Текст книги "Книга десяти заповедей"

Автор книги: Наталия Древес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Нам пора! Все уже собрано. А ты все сидишь и читаешь. Да так вдумчиво и внимательно, аж, прямо, интерес пробудился. Что там написано? Действительно, всего лишь десять заповедей?

– О чем? – Лиза круглыми, непонимающими глазами уставилась на Карима. – Я… Я не знаю.

– Как не знаешь? – удивился юноша. – Ты два часа, не отрываясь, читаешь. Причем одну и ту же страницу. Что за буквы такие странные? Это по-русски?

Девушка нахмурила лоб, внезапно ее охватило раздражение, она резко и грубо ответила:

– Почитай сам и узнаешь.

– И почитаю! Только на следующий стоянке. А сейчас поднимайся! Владимир уже ушел.

Лиза поднялась, ноги её затекли. Она поняла, что действительно очень долго сидела. Девушка взяла свой рюкзак, который Карим положил возле нее, обернулась, посмотрела назад. Ей показалось, что у нее было какое-то другое решение. Но сомнение длилось только мгновение. Девушка повернулась в сторону уходящего каравана, поправила сползающую лямку рюкзака и зашагала вслед за Каримом и Владимиром.

Лиза чувствовала, что внутри у неё что-то изменилось. Она не знала, что именно, но ощущала, что физически она уже не та, что прежде. Ей было тяжело идти, ноги были какие-то деревянные и плохо сгибались. Девушку бил озноб. Трогая свой лоб, она ощущала его ледяную поверхность.

У Карима не было времени на книгу, ведь на него было возложено множество разных хлопот: поставить палатки, развести костёр, приготовить еду. Владимир, если не читал свои назидательные лекции желающим его послушать, то молился. Лиза, как оказалось, не умела готовить и была совсем не приспособлена к долгим походам. Вечером она падала от усталости на землю, а поднималась только на слова: «Ужин готов!».

Вечером Лиза не притронулась к еде, пожаловавшись на отсутствие аппетита. Она становилась все более молчаливой и погружённой в себя. Перед сном она спросила Карима, как скоро они дойдут до какого-нибудь населенного пункта. Юноша, пожав плечами, ответил, что примерно к обеду следующего дня. Лиза, дотронувшись до его руки, попросила помочь ей достать там белую одежду. На удивленный взгляд Карима, она сказала, что не знает, зачем, но испытывает сильное желание избавиться от старой одежды и надеть новую, чистую, белого цвета, как символ новой жизни. Молодой человек кивнул головой, вспомнив, что, то же самое говорил и Владимир.

Лиза долго не могла заснуть, став невольной слушательницей громкого разговора Владимира и Карима, которые вспоминали встретившихся на пути людей и их пороки. Заснув, Лиза перенеслась в мир кошмаров. Она увидела себя, убегающую от неизвестных преследователей по тёмной улице. Деревянные, полуразрушенные, неосвещённые дома тянутся вдоль дороги бесконечными рядами. Ни одна подворотня, ни одна улочка не дает надежды на спасение. Яркая, полная луна только усиливает страх. А страшные крики за спиной ассоциируются с фильмами ужасов об оборотнях. Что-то нечеловеческое преследует Лизу. Оно то рычит, то скулит, то горестно плачет, затем снова взрывается воплем неудержимой злобы. Эти невыносимые звуки вызывают у Лизы противоречивые чувства и ощущения: страх и жалость, желание помочь и бежать прочь; от ужаса кровь леденеет в жилах и перехватывает дыхание так, что трудно дышать. Каждый её нерв вопит, призывая бежать и бежать без оглядки. Но ноги парализовало от страха, и девушка еле-еле переставляет их.

