Текст книги "Проводник"

Автор книги: Натали Штайм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Очень захотелось ухватиться за спасительную соломинку, которая известна всем нам и очень удачна в своём утверждении – если я чего-то не понимаю, то этого и не может быть. Это даже не просто утверждение, это мощная догма, позволяющая жить спокойно и лишний раз не напрягать свой ум. Признаться, раньше, пусть не часто, но использование этого утверждения мне помогало. Очень облегчало жизнь. О-о-очень… Но сейчас что-то не давало мне со спокойной душой схватиться за эту соломину. Я даже не сразу поняла, что именно.

Внутри, в обход всех своих умственных потугов, доказательств и размышлений, где-то на не определённом географией тела клочке, высадилось и пустило корни чёткое знание, что всё это так и есть. Может один человек видеть другого, независимо ни от чего. Просто может, и всё!

Это знание, не потребовавшее никаких логических доводов, меня прилично испугало. Испугало своей силой и неубираемостью. Если раньше, до этого момента, все свои интуитивные ощущения, сопровождавшие меня время от времени по жизни и идущие вразрез с показной видимостью, я могла безболезненно отпустить погулять, то теперь это было невозможно. Взять и выдрать эти проросшие внутрь корни, всё равно что убрать себя из себя. Это как суицид. И это невозможно.

Тот вечер закончился для меня грустно. Я сидела на балконе, вглядываясь в озарённое городским светом ночное сизоватое небо, пытаясь получить ответ от едва мерцающих звёзд. Как же так? Как жить-то дальше, зная, что тебя видят насквозь, почище рентгенолога? Куда прятаться-то теперь? Это ж очень неудобно – жить с этим знанием и при этом ощущать себя будто раздетым донага всегда! Очень неудобно, можно сказать, даже – стыдно как-то… И очень страшно…

Следующие полтора года моей жизни были очень насыщенными и событийными. Многочисленные попытки построить мало-мальский прибыльный бизнес терпели одно фиаско за другим. Нулевой, а то и минусовой, результат работы был не только у меня, а практически у всех участников нашего сетевого сообщества. Но мы не унывали. Всё-таки молодость – клёвое дело! Минимум практицизма и максимум воодушевления. Прям-таки формула коммунизма!

С Наташкой мы окончательно сдружились. Изредка она передавала мне приветы от своей крёстной, хотя официально мы так и не были представлены друг другу. Я, естественно, благодарила, ощущая при этом одновременно чуть уловимое радостное возбуждение и прохладные тиски страха. Очень необычный коктейльчик образовывался у меня в груди от этих приветов. Мнения своего по поводу нашего бизнеса эта самая крёстная так и не изменила; мы же, обсуждая между собой её неприятие, мало обращали на него внимания. Наше упрямство всё ещё позволяло нам верить, что из этой затеи что-нибудь дельное да получится.

Почти ежемесячно наши вышестоящие «руководители» организовывали нам выездные семинары. Разного уровня. И местные, и областные, и всероссийские, и даже международные. Для поддержания, так сказать, воодушевления. И надо сказать, это помогало. Энтузиазм бил из многих безостановочно. Но чем дальше, тем тоньше. И на последнем международном семинаре, услышав от одного из лидеров весьма характерную фразу «Бизнес хороший, люди разные», мы с Наташкой крепко призадумались. Сложили в одну кучу свои мысли и наблюдения о тех людях, под чьим началом мы оказались, прибавили к этому безумно отрицательный финансовый результат, не забыли и предсказания крёстной. И, возвращаясь домой, поняли, что из фонтана воодушевления уже не выжать и капли. Зачах фонтан.

Но принять решение, отойти от дел и сказать всем вымученное «прощайте!» было непросто. Во-первых, дух коллективизма был всё ещё силён. И если уж и мчаться к пропасти, то в компании это делать намного веселей. Во-вторых, многие из нас, разозлённые собственными неудачами, тупо ждали чуда, которое могло взяться невесть откуда и всё изменить. Я была из таких. Ну а в-третьих, мы, утверждённые в мысли, что трудиться нужно только на себя, мало представляли себе, куда бежать опосля? Чем заниматься?

