Текст книги "Супруг для богини (Увядание розы)"
Автор книги: Наталия Орбенина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 11
Именно об этом старом фильме с участием покойной Горской невольно вспомнила Ольга Николаевна. Она, размышляя о видениях падчерицы, все же склонялась к естественному объяснению, а именно к мысли о болезненных проявлениях в душе самой Веры. Отчего ей вдруг привиделась мать в таком странном виде? Да она уже однажды наблюдала подобное, еще ребенком, на съемках! Именно оттуда она и почерпнула образ Тамары Георгиевны в виде призрака, укутанного прозрачной вуалью. Но если следовать идее фильма, призрак явился как наказание за порок, как возмездие. И если нынешнее явление рассматривать в подобном ключе, то… возмездие оправданно, но Вера не может знать… Или?..
Ольга Николаевна никак не могла сосредоточиться, мысли ускользали. Подступили заботы, связанные с погребением мужа. Каковы бы ни были их разногласия в последний год, она оставалась женой знаменитого писателя, которого придет проводить в последний путь весь Петербург. Его имя уже вписано в анналы литературы. Необходимо продумать все до мелочей, не ударить в грязь лицом. А на это требуется столько душевных сил! Пришлось опять временно заселиться в квартиру на Каменноостровском проспекте. Вот уж не предполагала, что снова придется жить в этих роскошных апартаментах. В ее комнатах все оставалось на своих местах, ничего не тронуто, не передвинута ни одна безделушка. Вениамин, без сомнения, ждал ее возвращения в любой момент, каждый день. И каждую ночь. Извековой стало не по себе, пожалуй, даже слегка совестно. Да, почти десять лет жизни, и каких лет! Нет, нет, нельзя позволять себе жалости, иначе следом потянется сомнение, а потом, не дай бог, и раскаяние. Необходимо, как учил ее Трофимов, быть решительной и твердой в мыслях и поступках. Нельзя раскисать и расслабляться, следствие по-прежнему идет, а похороны еще впереди.
В передней раздался звонок, и горничная доложила о приходе Сердюкова. Вот бесцеремонный тип! Ничего нет для него святого!
– Сударыня! Прошу меня простить, что снова осмелился беспокоить вас в печальные дни, – следователь согнулся пополам, клюнул протянутую руку и расположился напротив хозяйки.
– От всего происшедшего у меня голова кругом идет, – со вздохом произнесла вдова.
– Немудрено. В наше время похороны – это и горе, и большие хлопоты, тем более для вас, учитывая известность вашего супруга! Хотя, как я полагаю, эти беспокойства избавят вас от более неприятных вещей, – полицейский многозначительно замолчал.
– О чем вы говорите, не понимаю, куда вы клоните? – встрепенулась Извекова.
– А клоню я к той простой мысли, что теперь вы избавлены от пренеприятнейшей процедуры развода. Ведь покойный не давал согласия на расторжение брака? – Глаза Сердюкова внимательно следили за лицом собеседницы, пытаясь уловить мельчайшие движения ее души.
– Да, но… Неужели вы хотите сказать, что это я убила мужа? Бог мой, если бы все жены так добивались развода, уж точно половина мужей лежала бы в могиле! Какая нелепость! – Она покраснела от досады и негодования. – Да, мы ссорились, но это не повод для убийства!
– Ради бога, успокойтесь, сударыня! Поймите, моя служба принуждает меня говорить людям малоприятные вещи! Я лишь констатировал очевидные, лежащие на поверхности факты. Ведь вы не откажетесь признать, что нынешнее ваше положение вдовы хоть и печально, однако для вас, желающей избавиться от супружеских уз, очень удобно. При том, что теперь вы ничего, ровным счетом ничего не теряете – ни доброго имени, ни состояния. Напротив, как наследница приобретаете весьма солидные деньги мужа и доходы от последующих изданий его романов.
– Да, ваши рассуждения верны. Все верно, кроме того, что я желала его смерти. Быть может, я произвожу впечатление легкомысленного существа, но посудите сами, если бы я замыслила его убить, то зачем делать свое участие в этом столь явным? Отсутствовала год и явилась, чтобы убить? Это нелепо! Зачем тогда было покидать дом, можно изобрести массу способов изничтожения ненавистного мужа, не привлекая к себе внимания! – Вдова вся трепетала.
