Текст книги "Ледяное сердце Златовера"

Автор книги: Наталия Ипатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Вполне насладившись нашим выраженным во всеуслышание восхищением, Салазани подала какой-то неуловимый знак, и по периферии зала вспыхнули огни, свет которых, подчиняясь причудливой оптике кристалла, заиграл в его гранях так, будто все мы вдруг оказались внутри бриллианта. Вместе со светом вернулась музыка, и Бал Долгой Ночи начался.

Времяпровождение предоставлялось гостям на выбор. Здесь было достаточно места для тех, кто вздумал бы танцевать. Для прочих вдоль стены обнаружились удобные кресла, расставленные среди изваянных изо льда цветов, сгруппированных в настоящие маленькие сады, едва ли не более причудливые, чем природные. При должном старании в этих зарослях можно было отыскать даже местечко для уединения. И я подумал, что не прижился бы здесь надолго. Я – не Удылгуб. Все вокруг показалось мне скоплением декораций, не одухотворенных свободой, любовью, искренностью, желанием друг другу добра. Все здесь было нагромождено лишь с целью произвести впечатление. А я не мыслю себя без солнца, зелени и живых цветов. На них я променял бы и самое замысловатое полярное сияние. Может, дело тут в воспитании, а может – в душевной организации. Мне все здесь нравилось, все криком кричало об искусстве, изящном вкусе и утонченном эстетстве, но я был рад, что наслаждаться всем этим мне придется только несколько часов. Поэтому я ухватил с пролетавшего мимо подноса радужный коктейль и потащил Звенигора смотреть Шахматный балет.

Танцоры, чьи лица были скрыты фарфоровыми масками, двигались по клетчатой квадратной доске, строго соблюдая правила благородной игры. Облегающие костюмы позволяли им демонстрировать сложную игру мышц, а потрясающе подобранное цветовое сопровождение превращало балет в по-настоящему сюрреальное действие, имитирующее борьбу Света с Тьмой. Знакомая мне до сердечной боли тема, в которой лишь сравнительно недавно появились новые акценты, а именно: что считать Добром, а что – Злом, что – Светом, а что – Тьмой? Как быть, если они объединяются, пересекаются и перерождаются друг в друга? Будь я всемогущ, я перенес бы арену этой борьбы в человеческие сердца, чтобы каждый пережил свой Армагеддон не на поле брани, где силу Добра или Зла докажет оружие и численное превосходство, а в собственной душе. Чтобы в этой битве гибло само Зло, а не его зачастую безвинный носитель, приговоренный тем, кто тоже не одержал в себе победы, чтобы Добро не оскверняло себя палачеством. Не будет ли право под лозунгом Света нести смерть Тьме первым знаком торжества последней? Господи, прости меня, я молод, дерзок и глуп, но я всем сердцем ненавижу войну.

Там, на доске установился пат. Салазани достаточно умна, чтобы не отдавать открытого предпочтения ни одной из могущественных сторон. Свет на мгновение померк, потом вспыхнул снова, но доски уже не было, и веселая музыка ненавязчиво предложила гостям выкинуть из головы мировые проблемы. Салазани бросила Удылгуба в одном из кресел с бокалом бренди – видно, не очень-то блестящий вышел из него собеседник! – и теперь обходила зал, чтобы сказать каждому пару слов. Попутно она ела мороженое. Она шла меж гостями, собирая их поклоны, улыбки, комплименты, не забывая меж делом отправить в рот очередную порцию на самом кончике стеклянной ложечки. Ей-богу, она делала это так, что я только изумлялся, почему до сих пор не растаяло не только мороженое, но и само это циклопическое сооружение – ее ледяной дворец.

Признаться, у меня ухнуло сердце, когда Салазани остановилась передо мной.

– Я польщена вашим вниманием, сэр Артур, – сказала мне Снежная Королева, – и пристыжена своею забывчивостью. Мне может служить оправданием лишь то, что я не могла рассчитывать на ваши время и любезность. Прошу меня извинить. Впредь, как и сейчас, вы желанный гость на моем балу. И если однажды вы не получите приглашения, то не по моей невнимательности, а по вине моей почтовой службы. Прошу вас бывать здесь всегда.