Есть Бог на свете, как говорит моя мама. Чудо, заставившее нас многое переосмыслить, произошло. Правда, чудо, как выражаются психологи, негативное. Тем не менее после него стало понятным, что тонуть вместе вовсе не обязательно.

В одной из поездок (в которой должна была участвовать и я, однако, благодаря усиленной работе ангела-хранителя, не довелось), произошла серьёзная авария. Кто-то отделался эмоциональным шоком, кто-то – небольшими травмами, наши вышестоящие руководители (под кодовыми именами «татарка» и «горец») пострадали весьма серьёзно. У женщины была целая куча опасных травм, надолго определивших её пребывание в объятиях медработников; мужчина в принципе не выжил.

Получив эти нерадостные известия, мы собрались своим тесным кружком, пытаясь придумать, что делать дальше. Настроение было преотвратное, соприкосновение со смертью посеяло откровенную печаль и лёгкую панику. Особенно у меня. Сколько я себя помнила, всё, что было связано с похоронами, покойниками и трауром, вызывало во мне такой клубок стрессов, что пером и не описать. Боялась я всего этого жутко, до умопомрачения.

Немного отойдя от первоначального шока, собравшийся народ принял решение провести в последний путь своего руководителя. Отдать, что называется, последнюю дань. Я, как и все, согласилась с этой идеей, хотя на душе скребли кошки. Очень не хотелось, но – надо. Надо было организовать автобус, проехать почти шестьсот километров с обескураженно-скорбящим коллективом, выразить соболезнования родным и кинуть горсть земли в яму.

Я решительно себя построила, доказала самой себе необходимость этой процедуры и отправилась, как и все, в нерадостную дорогу. В пути произошла метаморфоза, которую ни я от себя не ожидала, ни тем более другие. Едва усевшись в автобусное кресло, я заснула. Меня не тревожили общие обсуждения, длившиеся долгое время, не доставляли неудобств дорожные условия, не отвлекали даже естественные надобности. По приезду кто-то очень ответственный меня насильно растолкал, объяснив, что нужно идти в дом, общаться с родственниками ушедшего. Как сомнамбула, с неполностью раскрытыми глазами, я вышла, чуть побродила по малознакомому дому и, найдя укромный уголок, опять крепко заснула. Непрерывно что-то снилось, в сознании кружился калейдоскоп всевозможных картинок; за такие же снящиеся картинки я принимала людей, подходящих ко мне и участливо осведомляющихся о моём самочувствии. Сквозь сон я улыбалась, кивком давая понять, что всё хорошо, и чувствую я себя гораздо лучше нашего «горца».

Кто-то из своих, наверное, Наташка, доставила меня обратно в стоящий неподалёку автобус. Не знаю, сколько прошло времени, скорее всего, большая половина дня, когда меня настойчиво растолкали в очередной раз. Приоткрыв глаза, я обнаружила, что действие переместилось уже на кладбище. Чей-то административный голос пристыживал меня не на шутку:

– Вставай! Пойдём! Все уже там! Нужно проститься, в конце концов, по-человечески! Хватит спать! Это же неприлично!

Определённая часть сознания была за эти удары по чувству приличия, и именно этой части хотелось так же бойко ответить: «Да всё понимаю! Вы совершенно правы! Однозначно нужно встать и пойти проститься!» Но подавляющая часть моего блуждающего сознания смогла выдать лишь слабый сигнал, выраженный моим заплетающимся языком:

– У-у-у-гу…..Ща-а-а-ас-с….. иду-у-у-у….

Хозяйка командного голоса была не удовлетворена ни моим ответом, ни поведением. Видимо, она привыкла, чтобы её просьбы, закодированные под команды, всегда безукоризненно исполнялись. Продолжая свои настойчивые увещевания, она усилила физическое воздействие на моё плечо. Тряска не произвела нужного эффекта, тело моё оставалось ватным и малочувствительным. А вот голосовые вибрации начали напрягать. Я не знала, как это прекратить. Ладно бы я могла хотя бы в полусонном состоянии выйти и пристроиться к кому-нибудь, чтоб не упасть, так даже этого у меня не получалось! Когда ж она поймёт!