Неожиданно она оказывается в тёмном переулке. Справа и слева высятся гладкие стены каменных зданий. А чудовище продолжает гнаться за ней. Лизе ничего не остается, как шагнуть в тёмную неизвестность переулка. Она пробирается через завалы мусора, шарахается от оборванных, грязных людей с проказой на лицах, выглядывающих из своих домов-коробок. Эти ужасные люди вылезают из своих жилищ, хватают ее за подол длинной рубашки. Они тянут к ней руки, покрытые гнойными ранами, и просят о чем-то. Но ей нужно спастись от чудовища! Лиза отгораживается от протянутых рук сумкой, умоляет, не трогать ее и пропустить. Бродяги внезапно становятся агрессивными, начинают шуметь, размахивать руками и поднимать с земли камни. Какой-то уродец, маленький, горбатый и безносый, тянет на себя лямки ее цветной сумочки, и она вынуждена отпустить её. Пока внимание всех бродяжек переключилось на сумочку, в которой роется карлик, Лиза пытается бежать, но опять это ей даётся с большим трудом, словно на ногах у неё надета металлическая обувь. Страх, что она не успеет, что они дотронутся до нее заразными руками, что ее тело сразу же покроется страшными язвами, заставляет девушку сжаться и крепко зажмурить глаза.

Лиза открывает глаза. Теперь перед ней высокий забор. Она разбегается и пытается забраться на него, но падает; поднимается и, ломая ногти на руках, карабкается по гладкой стене, но соскальзывает и снова падает. За спиной слышны громкие голоса. У Лизы больше нет сил бороться, ужас и страх просто парализуют её, она перестает соображать и сопротивляться.

Лиза снова зажмуривает глаза, скукоживается, ожидая неминуемой смерти. Что-то холодное прикасается к спине, царапает коготками и медленно-медленно ползет вверх. Это бесконечно медленное движение, её беспомощность, непонимание, что происходит, сводит Лизу с ума. Она теряет оставшуюся волю и соскальзывает во мрак беспамятства.

Очнувшись, Лиза обнаруживает себя, стоящей на пустыре возле бабушкиного дома. Родные места и осенний солнечный день успокаивают её. Лиза улыбается, начинает глубоко дышать. Медленно она бредёт по опустевшему саду, любуется его спокойной, увядающей красотой. С берёз медленно падают и кружатся золотые листочки. Ветер ласково колышет фиолетовые астры. Трава на пустыре за домом пожелтела и высохла. На крылечке спит кошка, свернувшись в клубок. Возле дома, на скамейке, кто-то оставил корзинки с грибами и яблоками. Лиза вдыхает сырой запах леса, сохранившийся на ножках подосиновиков. Ее отвлекает проснувшаяся кошка, она мяукает и просится домой. Лиза открывает дверь, идёт следом за кошкой, окликая любимую Тигру по имени.

Милый старый дом! Дом детства со скрипящими половицами, затхлым запахом, паутиной по углам навевает воспоминания. Девушка оглядывает гостиную, рассматривая выцветший диван и пыльные подушки-думки на нем, пластмассовые цветы в вазе, множество кружевных салфеток, связанных бабушкой, украшают потрескавшийся комод.

Лиза слышит мяукание Тигры и проходит в зал В центре комнаты, стоит красный гроб, покрытый белым покрывалом.

Лиза сразу вспоминает день похорон ранней осенью, венок из любимых фиолетовых цветов, плачущую мать и восковое, заострённое лицо бабули. Девушка не испытывает страха перед умершей, она спокойно подходит к покойнице и дотрагивается до ее скрещённых рук. Пока она печально смотрит на бабушку, та открывает глаза, губы её растягиваются в улыбке, она открывает рот, полный копошащихся насекомых, и произносит:

– Лизонька! Добро пожаловать в мир мертвых!

Скованная ужасом Лиза замирает, не имея возможности пошевелиться. Бабушка медленно поднимается и садится в гробу. Она шевелит губами и что-то говорит, но девушка ничего не слышит, так как не может оторвать глаз от её открытого рта, из которого высыпаются большие чёрные муравьи и начинают ползать по белому покрывалу. Бабушка протягивает к ней свои зелено-фиолетовые, разбухшие от необратимого разложения руки. Лиза пятится от гроба. Старуха становится неприятной, совсем не похожей на прежнюю любимую бабулю, она истерично хихикает и собирает насекомых, чтобы запихнуть их обратно в рот. Жуткие процессы гниения раздувают тело, платье трещит, кожа вот-вот лопнет, а все тошнотворное содержимое трупа разбрызгается по комнате. Но взорвалась не бабушка, а сама Лиза, внутри которой ужас достиг апогея и выбил пробку молчания. Изо рта девушки вылетел сначала тонкий писк, затем накатила первая волна крика, затем вторая. Лиза стала захлёбываться в своих рыданиях. От ее воплей комната стала дергаться, терять очертания, удаляться, постепенно растворяясь…