Я поклонился, смущенный тем, что она привлекла ко мне общее внимание. Разумеется, она прекрасно знала, что мы с нею однажды противостояли друг другу волшебством, но она была в курсе моего к ней уважительного отношения, и оба мы не держали друг на друга зла.

– Вы – желанный гость, – повторила она, отступая на шаг назад, – и я надеюсь, что в моих силах сделать так, чтобы вы не скучали. Я объявляю танцы!

Грянула музыка, Салазани еще раз обернулась в нашу сторону, озадачив меня неожиданно озабоченным и даже хмурым выражением лица. Я не успел над этим поразмыслить, как на мой локоть положила пальцы леди Эвелина.

– Вы танцуете, сэр?

– Не могу отказать леди.

Она прекрасно чувствовала себя в вальсе. Духи земли и неба, это был Чайковский! «Вальс цветов» понес нас по террасе, и я пользовался случаем разглядеть вблизи этого бессмертного духа, все более убеждаясь, что верно определил ее настоящее имя.

Издали она казалась молоденькой девушкой, однако когда я смотрел сверху вниз, в ее точеное личико сердечком, с кожей, цветом и гладкостью сравнимой лишь со слоновой костью, без малейшего румянца, в ее странные желтовато-серые глаза, строгие и, казалось, отделяющие саму душу от тела, на ее пышные волосы без пигмента, напоминавшие стеклянный дым, я подумал, что провести на сей счет она могла бы только очень невнимательного невежду. Бог знает, сколько ей на самом деле было веков. Мне казалось, я видел, как этот самый облик ткется из тримальхиарских сумерек, как эта тень подходит к моей матери, касается ее локтя, доверительно берет ее под руку. Да и в доме Джека, в углу, погруженном в предвечернюю мглу, под звуки его золотой арфы, она тоже была, я мог бы в том поклясться. Почти.

Я спросил, бывала ли она в Тримальхиаре. Она кивнула, не сводя с меня глаз цвета янтаря или шампанского. Возможно, пробовала на мне свою власть.

– Да, – подтвердила она. – Я хорошо знакома с леди Клайгель, вашей матушкой. Как и она со мной.

Не дожидаясь окончания вальса, она выскользнула из моих объятий. Я удержал ее взгляд и кисть с черными ногтями и вполголоса назвал ее по имени: Печаль.

– Пять баллов! – невесело усмехнулась она и смешалась с толпой.

Пока я следил, как мелькает среди гостей ее белая голова, другая рука легла поверх моей. Я внутренне содрогнулся, увидев вызолоченные ногти.

– Учтивый кавалер не откажет даме, если та попросит у него танец? – низким, уже знакомым мне голосом насмешливо спросила Эстер.

Благодаря каблукам она была чуть выше меня. Ее духи имели тяжелый смолистый запах, платье мерцало, переливаясь, словно рыбья чешуя или змеиная кожа, и молчание в танце с ней было невыносимо, как будто вся ее сила заключалась в великом молчании. Она притягивала к себе, как бездна, и противостоять ей не было ни воли, ни сил. Лишь в разговоре нашел я свое спасение.

– Мне кажется, – сказал я ей, – вы должны были знать моего отца.

Это был пробный шар, но он сделал свое дело. Осенний лист ее губ пришел в движение.

– Да, – ответила она, – разумеется. Хотя серые лебеди Люитена, его ангелы, не вполне в моей компетенции. Тем не менее, на своем пути все они приходят ко мне. Как в свое время придете и вы.

Она усмехнулась.

– О да, я не пользуюсь любовью смертных, хотя, поверьте, сэр Артур, это чувство не взаимно. Ни к кому из вас я не испытываю негативных чувств, разве что иногда – более живой интерес…

– Смею предположить, вы презрительно равнодушны к нам? Да и может ли быть иначе, раз именно вы на всем ставите крест?

– Скорее, точку. Точку в конце. Я вас пугаю?

Я покачал головой.

