Текст книги "Книга десяти заповедей"

Автор книги: Наталия Древес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Наталия Древес
Книга десяти заповедей

Пролог

Джон Картор, английский профессор, сидел в офисе, в своём рабочем кабинете, и хмурился. Весь день что-то мешало ему работать. Ученый физически ощущал чужое присутствие. Когда он садился за стол, что-то невидимое наваливалось на плечи и дышало ему в ухо. Мужчина поворачивал голову, но никого не находил. Он варил себе кофе, наливал его в керамический белый бокал и ставил его рядом, но протягивал руку, чтобы отхлебнуть, он натыкался на справочник, а бокал оказывался на другой стороне стола. Он писал на бумаге, вдруг, будто кто-то толкал его руку, шариковая ручка перечёркивала написанное им. В бешенстве он комкал лист и не глядя бросал в мусорную корзину, слыша характерный шум. Однако, потом он находил скомканный лист на полу, а корзина оказывалась совсем в другом месте.

Какая-то неведомая сила упорно гнала профессора домой, но он упрямо ей сопротивлялся. Джон прочитал только что написанный текст, но не понял его смысла. Понимая, что устал, он решил передохнуть и выпить чаю. Зевая, поднялся со стула, подошел к старинному буфету, ища слезящимися глазами электрический чайник. Внезапно он ощутил, что чувство, будто за ним кто-то следит, исчезло. Словно его невидимому напарнику надоела твердолобость старого профессора, и он отправился спать.

И тут же возникло другое ощущение – острая необходимость взглянуть на свинцовые пластины. Такая сильная потребность, что руки зачесались от нетерпения, он весь вспотел, а во рту пересохло. Мужчина оглянулся на металлический шкаф, стоявший в углу комнаты, и облизал пересохшие губы. Место притягивало его. Картор с трудом отвел глаза и стал нервно потирать ладони, как будто мыл руки.

Поддавшись внезапному зову, он подбежал к сейфу, набрал код и открыл его. В специальной коробке лежали пятнадцать металлических листов. Он вынул ее дрожащими руками и поставил на свой рабочий стол, осторожно вынул на столешницу одну за другой свинцовые пластины. Разложив артефакты, мужчина недоуменно уставился на них, не понимая, зачем он это сделал. Разрешения приступать к работе у него не было.

– Я же хотел выпить чаю… А вместо этого открыл сейф. И зачем я это сделал? – спросил Джон сам себя, пугаясь навязчивого желания. Он решил было снова сложить артефакты в коробку, но вдруг его внимание привлекла одна свинцовая табличка, он взял ее в руки, чтобы прочитать.

Мельком он уже видел этот лист. Многие буквы были стерты. Пробегая по ним глазами, Джон остановился, словно споткнулся обо что-то. Прочитал еще раз и не поверил своим глазам. Прочел снова. Запустил крупные руки в волосы и затеребил их.

– Что это? Что имеется в виду? – профессор стал нервно вертеть головой во все стороны, не зная, что делать. Рука потянулась одновременно и к телефону, и к ноутбуку, и к записной книжке. Не решив, что сделать сначала, он разволновался и встал. Ему вдруг стало так жарко, что он стал торопливо разматывать шарф на шее, запутался и разозлился: «Какого черта?!».

На улице стояла холодная дождливая погода. Джон, имеющий слабое горло, был одет в шерстяной свитер. Здание было старым, через оконные щели проходил воздух, поэтому в комнате всегда было холодно. Но сейчас в помещении стало так жарко, что Джон почувствовал, что вспотел. Профессор, подойдя к окну и посмотрев на комнатный термометр, присвистнул от удивления.

– Двадцать пять градусов! Они там что, все с ума посходили? Кто включил отопление? – рассердился он и вернулся на своё место. Близорукие глаза скользнули по металлической табличке, лежащей на письменном столе. Внезапно ему пришла в голову мысль. Он набрал номер своего русского друга из Санкт-Петербурга. Ожидая ответа, он нервно постукивал костяшками пальцев по столу. Ему ответил сонный голос:

– Михаил Левин у телефона.