Лиза наконец-то проснулась! Вся мокрая от пота она резко села, расстегнула молнию своего спального мешка, тяжело дыша, дрожащими руками дотронулась до книги «Десять заповедей», схватила её в руки и крепко прижала к груди. Книга дала ей успокоение, дыхание стало ровным, веки устало сомкнулись, и девушка погрузилась в сон – глубокий и крепкий, до самого утра.

Проснувшись позже всех, Лиза получила из рук Карима хлеб с сыром и вяло сжевала его, не чувствуя вкуса.

Весь день, не считая коротких остановок, путники шли по пустыне. Лиза, замыкающая группу, все время прислушивалась к своему телу, ощущая происходящие изменения в нём: непонятная одеревенелость исчезала, появилось странное брожение сначала в животе, а потом во всем организме, казалось, что внутри скопилось большое количество жидкости, которая тяжело плюхалась на каждом шагу: «Плюх! Плюх!», а все органы будто оторвались и пустились в свободное плавание. Лиза перестала чувствовать биение сердца. И без того напуганную Лизу преследовали мысли о смерти:

– А если я умерла?!

Но через какое-то время стук сердца возобновлялся, чувствовалась усталость в ногах, появлялось чувство голода. Лиза облегченно вздыхала и радовалась тому, что предыдущие ощущения были лишь иллюзией. Проходило какое-то время, и девушка снова теряла способность чувствовать что-либо, ей не хотелось ни есть, не пить, она не могла спать, а просто лежала и смотрела на небо. С её организмом что-то происходило, но Лиза не понимала, что именно. В это время она не могла даже плакать, хотя изо всех сил пыталась выдавить из себя хоть одну слезинку. Девушка расстёгивала спальный мешок, вылезала из него, босая ступала на холодную землю, то есть она думала, что земля должна быть холодной, как и ветер, рвавший подол рубашки и трепавший волосы, но ни холода, ни чего-либо другого Лиза не чувствовала. Абсолютно ничего!

Наступило утро. Лиза подошла к Владимиру, чтобы расспросить его о своих ощущениях. Но, посмотрев на его гордый вздёрнутый подбородок, суровое выражение лица, стушевалась и опустила голову. Русский, скользнув пустыми глазницами по ее жалостливому, вопросительному лицу, отвернулся, затем радостным голосом позвал Карима и поспешил помочь ему складывать рюкзаки.

Через два часа они достигли небольшого поселения. Владимир отправился на местный рынок. Там он сам указал Лизе на длинное платье и предложил примерить его. Девушка надела белоснежный сарафан, распустила волосы и… примирилась со своей судьбой.

***

Спустя несколько дней Владимир и его спутники достигли города Хеврона. Этот когда-то прекрасный город, а ныне опасный для жизни, является святым для авраамических религий. В пещере Праотцов находятся останки Авраама, Исаака и Иакова. Это сакральное для верующих место разделено стенами на две части: израильскую и палестинскую. В местах соединения двух враждебных друг другу территорий с наблюдательных вышек и бетонных заграждений за людьми наблюдают сотни видеокамер, за каждым подозрительным арабом следит суровый снайпер. Эти забаррикадированные кварталы получили название «улицы страха», потому что передвигаться по ним приходится буквально под дулом автомата, а за любое сумасбродство можно получить пулю в лоб.

Предприимчивые арабы водят сюда экскурсии и показывают места, где была застрелена учительница или группа подростков, которые всего лишь хотели запустить фейерверки. Строго-настрого они предупреждают любопытных туристов, чтобы те не провоцировали военных, не делали резких движений и не пытались бегать или подходить к стене.

