успел я прочесть что-то о недозволенном строительстве и об учинившем это строительство чужестранце по имени Перегрин, которого король желает видеть в столице вместе со мной.

– Мне поручено сопровождать тебя и твоего приятеля, – сказал посланник, скользя небрежным взором по верхней галерее. – Мы должны выехать не позднее завтрашнего утра.

Он был молод, но уже твердо усвоил, что посланник должен быть надменным, бесстрастным и говорить всем «ты». И не было на ослепительном фарфоровом лице ни тени сомнения в том, что завтра утром, а может быть, даже прямо сейчас я быстро соберу вещи и, прихватив с собой чужестранца по имени Перегрин, безропотно отправлюсь в путь. Два всадника чуть впереди, два – чуть позади, а во главе кавалькады – он, Королевский Посланник, где же ему еще быть, как не во главе. Он стоял, вскинув острый подбородок и, казалось, все тянулся вверх, будто не хватало ему его роста. А был он почти с меня, ладный, складный и безукоризненный – не посланник, а образец посланника, этакая мокрая статуэтка.

– Слушай, Алек, – произнес я. – А какое у тебя прозвище?

– Прозвище? – холодно переспросил он.

– Должен же ты знать, как тебя зовут за глаза. Красавчик? – Я склонил голову к плечу. – Нет, скорее, Куколка.

Он глянул на меня в упор, будто только сейчас заметил.

– Мордашка, – выговорил я с нежностью. Солдаты похабно заржали. Взгляд Посланника сделался ледяным. Он еще выше вздернул подбородок и сказал: – Охотно сразился бы с тобой, князь. Но его величество хочет видеть тебя живым и взял с меня слово… к сожалению.

– Да, действительно, очень жаль, – посочувствовал я. Затем взял уже окончательно потерявшую всякий вид королевскую бумагу за верхний край и неторопливо разорвал надвое.

– Ух ты! – выдохнули разом Анч и Хач.

Алек приподнял бровь. Его люди потянули из ножен мечи, но он остановил их быстрым повелительным движением ладони.

– На твоем месте я не стал бы навлекать на себя гнев его величества. Рано или поздно ты все равно будешь доставлен в столицу. И тогда, клянусь, тебе будет не до шуток.

Я смерил его взглядом, от макушки до мягких новеньких сапожек и раскатисто, чтобы слышали все, сказал:

– Уж не ты ли меня туда доставишь, трус, крыса дворцовая?

Он сузил глаза и процедил:

– Мне известно, князь, что ты с некоторых пор не в себе. А слова умалишенных меня не задевают.

Неверный ход. Теперь оскорбленным считался я. И я выхватил меч. Солдаты восприняли это как команду. Никак не ожидал от них такого понимания. Такого остервенения, впрочем, я тоже не ожидал. Они ринулись на свиту посланника, как на давних смертельных врагов. Сразу всей толпой и сразу позабыв все, чему я их учил. Черные плащи мгновенно встали спина к спине, ощетинились мечами, толпа с воплями набежала на них, и больше я уже ничего не видел, кроме посланника и узкого светлого клинка в его руке.

Алек оказался увертливый и гибкий, как змей. Два первых моих удара пришлись в пустоту, третий отсек лоскут черного плаща. Поддавшись на обманное движение, я чуть не пропустил быстрый ответный выпад. Посланник гортанно крикнул, и на меня градом посыпались столичные фехтовальные изыски. Едва успевая подставлять свой клинок, я пятился к стене, пока не уперся в нее лопатками. Посланник вильнул куда-то вбок, и не успел я понять, что случилось, как меч его коротко черкнул меня по лицу от виска до подбородка.

– Это за Мордашку, – пояснил он.

Я ударил с такой яростью, что вполне мог бы разрубить его пополам. Но непостижимым образом Алек из-под удара выскользнул и снова черкнул меня по щеке.

– За крысу дворцовую! – Он бесшумно отскочил, рванул застежку на плече и отшвырнул плащ. – А теперь по-настоящему.