– Я пережил тот возраст, когда ужас от осознания вашего существования и особенно от моей подвластности вам почти останавливает сердце. Десять лет, пробуждение в одинокой спальне среди ночи. Тогда был леденящий страх. А теперь… – я улыбнулся, – теперь я с этим свыкся настолько, что могу позволить себе отложить страхи до времени.

– Догадливый молодой человек, – бесцветно сказала Эстер, и двинулась прочь, сквозь толпу. Не знаю, каким она пользовалась волшебством и имела ли на это право, но я ощутил резкий, как удар поддых, и такой же болезненный, приказ следовать за собой. Хорошенькая прощальная шутка, без видимого усилия сломавшая мою волю и чувство противоречия. Я рванулся за ней. Огненный язычок глупой гордости лизнул меня: не каждый может похвастать, что вальсировал с самой Смертью. Возможно, порыв этот кончился бы для меня очень плохо, но рука в белом рукаве, отороченном лебяжьим пухом, нежно, но твердо удержала меня.

– Нет, сэр Артур, для вас это пока еще слишком рано.

И я забыл про Эстер, про то, что она вообще существует на свете, и про то, что рано или поздно я все-таки пойду за ней. Власть Соледад была надо мною неизмеримо больше, чем власть Эвелины или даже ее Черной сестры.

Но, как ни странно, кружась в паре с Соледад, я отрезвел. Не было никаких причин считать внимание ко мне прекрасных сестер Салазани следствием моей собственной неотразимости. Эвелину и Эстер я еще мог бы переварить, но ослепительная Соледад ни за что не клюнула бы на мое ничтожество. Не успел я, однако, ни спросить ее об этом, ни назвать ее настоящее имя, в котором я уже не сомневался, как она шепнула мне:

– У меня к вам дело.

И я почувствовал к ней безмерную благодарность за то, что она не стала превращать меня в пузырек в шампанском. Хотя могла бы, видит бог, как никто другой.

– Салазани затеяла игру, – продолжила Соледад через секунду, убедившись в моем полном внимании. – И попросила нас в ней участвовать. Эвелина и Эстер только что мастерски выполнили свою часть плана.

– А вы выполняете свою? – «не поверил» я.

– Мне не нравится то, что делает моя дражайшая младшая сестричка, – сказала моя Белая Дама. – Мне не нравится, когда она пользуется подобными методами, поэтому я сочла необходимым предупредить вас.

– Мне грозит опасность?

Она чуть усмехнулась.

– Не вам, – коротко ответила она, и мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать, кого она имеет в виду.

– Где ваш спутник?

Я огляделся, и даже поднялся на цыпочки, но во всем зале не было и намека на золотую голову Звенигора. Удылгуб со своею красной рожей сидел в кресле и наливался бренди. Салазани я тоже не приметил. Тогда я обратил на Соледад вопросительный взгляд.

– Я в курсе истории со Златовером, – сказала она. – И хотя я ничуть не сочувствую старому саламандру, я считаю, что Салазани – безжалостная, жестокая девчонка, напрочь лишенная чувства меры. Она только посмеется, если ей удастся растоптать еще одну жизнь.

– Вы полагаете, Звенигор смертельно рискует?

– Не смертельно… но это как посмотреть. Разумеется, она не будет его убивать, если сумеет укротить его другим способом.

Я снова поглядел на Удылгуба.

– Вы имеете в виду… она попытается его соблазнить?

– Непременно.

Я недоверчиво фыркнул.

– И вы полагаете, что человек… тьфу, саламандр, испытывающий к ней самую чистосердечную ненависть, так вот запросто возьмет и влюбится в ту, кого считает своим наипервейшим врагом? Это же Звенигор!

– Это – Салазани!

После минуты тишины она заговорила вновь.

– Если даже он не полюбит ее всем сердцем, он наверняка с тою же силой и страстью возненавидит себя. Во всяком случае, измена народу, отцу и себе: от этого треснет пополам любое самое золотое сердце. Он будет сражаться уже не столько с ней, сколько с самим собой, и на долю Салазани придется не так уж много.

У меня опустились руки.

– Звен пойдет на что угодно, – упавшим голосом сообщил я, – лишь бы вернуть отцу жизнь и здоровье.