Несколько лет назад один богатый еврей-американец Давид Левитт, выкупив землю со старыми постройками к северо-востоку от знаменитой пещеры, решил построить там синагогу и больницу и, естественно, отгородился стенами. Этот небольшой квартал назвали Гольдштайн22
  Вымышленный населённый пункт


[Закрыть], по имени еврея, расстрелявшего в пещере Махпела молившихся арабов. Это было оскорблением палестинцев и послужило началом кратковременной, в течение недели, войны, после чего правительство приказало переименовать квартал. К имени Гольдштайн добавили имя благотворителя Давида и официально он стал называться Давид-Гольдштайн, а в разговорной речи иудеи употребляли только второе слово, чтобы лишний раз показать, как они гордятся террористом.

– Иудеи гордятся своими террористами, палестинцы – своими! Люди гордятся убийцами, злодеями, разве это нормально? – задался вопросом один христианский журналист и тут же лишился работы.

Чтобы соединиться со своими сородичами в квартале Кирьят-Арба, еврейское население, получая крупные пожертвования из Америки, стало выкупать новые земли и недвижимость. Последней покупкой стал старый магазин. Потому что возмущённые арабы просто легли вокруг него и не давали приблизиться к нему новым владельцам. И только тогда правительство, вздохнув, пожурило евреев, запретило им приобретать в Хевроне дома, а также прокладывать дорогу через арабские улицы. Так евреи, недолго думая, натянули канатную. Утром и вечером два вагончика – один с туристами, другой с местными жителями, ездили туда и обратно. Они были оснащены пуленепробиваемыми окнами, но в первом строго-настрого запрещалось их открывать, а в другом евреи охотно открывали окошки, бросая из окон разный мусор. Арабы их ждали. Рано утром, как на работу, они забирались на крыши домов и обстреливали проплывающие мимо них вагончики.

Примерно на половине пути кабинка проезжала между двумя длинными высокими домами с плоскими крышами так близко, что рукой можно было дотянуться до окна. Но этого никто не делал. В этом месте иудеи, находившиеся в транспорте, уже не открывали окна, но оскорбительно показывали средний палец, получая за это от мусульман удар битой по стеклу. Так и катились вагончики, покачиваясь от пинков, которыми награждали его молодые арабы.

В этом месте туристы испытывали настоящий страх, они прижимались друг к другу, сбиваясь в середину кабинки. Палестинцев выводило из себя, что евреи на туристах зарабатывают деньги, а им очень им хотелось подобраться ближе к богатеньким путешественникам. Сверкающие золотые украшения на женщинах, новенькие смартфоны и габаритные камеры у мужчин вызывали у них зависть и горячее желание обладать всем этим. Дошло до того, что они забирались на крышу вагончика и долбили в нём отверстие. Пассажиры в такой ситуации испытывали ещё больший страх. Поразительно, что участвовать в этом аттракционе находилось всё больше и больше желающих из приезжих.

Два японских журналиста – девушка Акико и юноша Изаму, стремились попасть в самые «горячие» и конфликтные точки на Земле. Они побывали в плену у талибов, в трущобах Бразилии, притонах наркоманов в Мексике, парижских катакомбах, заселённых нелегальными мигрантами. Разрушенные города Сирии и лагеря беженцев не произвели на них впечатления. Там было скучно и уныло. А руководство издания требовало чего-то экстремального, будоражащего кровь обывателей.

У Акико в кожу над правой бровью был инкрустирован голубой прозрачный камень, в который была вмонтирована микрокамера. Когда девушка легонько касалась камушка, камера включалась, и видео транслировалось на официальную интернет-страницу NHK33
  NHK – японская государственно-общественная центральная телерадиокомпания.


[Закрыть].

Молодые люди целенаправленно приехали в Израиль, чтобы снять репортаж о противостоянии евреев и палестинцев. Они побывали на границе с Сектором Газа, но там в этот раз было тихо. Палестинцы почему-то не хотели буянить, жечь покрышки и кидаться на забор. Разочаровавшись, журналисты сделали несколько снимков у Стены Плача. Там тоже было не интересно – никто не плакал. В гостинице им посоветовали съездить в Хеврон, прокатиться по Дороге страха, что они и предприняли.