– Михи, – прервал его слова Джон, – извини за поздний звонок! Ты уже знаешь, что нам отдали на исследование металлические листы, найденные в нескольких километрах от места раскопок прежних свинцовых кодексов? Ты ведь принимал участие в их расшифровке? Да? Так я прав… Я вспомнил, что ты упоминал интересное словосочетание «человек-лев»? Было такое? Ага! Так вот, передо мной лист, на нем тоже упоминаются эти два слова. Язык какой? Конкретно эта табличка – на древнееврейском. Что ты говоришь? Ты думаешь, очередная фальсификация? Нет, изотопный анализ еще не проводили. Да, должны на этой неделе. Так слушай, я тебе зачитаю.

Профессор поправил очки и зачитал текст.

– Что ты думаешь об этом? Нужно самому увидеть? Так приезжай. Разве тебя не пригласили? Странно… Я видел тебя в списках! Ну, хорошо! Я позвоню шефу и напомню. Спокойной ночи, друг, и до встречи!

Джон положил трубку и уставился в пустоту. Внезапный шум за окном отвлек его. Профессор увидел, как к окну подлетело что-то большое. Это был ворон нереально большого размера.

– Ну вот, помяни черта, он и появится, – усмехнулся профессор.

Птица долго пристраивалась на узком карнизе, скрежеща когтями по нему, а потом постучалась в окно. Не дождавшись ответа, она наклонила голову набок и кивнула на оконную ручку, словно предлагая открыть её. Здравый смысл подсказывал Джону, что его глаза устали от напряжённой работы, а в половине второго ночи может привидеться все, что угодно. Он снял очки, сомкнул веки, потом снова надел очки и посмотрел в окно. Ворон продолжал скрежетать и скалиться.

Картор отрицательно покачал головой, отвернулся, посмотрел на экран ноутбука и попытался вспомнить, на чем он остановился.

– Ах, да! – воскликнул Джон, – я хотел позвонить шефу, доктору Флетчеру! Глупости… И придет же такое в голову – звонить ночью!

Он резко отдёрнул руку, уже коснувшуюся телефонной трубки, и машинально вытер ее о свитер.

– Фу! – с неприятным удивлением учёный обнаружил, что не только руки влажные, но и вся одежда пропитана потом.

– Да! Здесь жарко, как в сауне, надо открыть окно, – подумал Картор, но, скользнув взглядом по окну и увидев там скалившегося ворона, передумал открывать ставни. – Нет-нет! Этого гостя лучше оставить на улице. Лучше открыть дверь, – решил он.

За его спиной раздался лёгкий звук, не привлёкший его внимания. Болты в электрической розетке стали выкручиваться сами по себе и, увлекая за собой лицевую панель, повисли в воздухе. Монтажные лапки щелкнули, высвободились и разошлись по сторонам, медленно стала отделяться защитная крышка, обнажая провода.

Профессор встал и, тяжело дыша, направился к двери. В темноте он стал нащупывать выключатель, чтобы включить свет. Вдруг пальцы его соприкоснулись с оголенными проводами. Электрический заряд убил его мгновенно. Профессор не успел додумать мысль, она остановилась на полуслове: «А что, если…». Его грузное тело мешком упало на пол. В комнате воцарилась пугающая тишина. Все части розетки мгновенно вернулись на свои места. Ворон сорвался с карниза и скрылся за деревьями.

Через некоторое время дверь открылась. В комнату вошёл Некто. Он недоуменно уставился на неподвижное тело пожилого мужчины, на секунду задумался и даже почесал голову. Потом, переступив через тело, направился прямо к сейфу. Тот был открыт, что заставило мужчину снова задуматься и повертеть головой во все стороны. Обнаружив предметы на столе, он подошел к рабочему месту Картора. Вынул из кармана свой мобильный телефон и сравнил фотографии на экране с лежащими на столе металлическими листами.

Удовлетворенно хмыкнув, сунул первую находку, лежавшую рядом с ноутбуком, в карман. Затем остановился, спрашивая себя, зачем он это делает, но потом махнул рукой и стал неторопливо складывать остальные пластины в спортивную черную сумку, которую принес с собой.