Сердюков же, сохраняя совершенное спокойствие, выслушал ее с интересом. Разумеется, все правильно. Либо кто-то хочет, чтобы Извекова выглядела заинтересованной в смерти мужа, либо это изощренная хитрость, игра в простодушную невинность. Может, именно это лежащее на поверхности суждение и есть ответ? Или вовсе не вдова? Тогда кто? Дети? Но каков мотив? И все-таки привидение не шло из его головы.
– Да, конечно, я согласен. Подобное и мне приходит в голову. Но вот что явно не подлежит моему разумению, так это история с призраком.
Извекова слегка успокоилась. Хорошо, что он сам спросил, иначе бы получилось, что мачеха пытается навести тень на падчерицу. Вот тогда он точно решит, что она тайно плела интриги с целью уничтожения и отца и дочери!
– После разговора на даче я долго думала и догадалась, откуда в сознании Веры мог возникнуть такой образ покойной матери, – и она рассказала полицейскому о старом фильме.
Некоторое время спустя, уже по прошествии пышных похорон знаменитого романиста, Сердюков привез в Петербург сторожа дачи Извековых. Герасим сильно робел и от страха не мог толком ничего сказать.
– Ты, вот что, голубчик, пойдешь нынче со мной в синематограф, – заявил Сердюков дворнику.
Тот оторопело уставился на следователя.
– Не пойму я вас, барин! К чему это?
– А к тому, что, если ты вдруг на экране увидишь нечто, тебе знакомое, ты мне скажешь. Как знать, откуда ниточка потянется? Ты раньше кино видел?
– Видал разок, чудно все! – оживился Герасим и хотел поделиться своими впечатлениями, но Сердюкову не было охоты слушать его разглагольствования.
Константин Митрофанович махнул рукой, и они направились в синематограф. Сердюкову повезло. Старые, почти забытые фильмы с участием Горской уже не шли. Жизнь стремительно рождала новых кумиров, и они немилосердно вытесняли прежних знаменитостей из памяти поклонников. Однако в связи со смертью Извекова оживился интерес и к его первой жене. Снова замелькали афиши с ее портретами. Сердюков отыскал нужный ему фильм и привел туда Герасима. Вдвоем они смотрелись очень забавно. Высокий, худой, затянутый в форменный мундир следователь, и кряжистый, крепкий крестьянин, принарядившийся для похода в культурное заведение. В темноте кинозала Константин Митрофанович откровенно маялся. Нет сомнения, Горская прекрасная актриса и невероятно красивая женщина. Но мелодрамы оставляли его равнодушным. В зале послышались всхлипывания и вздохи. Даже приведенный им дворник заерзал на месте и что-то пробубнил себе под нос. Но вот на экране началось действие, ради которого и состоялась встреча Герасима с искусством кино.
Героиня Горской, перенесясь в потусторонний мир, является перед своим погубителем на пустынной дороге, во мраке ночи. Конь ржет, встает на дыбы. Дыбом встают и волосы героя при виде бывшей возлюбленной. Окутанная полупрозрачной вуалью, медленно, едва касаясь земли, она приближается, протягивает тонкие трепетные руки. Сквозь незримые складки вуали блестят огромные глаза, полные смертной тоски. Тапер чуть касается клавиш фортепиано. Звуки музыки то замирают, то усиливаются, приводя зрителей в неописуемый ужас, нагнетая напряжение. Единственный зритель в зале, которого не захватило жуткое зрелище, был, конечно, Сердюков. Он сидел вполоборота, стремясь уловить впечатления дворника. Тот побледнел, во мраке кинозала его лицо озарялось отблесками с экрана и приобрело мертвенно-бледный оттенок. Челюсть отвисла, глаза вылезли из орбит, грудь тяжело вздымалась. Так мог выглядеть насмерть перепуганный человек. Далее смотреть фильм не имело смысла, да и Герасим пребывал в состоянии, близком к умопомрачению. Поэтому следователь, несмотря на возмущенное шипение зрителей, поволок свою жертву к выходу, безжалостно пройдясь по ногам поклонников усопшей богини. Выйдя из темноты зала, они присели на скамеечку в скверике. Дворнику надобно было отдышаться и прийти в себя после увиденного.
– Ну, что скажешь? – спросил Константин Митрофанович, видя, что собеседник немного успокоился.
– Она это, ваше высокоблагородие, видит бог, она! – прошептал Герасим и перекрестился.
– Кто «она»? – на всякий случай уточнил следователь.