Она взяла меня за руку и развернула в сторону Удылгуба.

– Посмотри на него, – сказала Соледад. – Он свято уверен в том, что Салазани обещала ему Черный трон. Но он не знает, что она никогда в жизни не держала слова. Ему она говорит: «Потерпи!» А пока он терпит, найдет себе новую игрушку. Не так уж он и интересен, этот гоблин. По своей воле моя сестричка еще никому ничего не отдавала. Так что, боюсь, ваш неосторожный друг попал в большую беду.

– Послушайте, донна Соледад, – взмолился я. – Я не позволю ей вытирать о Звенигора ноги! Если вы хоть немного сочувствуете нам, а очевидно, так оно и есть, иначе вы не начали бы этого разговора, помогите мне найти ту нору, куда она его уволокла и вытащить его оттуда, пока бедный саламандр не потерял голову и честь.

Она подобрала длинный подол и с видом воплощенного достоинства, который весьма ей удавался, двинулась из зала вон. Соблюдая этикет, я с непроницаемым лицом проталкивался следом, но, стоило нам выбраться в пустынный коридор, как мы припустили, что есть сил, словно зайцы, и, остановившись у дверей личных покоев Салазани, откуда доносились знакомые голоса, некоторое время переводили дух, весело глядя друг на друга. Оба мы были озабочены, но я все же не мог не признать, что это чертовски забавная штука – носиться по коридорам дворца Снежной Королевы наперегонки с самой Красотой.

– Ну? – шепотом потребовала она… и я осознал, что весь мой пыл угас. Глядя на высокую дверь, покрытую перламутровой инкрустацией, я ощущал сильнейшее замешательство. Разумеется, Звенигора надо было вытаскивать из западни. Но… КАК?!

Глава 13. Дипломатия Снежной королевы

Теперь, как и тогда, я нахожусь в затруднительном положении. Дело в том, что я собираюсь описать сцену, при которой не только сам не присутствовал лично, но и никоим образом не был информирован ни одним из ее непосредственных участников. С Салазани я не говорил, а Звенигор, кажется, по этому поводу способен только нечленораздельно рычать. Собственно, ЧТО произошло между ними, я знаю. Вот только не знаю, КАК все это было, а потому рискну пространство между прологом, когда мы с Соледад топтались на месте, по-дурацки таращась на запертую дверь и измышляя достойный предлог ворваться, и эпилогом той же истории, заполнить с помощью фантазии, опирающейся на достоверные факты, собственные наблюдения и доподлинно известные характеры.

* * *

Ее взгляд был одновременно любопытным и высокомерным. Казалось, что она одновременно сдерживает гнев… и смех.

– И ты полагаешь, – спросила она, – я не знаю в лицо всех, кто представляет для меня хоть какой-то минимальный интерес? Я не люблю, когда меня недооценивают. Неужели, ты думаешь, я не определила бы саламандра, даже в таком привлекательном человеческом обличье? Да еще со знаком королевского слова, – она указала на кольцо. – Ну, вы все еще отрекаетесь от своей личности, принц… или, может быть, уже король Звенигор?

Это было бы бессмысленно. Поэтому он только молча поклонился. Не очень глубоко. Она еще раз дала ему возможность убедиться в своем уме, едко заметив:

– О Клайгеле можете не беспокоиться, о нем отлично позаботятся мои сестры. Уверяю, он не соскучится в их компании. Сестрички охотно предоставят достойную пищу его уму и любопытству. Во всяком случае, я не знаю ничего лучше шампанского и вальса, когда нужно кому-то вскружить голову. Может, и мы потанцуем?

– Я не люблю и не умею танцевать, – сказал Звенигор, мысленно кляня себя за резкость, которая годилась лишь на то, чтобы позабавить Салазани.

– Жа-аль, – протянула та. – Удылгуб – тоже. Тогда, может быть, мы воспользуемся отсутствием наших спутников и обсудим дело, которое завело вас в такую даль от наследственных владений? Раз уж вы, в отличие от Белого принца, явились не танцевать.

