Текст книги "Время жалящих стрел"

Автор книги: Натали О'Найт

Соавторы: Кристофер Грант
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц)

Разумеется, политические соображения не позволяли прибегать к подобному лекарству слишком часто, – однако в такие дни, как сегодня, когда тяжесть ледяным камнем ложилась на сердце и перехватывало грудь от тоски, Вилер позволял себе послать в преисподнюю всех советчиков с их интригами и осуждающими взглядами. Какой смысл, в конце концов, тогда быть королем, если не можешь, при желании, менять правила игры?!

– Всем нам свойствен страх перед неведомым, барон, – заметил он многозначительно.

С грустью Вилер подумал о всех тех вопросах, которые никогда не решится задать немедийцу. О том, что тот действительно думает о творящемся в Аквилонии. О наследниках короля. О гибели Тиберия, в конце концов… Вилер не сомневался, что, если бы им удалось поговорить начистоту, он услышал бы немало такого, что едва ли сообщил ему кто-то из приближенных, – однако об этом не стоило и мечтать.

В полумраке острый профиль барона казался странно застывшим, точно вылепленным из лунного света, и глаза за полуприкрытыми веками не выдавали никаких чувств.

– Возможно, – отозвался он наконец, едва разжимая губы. – Однако меня куда больше пугает необратимость познания. Испив из реки всеведения, нам никогда уже не вернуться на сладкие луга невинности.

В голосе его не было ни печали, ни насмешки, как того можно было ожидать, – лишь сухая констатация факта, и король ощутил внезапно, как захлестывает его волна густой тоски, тягучей, точно гречишный мед. Он покачал головой, дивясь наплыву чувств, вызванному столь незначительными внешне словами.

– Вы слишком молоды, чтобы тосковать об утраченных иллюзиях, барон. На что же вы станете жаловаться в старости?

– К тому времени я надеюсь стать стоиком, Ваше Величество.

– Значит, утрачены еще не все иллюзии, мой друг! Обращение вырвалось непреднамеренно, и все же не случайно. На несколько мгновений оба собеседника смолкли, точно опасаясь спугнуть робкую птицу доверия, что опустилась вдруг между ними.

Наконец король заговорил вновь, нарочито отстраненным тоном, точно пытаясь стряхнуть наваждение:

– Впрочем, должно быть, вы недоумеваете, зачем я просил вас остаться – после всего, что случилось.

Он хмыкнул пренебрежительно, выказывая свое отношение к предшествующему нелепому эпизоду, точно желая показать, что все это не имеет ровным счетом никакого значения и должно быть предано забвению. И разговор их теперь пойдет совсем об ином.

– Я давно собирался встретиться с вами – сегодня лишь представился удобный случай. Воистину, все в руках Митры… Разумеется, это необычно: принимать вас здесь наедине, без надлежащего протокола, толпы вельмож и советников, придворных писцов, увековечивающих каждое слово – однако не тревожьтесь, наша беседа не имеет никакого отношения ни к Немедии, ни к Аквилонии. Напрямую, по меньшей мере.

Амальрик Торский неожиданно наклонился вперед, касаясь задремавшего волкодава. Тот мгновенно вскинул голову и ощерился, однако не успел Вилер отреагировать, как огромный пес столь же внезапно успокоился и, обнюхав руку посланника, лениво махнул хвостом и вновь опустил голову на лапы.

Не скрывая торжества, барон Торский поднял глаза на короля.

– Все, что делает Ваше Величество, не может не отразиться на его стране, ибо Ваше Величество и есть Аквилония.

Вилер задумался, пытаясь угадать скрытый подтекст в этих церемонных словах, и заметил осторожно, надеясь, что верно уловил намек:

– А вы, Амальрик? – Он намеренно назвал того по имени, что само по себе уже являлось грубейшим нарушением этикета. – Кто тогда вы?

Немедиец задумался. Пальцы вновь принялись выстукивать рваный ритм на подушке, украшенной аквилонским гербом.

– Я – лишь тень моего господина! – Традиционный ответ, часть вассальной клятвы, прозвучал в его устах натянуто и церемонно, однако в нем ощущался скрытый смысл, напряженность, источника которой Вилер не мог угадать. – У меня нет иных желаний, кроме отражения Его воли.

– Однако, кем бы он ни был, ваш господин, это отнюдь не король Нимед.