– Как кто? Барыня наша, Тамара Георгиевна! Я тотчас ее признал, уже в самом начале. Сижу, смотрю, захватило меня за душу! И тут явление привидения, точно как тогда на даче! Меня аж в пот всего кинуло от страха. Я все сумлевался, а вдруг у меня от пьянства видения начались? А теперь гляжу, нет, стало быть, оно уже тогда было, вот и в кино попало!
Сердюков с трудом удержался, чтобы не прыснуть от смеха. В голове у бедного дворника все перемешалось!
– Спасибо тебе, ты очень мне помог! Ступай, выпей на помин своей хозяйки, – и он сунул двугривенный в мозолистую руку. Тот покачал головой, поклонился и побрел прочь в величайшей задумчивости.
Глава 12
Мисс Томпсон, как доктор и обещал, скоро поправилась. Воспитательная миссия Оли Мироновой была завершена. Пришлось возвращаться домой. Оленьке очень не хотелось покидать Горскую и ее детей. Накануне отъезда Тамара Георгиевна, желая ободрить удрученную девушку, произнесла:
– Оленька, не расстраивайтесь! Ей-богу, не на всю же жизнь расстаемся. Закончатся съемки, закончится дачный сезон, и мы вернемся в Петербург! Ваш папенька очень по вас соскучился, поезжайте к нему.
– Да, разумеется, и я по нему скучаю, – вздохнула Оля. – Но так не хочется уезжать отсюда! Дома теперь очень тоскливо!
– А разве у вас нет поклонника, душевного друга, который бы развеял вашу хандру? – с лукавой улыбкой спросила Тамара Георгиевна.
Вера поведала матери о неком студенте, который, без сомнения, влюблен в барышню Миронову. Но сама девушка о нем не упоминала.
– Увы, есть один молодой человек, который себя таковым считает! – уныло ответила Оля. – Но он мне совсем не нравится!
– Что же в нем дурного? Он нехорош собой, или, может быть, глуп, или имеет плохие манеры? – допытывалась Горская.
– Вовсе нет. У него приятная наружность, и он совсем не глуп, это лучший папин ученик. Папа ценит его чрезвычайно. Трофимов, так его зовут, ухаживает за мной, и я всегда боюсь, что он вдруг вздумает объясниться, тогда выйдет нехорошо! Он милый, да только я не люблю его. – Говоря о Борисе, Оля совсем расстроилась.
Действительно, она задавала себе вопросы: почему ей не нравится Трофимов, почему она не хочет принять его ухаживаний? И не находила ответов. Совестно и неприятно, вот чувства, которые она испытывала при виде незадачливого воздыхателя.
– Послушайте, а что, если вам пригласить его сюда, к нам? Иногда посторонний глаз и добрый совет друга могут помочь. – Горская обняла свою юную приятельницу. – Не стесняйтесь меня, дорогая! Довольно часто человек, тем более молоденькая неопытная девушка, растущая без матери, не видит рядом своего счастья, своей судьбы.
– Хорошо, я подумаю, – снова вздохнула Ольга. – Спасибо вам, Тамара Георгиевна, за все, вы очень добры ко мне!
И они дружески расцеловались.
По приезде в Петербург Оля постоянно думала о последнем разговоре. Может, она и впрямь слепа и глупа? Однако приятно было представлять такую поездку, знакомство, прогулки, умные разговоры. Разумеется, привести Трофимова на дачу к Горской совершенно не стыдно. Молодой человек высок, статен, приятной наружности. Он не красавец, но выражение лица умное и живое. За содержание разговоров тоже можно не беспокоиться. Правда, существует серьезная опасность для собеседников оказаться втянутыми в обсуждение проблемы борьбы с эпидемиями, пьянством, бездействия столичной городской управы на поприще обустройства больниц, хронического безденежья и убогости земской медицины. Подобные материи скучны для женского уха, спору нет, однако ж, рассуждая на значимые для общества темы, Трофимов был застрахован от клейма легковесности, недалекости и необразованности. Вполне вероятно, что он может понравиться Горской. Общаясь с актрисой, Оля с удивлением обнаружила, что Тамара Георгиевна, выражаясь высоким штилем, болела душой за Отечество. Посему устраивала благотворительные вечера и концерты, помогала сирым и убогим. Одним словом, что же делать, если окажется, что Трофимов не так плох и вполне может выступать в роли жениха?