Репортеры поднялись в кабинку, девушка вплотную подошла к окну. Мимо проплывали белые дома с решетками на окнах, босоногие мальчишки, задрав головы смотрели вверх, ветер швырял мусор по улице. Подъезжая к опасному участку дороги, Акико увидела на крыше высокого человека в белом одеянии с поднятыми вверх руками в окружении людей. Она узнала в нем знаменитого слепого. Здесь, в Израиле, только о нём и говорили.

– Какая удача! – воскликнула Акико и, забыв о запрете, открыла окно.

Девушка высунулась из окна вперёд, прогнулась, коснулась пальчиком камеры и повернула голову так, чтобы группа стоящих со слепым людей была хороша видна. Позади неё люди охнули и интуитивно закрыли лица руками. Но ничего не произошло.

Изаму, словно во сне, наблюдал картину, как Акико с развивающимися волосами восторженно смотрит на слепого в ослепительно белой одежде, а рядом с ним стыдливо опустили глаза в землю двадцать растерянных молодых людей, прячущих за спинами орудия преступления.

До Изаму донеслось:

– За убийство, хладнокровное, преднамеренное убийство, преступники должны гнить в тюрьме до самой смерти! Никаких амнистий! Знаете, почему? Потому что все другие нарушенные заповеди можно исправить при жизни, а отнятую жизнь не восстановишь! Украл – отправь деньги в конверте, если стыдно в руки отдать. Изменил – проси прощения! Бегите к родителям, пока они живы и просите прощения! Молите о прощении всех, пока можете. И только мертвый ответа вам не даст. Потому страшитесь нарушить эту заповедь Божию больше всего! Идите и исправляйте свои ошибки, пока не поздно! Час близок! Я чувствую клацанье стрелок, сонный звук маятника… Время приближается. Тик-так! Тик-так…

Последние слова проповедник произнёс тихим, завораживающим голосом.

Изаму почувствовал, как мурашки побежали по телу, его взгляд выхватил испуганные лица арабов. И все вдруг исчезло. Перед ним снова было голубое небо, внизу крыши, а странный человек в белом одеянии быстро удалялся, пока не превратился в яркую белую точку на горизонте.

Акико подошла к другу и обняла его:

– Я хочу поближе его увидеть. Мы обязательно должны записать его речь.

На палестинскую территорию их пропустили без проблем. Они долго плутали по узким белокаменным улочкам, расспрашивая прохожих, пока случайно на одной из торговых улиц не встретили Владимира в окружении людей. В воздухе витал аромат пряностей, прямо на каменных плитках были расстелены одеяла, на которых на продажу были разложены дешевые украшения и сувениры, вокруг висела яркая одежда

Владимир грозил одному из продавцов пальцем и кричал ему:

– Оставь женщину в покое! Почему, вы, мужчины, так любите своих женщин обижать? Или хотите мне сказать, что женщина первая нарушила наказ Божий?! И поэтому всегда виновата?! А что, Адама насильно яблоками кормили? А теперь без шуток. Обратимся к пятому пункту Закона: почитай отца и мать твою. Ещё раз – ОТЦА И МАТЬ! Союз «и» означает равенство! Мать, а значит женщина, равна отцу, мужчине. Как может мальчик почитать отца своего, если тот бьёт его любимую мать?! А? Я вас спрашиваю, женоненавистники! А ты, женщина, не бойся! Подойди ко мне! Забота мучает тебя, вижу! Я скажу тебе кое-что…

Он наклонился к испуганной женщине, стоящей рядом с продавцом с поникшей головой, что-то негромко сказал ей. Лицо её на глазах посветлело. Она низко поклонилась и отошла.

Владимир поднял руки вверх и стал певуче произносить слова:

– Слушай меня, Хеврон! Слушай! Скрижали Завета ставьте во главе своих священных писаний! Потому как в заповеди после слов «не убивать» поставлена большая жирная точка!