Словно в ответ на мой немой призыв о помощи, в автобусном проходе возник ещё один человеческий силуэт. Это была Наташка, которая с присущей ей мягкостью и дипломатичностью убедила настойчивую даму покинуть свой ответственный пост, то есть меня. С благодарной улыбкой я снова погрузилась в глубокий сон.

Всё, как говорится, словно рукой сняло, когда мы вернулись к себе, на родную почву. Моё, выгруженное из транспорта тело, было довольно помятым и занемевшим, в сознании же наблюдалась ясность и бодрость. С чувством потягиваясь на свежем воздухе, я ловила на себе множество недоумённых взглядов. По всему видно, что кто-то посчитал моё поведение просто экстравагантным, ну а некоторые – откровенным хамством и верхом неприличия. Мысленно я согласилась со всеми, потому как понимала, что достойных объяснений своему поведению у меня нет. Таких реакций я в себе никогда до этого не наблюдала… Действительно, очень непонятно, к чему было тратить больше суток времени, определённое количество денег и неопределённое – сил? Чтобы поспать в не очень комфортных условиях? Более чем странно…

Целый день я провела в раздумывании над этой странности. Ни до чего конкретного не додумалась. Вечером собрался наш тесный кружок, всё ещё очень подавленный и нерадостный. Поминая коньяком нашего «горца», все вместе решали, что делать. И товар, и деньги, и поставки, – словом всё, на чём строился наш бизнес, были всегда лишь у него в руках. При жизни он не дублировал свои действия, не предполагая, по-видимому, такого резкого конца; и вот сейчас мы все себя почувствовали пушкинской старухой, сидящей перед разбитым корытом. Вслух никто этого не высказывал, но внутри у всех присутствовал один чёткий вывод: мы полные банкроты.

Наша тягостная встреча закончилась ничем, алгоритма последующих действий ни у кого не было, как не было и понимания, что делать дальше. Народ понуро разошелся, а мы с Наташкой продолжали сидеть и думать. С деловых обсуждений перешли на внутренние.

– Как ты себя чувствуешь?

– Да нормально, вполне. Неудобно только немного, сама не знаю почему.

– Больше не отключает?

– Да нет. Только вышла из автобуса, всё сразу включилось, в норму вошло… Как огурчик… чуть маринованный… Фигня какая-то…

Дальше она рассказывала о событиях, которые я благополучно пропустила, и о лицах, с которыми я также благополучно не встретилась. Из её повествования стало понятно, что я пропустила много интересных моментов. Ведь ничто так не характеризует человека, как его семья, круг родных. Конечно, учитывая обстановку, в коей пришлось знакомиться с родственниками уже покойного нашего руководителя, услышать нехорошие отзывы о нём никто не мог, но вот увидеть и отметить истинное к нему отношение, это да, это получилось. Как оказалось, успешным, сильным и предприимчивым лидером его считали лишь люди, находящиеся за пределами родственного круга, то есть мы. Возникал вопрос: то ли мы, его сотрудники и зависимые соратники, видели не то, что есть, то ли родня, что называется, «лицом к лицу лица не увидать», не смогла разглядеть достоинства своего единокровного? С семейным непониманием и неверным восприятием практически каждый из нашего коллектива был знаком не понаслышке, и эта версия могла бы быть единственно приемлемой. Могла бы… Но было одно «но»…

– А крёстная говорила… – протянула Наташка и развела руками, озвучив это самое «но».

Да… Удовольствия в прозвучавшем было мало. Да, говорила, говорила! Но мы, смакуя и обсуждая сказанное этой самой крёстной, никаких выводов не делали. Давно говорила, что за нашим «горцем» идти нельзя, что преследует он исключительно какой-то свой внутренний интерес, денег мы никаких с ним не увидим, и вся наша затея развеется прахом. Ох, лучше бы и не говорила! Тогда бы не было ощущения полного идиотизма. Тебе говорят «белое!», а ты – «чёрное!», тебе опять «белое!», а ты настойчиво – «черное!» И даже мысли не возникает о возможности приобретённого дальтонизма…

Повисла мрачноватая тишина. Я по-своему, Наташка, видимо, по-своему свыкались с идеей полного провала нашего, казавшегося радужным, бизнеса. И с провалом собственных ожиданий, и с внутренним провалом трудно было смириться…

– Я вчера на похоронах звонила ей, пока ты изображала из себя спящую красавицу. Ну, волновалась!