Оля снова и снова перебирала в памяти все встречи, разговоры, пусть даже мимолетные, с молодым человеком. Теперь каждый его взгляд, каждый жест, интонация голоса, костюм, шляпы, галстуки и ботинки – все подвергалось пересмотру. Девушка уподобилась ученому-естествоиспытателю, который, вооружившись сильной лупой, пытается разглядеть в интересующем его объекте новые, доселе не обнаруженные качества и свойства. Постепенно, незаметно для себя она перестала думать о нем с прежним раздражением. Мысленно Оля уже приготовилась к великой перемене в своей душе. Если только богиня оценит кандидата благосклонно.
Время шло, но молодой человек не появлялся. Миронова была совершенно уверена, что, как только она переступит порог своей квартиры, он прибежит тотчас же. Пришлось сделать над собой усилие и поинтересоваться у отца, куда это запропастился его любимец, здоров ли он? Николай Алексеевич удивился внезапно проснувшемуся интересу дочери к несчастному воздыхателю.
– А что ему прикажешь делать у нас, коли всякий раз человеку дают от ворот поворот? – Доктор отложил «Новое время» и воззрился на дочь. – На что он тебе? Опять будешь его мучить? Ей-богу, дочка, мне совестно!
– Полно, папа, с чего ты решил, что я его мучаю? Он хороший товарищ, и я… я даже соскучилась! Он ведь у нас бывал постоянно, а теперь пропал. Пускай уж снова приходит!
И он пришел. Правда, прежний блеск в глазах потух. Трофимов был серьезен и даже как-то отстранен. Поздоровавшись, он отошел от девушки и, расположившись у окна, безучастно спросил:
– Вы хотели видеть меня, Ольга Николаевна?
– Да! То есть нет! – Ее явно озадачили перемены в старинном знакомом. – Борис Михайлович, а вы в последнее время совсем забыли к нам дорогу!
Она, улыбаясь, покачала головой. Борис же ответил без тени улыбки:
– К чему ходить в дом, где тебя не ждут?
Оле стало совсем неловко. Раньше Трофимов никогда не позволял себе ни жалоб, ни попреков. Довольствовался дружелюбным взглядом, прикосновением руки.
– Вы несправедливы, мой друг, я всегда рада вас видеть! – с излишним энтузиазмом произнесла Оля, и сразу почувствовала фальшивость своего высказывания.
Гость посмотрел на нее долгим внимательным взглядом и промолчал. Ситуация становилась глупой. В прежние времена Оля бы просто высмеяла его необоснованные претензии и выставила вон. Но теперь она не могла. В ее сознании уже произошел переворот, Борис стал казаться ей значимым и интересным. Трофимов, вероятно, тоже интуитивно почувствовал перемену в возлюбленной. Он тщетно силился понять, что происходит.
– Борис Михайлович, – мягко произнесла девушка, – давайте не будем ссориться. И в знак нашего сердечного расположения друг к другу я приглашаю вас составить мне компанию. Тамара Георгиевна Горская была так добра ко мне, что вновь пригласила к себе на дачу. Она сказала, – тут Оля приняла заговорщицкий вид, – что я могу приехать не одна, а вместе со своим… ммм… другом!
– Ах, вот оно что! – вскричал разъяренный Трофимов, вскакивая с места. – А я-то гадаю, что за чудесные перемены! Оказывается, все просто! Их величества, кумиры, соизволили заинтересоваться такой жалкой блохой, как я! Мне предложено пройти смотрины! А если результат испытаний будет положительным, что тогда? Вы разом прозреете и увидите глубину моих чувств, услышите мои мольбы, склоните к ним свой слух?
Оля опешила. Она не ожидала, что ее, как казалось, хитрая уловка будет так легко разоблачена. Но еще более ее поразил гнев Бориса. Как смеет он говорить с ней в подобном тоне?! Ольга уже собралась ответить нечто резкое, но собеседник ее опередил:
– Вероятно, я сильно разочаровал вас, нарушил ваши планы. Извините! Однако увольте меня от той жалкой роли, которую вы мне уготовили!
– Помилуйте, Борис! Вы неправильно меня поняли! – Оля попыталась оправдаться. – Никто не хотел вас обижать, наоборот, вам оказана большая честь, такое интересное знакомство…
– Это вам оно кажется интересным и важным, прошу прощения за свою резкость! Мне же эти люди безразличны и ничем не отличаются от всех прочих. Досадно, очень досадно, что вы, образованная, глубокая девушка, руководствуетесь чужим мнением, не понимая, что происходит вокруг вас!