Вилер до последнего мгновения не был уверен, верно ли истолковал сомнения, что крепли в нем на протяжении последних месяцев, когда он пристально наблюдал за немедийцем, однако сейчас по выражению лица посланника понял, что стрела попала в цель.

Амальрик прикусил губу, в глазах мелькнула тревога… и хотя лицо его, когда миг спустя он поднял его на короля, было вновь совершенно безмятежным и непроницаемым, он не мог скрыть залившей его бледности.

Вилер чуть заметно усмехнулся.

– Что за странные мысли, Ваше Величество? – Голос посланника звучал вполне твердо, даже с ноткой тщательно контролируемого возмущения. – Еще немного, и я решил бы, что вы обвиняете меня в измене моей стране!

– Митра упаси!

Убедившись наконец в истинности своих подозрений – и подумать только, до чего просто это оказалось… а он так долго гадал, как подступиться к разговору! – Король с трудом сдержал победную улыбку.

– Я хотел лишь увериться, что вы именно тот человек, кто мне нужен.

Кожа на и без того напряженном лице Амальрика натянулась, точно у мумии. Глаза застыли, подобно кусочкам обсидиана.

– Могу ли я спросить, что Ваше Величество имеет в виду?

Вилер нарочито пожал плечами. Все сомнения вдруг оставили его, испарились, подобно росе, когда всходит солнце, и точно неимоверная тяжесть упала с души. Путь, что прежде казался темным и полным тревог, внезапно высветился перед ним, подобный золотому клинку, и он преисполнился возбуждения при одной мысли, что предстоит пройти по нему. И то, что на том конце пути лежала смерть, делала его лишь более захватывающим.

– Скажите, барон, – произнес он с почти отеческой улыбкой…

Впрочем, по возрасту немедиец годился ему в сыновья – невозможно представить, но он был ровесником Валерию с Нумедидесом! – и эта мысль лишь усилила его восторг.

– Скажите, по-вашему, что основное для любого правителя?

Вопрос был непростым, и Амальрик надолго задумался, пока не понял наконец, что Вилер и не требовал у него ответа. Он молча взглянул на короля Аквилонии, и тот, довольный его понятливостью, одобрительно кивнул.

– Умение выбирать слуг – на протяжении всей жизни. И врагов – на пороге смерти. Ибо они, лучше чем кто-либо иной, смогут продолжить начатое вами дело.

Немедиец вновь погрузился в раздумья. Однако на сей раз Вилер явно ожидал от него ответа.

– Почему Ваше Величество говорит о смерти? – решился он наконец.

И тут же понял, что совершил роковую ошибку, избрав, в этом поединке воли и слов, простейший выход из предложенных… который неминуемо завлек его в ловушку.

Вилер не скрывал торжества.

– Я заговорил о ней, ибо она близка, и только вчера вечером мои лекари подтвердили это. Мне осталось не больше двух лун жизни.

И, прежде чем Амальрик успел задуматься, что толкнуло суверена Аквилонии выдать эту тайну, тщательно хранимую даже от ближайших слуг и советников, послу враждебного государства, король продолжил, иронично приподняв бровь:

– Но это совершенно неважно. Куда интереснее другое, посланник. Почему вы решили, ничтоже сумняшеся, что я числю вас именно среди врагов?

Удар был нанесен мастерски, и даже сознание того, что он сам навлек его на себя, не могло защитить немедийца. С минуту он пристально смотрел на торжествующего короля, затем произнес негромко:

– Что будет угодно от меня Вашему Величеству? Я понимаю – вы обвиняете меня в измене. Точнее, не в измене, ибо я не являюсь подданным Аквилонии, но в некоем зломышлении против вашей державы и вас. Так ли это? Прикажете ли, чтобы я немедленно пал на свой меч?

Выражение ликования исчезло с лица правителя. На миг он испугался, не зашел ли слишком далеко. В его планы входило показать надменному немедийцу, что он по-прежнему способен взять над ним верх. Возможно даже, унизить немного… но отнюдь не лишать его жизни. Для этого барон был слишком ценным орудием. Задумавшись, Вилер попытался решить, какой рычаг окажется сейчас наиболее подходящим, чтобы удержать контроль над немедийцем. Возможно, все же стоило сыграть на тщеславии…

– Аквилония опустела, – произнес он с затаенной печалью, негромко, так, чтобы не спугнуть напряженности, воцарившейся в полутемной комнате, но привлечь внимание Амальрика.