После этого я опомнился только в гулкой арке ворот. Алек с молодецкими возгласами теснил меня дальше, на дорогу. Почувствовав за спиной равнину, я забыл на мгновение про своего противника и бросился вперед, сквозь него, с единственным желанием оказаться снова во дворе. И не выдержав натиска, он заметался, увертываясь и отступая. Я прогнал его по двору, и под стеной главной башни исхитрился выбить у него меч. Он прыгнул за ним и рухнул плашмя, не дотянувшись совсем немного. Не теряя времени, я пинком перевернул его и с размаху наступил на серебряную кольчужную грудь. Он тихо охнул. Задержав острие меча у его горла, я ждал традиционной просьбы о пощаде. Но он точно воды в рот набрал, отчаянно уставясь на меня сквозь слипшиеся волосы. Я медлил. Он судорожно глотнул и выдавил сквозь зубы:

– Ну же…

– А ты не торопись, – посоветовал я и огляделся.

Четверо в черном лежали на мокрых плитах двора среди расплывавшихся кровавых луж. Лежали там и наши, и было их удручающе много. Кто-то из близнецов оттаскивал раненых под навес. Остальное воинство, поредевшее и помятое, наблюдало за мной с ужасом и восторгом.

– Вот что, Мордашка, – сказал я громко. – Ты скажешь королю, что Даугтер мой, так же как и все, что лежит выше по течению рек, до самой Гары. Отныне и насегда. Если король с этим не согласен, пусть будет война. Ты понял, Мордашка?

Он беззвучно ответил «да», и я убрал ногу с его груди. Пока он вставал, отплевываясь и переводя дух, я подхватил его меч, мимолетно удивившись, как легко и ловко легла в мою ладонь витая рукоять.

– Ножны, – приказал я. Он медленно отстегнул пояс с ножнами и бросил мне под ноги.

– Ты невежлив со старшими, Мордашка, – сказал я назидательно. – Подними и подай.

Он упрямо закусил губу. Тогда, шагнув вперед, я коротко ударил его снизу в подбородок. Он пошатнулся, но устоял.

– Теперь можешь идти, – сказал я, поднимая ножны.

– Ты сумасшедший, – произнес он. – Сумасшедший.

– Вали, – ответил я. – А то передумаю. Сумасшедшие очень непоследовательны. – Мой конь… – Он нерешительно указал подбородком в сторону лошадей. – Пешком дойдешь, – отрезал я.

Тихим злым голосом Алек пообещал, что мы еще встретимся, сказал, чтобы я что-то там запомнил, и что он в чем-то там клянется. Я отсалютовал трофейным мечом и гаркнул:

– Пошел вон!

Он подобрал свой плащ и, волоча его, направился к воротам. Необычайно довольный, я любовался его враз ссутулившейся спиной. Дать королевскому посланнику в морду и отправить восвояси пешего и безоружного – именно то, что надо. Этого король не простит никогда. Чего-то не хватало для полноты картины. Штаны бы с него спустить, вот что. Исключительно стильно – в серебряной кольчуге и без штанов.

– Стой, – скомандовал я. Он замер.

Но тут, на его счастье, возле лестницы на галерею я увидел Перегрина, растерянно озиравшего место побоища. Представление отменяется, подумал я с сожалением. Перегрин быстро подошел ко мне и спросил, что все это значит. Вдруг солдаты засвистели и заорали. Обернувшись, я увидел, что посланник длинными прыжками несется к воротам, и тоже засвистел и заорал.

– Догнать? – подскочил ко мне Барг Длинный.

– Не надо, – отвечал я, смеясь. – Он теперь не остановится до самого королевского дворца.

Посланник миновал ворота и прибавил ходу, оскальзываясь на колдобинах раскисшей дороги. Я повернулся к Перегрину, но его уже рядом не было.

– Что у вас там? – спросил я Длинного.

– Ну и заразы эти посланники, – сообщил он. – Я зашел ему сзади, а он, паразит, как лягнет меня в пузо. Ну, я потом ему тоже вломил, конечно. Раненых оказалось одиннадцать человек.