Звенигор непроизвольно окинул взглядом зал и, боюсь, в душе проклял мое легкомыслие. Наверняка ему тоже было бы много проще беседовать с Салазани в присутствии третьего лица, нейтрального и искушенного в дипломатии. Она, очевидно, смеялась над ним, а ему не хватало хладнокровия и… невоспитанности, чтобы ответить ей достойно. Он слишком ненавидел эту маленькую шелковую стерву и был слишком озабочен тем, чтобы невзначай не выдать истинных чувств и не испортить то, что еще можно было бы спасти. Впрочем, когда его глаза встречались с ее насмешливым взглядом, ему казалось, что пресловутые истинные чувства для нее далеко не тайна, и что они забавляют ее. Как и весь он сам.

– Ну так как? – нетерпеливо повторила Салазани. – Займемся… дипломатией, или вы, сударь, без ширмы не можете?

– Я к вашим услугам, – сказал Звенигор, обретая если не хладнокровие, то, по крайней мере, его видимость. И пошел за нею сквозь толпу.

Ее личные покои очень мало напоминали конференц-зал. Это была уютная гостиная, уставленная фарфоровыми лампами и прочими безделушками из моржового рога и перламутра. Вся мебель здесь выглядела лишь чуть побольше игрушечной: круглые столики на одной фигурной ножке, козетки и диванчики, обитые шелком, стулья с гнутыми спинками. Поистине, нужно быть эльфом, чтобы двигаться тут без опаски. В углах стояли большие вазы из расписного фарфора. Арочный дверной проем, ведущий в спальню, отделяла драпировка из черного шифона. Там, за ней, тоже горели светильники, и сквозь прозрачную занавесь виднелся кусочек обстановки: изящный комод в стиле ампир и краешек кровати, шириной с футбольное поле, накрытой шкурой полярного медведя.

Салазани предложила Звенигору придвинуть к столику плетеное, на вид почти дачное кресло, а сама заняла высокий вращающийся табурет напротив. Расстояние, разделявшее их, было минимальным. Вероятно, в том, что встречающимся на переговорах дипломатический этикет предписывает держаться в рамках своего физического пространства, есть очень глубокий смысл. Во всяком случае, мой бедный высокоморальный саламандр имел сейчас возможность в этом убедиться. Салазани отлично знала все эти правила, и вполне осознанно вторгалась в его собственное пространство.

– Очевидно, – сказала она, – вашему визиту есть причина. Я далека от мысли, что это-визит вежливости, имеющий целью договоры о сотрудничестве или, хотя бы, взаимном нейтралитете. В таком случае вы не обставляли бы его с такой секретностью и не выгадывали бы с рассудительностью страуса место и время встречи. Все и всегда назначаю здесь только я. Так что, по всей видимости, вы прибыли скандалить. Не имея ничего против вас лично, принц, я все же должна предупредить, что если вы намерены сохранить тон короля Златовера, ничего доброго из этого не выйдет.

– Я прибыл говорить с вами, Салазани, именно о короле Златовере.

Она одарила его обольстительной улыбкой.

– Как здоровье вашего достопочтенного батюшки?

– Про то вам лучше знать, – ответил Звенигор, только что не трясясь от бешенства.

– Совершенно верно. Боюсь, долго он не протянет.

Звенигор рискнул встретить ее смеющийся взгляд.

– А может, хватит?

И получил в ответ пригоршню дразнящего смешка.

– Я не уверена, что урок усвоен, – непринужденно сообщила ему Королева. – И не подумаю снимать заклятье Ледяного Сердца. О, я понимаю, вы привязаны к отцу и всему свету стремитесь доказать свою преданность, хотя могли бы тот же пыл употребить на кого-нибудь более достойного, и куда результативнее. Поймите же и вы меня. Я не обязана сносить провинциальное хамство.

– Если вы настаиваете, я готов принести извинения от лица Златовера и предлагаю продолжить переговоры с того места, на каком они были прерваны.

Она сделала вид, что задумалась.

– Так-то лучше, – милостиво кивнула она в ответ. – Много, много лучше. Пожалуй, мне даже импонирует эта идея. А если в обмен на жизнь Златовера я потребую территориальных уступок?

– Я рассмотрю все ваши претензии исходя из здравого смысла.