– А-а-а-а. И что? – Смена темы вызвала во мне уже узнаваемый комплекс чувств. Было очень интересно и чуточку страшновато.

– Ничего! Она меня успокоила, сказала, что ничего страшного не происходит. Просто тебе нечего было там делать, и ехать вообще не стоило. Вот и отключило!

Весёленький вердикт. «Всё просто» и «вот и отключило». Я уединилась с пачкой сигарет на балконе, размышляя над очередным посланием от где-то существующей крёстной. Моему уму хотелось бы получить веские доводы и толковые объяснения тому состоянию, в котором я пробыла почти сутки. Получить полное описание причин и разложить по полочкам варианты следствий. А тут – очень неудовлетворительное и слишком простое объяснение. Настолько простое, что в какую-то долю секунды осозналось как единственно правильное. Ведь не хотелось ехать, аж до дрожи не хотелось. Ещё в тот самый момент, когда кто-то предложил и все согласились с идеей общей поездки для показательных проводов наставника в последний путь, все мои чувства затрепетали от несогласия. Все до единого! Два из них были главными – это чувство отсутствия уважения и раздражающее своей обыденностью чувство лишних материальных трат.

Я, насколько это было возможно для меня, глубоко задумалась. И почему я сразу не сказала «нет!». Почему не отказалась ехать!? Что двигало мною, когда я, в каком-то необъяснимо-стихийном порыве согласилась с непонравившейся мне идеей?

Ответ выполз мощной змеёй откуда-то из глубины и достиг сознания. Стадный рефлекс! Не коллективное сознание, а именно – стадный рефлекс! Когда отключаются собственные чувства, собственное разумение и требовательно включается лишь одно желание – быть как все! Делать как все! И не дай бог отличаться! Да-а-а-а… с рефлексами шутки плохи. Можно незаметно превратится в овцу. Либо ещё в какого-нибудь зверька. Ох, Наташа ты, Наташа! И с каких пор вот это всё…

Мысленно вспоминая и ясельный период, и образовательный отрезок юношества, и последующую ступень жизни, я везде находила примеры собственного несогласия с большинством. И это были не примеры особенной принципиальности, нет: просто для меня это было моей гармонией – делать так, как чувствуется. Конечно, аукались эти оппозиционные действия и решения нелегко. Зачастую приходилось испытывать большие неудобства: в садике меня отлупила воспитательница, в школе довелось прочувствовать на себе презрение ещё мало сформировавшихся личностей и осуждение уже вполне состоявшихся особ, в трудовой жизни – немую укоризну сослуживцев. Но, как говорится, всё перемелется, мука будет. Всё перемалывалось, утихомиривалось. Оставался опыт (необходимая вещь!), расширялось понимание, оттачивалось чувство юмора. Но главное, внутри было спокойно и уверенно. И было спокойно именно благодаря несогласию. А теперь! Не хотелось ехать, не хотелось никого провожать, и бац! Поехала. Вот и отключило!

Всё очень просто и понятно. Я усмехнулась про себя. Какое-то невероятие. Краткий комментарий совершенно чужого и незнакомого мне человека заставил меня не просто глубоко задуматься над происходящим, но ещё и осмыслить это самое происходящее, и понять. Чего, надо признаться, ранее за собой я не замечала. Вроде живёшь себе, да живёшь, что тут задумываться…

Потекли нервные дни, пропитанные каким-то обескураживающим настроением. Наш сетевой народ находился в томительном ожидании: что же теперь будет? Очевидность показывала, что ничего, всё, нам крышка, каюк. Бизнес развалился быстрее и легче карточного домика. Мы всё ещё собирались вместе, но уже не для принятия деловых решений и построения планов, а просто, спасаясь от чувства гнетущей безнадёги. В основном балагурили, смеялись; кто мог, делился весёлым нравом и верой в светлое будущее.