– Недоделки, – вымолвил я с отвращением. – Вас же пятеро на одного было. Крестьяне.

– Всяко, не рыцари, – согласился Длинный, облизывая ободранные костяшки пальцев. – Вот тут близнец подскочил, не знаю который – стойте, говорит, ребята, отойдите, хочу, говорит, один на один, чем я хуже князя. Так тот его с первого же выпада… – И он указал через плечо под навес, где рядком лежали и сидели раненые и суетился хмурый, озабоченный Фиделин с охапкой бинтов. Поодаль, в уголке Анч (или Хач?) осторожно укладывал брата.

– Это ничего, – убежденно сказал он, когда я подошел. – Щас очухается. Так с ним было уже. На охоте. Я думал – все, а он полежал маленько и опамятовался. Это ничего. Крови только много. Щас.

Мельком взглянув на бледное, неподвижное лицо раненого, на темную от крови одежду, я опустился на колени, взял его холодное, тяжелое запястье и тут же отпустил.

– Нет, Анч, – сказал я тихо.

– Я Хач, господин, – отозвался он, не поднимая головы. – Что «нет»? Вы натуру нашу не знаете. Мы крепкие.

Подошел Фиделин и, присев рядом, принялся вытирать кровь с моего лица. Глянув на Хача, он горестно молвил:

– Хач, сынок… Я ведь тебе сказал уже…

– Пошел ты, – прошептал Хач.

Я вышел из-под навеса. Солдаты сгрудились вокруг меня. Странно они на меня смотрели, не так, как всегда. С каким-то оторопелым восхищением. И только тут я понял, что почти слово в слово повторил легендарную речь Зэ-Боброзуба, ознаменовавшую когда-то начало войны за независимость этого края. Что ж, тем лучше, подумал я и сказал громко:

– Тот, кто всерьез испугался королевского гнева, может убраться из замка сегодня до захода солнца. Сегодня я не наказываю за трусость.

Все зашумели. Каждый, оказалось, желал теперь лишь одного – сражаться рядом с господином и умереть вместе с ним, если такова будет судьба.

Перегрина я нашел в его комнате. Он сидел за столом, опустив голову на руки. Было как-то по-особенному тихо – и шелест дождя за окном, и звук моих шагов казались лишь частью тишины.

– Мне нужно поговорить с тобой, – сказал я.

– О чем? – тихо отозвался он, не двигаясь.

Я сказал, что армия короля Йорума будет здесь недели через три, и к тому времени замок должен быть готов принять ее. Перегрин поднял голову, и я внутренне вздрогнул.

Он был старый. Только мгновение спустя я понял, что так показалось из-за выражения его глаз. У него был взгляд человека, прожившего долгую-долгую жизнь и бесконечно уставшего.

Ему было вредно видеть кровь, не говоря уже об убитых. В этом я убедился еще полгода назад, после случая с Верзилой. Идя сюда, я знал, что застану Перегрина расстроенным. Но таким его увидеть никак не ожидал.

– Малыш, ты что? – спросил я, стараясь, чтобы голос звучал мягче. – Мысль одна пришла, – ответил он. – Простая-простая. Странно, что я раньше об этом не задумывался. Просто строил. Замок ради замка. И только теперь, когда все закончено, только теперь я понял, во что все это может превратиться…

– Закончено? – я не поверил своим ушам. – Ты сказал – закончено? Он скорбно кивнул, будто речь шла о конце света.

– И ты нашел то… недостающее?

– Да, – ответил он печально. – Нашел. Это вы.

Я не понял.

– Вы, – повторил он. – Ваши мысли. Ваши желания. Даже ваше настроение. Я снова не понял. Тогда Перегрин усталым голосом предложил мне спуститься одному в подземелье главной башни и, остановившись в самом центре его, подождать некоторое время.

– Вы все почувствуете сами и все поймете.

– Постой, – медленно сказал я. – Желания… Значит ли это, что замок будет выполнять мои приказы?