Незнакомец подошел к неподвижному телу и пощупал пульс. Несколько минут постоял, подумал, затем медленно закурил сигарету, потом бросил её в мусорную корзину. Посмотрел на разгорающийся огонь, еще раз огляделся по сторонам и вышел, плотно закрыв за собой дверь.

Это был Луиджи. Отсутствие препятствий его не удивило и не насторожило – итальянец посчитал это обычным везением. Ему было дано задание проникнуть незаметно в помещение, открыть сейф, найти пятнадцать артефактов, похожих на книги, и устроить пожар.

Сев в машину, мужчина довольно улыбался, предвкушая, сколько денег ему заплатят, покупку нового домика с видом на море, о котором он давно мечтал. Металлическая пластина оттягивала правый карман, что доставляло ему некоторое неудобство. Луиджи нахмурился, досадуя, что не положил её вместе с остальными в спортивную сумку, и завел машину.

Включенное радио встретило его шипением, и он выключил его. С мыслями о домике с видом на бухту в его родной солнечной Италии Луиджи выехал из старого поместья. Археологический университет находился в Лондоне, но во время пожара, случившегося месяц назад, жители верхних этажей были эвакуированы и временно расселены в старом особняке в предместье столицы. Старый каменный двухэтажный дом, принявший профессора Картора и его коллег, был окружен стеной леса и безлюдными полями.

Вот именно поэтому Луиджи, продолжительное время двигающийся в полной темноте, насвистывая весёлую песенку, не заметил ничего странного. И только оказавшись на шоссе, ведущем в Лондон, он обратил внимание, что кромешная тьма преследует его и здесь. На трассе не горела ни одна лампочка, по дороге ему не встретилась ни одна машина и вдали, где должен был сиять электрическими огнями город, была лишь пугающая темнота.

– Ничего страшного, – успокоил он себя, – где-то произошла авария. С минуты на минуту заработают генераторы. Вот прямо сейчас, провода заискрятся, и столица засветится.

Черные дома приближались, но и не думали оживать. Недоумение сменилось злостью на эту странную, вечно холодную страну. А затем его накрыл страх, который, холодными иголочками вонзаясь в позвоночник, распространился по спине и рукам. Луиджи, ощутив дрожание рук, изо всех сил вдавил педаль газа. И забыв о своём домике с видом на море, он помчался в центр города, чтобы убедиться, что Лондон жив.

Итальянец стоял на мосту, глядя на сверкающую в лунном свете Темзу. Один раз пробежав взглядом по её берегам, он не решался больше поднять глаза. И левая, и правая стороны реки были лишены жизни. Он понял, что город опустел. Он не был разрушен злобными мертвецами, как в фильмах ужасов. Столица, как и прежде, была красивой и опрятной. Просто все жители покинули свой город, отключив перед этим электричество. Тишина – вот, что пугало Луиджи. Лишь Темза глухо плескалась внизу.

От окружающего безмолвия у него стало сводить скулы, сердце сжалось, пытаясь сдержать страх, рвущийся наружу. Он стал убеждать себя, что нужно пойти и попытаться позвонить в дверь первого попавшегося дома. Но поднимая взгляд на чёрные скелеты окружающего квартала, он пугался. Дома были выжжены огнём, остались лишь чёрные металлические опоры, накренившиеся набок. Они беззвучно раскачивались на ветру, вызывая у Луиджи спазмы в желудке.

Страх наконец полностью овладел итальянцем. Его, скукожившегося и бледного, стала бить крупная дрожь. Испарина покрыла его лицо, губы задергались. Мужчина нервно заморгал. Но вдруг заметил на реке маленькую мерцающую точку. По мере её приближения сердце итальянца в надежде забилось быстрее.

Это был корабль. Не помня себя, он побежал по мосту, кубарём скатился по лестнице, поскользнулся и упал. Лёжа на мокрых булыжниках, Луиджи плакал, не замечая кровь, сочившуюся на ободранных руках. Немного успокоившись, он поднялся и подошёл к кромке воды, ожидая, когда речной транспорт приблизится. Сверкающий огнями экскурсионный теплоход был хорошо виден. Можно было прочитать ярко-красные буквы на борту. И там были люди. Живые! Песню популярной певицы, разносимую усилителями, то и дело перебивал звонкий женский смех, аплодисменты и топот ног. На корабле определенно было весело.