Спустя пару месяцев стало ещё веселее, – деньги как-то совершенно кончились, и нечем было платить за съёмную квартиру. Варианты разбегания по домам отсутствовали, и голову ломило от поиска хоть какого-нибудь выхода. Неожиданно и очень вовремя проблема с проживанием решилась. Нам предложили, хоть и вдали от центра, трёхкомнатную квартиру, практически без мебели и фактически даром. Мы с Наташкой, собрав свои немногочисленные пожитки, перебрались в пустующие апартаменты. Туда же были перенесены наши, уже более не деловые, а товарищеские встречи.

Время текло, ситуация не менялась. Мы как могли поддерживали друг друга, пытаясь не унывать, и строили невообразимые планы на будущее. Вообще, я давно заметила, что чем хуже выпадает жизненный расклад, тем упорнее хочется мечтать о чём-то грандиозном и совершенно не реальном. Настолько устаёшь варится в соку собственных неудач, что без фантастики не обойтись! Это, наверное, какая-то защитная реакция мозга, – чтобы не сойти с ума от опротивевшей действительности, переключаться на фантазийные образы. И мне впервые стало немного понятно, почему жанр, называемый в искусстве «фантастикой», так востребован нынче в обществе. Испытала, что называется, на собственной шкуре.

Но, как говорится, нет худа без добра. В этот период материального ступора, мне наконец-то довелось познакомится с Наташкиной крёстной. Произошло это, как и всё значительное, случайно. Мы вяло прогуливались по центру города, грелись в лучах набирающего силу летнего солнца, перебирали варианты поиска средств. Смешно сказать, но мелочи не было даже на маршрутку. Дорога до новой съёмной квартиры занимала около часа пешком, и мы настраивались на долгую прогулку. В этот момент у Наташки зазвонил телефон. Уже по тому, как зазвенел её голос при ответе, я поняла, что разговаривает она со своей крёстной. Я не вслушивалась в их диалог, но почему-то тоже радостно улыбалась, только лишь глядя на Наташкино вмиг посветлевшее лицо. Непостижимы эти флюидные волны!

Закончив телефонное общение, Наташка сообщила, что ей надо срочно встретиться со своей крёстной, тут недалеко, у памятника, и что я иду с ней, и быстро. Мы живенько затрусили по направлению к договорённому месту. Внутри у меня появился уже знакомый комочек страха и волнения, но, признаться сейчас, вдруг, что мол, боюсь я эту твою крёстную, я не решалась. Надеялась тихо переждать в сторонке, пока они пообщаются.

Мы пришли раньше, поприветствовали, как полагается, памятник, и остановились перед ним в ожидании. Я, рассматривая в высоком голубовато-ярком куполе неба медленно двигающиеся облака, отчаянно уговаривала себя не бояться. Ведь тепло, хорошо, мирно, обстановка спокойная, люди приятные, и чувство страха, вообще, не уместно и не нужно. Вроде бы уговорила.

К нам подъехала большая чёрная «Волга», Наташка кинулась к ней, на ходу бросив мне: «Садись вперёд!». Я уселась, поздоровалась с пожилым, приятным мужчиной, сидящим за рулём.

– Познакомься, это моя крёстная, Ирина Аркадьевна… Ну а это, ты знаешь, – Наталья.

Неуклюже развернувшись я машинально кивнула в ответ на это представление. На заднем сиденье сидела полноватая женщина средних лет. Лицо приветливо улыбалось, глаза же смотрели очень серьёзно.

– Здрасте!

– Привет!

Немного удивило обращение Наташки к своей крёстной. И даже не своей формой – на «ты», а чем-то иным. Тоном, что ли. Что-то очень доверительное, тёплое и бесконечно любящее было в нём.

– Ирина Аркадьевна, куда едем? – спросил водитель, обращаясь к зеркалу заднего вида.

– Натуля, вы куда? – она переадресовала его вопрос.