Перегрин вздохнул.

– Сказать «будет выполнять ваши приказы» – значит ничего не сказать. Он без вас просто мертв. Вы – его душа. Вы…

Очень выразительно он произнес это последнее «вы». Было ясно – ничего хорошего в том, что я – душа замка, он, Перегрин, не видит.

– Раз уж так получилось, мне нужно предупредить вас кое о чем. Это очень важно. Вы слушаете?

– Да-да, – отозвался я, думая о том, что южную границу лучше сразу проложить по долине Гары. Болота на севере, разумеется, мои. Где-то за ними – побережье. Море. Это потом пригодится. Хорошо, если с запада меня поддержит лорд Гарг. Немедленно послать к нему надежного человека…

И начал выстраиваться довольно остроумный план. Перегрин мешал мне – заглядывал в глаза и что-то втолковывал.

– … использовать замок как оружие, – услышал я. – Это все равно, что использовать топор вместо вилки…

Я послушно кивнул, улыбнулся. Конечно, с лордом Гаргом придется делиться. Но для него не жалко, отдам Западную окраину с этим… городом, как его… Изсоур. И равнины будут наши. Это для начала.

– Вы слушали? Вы выполните мою просьбу? – спросил Перегрин. – Нет, кажется, впустую я все это говорил…

– Малыш, – ответил я проникновенно. – Любая твоя просьба будет мною выполнена. Если ты действительно закончил замок, и если он и вправду таков, как ты говоришь, моей благодарности не будет конца. И щедрости, разумеется, тоже.

Перегрина прямо-таки подбросило.

– Я не о щедрости вашей! Я о вашей привычке убивать людей, которые ничего вам не сделали!

– Например? – удивился я.

– Верзила, – с горечью сказал Перегрин. – И эти люди, сейчас, только что. Они всего лишь передали письмо!

Нашел почтовых голубков. Усмехнувшись, я вкратце рассказал ему, кто такие королевские посланники, и в чем заключается их служба. Перегрин замолчал. Задумался.

– Кстати, – прибавил я. – Не хотел тебя огорчать, но, видимо, придется. Король Йорум знает о тебе и желает тебя заполучить. В столице давно не видели живых колдунов.

Он переменился в лице.

– И что мне теперь делать? – произнес он тихо.

Я ответил, что в обиду его не дам, что бояться ему нечего, пока я жив, и так далее. Похоже, это ему тоже не понравилось: он покачал головой и окончательно сник.

Тогда я вспомнил про трофейный меч, и вынув его из ножен, принялся рассматривать. Это был изящный флангерский клинок, легкий, узкий, отполированный до зеркального блеска. На рукояти была надпись, сделанная по-антарски тонкими острыми буквами: «Отвага и гордость,» – прочитал я, приглядевшись. Меч сиял в сумрачной комнате спокойно и холодно, точно полоска лунного света. Перегрин замер, подавшись вперед.

– Нравится? – Я положил меч на стол.

– Очень, – прошептал он, притрагиваясь к витой рукояти. – Никогда не думал, что оружие может быть таким красивым.

Слово «красиво» было у него высшей похвалой. Блестя глазами, он склонился над клинком так низко, что зеркальная поверхность замутилась от дыхания. «Мальчишка,» – подумал я и сказал небрежно:

– Можешь взять его себе. Дарю.

– Правда? – он просиял, но тут же спохватился. – А… а вы как же? Подавив запоздало шевельнувшееся сожаление, я сказал, что для меня этот меч слишком легкий, а вот Перегрину он подойдет как нельзя лучше. – Я, честно говоря, не знаю, как с ним обращаться, – смущенно сказал он. – Но все равно спасибо. Роскошный подарок.

Он осторожно взял меч и повернул его, рассматривая. По клинку скользнула холодная вспышка.

– В семнадцать лет не владеть оружием – позор для потомка знатного рода, – сказал я сурово. – Я сам займусь твоим обучением.