Неожиданно для всех русский разразился громовым смехом, резко оборвал его, сморщил лицо, втянул голову в плечи и стал прыгать на одной ноге, а потом закрыл глаза и завертелся волчком на месте. Окружающие его люди, только что со страхом и раболепием смотревшие на него, недоуменно переглянулись. У многих из них, как когда-то у Лизы, возникли сомнения:

– Кто он, этот безглазый человек? Посланник Божий или сумасшедший?

Владимир стал выбрасывать вперед руки и резким отрывистом голосом выкрикивать непонятные слова. Вдруг он открыл глаза, наклонился к рядом стоящей молодой женщине и заговорщическим тоном сказал:

– Знаете, что я вам скажу по большому секрету? Религиозные евреи – самые большие грешники на земле! А знаете, почему? Из-за гордыни! Их ведь избрал Бог! Только их! А мы с вами произошли от обезьян. Про то, что Христа распяли, я вообще промолчу. Такой милый молодой человек! А они его на Голгофу!

– Что ты на меня уставился? Еврей что ли? – внезапно обратился Владимир к пожилому человеку, стоявшему совсем рядом.

Мужчина под устремлёнными на него подозрительными взглядами испуганно замотал головой.

– Ну, давай! После всего сказанного назови меня антисемитом. Ну, давай, давай! – подзадоривал его русский.

Трясущийся мужчина выдавил из себя:

– Я – не еврей, я – араб. Я – мусульманин.

– А я – еврей! – весело продолжал Владимир. – Представляете? Вас же смущает мой нос. Кого-то в детском доме он тоже смущал, так что дразнили меня «грязным жидом». Не понимал я тогда… Да, ты не бойся! Пошли со мной! Я тебя к своим выведу, а то эти тебя побьют. И, судя по глазам, очень сильно…

Одна старушка, невысокая, сгорбленная от тяжёлой работы, пригласила его в свой дом отобедать. Владимир с радостью согласился. Он ел простую арабскую лепешку, запивая водой, расспрашивал хозяйку о детях, интересовался, заботятся ли о ней. Женщина гордо отвечала, что Бог послал ей хороших сыновей. Дрожащими руками она наливала ему воду, глаза её лучились от радости. Это привело русского в хорошее расположение духа. Он сказал:

– Да вознаградит Бог детей твоих! И тебе, мать, здоровья!

После трапезы слепой направился на израильскую территорию, в квартал Авраам-Авин, где поселился в гостинице Бейтар. В этой же гостинице уже несколько дней жили японские журналисты. Счастливое совпадение привело в восторг Акико. Она с бокалом коктейля уселась в кресле в фойе отеля, не сводя глаз с лестницы, ожидая, когда появится Владимир. Изаму сел рядом и принялся листать какой-то журнал.

К ним подошла Лиза и протянула книгу в белом переплёте. Изаму отказался и отдернул протянутую за книгой руку Акико. Лиза улыбнулась и отошла. Молодой человек, не отрываясь, смотрел ей вслед. Она была прекрасна, словно эльфийская принцесса из сказки! Её длинные, ниже пояса, золотистые волосы крупными локонами струились по белому вышитому платью. Такой красоты он в жизни не встречал, поэтому судорожно сглотнув, отвёл взгляд, а потом обнял свою девушку.

Только ближе к полуночи Владимир вышел из гостиницы, сел на ступеньки у входа, поднял голову к небу. К нему подошёл молодой человек и о чём-то спросил. Слепой нахмурился и недовольно пробурчал:

– Что вы мне надоедаете? Есть Закон, вот и соблюдайте его.

– Требуется разъяснение. Пожалуйста, господин Царёв! Как быть с прелюбодеянием? Что под ним понимается? Вот, например, мусульманину можно иметь много жен. А христианину? Один только взгляд с вожделением – уже прелюбодеяние.