– Домой собирались.

– Говори адрес.

Наташка озвучила направление, и мы поехали. Я устроилась поудобнее, тихонько радуясь выпавшей вдруг возможности прокатиться на машине, да ещё и на переднем сиденье. Да, жизнь особо не баловала, и такая пустяковая вещь, как катанье на авто, вызвала во мне может не сильный, но ощутимый восторг. Приятно, в общем. Плюс – не надо пешком тащиться на край города.

Путешествие было недолгим. Те несколько минут, которые автомобиль проделал с приличной скоростью, каждый был занят своим делом. Водитель внимательно вёл машину, пара на заднем сиденье о чём-то негромко беседовала, я просто разглядывала проносящиеся мимо пейзажи, суетящихся людей. Мой волнительный комочек спрятался где-то в глубинах души и почти не доставлял неудобств: так, едва-едва трепетал, когда слышался с заднего сиденья грудной голос Ирины Аркадьевны.

Нас доставили к самому подъезду, мы тепло попрощались. Стоя на тротуаре, дружно махали вслед отъезжающей «Волге».

– И смотри, что у нас есть!!!

Наташка выставила передо мной ладонь, на которой красовалась крупная купюра.

– Ух ты! Сколько, сколько?! Пятихаточка!!!

Невероятно! Таких денежных знаков я давно уже в руках не держала. Как с неба свалились!

– Ты где взяла?!

– Ира дала! – поймав мой, не очень сообразительный взгляд, она махнула рукой в сторону уже уехавшей машины, и добавила: – И-ри-на Ар-ка-дь-ев-на!

– А-а-а… – до меня наконец-то дошло.

Не сговариваясь, мы, как две школьницы, запрыгали от радости. Ещё бы! На ближайшие пару недель у нас были деньги. И можно было не загружаться уже надоевшими мыслями, типа «на что же жить?» А это уже немало!

Был, конечно, определённый момент неудобства. Брать деньги у человека, насколько я поняла, вообще и не богатого, и не состоятельного, а даже наоборот, – как-то не хорошо. Да и когда получится отдать, тоже непонятно. Я озвучила свои возникшие сомнения.

– Да я отказывалась, а она и слушать не захотела! – ответ Наташкин показывал, что неудобство испытывала не я одна. – Разбогатею, всё верну.

На этом и сошлись. Не стали более омрачаться мыслями о неловкости своего положения и размышлениями о том, когда же наступит это сказочное -«разбогатею».

Позже, сидя на лоджии и наслаждаясь великолепным видом расцвеченного множеством красок лесного массива, к счастью ещё не облагороженного стройными рядами бетона, железа и стекла, я раздумывала над состоявшимся знакомством. Для себя определила, что всё хоть и произошло неожиданно, но нормально. Хоть и вызывала во мне эта крёстная до этого запутанные и сложные чувства, сама по себе оказалась вполне обычным человеком. Каких много. Ну, может, глаза необычные, и голос. Взгляд очень чистый, думающий и понимающий. Не встречала раньше такого. И речь особенная, осознанная, что ли. Нет пустых звуков.

Однако знакомство – знакомством, но не это показалось мне главным. Как-то очень вовремя возникла эта крёстная. «Буквально» перед нашим парным падением в беспросветное отчаяние. Мы, как могли, веселили и поддерживали друг друга в последние месяцы нашего затяжного краха, однако силы были на исходе. Отсутствие понимание происходящего и веры в будущее могло нас доконать в любой момент. И по всем ощущениям складывалось, что сегодня и был этот момент. Внутренняя унылая безнадёга вот-вот было собралась обосноваться в моей душе (за Наташкину не отвечу), и тут вдруг опля! Нате вам машинку, прокатитесь-ка с ветерком, развейте печальку, и нате вам денежку, чтоб развеселиться окончательно! Очень уж всё неожиданно и очень всё вовремя. Будто специально…

Следующие пару месяцев мы втроём встречались несколько раз. В основном мимоходом. Наташка с Ириной Аркадьевной коротко общались, я же присутствовала как некое дополнение, молчаливое и всегда внутренне зажатое. Я постоянно ловила себя на мысли, что не могу понять эту женщину. И побаивалась, и не понимала. Но при этом всегда радовалась, увидев её.