Луиджи стал звать на помощь, прыгая на месте и размахивая руками. Но из-за громкой музыки его не слышали и не видели в серой предрассветной тьме. Корабль стал проплывать мимо. Паника охватила Луиджи. Страх остаться одному, в пустом, заброшенном городе был настолько силён, что, не думая, Луиджи в чём был, в одежде и в ботинках, вошёл в воду и поплыл.

Он не сразу понял, что вода ледяная, а ботинки и свинцовая пластина мешают ему, тянут на дно. От археологической находки итальянец избавился сразу, а вот от обуви не смог, так и плыл за удаляющимся кораблём. Волны безжалостно окатывали его лицо, он глотал воду или выплевывал, но не сдавался. В какой-то момент судорога свела его правую ногу, от неожиданности Луиджи ушёл под воду, вынырнул, жадно глотая воздух, попытался развернуться и плыть обратно, но не знал, куда. Окружающий его серый мир был однообразен, луну затянуло облаками, светящаяся точка исчезла, осталась лишь туманная густая мгла, давно ждавшая его. Уставший, обессиливший, потерявший надежду, Луиджи отдался ей без остатка.

Под мостом в картонной коробке спал бомж и видел сон, что его зовут на помощь. Проснувшись и выбравшись из жилища, он стал разминаться, чтобы согреться. Зевая, подошёл к реке и прислушался. Часы на башне пробили три часа. Почесавшись, он решил подняться на мост. Там, в мусорных баках, часто можно было найти пустые бутылки.

Обнаружив незапертый желтый «Фиат», Томас обошёл его со всех сторон, заглядывая в окна. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что он один, открыл багажник. Сердце его радостно забилось при виде бутылок со сладкой газировкой, баночек пива и шоколадных батончиков. Рядом лежала чёрная спортивная сумка. Мужчина открыл ее, увидел странные металлические предметы, вытряхнул их, а съедобные находки сложил в пустую сумку. Насвистывая, он стал спускаться к реке. Устраиваясь в своей картонной берлоге и слыша шум проезжающих по мосту машин, бедолага радовался, что не был никем замечен.

Разбирая найденное, бомж счастливо улыбался деньгам и сигаретам. Торопясь избавиться от пустой ноши до рассвета, он поспешил к реке. Там, стоя возле кромки темной воды, он хорошенько раскрутил спортивную сумку и забросил её в Темзу.

Засыпая в холодном жилище, он приготовил ответы на вопросы полицейских:

– Ничего не знаю! Ничего не слышал! Ничего не видел! Спал!».

Глава первая. Иерусалим

Лиза шла по узкой улице с кислой и унылой миной на лице, вызванной нещадно палившим солнцем. Стоял пыльный, жаркий июль с ослепительным синим небом и белым пятном солнца на нем. Прибыв на каникулы к родственникам из вечно дождливого Санкт-Петербурга, девушка удивлялась самой себе. Постоянная жара ей уже надоела. Соскучившись по дому, она мечтала о прохладных белых ночах в любимом городе.

Елизавета приложила руку к голове и поморщилась. «Ну, вот! Бейсболку забыла, растяпа!», – поругала она себя. Она остановилась, отвинтила крышку бутылки и сделала глоток воды. Возвращаться на рынок, где она помогала тётке продавать овощи, ей не хотелось. Она остановилась, раздумывая, что делать.

Прекрасный город Иерусалим успел Лизе надоесть. Белизна домов уже не восхищала, а резала глаз. Уличные торговцы раздражали, как и нескончаемый, бурлящий поток туристов, ежедневно проносившийся мимо дядиного дома. Она жила у родственников в течение месяца, но так и не привыкла к постоянному галдежу за окном.

Вот и сейчас девушку подхватила волна щёлкающих фотоаппаратами туристов и понесла в противоположную сторону. Людское течение вынесло её к молельной площади. Она растерянно огляделась, не понимая, что она здесь делает.

Стена Плача вызывала у неё слезы, но совсем по другой причине. Девушке было грустно от того, что такое прекрасное, святое место превратилось в туристическую «Стену тысячи записочек». Отойдя в сторону от арки металлодетектора, Лиза недовольно посмотрела на улыбающихся, возбужденных людей.