Трофимов покраснел и весь дрожал. Он отвернулся к окну, чтобы Оля не видела, как к его глазам подступили слезы обиды и горечи.
– Стало быть, вы отказываетесь от поездки, сударь? – с нажимом спросила она.
– Я понимаю, что для меня значит этот отказ, и все же не поеду! Благодарю за приглашение! – Он сухо кивнул и быстро вышел вон.
В дверях он столкнулся с горничной, которая несла молодым людям поднос с чаем, вином и закуской. Та едва успела отскочить, и посуда чудом не полетела на пол.
– А чай? Барин!
– Не до чая, милая! – с отчаянием произнес Борис.
Горничная поставила угощение перед барышней и поспешила за дверь. Выражение лица молодой хозяйки не предвещало ничего хорошего. Оля сидела неподвижно и не могла поверить, что верный раб взбунтовался. Горская оказалась права, он интересный человек!
Глава 13
Ссора с Борисом оставила тягостное впечатление. В первый момент Ольга хотела бежать за ним, просить прощения, мириться. Ее грызли совесть и раскаяние. Однако она не выполнила своего намерения ни завтра, ни на следующий день. Потом же пыл раскаяния и вовсе остыл. Тем более что ее ум уже был занят другими переживаниями. Осенью на экраны вышел долгожданный фильм, на съемках которого присутствовала Миронова и в котором она даже приняла участие. В Петербурге у касс синематографа творилось нечто невообразимое. Публика штурмом брала кинозалы. После просмотра дамы выходили, комкая заплаканные носовые платочки. Их спутники качали головами:
– Да! Хороша! Черт побери, как хороша!
Торговцы бойко наживались на больших портретах всеобщей любимицы. Газетчики наперебой печатали интервью с актрисой. Правда, по большей части, выдуманные.
Горская почти не выходила из дому, не появлялась на публике и не встречалась с газетчиками. Съемки в фильме были ее последней работой. В театре она уже совсем не выступала, и прежние поклонники отчаялись увидеть свою любимицу живьем, на сцене, полюбоваться изящной грацией движений, услышать чарующий голос. Жестокая болезнь терзала ее неотступно. Теперь перед тем, как показаться постороннему взгляду, Тамаре Георгиевне часами приходилось просиживать перед зеркалом, пытаясь возродить покидавшую ее красоту. Оля, продолжавшая посещать сей дом на правах близкого друга, частенько заставала обожаемую небожительницу за этим невеселым занятием. И всякий раз девушка с трудом подавляла отчаяние и страх, наблюдая, как через слои румян и пудры неумолимо проступают признаки скорой кончины.
К зиме Горской стало совсем плохо. Однажды Оля увидела огромный старый рыдван, из которого под грозные окрики хозяйки прислуга споро выгружала поклажу. Агриппина Марковна переселилась к дочери, чтобы за домом был догляд, как она выразилась. Теперь в Олиной помощи не нуждались, и она почти перестала ходить в заветную квартиру. Зато доктор Миронов дневал и ночевал у постели больной. Каждый раз, когда он возвращался, дочь по его лицу пыталась понять, есть ли улучшения, загорится ли огонек надежды на выздоровление? Но с каждым днем Николай Алексеевич становился все мрачнее и мрачнее.
– Папа, неужели даже ты ничего не можешь поделать?
– Увы, девочка, иногда медицина бессильна! Многого мы еще не знаем в устройстве нашего организма, а тем более женского. Остается только уповать на Всевышнего, хотя я рук не опускаю, я не отступаюсь, мы еще поборемся!
Но по всему было видно, что на борьбу у Горской уже не осталось сил. Она не покидала квартиры, не принимала посетителей. Иногда Оля встречалась с детьми на улице, когда они брели на уроки под строгим присмотром мисс Томпсон. Мальчики сделались молчаливы и невеселы, а у Веры постоянно глаза были на мокром месте.
– Плохи, ошень плохи наши дела! – озабоченно гнусавила мисс Томпсон. – Тьяжелый женский болезнь мадам!
В роковую ночь Оля проснулась от треска телефонного аппарата. Потом послышался топот, отрывистые распоряжения отца. Девушка выскочила из своей комнаты в одной ночной рубашке. В передней Николай Алексеевич никак не мог попасть в рукав пальто, поданного заспанной горничной.