– Ну что ж, – решила она. – Я с удовольствием продолжу переговоры с королем… Звенигором. Оскорбивший женщину умрет.

– В таком случае не может быть и речи ни о каких переговорах.

– Ну и что? Я достаточно могущественна, чтобы пожертвовать властью над землями саламандр в угоду личной прихоти.

– Мадам, – сказал Звенигор, – вы занимаетесь политикой. Имея в своей власти жизнь и смерть моего отца и сюзерена, вы должны понимать, что владеете средством давления как на меня лично, так и на весь народ. Если Златовер умрет, вы это средство давления потеряете, а взамен получите смертельного врага в моем лице и войну в придачу.

– Какая прелесть! – хихикнула Салазани. – Еще никто, кажется, не додумался угрожать мне оружием! Меня клянет каждая живая душа, но, признаться, перед моим могуществом склоняется самая гордая голова.

– Я не хочу войны, – напомнил саламандр. – Поэтому я здесь, а не со своим войском. И поэтому я предпочитаю вести цивилизованные переговоры, а не швыряться угрозами. Но мне не хотелось бы, чтобы вы подумали, будто мои угрозы – пустые. Саламандры – единственный народ, чье природное оружие чего-то стоит против вас.

Она встала и, шелестя шелком, прошлась по комнате, лишь невозможностью усидеть на месте выдавая свое нетерпение.

– Давай посмотрим на ситуацию с другой точки, Звенигор. Мне кажется, твои стремления благородны, но не вполне разумны. При всем моем желании найти позицию общих интересов, я не понимаю твоего стремления добровольно уйти в тень. На шаг отступить от трона. От трона, к которому я расчистила тебе дорогу. Если Златовер вернется, твоя личность вновь не будет ничего весить, я знаю ваши порядки. Я предлагаю тебе союз, от которого я получаю моральное удовлетворение, а ты – корону. Твои собственные руки чисты. Мне кажется, ты должен быть мне благодарен.

Он знал, что она не сводит глаз с его лица, ловя малейшую мелькнувшую на нем мысль, и что есть силы стиснул челюсти, чтобы не взорваться яростной руганью. Сейчас она взбесила его до дрожи. И он не собирался поддерживать это ее словно бы случайное «ты».

– Вы полагаете, что корона Златовера – предел моих стремлений?

Она снова села, но не на прежнее свое место, а на сам столик, боком, почти до невозможности сократив расстояние. Теперь, если бы он захотел увидеть ее глаза, пришлось бы смотреть на нее снизу вверх.

– А что, – тихо спросила она, – предел?

Он не ответил, упрямо глядя в перламутровую поверхность стола, отсвечивающую бордовым от сочного цвета шелка, струящегося по ее бедру.

– Принц Звенигор, – прошептала она с искоркой смеха, – ты не боишься проткнуть себе ногтями ладони?

И положила руку на его стиснутый кулак.

– Что-то во мне тебя раздражает?

Сказать по правде, его раздражала ее теплая кожа, ее мягкое, бархатистое тело, светящееся под ажурной золотой сеточкой корсажа, называемого одеждой только насмешки ради. Его бесило то, что, по-видимому, сам он не является для нее закрытой книгой. И еще – аромат духов. Он старался не дышать глубоко, чтобы не позволить этому сладкому яду затуманить и отравить мозг. Когда это она успела вынуть шпильки, позволив рассыпаться волосам?

– Похоже, – засмеялась Салазани, – наши переговоры зашли в тупик.

Она коснулась его подбородка, заставив Звенигора посмотреть на себя, и удерживала, пока он сердитым жестом не отвел ее руку прочь. Но его собственная взбунтовавшаяся рука на долю секунды дольше, чем это было необходимо, удерживала ее кисть.

– Ты предложил за жизнь Златовера территориальные уступки, – негромко заметила Снежная Королева. – Что, если к его короне я тоже добавлю кое-что от себя? Может, хватит этого достойного всяческих похвал героизма?