Перегрин, пробовавший лезвие пальцем, удивленно воззрился на меня и тут же порезался.

– А с чего вы взяли, что я знатного рода? – невнятно промолвил он, слизывая кровь.

Я растерялся. Никогда не возникало у меня по этому поводу вопросов и сомнений. Не успел я ответить, как в дверях появился Фиделин.

– Там это… загвоздка, – молвил он виновато. – Анча у Хача отнять не могут. Не дает хоронить, и все. Дерется. Ты бы, сынок, сходил, уговорил его. Тебя-то уж он послушает.

Улыбка Перегрина померкла, и он медленно поднялся, кусая губы, точно от боли, и молча вышел.

– Бумагу, чернила, – приказал я Фиделину. – И Флума ко мне, живо! Я давно не писал писем, и короткое послание отняло у меня уйму времени. Флум, шустрый веснушчатый парнишка, почтительно ждал.

– Поедешь на запад до Медвежьих Камней, – сказал я ему, запечатывая письмо. – Там, в деревне, спросишь дорогу на Изсоур…

Я подробно объяснил, как найти в Изсоуре постоялый двор «Полтора орла» и что сказать хозяину, чтобы тот дал проводника. Флум коротко кивал.

– Придется идти напрямик, сквозь лес. Если повезет, дня через четыре прибудешь в Этгей, замок лорда Гарга. Письмо передашь лорду в собственные руки. Получишь ответ, и немедленно назад.

– Все это тайна, да? – спросил он, блеснув быстрыми темными глазами. – Возьмешь у Фиделина десять золотых, – сказал я.

– Де… Десять? – оторопел Флум.

– Вернешься благополучно – получишь еще столько же. Посланникам на глаза не попадаться, вина в трактирах не пить, с попутчиками не разговаривать. Пошел.

Счастливый Флум унесся, а я стал дожидаться темноты. Долго ходил взад-вперед по переходу, соединявшему главную башню с остальными помещениями, останавливался у потайной двери, сделанной в виде щита с моим гербом, рассматривал змей, искусно вырезанных на золоченом дереве. Терпение мое быстро иссякло. Я тронул выпуклый змеиный глаз, и дверь отошла в сторону, открывая узкую лестницу внутри башенной стены.

Все было так же, как полгода назад: скудный свет факела, неудобные ступеньки и гулкое холодное пространство внизу. Но на сей раз со мной не было Перегрина, и это отнюдь не прибавляло смелости. Я остановился в центре подземелья, прислушиваясь к безмолвию. Мелькнула у меня насмешливая мысль, что все мечты, в конце концов, сбываются. Вот вам и комната без окон, где меня уж точно никто не найдет. И тут же, совсем некстати, вспомнил про колодец с бездонной темнотой, прямо у меня под ногами.

Мне стало зябко. Поежившись, я подумал, что Перегрин, должно быть, здорово переутомился, раз ему пришла в голову мысль, будто я не что иное, как недостающая часть его уникальной конструкции. Впрочем, я не собирался судить его строго – слишком хорошо мне было известно, что такое отчаяние, и чего от отчаяния можно напридумывать.

И вдруг знакомый холодный отсвет пробежал по стенам и погас. Снова наступила темнота, но теперь она была другая. Что-то в ней изменилось. Словно я был теперь не один. Словно огромный невидимый зверь, проснувшись, остановил на мне свой взгляд. Я решил, что будет лучше, если я что-нибудь скажу, и довольно храбро крикнул:

– Эй, ты! Пора бы научиться узнавать хозяина!

Ответом мне была новая тусклая вспышка, и после нее – едва уловимое сумеречное свечение. Я догадывался, что сейчас будет, потому что видел уже все это однажды. Но такое ошеломляющее, неправдоподобное, волшебное сияние разгоралось вокруг, что я невольно замер. В ярком перламутровом свете пламя факела стало почти невидимым, лишь горячий воздух дрожал на его месте. Я чувствовал, что светится не только подземелье, но и весь замок. И внезапно я увидел его полностью – он стал прозрачным, словно мираж: сияющие башни, лестницы, переходы, столбы света, стены света. Сквозь свет я видел людей в комнатах, ночное небо над головой и озаренные, медленно клубящиеся облака. Я рассмеялся и раскинул руки, ощущая почти забытые свободу и силу. Мир снова был мой, весь без остатка – люди, облака над равниной и сама равнина, ночная темнота, ближние и дальние земли. И не было больше в этом мире для меня ни тайн, ни страхов.