– Что, папочка, что? Ты к ней? – Оля даже не чувствовала стужи пола, на котором стояла босыми ногами.
– Ступай в постель! Простынешь! – зарычал доктор. – Не хватало, чтобы и ты заболела!
Предчувствуя беду, Оля заплакала и бросилась к отцу.
– Ты ведь спасешь ее, правда, спасешь?
– Господи, помоги нам всем! – прошептал Миронов и бросился вон из квартиры.
После ухода отца Оля не пошла спать. Она пыталась молиться, но страх и неизвестность так пугали ее, что она никак не могла сосредоточиться. Наконец она решилась. Одевшись, выскользнула в темноту морозной ночи, пробежала вдоль фасада здания и поднялась в квартиру. Дверь отворила зареванная Вера.
– Увезли, только вот увезли! – простонала она, падая на руки Оли. – Доктор повез в больницу, сказал, что дома не сможет помочь. Открылось сильнейшее кровотечение. И папа поехал с ними!
Вера зарыдала с новой силой, и Оля потащила ее в комнату. В доме никто не спал. Мальчики затаились в детской. Агриппина Марковна замерла в кресле в гостиной. Вера после долгого плача изнемогла и на какое-то время затихла. Оля неслышными шагами покинула ее и хотела пойти к мальчикам, но тут ее перехватила старуха.
– Подите сюда, – резким голосом приказала она.
Оля подчинилась.
– Сядьте тут, рядом. – Горская-старшая указала скрюченным пальцем на кресло подле себя. – Ожидание невыносимо, его невозможно переносить в одиночестве!
– Я побуду с вами, мне нетрудно, – тихо произнесла Оля, хотя сидеть рядом со злой старухой ей совсем не хотелось.
– Ваш отец превосходный врач, я знаю, но тут уж ничем не поможешь. Все во власти Божией!
Агриппина Марковна вяло перекрестилась и снова прикрыла глаза. Смотреть на окружающий мир ей было невмоготу.
– А я верю, верю в чудо! – громким шепотом произнесла девушка.
– Так и я верю, деточка! Что же еще остается несчастной матери, когда гибнет ее единственное ненаглядное дитя, дорогая, бесценная девочка! Жизнь моя, мое сокровище! – неожиданно со страстным отчаянием простонала старуха.
Оля обомлела. Конечно, она знала, что Агриппина Марковна любит свою дочь. Но доселе ей не доводилось наблюдать прямых свидетельств этой любви, за исключением бесконечных злых наскоков и придирок.
– А знаете, ведь она была почти в вашем возрасте, когда к ней пришла сценическая слава, – снова заговорила старуха. – Муж мой к тому времени уже давно упокоился, иначе он ни за что не допустил бы подобного недостойного существования для девицы из порядочного семейства.
– Что же дурного в том, что Тамара Георгиевна стала великой актрисой? – изумилась Оля.
– Так это теперь она знаменитость, а тогда все было внове, незнакомо. Странные, бог знает какого звания и состояния люди. Да и нравы, знаете ли, слишком свободные у этой артистической публики. Очень я забоялась, когда она в театр поступила, но Тамарочка как закричит на меня: «Маменька! Это судьба моя! Это чудо, что меня взяли, ведь я мечтала о сцене! Если будете противиться, убегу!» Я тогда шибко подивилась. Какие такие мечтания? Правда, иногда я за ней замечала склонность к лицедейству. Ну, думаю, будь что будет, ведь я ее знаю, точно убежит, упрямая. Так на нее глянешь – мягкая и легкая. А ведь нет, упорная, своего добьется. Смотришь – прозрачная, а в душе – кремень!
Оля слушала рассказ старой женщины, затаив дыхание и боясь, что кто-нибудь войдет и перебьет воспоминания.
– Я с ней и на репетиции в театр ходила, а потом и на первые съемки, когда ее Огарков пригласил в кино. И на площадке – я все следом. А ведь она уже тогда была известная актриса, к тому же замужем да с детьми, мать семейства! Мне казалось, что вдруг кто обидит мою девочку, вдруг приключится нечто недостойное или неприличное! Огарков мне выговаривал, что я под ногами мешаюсь. Говорил, что и меня надобно в титрах указать как полноправного участника творческого процесса.