Оказавшись здесь впервые, Елизавета была разочарована. Позже дядя сказал, что она просто попала в неудачное время. Это был «час пик» туристического нашествия. Придя сюда с чувством благоговения, трепета и ожидания чуда, Лиза поразилась огромному количеству народа, шуму и резкому, строгому инструктажу:

– Записка готова? Голову покрой! Подойдёшь, записку воткнешь, молитву прочтёшь и возвращайся! Не задерживайся! Видишь, сколько людей? Когда пойдёшь обратно, не забудь десять метров пройти лицом к стене. Следующий!

Чувство радости улетучилось сразу. И больше сюда она не ходила, как ни уговаривал её дядя. В её жилах текла удивительная смесь кровей разных народов, и, хотя еврейской крови было немного, она чувствовала себя маленькой частью древнего народа. А Западная стена была для неё местом молитв и поклонения Богу, а не местом фотосессии. Поэтому Лиза хмуро передернула плечом и свернула в одну улочку, потом в другую и через какое-то время оказалась около двух позолоченных львов, между которыми на коленях стоял мужчина в дорогом сером костюме и, закрыв глаза, что-то шептал. Она остановилась, не в силах сделать следующий шаг, поскольку увиденное было странным и одновременно завораживающим. Ей казалось, что воздух обволок её со всех сторон, лишив воли двигаться.

Рядом находился институт Храма, поэтому здесь тоже было много туристов, которые остановились, с интересом рассматривая черноволосого мужчину, который что-то быстро писал на листах бумаги.

Елизавета встряхнулась, сбрасывая непонятную сонливость, и хотела продолжить путь. Но что-то мешало ей. Она наморщила лоб и посмотрела на мужчину. Девушка отметила, что он красивый. У иностранца была белоснежная кожа, темные вьющиеся волосы. Пиджак сидел на нем великолепно, безупречно чистый воротничок открывал шею, показывая кадык. И даже большой нос с загнутым вниз кончиком не портил благородный облик.

Неожиданно мужчина открыл глаза, вытянул вперёд руку и громким хриплым голосом выкрикнул на английском языке:

– Вы все грешники! Грешники! – голос набирал силу и заставлял идущих мимо людей оборачиваться и останавливаться:

– Вы – отвергнутые Богом дети, не соблюдающие его заветов. Бог дал вам всего десять заветов! Всего десять! – мужчина поднялся с колен и закричал во всю мощь своих легких. – Неужели так трудно им следовать?

– Ф-р-р… Ещё один сумасшедший! – подумала Лиза и хотела сделать шаг, но не смогла оторвать от земли подошвы ног. Почувствовав себя неуютно, огляделась по сторонам.

А мужчина неожиданно спокойно и как-то торжественно произнёс:

– Я верю в Бога всем сердцем и разумом моим. Я верю в то, что он создал этот прекрасный мир и отдал его во владение человека. И дал ему Закон, чтобы знало дитё Божие, что хорошо есть, а что плохо. Вам не нужны посредники между вами и Господом нашим, откройте сердца для любви Отца нашего. Только вы и Бог! И между вами Закон! Тот самый Закон, которые он сам лично начертал на камне перстом своим и дал Моисею.

Мужчина воздел руки к небесам и продолжил свою горячую проповедь:

– Господь дал вам свободу! Живите, радуйтесь, наслаждайтесь, стремитесь познавать новое. Пойте, танцуйте, покоряйте горы. Только соблюдайте десять заповедей Отца вашего. И тогда коснётся вас милость Господа нашего!

Он замолчал, обвёл пылающим взором толпу и воскликнул:

– А сейчас спрошу я вас. Кто из вас соблюдает заповеди Господа нашего? Кто?! – он возвысил голос, развернулся и ткнул пальцем в толстяка с фотоаппаратом, – Ты?!

Пухлый мужчина побледнел и прикусил язык от неожиданности. А иностранец, скорбно и театрально заломив руки, посмотрел на небо:

– Да никто! Отец мой, никто не следует твоим заветам!