Огромным усилием воли Звенигор заставил себя подняться на ноги. И обнаружил, что ее тонкий упругий стан под смолистым шелком волос, кажется, в самый раз по его ладоням. Салазани соскользнула со стола в его объятия и оказалась даже ближе, чем он опасался вначале. Он чувствовал ее всю, жадно прильнувшую к нему. Чувствовал холодок лакированных ногтей на своей шее. Ее дыхание касалось его висков и шевелило волосы.

– О чем мы говорим? – засмеялась Салазани. – Надо ли нам вообще о чем-то говорить? И если надо, почему бы не сделать это завтра? Расслабься. Поцелуй меня. Имей мужество хотя бы себе самому признаться, что желаешь меня.

* * *

Соледад вопросительно поглядывала на меня. Собственно, она уже исчерпала все, что хотела для нас сделать, и ждала, пока я сочиню достойный предлог сорвать Салазани игру.

– Черт, – сказал я смущенно. – Если не ваша могущественная сестра, то уж Звенигор-то точно сломает мне челюсть, если я вопрусь не вовремя. И даже если сам он впоследствии признает мою правоту, не думаю, чтобы его благодарность облегчила мои страдания.

Голоса за дверью сменили интонации, стали тише. На лице Белой Дамы отразилась искренняя мука, она поглядела на меня так, будто сама была бы рада въехать мне в челюсть, и сделала несколько шагов прочь. Я схватился за голову, потер виски и взялся за ручку.

– Да, – послышался из-за двери отчетливый голос Звенигора, – я тебя желаю… злейшему врагу!

Раздался грохот и женский крик, и, кажется, там что-то еще разбилось, и не успел я подивиться крутизне их секса, как дверь распахнулась, и из будуара Салазани, чуть не сбив меня с ног, вылетел Звенигор в таком бешенстве, что я инстинктивно попытался укрыться за его спиной. Соледад ойкнула и исчезла. Мне показалось, что от уголка рта саламандра через всю челюсть и на шею протянулся кровавый рубец. Потом выяснилось, что это всего лишь помада. Уж не знаю, что предпочел бы сам Звенигор.

В следующие пять минут я очень много узнал о Салазани, о ее возможном происхождении и предположительном родстве с разного рода животными. Клянусь, в жизни не слыхал более чудовищной брани! Это была настоящая фольклорная сокровищница. Сначала ее богатство шокировало меня до немоты, потом я слегка оклемался, достал карандаш и блокнот, и дождавшись, пока меж сочными эпитетами появились более или менее приемлемые паузы, смиренно попросил его повторить все с самого начала, так как там я кое-что не успел записать.

Саламандр коротко хрюкнул и заткнулся. Все-таки, я знал его неплохо. К тому времени мы уже добрались до нашего временного пристанища, и я рискнул намекнуть ему на помаду. Звенигор сгреб в охапку свои старые походные шмотки и скрылся в ванной. Пока я ждал его, меня разбирал самый неуважительный смех. А ждать пришлось немало. Когда он, наконец, появился, то избегал моего взгляда. Кожа на щеке была растерта до красноты. И похоже, в этот раз крутому кипятку он благоразумно предпочел ледяную воду.

– Чего расселся? – бросил он мне. – Немедленно убираемся прочь. Иначе вообще отсюда не вырвемся.

С немалым сожалением я переоделся и упаковал вещмешок. Звенигор, управившийся раньше, смотрел на море за окном. Раза два я заметил, как он передернул плечами. Встрепанный и беспокойный, это опять был Звенигор, которого я знал, к которому испытывал горячую симпатию, а не тот сногсшибательный красавец, привлекший внимание самой Салазани.

– Арти, – вдруг спросил он, – ты считаешь, я не сделал всего, что было в моих силах? Жизнь короля дороже чести принца.

– Это банальность, Звен. Я не люблю банальностей.

Наверное, он опять чувствовал себя самым одиноким саламандром на свете. Почему каждый его шаг чреват жестоким выбором? Ей-богу, слишком много для одного. И сейчас ему нужно было участие всерьез.