– А как же любовные сцены? – полюбопытствовала Оля, подавив невольную улыбку.
– Вот, вот! Именно их-то я и боялась более всего! Я же не глупая, знаю, что актеры целуются понарошку. Только с моей-то Тамарочкой каждый хотел облобызаться по-настоящему! А, вам смешно! – Старуха покачала головой. – Да и мне теперь смешны мои прежние страхи! Вон какой беды бояться надо!
Замолчали. Комната тонула во мраке ночи, лампу прикрутили почти до конца, она едва мерцала. Агриппина Марковна поежилась и спрятала костлявые руки в широких рукавах платья. В квартире было тепло, но внутренний холод охватил и Олю. Однако она не смела пошевелиться и спугнуть воспоминания старой женщины. Ведь, несмотря на приятельство, Горская никогда не рассказывала Оле о своем прошлом, о девичестве, о романе с Извековым. А именно это ужасно интересовало девушку. Как находят друг друга такие яркие личности?
– Знаю, знаю, о чем спросить хотите! Как состоялось знакомство Тамары и Вениамина? В театре все и произошло. Он тогда подвизался в написании пьес, да вроде неудачно. А Тамарочка, добрая душа, давайте, говорит, вместе посмотрим, может, я смогу вам помочь. И дело пошло! И как хорошо получилось, просто удивительно! Правда, с той поры драматургию он забросил, на романы переключился. Зато стал к нам частенько захаживать. А у нас тогда от женихов отбоя не было! Двери не закрывались, букеты цветов и корзины не знали, куда ставить, хоть цветочный магазин открывай! И какие, я вам скажу, женихи были!
Агриппина Марковна перечислила с десяток известнейших и богатейших фамилий, Миронова, пораженная, ахнула.
– Вот именно что! И после таких-то женихов выйти за эдакого… – Старуха осеклась. – Неприглядный он тогда был, невзрачный. Ни стати, ни взора, ни живости в речах. Про капитал я и не говорю!
– Но, вероятно, уже в ту пору был виден его талант? – робко предположила слушательница.
– Наверное, – вздохнула старая женщина, – иначе что же в нем нашла моя Тамара? Но только через какое-то время замечаю я, что она ни на кого не глядит, замкнулась в себе, а как придет Извеков – вся встрепенется, засветится. Сядут где-нибудь в уголке и воркуют. Чувствую, дело плохо. Так и есть, посватался! Я говорю дочери: «Он тебя ростом ниже, и красоты в нем нет никакой, совершенный заморыш, и денег нет, гол как сокол!» Она мне отвечает: «Это неважно, мама. Он очень скоро будет и богат, и знаменит, потому как необычайно талантлив! Но даже это не имеет значения, потому что я его люблю, и для меня он лучше всех! А если вы откажете нас благословить, так я все равно за него пойду, даже без вашего соизволения!» И глазами сверкает, дрожит. Я ей говорю: «Ты не на сцене сейчас, зрителей нет! Это жизнь твоя, судьбу выбираешь, подумай крепко!» Но уже тогда я знала, не отступится, вся в меня, уж если решит, то окончательно! Пришлось смириться. И поначалу неплохо жить начали. Дети родились. Вениамин в гору пошел. Я втайне раскаиваться стала, что невзлюбила зятя. Однако смотрю, Тамара все меньше и меньше выступать в театре стала. В гастроли без нее едут. Премьеры другим поручают. Оказывается, он не дозволял, стал злиться, что ее слава его затмевает! Особенно сердился, когда ее сниматься в кино пригласили. Дескать, ее роль теперь другая – матери и жены. Вот она, бедная, и начала метаться, ссоры пошли, разлады. А тут еще добавилась другая напасть…
Но дослушать рассказ не довелось. Затренькал входной звонок, раздались тяжелые шаги, на пороге появился Извеков. Его лицо посерело и выражало невыносимую муку. Навалившись на дверной косяк, он прохрипел:
– Все кончено! Нет моей Тамары! Ушла, покинула нас!
Агриппина Марковна ухнула, как старая сова, и откинулась в кресле. Оля заголосила и метнулась к детям. Тотчас же квартира наполнилась стоном и плачем. Вениамин Александрович постоял около тещи и поплелся, ссутулившись, в кабинет. Там он рухнул на стул и замер, охватив голову руками. Глянул на недописанные листки, лежащие перед ним, зарычал и смахнул все на пол. Катастрофа!