Ему никто не ответил, потому что среди зевак, глазеющих на одержимого мужчину, не было ни одного еврея. Это были туристы, решившие сэкономить на гиде и самостоятельно найти Западную стену, пройдя через еврейский квартал. Пятеро китайцев вообще не поняли, почему он так горячится. Они переглянулись, пожали плечами и на всякий случай сфотографировали импозантного оратора на фоне позолоченных львов (они понравились им гораздо больше).

Иностранец посмотрел Лизе в глаза (у той мурашки побежали по телу), перевёл взгляд на фотографирующих китайцев, нахмурился и продолжил:

– Господь наш говорил со мной. Он сказал мне: «Иди, и я покажу тебе, где Заповеди мои. Достань их и расскажи детям моим. Время истины настало».

Вздрогнув от вспышки фотоаппарата и посмотрев на улыбающуюся ярко накрашенную пожилую даму, новоявленный пророк пришёл в неистовство:

– Вы все! Все до единого! Грешники! Глаза бы мои вас не видели!

Мужчина гневно потрясал кулаками, топал ногами и неожиданно, громко вскрикнув, поднял руки к лицу, закрывая его. Словно впав в транс, он стал покачиваться из стороны в сторону, затем внезапно рухнул на колени и завалился на один бок, прижав колени к груди. Туристы увидели, как сквозь тонкие белые пальцы заструилась кровь, потекла по рукам, окрашивая белоснежные манжеты рубашки. Мужчина, застонав от боли, стал извиваться на каменных плитах, не отрывая ладони от глаз и выкрикивая непонятные слова, потом тело его вытянулось и замерло.

– Он умер?!», – тишину прорезал чей-то испуганный, пронзительный голос.

Лиза обернулась на голос и увидела коротко стриженую блондинку с пирсингом на правом крыле носа, в белой прозрачной рубашке и коротких шортах; вся её левая рука была в татуировках. Лизе девушка не понравилась, поэтому она отвернулась от нее.

Другой голос успокаивающе ответил: «Нет-нет! Не думаю! Просто потерял сознание. Вызовите «скорую».

– Я медсестра, – через толпу пробилась женщина и, опустившись на колени, стала расстёгивать рубашку на груди мужчины.

– Посмотрите на его глаза – они все в крови, – прошептал чей-то голос.

– Какой ужас! – отозвался другой. – Вы слышали, как он кричал: «Глаза бы мои вас не видели!»? А что, если он действительно лишился зрения?

– Не впадайте в мистику, – сердито перебил их хриплый голос, – это самовнушение. Науке такое давно известно. Этот человек подвержен известному Иерусалимскому синдрому11
  Иерусалимский синдром – психическое расстройство, вид бреда величия, при котором турист или паломник, находящийся в Иерусалиме, воображает и чувствует, что он владеет божественными и пророческими силами.


[Закрыть]. Знаете, сколько таких сумасшедших Святая Земля видела? Каждый год появляется новый пророк и начинает проповедовать о каре, о гневе Господнем. Надоело, – мужчина махнул рукой и ушёл, но прежде не удержался и сфотографировал лежащего в беспамятстве человека и симпатичную медсестру, делающую несчастному искусственное дыхание.

Медики подъехавшей «скорой помощи» положили на носилки бесчувственного мужчину, а люди, проводив уезжающую машину взглядами, разошлись по своим делам. Только двое – молодая девушка с длинными светлыми волосами и смуглый парень, остались, собирая шевелившиеся на ветру листы бумаги, исписанные иностранцем.

Случайно взявшись за одну и ту же страницу, они посмотрели друг на друга недоверчиво, практически враждебно. Первым улыбнулся парень, а Лиза, исподлобья посмотрев на него, осторожно спросила:

– Ты палестинец?

Юноша, глядя прямо ей в глаза, устало ответил:

– Да, я мусульманин. Этот мужчина прав, Законы должны быть для всех людей одинаковыми. Если бы мы все соблюдали их, то был бы мир на Святой Земле. Думаешь, у меня сердце не болит за Иерусалим? Это и мой город тоже! Мой! А я каждый день сталкиваюсь с подозрительностью и недоверием, – он на минуту замолчал, плотно сжав губы.