– Звен, – сказал ему я, – ты сделал больше, чем в принципе мог. Соледад готова была держать пари, что ты не выстоишь. Она, как никто, знает Салазани. Я бы даже сказал, из этой переделки ты вышел с честью. Знаешь… говорят, что хорошая женщина возвысит, плохая же – низведет, и в этом смысле Салазани чертовски плохая женщина. Если бы ты переспал с ней, это была бы ее победа. Не твоя. Не вытащил бы ты отца, а она бы только посмеялась и в очередной раз получила бы все. Так что все было верно.

– Все верно, – хмуро повторил он. – И все – зря! Я там же, откуда начал. Только… Арти, мне еще паршивее, чем было дома. Неужели я в самом деле не в состоянии ничего изменить?

Он усмехнулся и нервно сплел пальцы.

– Одной вещи я и вправду не пробовал. Надеялся, что до этого не дойдет. Ну да пусть она пеняет на себя.

– Что ты имеешь в виду? – спросил я, холодея и уже угадывая ответ в его кривой от обиды и презрения к самому себе усмешке.

– Разумеется, войну.

* * *

На белом мехе покрывала платье Салазани казалось кровавой полосой. Некоторое время Снежная Королева лежала неподвижно, простершись поперек кровати и сжимая голову руками. Худой мускулистый серый кот, ее любимец, спрыгнул с кресла, привлеченный осколками фарфора, и разжег, наконец, искру ее внимания. С тяжелым стоном Салазани села, нашарила ногой пол и подошла к большому, прикрытому ставнями трюмо. Она раскрыла зеркало и некоторое время изучала в нем свое лицо. Потом чуть отодвинулась и, протянув руку, помогла Эстер шагнуть из зеркала в комнату.

Леди Смерть огляделась, присвистнула и устроилась в кресле, поставив на столик бокал с шампанским. Казалось, сама она любуется движениями собственных наманикюренных пальцев.

– Саламандр? – усмехнувшись, спросила она.

Салазани снова забралась на кровать, подсунула под спину подушку и подтянула колени к подбородку.

– Он меня люто ненавидит, – пожаловалась она.

Эстер лениво пошевелила густой бровью.

– Неужели он не оценил твою фарфоровую гостиную, твою изысканно эротичную спальню, эту твою сеточку? Неужели не сработал обычный переключатель сильных чувств?

Салазани выразительно пощупала затылок.

– А тебя когда-нибудь швыряли о стену? – осведомилась она.

В ответ на это лицо Эстер приобрело шутливо оскорбленное выражение.

– Я не позволяю обращаться с собой столь непочтительно. Разреши, однако, предположить, что со стороны маленького невоспитанного варвара это был чистейшей воды акт самозащиты. Салазани… неужели ты и в самом деле потерпела поражение?

Салазани красноречиво промолчала.

– А он очень хорош, – мурлыкнула ее сестра, смачивая губы шампанским. – Юный, пылкий. И абсолютно… ну просто абсолютно тебе неподходящий. Ну это надо же! Саламандр – дух огня и жара. Закономерное завершение твоего извечного стремления к абсурду. Пожалуй, это было бы куда скандальнее гоблина. А знаешь… вы были бы очень красивой парой. Особенно… – она обвела глазами комнату, – здесь.

– Он умрет, – вдруг резко донеслось с кровати. – Он должен умереть.

Эстер засмеялась.

– Проделаешь с ним то же, что с его папочкой?

– Нет.

– Почему?

– Не выйдет. У Златовера была предрасположенность, сделавшая его особенно доступным заклятью Ледяного Сердца. Он в самом деле носил в себе ледяное сердце. В переносном смысле. А Звенигора этим не проймешь. У него в груди пригоршня живого пламени. Ах… – она зажмурилась и обхватила себя за плечи.

Эстер поднялась с кресла и подсела на краешек кровати, поближе к Салазани.

– Что я вижу? – сказала она, улыбаясь. – Похоже, тебя победили, малышка. Я полагала, что с этой стороны ты неуязвима. После всех, кого ты любила…

– Я не любила никого из них, и ты прекрасно это знаешь!

– Тем более! Признайся, у тебя был богатейший выбор. Неужели раньше никто не догадался хватить тебя о стену? Стоило ему сделать это, и ты поняла, что встретила мужчину своей мечты. Он обнимал тебя?