Потом свет медленно померк, а я еще долго стоял неподвижно, привыкая к новым ощущениям.

– А малыш прав, – сказал я вслух. – Только, похоже, это ты моя недостающая деталь.

Выбираясь наружу, я ожидал увидеть взбудораженную, галдящую толпу. Но, оказалось, фейерверк прошел незамеченным. Во дворе не было ни души. Я подошел к воротам. В арке, прячась от дождя, стоял часовой.

– Господин? – неуверенно спросил он. Это был Барг Длинный.

– Открой-ка ворота, да поживее, – приказал я азартно.

Он отодвинул засов и, налегая всем телом, распахнул тяжелые створки. Я шагнул в ночь. Под ногами хлюпало и чавкало. Вокруг шуршал дождь. Я ступал наугад и, к удивлению своему, ни разу не споткнулся, не оступился и не забрел в траву. Потом остановился, прислушиваясь к звукам дождя и ветра над равниной. В них не было ничего зловещего и грозного, как не было в окружающей темноте никакой опасности. Обычная ночь. Обычный дождь. Обычный ветер. Отсутствие страха напоминало дыру от выбитого зуба. Я хохотнул над таким сравнением, подпрыгнул и завопил:

– Эх-ха-а!

Потом я вопил еще что-то, плясал и размахивал руками. Окружающая ночь осталась к этому моему ликованию вполне равнодушной. Я оглянулся. Сзади виднелась освещенная арка ворот, маячил Барг с факелом в руке. Очертаний замка не было видно. Высоко над землей светилось узкое окно, которое и на окно-то не было похоже – какая-то тусклая прореха во всеобщей темноте. – Хэ! – крикнул я напоследок и пошел обратно. Мимоходом похлопал обалдевшего Барга по плечу и поднялся на галерею.

Перегрина в его комнате не оказалось. Я постоял, раздумывая, где он может быть. С меня текло и капало.

– Ладно, малыш. Завтра, – сказал я вслух и отправился к себе.

В дверях своей комнаты я столкнулся с Фиделином.

– Вы это… во дворе что ли были? Я вас там искал… – сказал он. – Перегрин тоже куда-то делся. Хоть бы помог немного.

Стаскивая с меня сапоги, он бормотал, что совсем измучился с ранеными, раненых много, а он один-одинешенек. Все они в общем-то ничего, в живых останутся, только вот Мих очень плох, бредить начал, надо будет напоить его на ночь зеленым снадобьем.

– Тут ему и конец придет, – сказал я. – Лучше, как рассветет, отвези их всех в деревню, в ближнюю, к старухе Морле. Скажешь – я велел…

Фиделин поднял голову и вдруг, расширив глаза, отпрянул и сел на пол. – Аы… – слабо вымолвил он, указывая на мое лицо, где должны были красоваться отметины, сделанные королевским посланником.

Я притронулся к щеке и не почувствовал боли. Под пальцами тоже ничего не ощущалось, кроме совершенно невредимой кожи и трехдневной щетины.

– Как это? – боязливо спросил Фиделин, отодвигаясь на всякий случай подальше.

Я усмехнулся, уже ничему не удивляясь.

– То ли еще будет, старина, – сказал я и медленно стиснул кулак. – То ли еще будет.