Владимир улыбнулся и потрепал свои волосы:

– Ты прав! Седьмой пункт Закона – самый сложный для соблюдения. Я почему улыбаюсь-то – анекдот вспомнил. Спускается Моисей с горы: «Евреи, у меня для вас две новости: одна плохая, другая хорошая. С какой начать?». «Давай с хорошей!». «Сошлись на десяти…». «О-о-о-о! Ну, давай теперь плохую» «Прелюбодеяние вошло…». Ну, ведь смешно, правда? – он звонко рассмеялся, откинувшись назад. Потом резко оборвал свой смех, провел руками по влажным волосам и стал серьёзным:

– Ну, хорошо! Давайте рассуждать! Прелюбодеяние конкретно означает – не изменять партнеру, с которым живешь. В давние времена было распространено многоженство, соответственно, Бог был не против этого… В ином случае, в заповеди была бы запятая. Также отсутствуют указания о разводе или о том, чтобы вообще не жениться. Ну, а на нет и суда нет, – развел руками Владимир, а потом хитро подмигнул и продолжил:

– Однако, – русский поднял вверх указательный палец, – Давайте, рассмотрим статистические данные: на каждые сто девочек рождается сто пять мальчиков и к двадцати годам соотношение полов выравнивается. Если каждый начнет брать себе по две, по три жены, что делать остальным неудовлетворённым молодым людям? До войны ведь дойдёт. О-о! Мне в голову идея пришла. Знаешь, каких женщин больше? Которые старше 40 лет. Вот если ты сорокалетнюю второй женой сделаешь, – он снова противно захихикал, – тем самым ты добродетель сделаешь! Ее от греха спасешь… Вот это – пожалуйста! Вот это я тебе разрешаю.

Владимир внезапно замолчал, перестал двигаться, поднял голову к небу, будто прислушиваясь к чему-то. Так просидел он несколько минут, не шелохнувшись. Из открытого рта вытекла слюна. Это вызвало у Изаму отвращение. Он огляделся вокруг и увидел, что только он один смотрит на русского с недоверием и брезгливостью. Даже в глазах любимой Акико он увидел благоговение. Ему стало страшно. Он попытался растормошить подругу, но тщетно. Она не реагировала.

Наутро Акико изъявила желание сопровождать Владимира в его походе. Она уже успела связаться с руководством и получила на это разрешение. Изаму прикусил язык, пожалев, что не догадался первым позвонить в Токио. Ему ничего не оставалось, как подчиниться.

Журналист обреченно смотрел, как в фойе гостиницы русский объявляет, что покидает город. Он благодарил хозяев за радушный приём. Рядом стояла Акико, чтобы просить его, разрешить им следовать за ним.

Входная дверь открылась. Швейцар пропустил блондинку спортивного телосложения, с небольшим чемоданом на колесиках. Увидев Владимира, женщина открыла рот и изумленно уставилась на него. Потом подняла правую руку, расписанную татуировкой и стала ерошить свои короткие светлые волосы. Царев не обратил на нее никакого внимания. В этот момент ему позвонили по телефону. Женщина подошла к стойке регистрации, вытащила из яркой сумочки паспорт и, передавая его симпатичной девушке, представилась: «Линда Хартманн».

Мимо проходила Лиза, с интересом взглянув сначала на немку, затем на японца. Вскинула глаза на молодого человека и улыбнулась ему странной, зачарованной улыбкой. Изаму похолодел. Он вспомнил одну из легенд своей страны о Юки-онна, белолицей женщине, замораживающей мужчин своим поцелуем.

В старинной японской легенде белая колдунья пощадила понравившегося ей молодого человека по имени Минокити, но взяла с него обещание никому о ней не рассказывать. Молодой человек сдержал слово и через год женился на красивой девушке-сироте О-Юки. У них родились замечательные дети и жили они поживали счастливо. Но вот странное дело – жена оставалась такой же молодой и прекрасной, как прежде. Однажды Минокити увидел свою жену при свете ночного фонаря. Она показалась ему похожей на снежную ведьму. Вспомнил он ту давнюю историю и простодушно рассказал её жене. Разгневалась тогда О-Юки, она же колдунья, обвинила мужа в нарушении клятвы и хотела уже убить его. Но любовь к детям остановила её. Будучи узнанной и разоблачённой, О-Юки пришлось уйти в мир духов.