Ещё не раз за это время она спасала нас ненавязчиво сунутой денежной купюрой. На Наташкины неуклюжие попытки отказаться от такой помощи она лишь легкомысленно отмахивалась, мол, даже говорить не о чем. Во мне от таких подаяний вспыхивали искорки горделивой неловкости, но почти сразу гасли, прикрытые пугающей пустотой кошелька. Брать деньги у чужой женщины нехорошо, но другие варианты отсутствовали. Кушать, как назло, хотелось постоянно.

Однажды крёстная позвонила Наташке и попросила забрать по одному адресу какие-то вещи и привезти к ней. Мы, как пионеры, кинулись исполнять немедля. Поехали, забрали, доставили. Я впервые переступила порог её квартиры. Жилище было добротным, по-особенному спланированным, всюду видны были иконы и живописные картины. Мне не очень знаком этот термин – «умиротворение», но сейчас именно он, как описание ощущения, пришел мне на ум. В этих стенах царило умиротворение.

Мы разместились на кухне. Хозяйка хлопотала над домашними делами, предварительно угостив нас холодной водой. Впервые мне выпала возможность рассмотреть её, так сказать, целиком. Несмотря на внушительные размеры, её фигура двигалась по хоть и не маленькому, но достаточно ограниченному кухонному пространству весьма легко и непринуждённо. Её нестандартные объёмы не только не скрывали, но даже своеобразно подчеркивали и ограняли её исключительную красоту. К тому же от этой порхающей большой женщины веяло необъяснимой жизнерадостностью, объяснить которую мне было трудно. Да практически она была первой, перед которой моё понимание полностью рушилось.

– Долго держать вас не буду, дел полно… – на этих словах Ирины Аркадьевны мы обе засуетились, собираясь тактично ретироваться. – Подожди, подожди…

Жестом усадив нас обратно, она подставила себе кухонный стул, усевшись напротив. Шумно вздохнула.

– Ты же знаешь Жору? – обратилась к Наташке. Та кивнула. – Ну, ты не знаешь, – это уже мне, – Натали знает… Дела у него сейчас неважнецкие. Сидит без работы, жить негде. Помочь ему надо…

Мы молча внимательно слушали, я недоумевала. Помочь-то завсегда можно, но только вот чем? За душой же ни гроша…

– У вас же там квартира большая?

– Ну да, трёхкомнатная.

– Может, приютите его на недельку, другую? А, Натали? А то он последнее время то на улице, то где-то на вокзале ночует. – Ирина Аркадьевна глянула исподлобья куда-то вверх и добавила будто сама себе:

– Да, скорее всего, на улице…

– Давай, конечно… только у нас там из мебели почти ничего нет, сами на полу спим.

– Точно?! – Ирина Аркадьевна пристально всмотрелась в Наташку.

– Ну, Ир!

– Ага! А ты не против? – её взгляд, переведённый на меня, посерьёзнел. Рентген по сравнению с ним выглядел бы простой игрушкой.

– Да нет, давайте, – я ответила совершенно искренне. Втроём действительно, может быть гораздо веселее. Да и грело то, что мы, как оказалось, тоже можем чем-то помочь. Тем более крестной.

– Слава Тебе, Господи! – она расслабленно выдохнула. – Ну, идите с Богом!

Продолжая на ходу только что обсуждаемую тему, хозяйка провела нас в прихожую, своей формой и обстановкой больше похожей на небольшую приёмную. У одной из стен стоял симпатичный небольшой лакированный столик с изображением шахматной доски. Рядом были выстроены резные шахматные фигурки. Всё это очень достойно смотрелось и, на удивление, не казалось просто выставленной на показ частью интерьера. Чувствовалась насыщенная жизнь.

Я заинтересованно разглядывала деревянные фигурки. Переборов свою зажатость, всё же решила спросить:

– И кто у вас в шахматы играет?

– Я!

– Да ладно! – мне было трудно предположить в ней шахматистку.