Королевское войско подошло к Даугтеру в небывало ясный, безоблачный полдень. Первым его появление заметил Барг Длинный с Алой башни и заорал так, что осталось неясным, то ли он дико обрадовался, то ли впал в панику. Поднявшись на главную башню, мы с Перегрином увидели следующее: по дороге, прорезавшей нежно зеленевшую равнину, двигалась плотная и бесконечно длинная колонна всадников, похожая издали и сверху на большую пеструю змею. Змея извивалась по изгибам дороги, поднимала клубы пыли, и от нее явственно доносились глухой гул множества копыт и лязганье чего-то железного.

– Ой, – сказал Перегрин.

У подножия нашего холма колонна разделилась надвое и начала неторопливо огибать холм, заключая его в кольцо. Теперь можно было рассмотреть и тусклые запыленные доспехи, и мерно колыхавшиеся цветные перья на шлемах, и самое главное – боевые штандарты с гербами. Слева над войском реяло огромное королевское знамя – «то, что ярче солнца». Танцующий дракон на золотом поле. Уж не знаю, чем оно было расшито, но сияло очень впечатляюще. За ним двигалось много других знамен, поменьше и пониже. Они выныривали одно за другим из пыльного облака и распределялись направо и налево – разноцветные орлы, львы, единороги, птицы, медведи и прочая живность. Я узнал герб Эрри из Гарнта, Ангелиничей из Флангера, потом увидел клетчатое знамя Ташма Вильского и это меня неприятно удивило – я рассчитывл, что Ташм будет в числе моих друзей. Проплыл в клубах пыли леопард Рыжего и – надо же! – семь переплетенных змей, наш фамильный герб. Пожаловал кто-то из моих драгоценных братьев. А может быть, сразу оба.

Наверное, так в свое время выглядела Объединенная Армия, осадившая Черный Храм: надменные северяне, произносяшие не более трех слов подряд, закованные в латы с ног до головы и восседающие на великолепных долгогривых тяжеловозах; южане из Флангера, быстроглазые, белозубые, вертлявые, со своими знаменитыми легкими мечами; блестящие антарские рыцари, сплошь певцы и поэты, чья отвага в бою превосходит воображение; свирепые парни с холмов, вооруженные топорами и, наконец, неподражаемые нэдльские лучники. Они шли как на большом параде вассалов, который король устраивал ежегодно на празднике Середины Лета – слишком уж нарядным было войско, и за версту несло от этого войска беспечностью.

Когда кольцо вокруг холма сомкнулось, колонна, подходившая по дороге, разделилась еще раз и начала образовывать второе кольцо.

– Красиво, черт возьми! – сказал я.

– Сколько же их… – пробормотал Перегрин.

– Да всего-то тысяч пять, – ответил я. – Самое большее – пять с половиной. Но ты посмотри на гербы! Какой комплект!

Я представил себе короля Йорума с его бледной усмешкой, рысьи глаза Рыжего и гнусные рожи драгоценных братьев. Как давно, оказывается, я их не видел, и сколько во мне за это время накопилось ненависти…

Перегрин молчал. Напал на него какой-то столбняк. Он стоял, обхватив себя за плечи, и не сводил глаз с королевского войска.

– Неужто боишься? – спросил я.

– Да.

Я улыбнулся было, но тут же понял, что боится он не за нас. Он боится за них. И в который раз показалось мне, что он намного меня старше; и, как всегда в таких случаях, мне стало нехорошо.

Выручил Фиделин, пришедший объявить, что обед готов.

– Спасибо, я не хочу есть, – ответил Перегрин.

– А зря, – сказал я.

– Поел бы, – убежденно сказал Фиделин. – А то ты что-то бледный очень.

– Спасибо, нет, – ответил непреклонный Перегрин, и мы оставили его в покое.

В разгар обеда – я как раз покончил с супом и собирался заняться жареными цыплятами – Флум доложил, что прибыли парламентеры, числом три. Причем один из них, граф Дарга, утверждает, что знаком со мною лично.

– Граф Дарга? Впервые слышу. Веди их сюда… Хотя, постой, – мне пришло в голову, что это наглец Мордашка посмел явиться сюда во второй раз. – Я сам сейчас спущусь.