Эта незнакомая девушка напомнила ему белую ведьму из легенды. Она не шла, а плыла по пыльной мостовой, подол её платья на касался земли. Будто парил над землёй. Длинные светлые волосы обвивали её хрупкую фигурку, изящные руки выглядывали из широких кружевных рукавов, а когда она поднимала их, сердце мужчины останавливалось. Её кожа цвета слоновой кости, словно светилась изнутри. Какого цвета были её глаза, невозможно было определить: они были темные и глубокие. Хотелось заглянуть в эту бездонную пропасть и познать тайну, спрятанную там.

В этот самый момент Лиза обернулась и посмотрела на Изаму долгим пронизывающим взглядом. Внутри него все затрепетало, сердце усиленно забилось, а в штанах предательски зашевелилось. Снежная красавица улыбнулась Изаму. Он, глядя на ее манящие губы, почувствовал непреодолимое желание поцеловать их. Вместе со страстью возникла твердая уверенность, что этот поцелуй превратит его в ледяную глыбу, как в старинной легенде.

Журналист поспешил отвести глаза и стал судорожно искать Акико. Его девушка была полностью поглощена Владимиром. Молодой человек взял подругу за руку, потянул к себе, но она вырывалась. Изаму стоял рядом и слушал, что говорил этот странный человек без глаз:

– Как вы мне надоели с вопросами, что нам делать, – русский переминался с ноги на ногу, раскрасневшись от гнева.

Внезапно он успокоился, словно нашёл наконец нужное решение, выдохнул и совершенно спокойно произнёс:

– Во-первых, Заповеди Божии должны почитать в каждом доме. Дети с рождения должны знать их. Первой книгой должна быть не «Азбука», а десять Божьих заповедей. Тогда юное поколение будет расти в твёрдой уверенности, что Отец наш Небесный никаких скобочек для уточнения и разъяснения своих слов «не убивай», «не кради» не раскрывал. И никто, и никогда не посмеет нарушить святые заветы! Наши дети установят на Земле мир и порядок. Господь ждёт это четыре тысячи лет!

Во-вторых, верните Священную субботу! Не ходите за покупками в магазины! Не пользуйтесь транспортом! Первую половину субботнего дня посвятите Богу, вторую – семье. Отдыхайте! Радуйтесь! Занимайтесь спортом! Устраивайте пикники! Встречайтесь с друзьями. Поезжайте к родителям! Тем самым вы исполните пятую заповедь. Если вам в радость ухаживать за своим садом, то занимайтесь этим себе на здоровье. А вот если труды ваши предназначены для продажи, то это уже работа.

Между тем, все, что обеспечивают безопасность людей, все, кто защищают их жизнь и здоровье, должны работать: полиция, пожарная служба, скорая медицинская помощь, больницы. Но служить там должны волонтеры.

В конечном итоге, в отсутствии спроса, не будет и предложения. Магазины закроются, транспорт перестанет ездить. И правительству ничего не останется, как перенести первый рабочий день на воскресенье. А так как в мире большинство людей, исповедуют авраамические религии, то остальным странам для эффективного ведения бизнеса придется тоже сделать субботу выходным днём. И восторжествует четвертый пункт закона во Славу Господа нашего!

Изаму совершенно не хотелось отдыхать в субботу. Он был трудоголиком. 24 часа безделья приводили его в ужас. Пятидневный отпуск один раз в году делал его счастливым. И зачем ему славить непонятного Бога, который всего один и которого никто не видел?! То ли дело, когда каждый окружающий предмет заселён духами. И это прекрасно!

Изаму не считал себя религиозным, хотя был воспитан по учению синто. Религия его предков учит: человек, живя в гармонии с окружающим миром и людьми, совершает добро. Добродетель – это и уважение к старшим, и способность поддерживать искренние дружелюбные отношения с людьми, и жизнь в гармонии с природой. Размышляя над словами Владимира, Изаму пришёл к выводу, что он не нарушает Закон, потому что не делает зла.