– Да! Режемся тут с Санькой до первой крови! – она озорно заулыбалась. – Как проиграет, злиться, фигуры по всей комнате летают!

– И часто он проигрывает? – машинально брякнула я.

– Почти всегда! Вон, пришлось столик найти с доской, его труднее сломать! А таких, обычных досок не напасёшься! Не любит проигрывать, понимаешь ли!

Мы рассмеялись и попрощались. Почти в дверях Ирина Аркадьевна размашисто перекрестила Наташку, сопроводив это действо какими-то едва слышимыми словами. Я вышла в изумлении. С таким обрядом мне не доводилось ранее сталкиваться, я не понимала ни его смысл, ни его необходимость. Да и не то, чтобы не понимала, даже не знала, что это такое. Нам, атеистам, ни к чему были эти душевные благословления на предстоящий путь. А тут какое-то чудодействие…

Гуляя по городу, мы вернулись к обсуждению товарища, которому собирались помочь. Мне было интересно, что за Жора такой, и что он из себя представляет. Но Наташка знала о нём немногим больше меня. Друг Ирины Аркадьевны, который на данный момент оказался, в силу жизненных перипетий, на улице. Вроде бы приличный…

Набродились мы от души и направились домой. Шли, и как всегда много болтали. У Наташки зазвонил телефон. Звонила Ирина Аркадьевна, сообщала, что этот самый Жора уже ждёт нас у подъезда.

М-да. Как-то быстро пришлось готовиться к роли благодетелей. Судя по Наташкиному лицу, впрочем, наверное, как и по моему, радости это сообщение не доставило. Одно дело – говорить о помощи, другое – исполнять. Мы-то думали, у нас будет время морально подготовиться к присутствию нового, не известного нам человека, настроиться на необходимость несколько ограничить свою свободу проживания, ан нет! Ирина Аркадьевна в долгий ящик ничего не откладывала.

Я одёрнула сама себя. Только о себе и о себе! Мужик на улице живёт, что ж ему ещё пару дней выдерживать подобающую паузу, а потом заявиться?! Тут уж не до церемоний. Да и вообще, я человек, привычный к общежитию разного вида, перестроиться могу быстро и безболезненно. Наташка – другое дело. Ей, конечно, тяжелее. Выпрыгнуть из комфортного домашнего быта на съёмные квартиры, далёкие даже от малейших удобств, – это иногда сродни подвигу. Да ещё и сосуществовать в них, то с курящими подружками, вроде меня, то с неизвестными мужиками, типа Жоры.

В немного неудовлетворительном состоянии мы дошли до нашего многоквартирного дома. Ещё издали перед нами предстала чудная картинка: у подъездной клумбы с цветами на корточках сидел и курил худощавый мужик с неопределённо-виноватым видом. При виде нас он встал и глуповато заулыбался.

– Привет…

– Привет, Жор, – он приобнял Наташку.

– Привет, я Жора.

– Привет. Наталья, – мы пожали друг другу руки.

– Хм… две Наташки…

– Ага… Удобно. Легко запомнить.

– Я вас сильно напрягаю? – Он шумно и нервно затянулся, набычено глянув исподлобья.

– Да ладно, брось! Пошли, будем показывать хоромы…

Первые несколько дней совместного проживания ушли на притирку. Так сразу и не скажешь, кто к кому притирался. Жора обладал удивительным чувством такта, и даже когда кто-нибудь из нас забывался и выскакивал из ванны лишь в нижнем белье, он умудрялся за секунду до этого скрыться, и неловких ситуаций не возникало. Он как-то незаметно встроился в нашу полукочевую жизнь, и дня через три мы уже все вместе решали наши житейские вопросы. Только одно его качество меня напрягало и настораживало: он частенько в задумчивости то бубнил себе что-то под нос, то активно двигая руками в пустоте что-то доказывал, уже вроде бы не себе, то выделывал ладошками по своему торсу какую-то камаринскую. Я совершенно не знала, как реагировать на всё это, и, становясь свидетелем его странностей, замирала с глупым видом, боясь усугубить.