Лиза, вспомнив свой взгляд, покраснела. Молодой человек, справившись с волнением, продолжил:

– Меня зовут Карим. Мы вместе отнесём бумаги несчастному в больницу.

***

Владимир Царёв очнулся в больнице, попытался открыть глаза, но резкая боль не дала ему это сделать. Он поднял руки, осторожно дотронулся до своего лба, кончиками пальцев спускаясь вниз, ощущая толстый слой повязок.

Нахмурился и опустил руки. Мужчина не помнил, что с ним произошло:

– Я прибыл вчера, или… Сколько времени я здесь? – задал он себе вопрос. – Дела вроде бы все сделаны. Контракт подписан. Это я помню. Что было потом? Я захотел прогуляться по старому городу. И там что-то произошло… Что?! – как ни напрягался, он ничего не мог вспомнить.

Владимир устало откинулся на подушки и задремал. Через несколько минут тело его дернулось, как от электрического разряда, он вскрикнул и резко сел в кровати.

Голос в его голове, властный и неумолимый, приказал ему размотать бинты. Владимир, слушая этот металлический голос, звучавший как раскаты грома, пытался сообразить, что все это значит. А руки в это время послушно разматывали бинты. Пальцы осторожно коснулись глазных впадин, нащупывая там пустоту.

– У меня нет глаз, – безучастно подумал мужчина, – определенно нет, тогда чем я гляжу?

Царёв моргнул, сморщившись от боли: комната проступила ярче, силуэт шкафа стал отчётливее, он увидел мебель изнутри – рассохшиеся спрессованные опилки и ходы в них, пробуравленные какими-то насекомыми, ржавые болты и начавшую плесневеть заднюю стенку. Он повернул голову к окну и «увидел», что находится внутри стены: ржавые трубы и бегущую по ним воду. Подняв голову наверх, Владимир «разглядел», как бездарно проложена проводка, а опустив голову вниз – сквозь плитку и бетон, арматурную сетку на полу. Его третий глаз или мозг (он не совсем понимал, чем он видит) сфокусировался на ней и начал сканирование.

– Забавно. Да я же рентген! – воскликнул он. Это его так развеселило, что он с какой-то детской радостью потер руки и стал поворачивать голову в разные стороны, чтобы ещё и ещё раз убедиться в своей новой способности.

Дверь открылась и в комнате появилась темная фигура. Внезапный испуг малиновым огнём вспыхнул внутри её головы и ручейками хлынул, распространяясь по всему телу. Пока фигура приближалась к Владимиру, нити страха, заполонившие всё её тело, стали желтыми. Владимир наблюдал, как веревочки нервов расцвечиваются в золотистые цвета паники. Головная кора мозга выбрасывает все новые и новые импульсы, иголочки нервов становятся коричневыми от тревоги, какой-то заботы, но не о пациенте – часть рассудка была далеко от палаты пациента.

Владимир моргнул, на фигуру наложился цветной слайд: перед ним была немолодая полная женщина с жидкими волосами, собранными в хвост. Теперь страх отражался в её голубых глазах. Моргнув ещё раз, стали очевидны внутренности медсестры: опухоль, жадно охватившая матку, изношенные мышцы сердца…

– Год, год-полтора, – подумал он, с удивлением осознавая, что только что определил оставшийся срок её жизни. Это открытие повергло его в шок, откинувшись на подушки, он выдохнул: «Поразительно!».

В голове медсестры Александры отпечатался рассказ Ирины, врача «скорой», которая привезла русского в стационар: в машине он, очнувшись, резко сел, поднял руки к глазам, и те, как будто выпрыгнули ему в ладони – два белых шарика с чёрными кругляшками внутри. Сразу же хлынула кровь, и несчастный снова потерял сознание. А глазные яблоки, выкатившись из его поникших рук, подпрыгивая, покатились в разные стороны. Как только они с отвратительным хлюпаньем оторвались от нитей нервов, Ирина и медбрат Петр закричали от ужаса. У молодого, работающего всего несколько недель, медика волосы встали дыбом, а очки съехали с переносицы. А врача, которая была уже в весьма зрелом возрасте, так трясло, что её пальцы не могли нащупать перевязочный материал. И только фонтаном хлеставшая кровь из пустых глазниц и понимание, что несчастный может умереть от её потери, заставили вспомнить о врачебном долге.