Но то был не Алек-Мордашка. Первым во двор вошел низенький, шумно отдувавшийся человек в латах, и я с удивлением узнал свекольный нос и неопрятную седую бороду бывшего ссыльного графа, моего в Даугтере предшественника. Сопровождали его два рослых воина с неподвижными глазами и чудовищными шеями. Один из них нес личный штандарт графа, другой – небольших размеров белый флаг на длинном древке. Все трое были без оружия.

– Приветствую вас, молодой человек, – граф отсалютовал перчаткой, неловко придерживая под мышкой шлем с роскошным плюмажем. – Вы неплохо тут все устроили, очень неплохо.

Я ответил, что рад видеть его в добром здравии. Он поблагодарил, заметив между прочим, что здоровье его не так уж хорошо – возраст и все такое… Я выразил надежду, что граф окажет мне честь и согласится если не отобедать, то хотя бы выпить со мной. Услышав слово «выпить», граф Дарга заметно оживился и, произнеся «охотно, охотно», заковылял рядом со мной во внутренние покои. Два его истукана неслышно двинулись следом, но граф буркнул через плечо: «Здесь!» и те послушно застыли.

То, что граф прибыл один, было довольно странно. Насколько я знал обычаи, переговоры должны были вести пять не то семь лучших рыцарей королевства. На мой вопрос граф тихонько засмеялся и ответил:

– Считайте, что я лучший из лучших. Признаться, мне было страшновато идти сюда. Всем известно, как вы обошлись с королевскими посланниками. Я ответил, что здесь действительно побывал какой-то юный выскочка, по виду смахивавший на посланника, но вел он себя так, что пришлось преподать ему урок хороших манер. Другое дело – граф Дарга, истинный аристократ древнего рода и мой давний знакомый…

Он расплылся в улыбке. Конечно, сказал он мне, посланник наверняка перестарался, не учел, что князь обладает истинно княжеским чувством собственного достоинства.

– Но как бы там ни было, своим неслыханным поступком вы поставили себя вне всех и всяческих законов. Будь у вас простой, обыкновенный замок, я бы вам не позавидовал, – он подчеркнул слова «простой, обыкновенный», зорко следя за выражением моего лица.

Я старательно изобразил вежливое удивление и широким жестом пригласил графа к столу. Усевшись, он пристроил свой шлем между тарелок и с неудовольствием поглядел на Фиделина, наливавшего ему вино, и Хача, стоявшего у дверей. – Я полагаю, – сказал он, – лучше нам побеседовать без… э-э… Я кивнул, и мы остались одни.

Мы выпили за встречу и за всеобщее здоровье. Граф крякнул и набросился на жареного цыпленка, будто не ел дня три.

– Так вас, значит, простили, граф? – полуутвердительно сказал я. – М-м, – ответил он, жуя, и протестующе помахал цыплячьей косточкой. – Прощают тех, кто провинился. А я, заметьте, абсолютно невиновен. При королевском дворе никогда не было недостатка в подлых клеветниках. Но разобрались, как ни странно. Поздновато, конечно, но все же…

И он разразился длиннейшим рассказом о том, как король разбирался в его деле, как изворачивались подлые клеветники и как все хорошо кончилось. До такой степени хорошо, что граф Дарга сейчас отнюдь не последний человек в государстве и, можно сказать, даже любимец его величества.

– Вспомнили и двадцатилетнюю войну, и другие мои заслуги, коих немало, – скромно закончил он и высоко поднял кубок.

– За короля пить не буду, – предупредил я.

– Не за короля. За справедливость!

После того, как мы выпили за справедливость, он пожевал губами и сказал: – Отвратительно. Не спрашиваю, как вы можете пить такую дрянь, сам ее здесь пил в неимоверных количествах. И моя печень, заметьте, мне этого не простила. Я пришлю вам своего, настоящего, двенадцатилетней выдержки… Ах, черт, невозможно, – он несколько наигранно спохватился и хлопнул себя по лбу. – Невозможно, мы же воюем. Старый осел. Чуть не забыл, зачем я здесь.