Александра страшно боялась увидеть пустые глазницы на лице больного, поэтому, лихорадочно щебеча о последствиях самовольного снятия повязок, она пробегала глазами по телу больного, отмечая крупные костлявые руки, тощую грудь, волевой подбородок и легкую щетину. Скользнув глазами по большому носу и выше, медсестра уже не могла отвести взор от кровавых ран, резко выделяющихся на бледном лице.

Пациент растянул губы в улыбке и сказал:

– Поразительно! – громко рассмеялся и добавил. – Не беспокойтесь, я чувствую себя хорошо. Вы думаете, я не могу видеть без глаз. Ошибаетесь! Я прекрасно все вижу. Вот вы не верите мне, а я докажу вам. Вы – невысокая, слегка полноватая блондинка, у вас в руках поднос со стаканом воды и двумя таблетками, которые сейчас подпрыгивают в ваших дрожащих руках. Ваши испуганные глаза имеют голубой цвет с рыжими крапинками, а сейчас вы открываете рот, чтобы закричать.

Женщина захлопнула рот, развернулась и выбежала из палаты.

Владимир встал и стал прохаживаться по комнате. На него снизошло понимание его миссии. В один краткий миг он увидел себя, стоящего на коленях между золотыми львами, ослепительный свет и услышал громоподобный глас. Господь говорил с ним:

– Иди! И я покажу, где лежат заповеди мои. Достань их и отдай детям моим. Ибо время настало!

В это время скрипнула дверь. Медсестра снова возникла на пороге палаты. Владимир нахмурился. Женщина опять что-то верещала тонким голоском, а тело её начало изменяться: кожа покрылась множеством тонких порезов, которые стали углубляться и превращаться в глубокие кровоточащие раны; края ранок скручивались в трубочки и стали походить на обиженные, готовые расплакаться губы. Владимиру пришло в голову, что они похожи на кривые улыбки. Рты разом загалдели, стараясь перекричать друг друга, выкладывая всю правду о грехах своей хозяйки. Царёв в ужасе закрыл лицо руками. Из его уст вырвалось:

– Бог, Отец мой! Эта женщина умудрилась все твои десять заповедей нарушить!

Ко всеобщему ору прибавился грохот металлического подноса и звон разбитого стакана, которые медсестра выронила из рук. Женщина прислонилась к стене, дрожа всем телом и кусая пальцы. В этот момент вошел врач, сердито спрашивая, что здесь происходит.

Сердце Владимира резанула боль от агонии маленького беспомощного плода, увёртывающегося от медицинского инструмента. Царёв, не в силах сдержаться, схватился за волосы и закричал:

– Вон отсюда! Все вон! Оставьте меня одного.

Дверь захлопнулась. В палате стало тихо. Владимир долго сидел, прикрыв ладонями глазные впадины. Потом медленно встал, опустился на колени, положил руки на кровать, склонил к ним голову:

– Господи, Отец мой Небесный! Я не знаю молитв и не знаю, почему ты избрал меня! Но я подчинюсь твоей воле и найду Скрижали Завета. Я научу людей соблюдать их. Только прошу тебя! Убавь грехи людские! Иначе тяжело мне будет сосредоточиться на миссии моей. Я благодарю тебя за все, что ты для меня сделал, делаешь и будешь делать!

Владимир надолго замолчал, по всей видимости, исчерпав запас слов и эмоций. Глубоко вздохнув, он поднялся и решился выйти в коридор. Мир перед ним предстал в серых красках. Люди-полутени шарахались от него. Мимо прошелестел силуэт полной женщины, задыхающейся от быстрой ходьбы. На её груди примостился какой-то зверёк – причина её одышки. Зверёк приподнял головку, открыл было ротик, но, получив немой приказ, обиженно вздохнул и проводил Владимира грустным взглядом. За доли секунды Владимир уловил его слабый жалостливый сигнал: эта женщина – очень скупая. Вот она прячет от своих пожилых родителей сковородку с жареным мясом в шкаф, а на стол ставит вареную картошку.