Тот поднял голову. Затравленное выражение вора, пойманного с поличным, еще не исчезло из его глаз, однако в них зародилась уже искра надежды. Но он еще не решался задавать вопросов…

– В Аквилонии не осталось мужчин, – продолжил Вилер тем же полушепотом. – В лице Тиберия мы потеряли одного из последних.

В знак разделенной скорби посланник склонил голову, однако, потянувшись к нему, король неожиданно резким жестом заставил его поднять подбородок. Он заметил, как ощутимо дернулся при этом немедиец, – должно быть, движение это пробудило неприятные воспоминания, – но не убрал руку. Чуть прежде Амальрик показал ему, как легко может покорить его собаку. Теперь же ему предстояло убедиться, что хозяин Зверя способен стать хозяином и ему… И когда он увидел то, что желал, в глазах человека напротив, король Вилер удовлетворенно кивнул головой.

– Да, – прошептал он почти про себя. – Ты не можешь быть моим сыном – значит, ты должен стать карающим мечом. Ты разрушишь все, что было мне дорого, ибо не способен созидать.

Он внезапно ощутил, как ледяной пот заливает ему глаза, – это вновь подступала проклятая лихорадка, что подтачивала постепенно его силы, стремительно сводя суверена в могилу.

– Создаст другой. И будет он иной крови, в которой нет гибельной заразы…

– Но почему?

– На роде нашем – проклятие. – Вилер отпустил наконец немедийца и устало вытер пот шелковым платком, который неизменно носил теперь с собой. – Проклятие… Я ощутил его действие на себе, в полной мере…

Он прикрыл глаза, точно пытаясь укрыться от картин ужаса, встававших перед его внутренним взором.

– Теперь чашу предстоит испить моим наследникам. Но все будет разрушено. Слышишь, немедиец? Все!..

Голос его сорвался на последнем слове, и он мгновенно устыдился подобного проявления чувств. Это лихорадка делала его слабым! Она отбирала остатки власти над собой… Однако сейчас, глядя на немедийца, он понял, что взрыв этот сослужил ему службу. На лице барона был благоговейный невопрошающий ужас и готовность повиноваться, как у внимающего сивилле.

Перед ним – хотя бы на мгновение – был не заклятый враг, но преданный раб.

– Но чем я могу помочь Вашему Величеству? Если есть хоть что-то…

Вилер досадливо помотал головой. Приступ отпустил его неожиданно быстро, и теперь он чувствовал обычную слабость и сонливость. Однако сперва необходимо было закончить…

– Ничем, мой друг. – Он усмехнулся, вновь назвав его так. – Делай, что делал, и будь готов к неудачам. – Он усмехнулся с неожиданной злостью. – Проклятие ширится. Так круги расходятся по воде от брошенного камня. Если не поостережешься, оно захлестнет и тебя. Но ты идешь избранным путем. Свернуть не дано никому… Мне тоже не удалось тогда…

Он закашлялся внезапно, натужно и хрипло, слабея на глазах. Амальрик даже не шевельнулся, чтобы помочь ему, хотя в серых глазах застыла боль, и, заметив это, король не смог сдержать радости. Значит, выбор его оказался верен.

– Ты станешь пламенем, что испепелит гниль.

– Я не понимаю, государь! Почему вы говорите мне все это? Неужели из-за того, что сегодня меня обвинили облыжно в убийстве аквилонца? Но, слово чести….

Вилер слабо махнул рукой. Даже столь незначительный жест требовал сейчас слишком большой затраты сил. Рука его упала, и под пальцами он ощутил густую шкуру волкодава. Это неожиданно придало ему сил. Его последний друг…

– О, нет! Не пытайся увести разговор от главного, когда собственный язык предал тебя. И не пытайся теперь казаться глупее, чем ты есть – ты лишь заставишь меня разочароваться в тебе… Хотя, неважно… – Он вздохнул обреченно. – Ты едва ли поймешь меня. Для этого нужно познать одиночество тирана. Яд тирана. Тебе не понять того, что так кристально ясно мне. Я хотел лишь, чтобы ты понял – я знаю.

На побелевших губах появилась неожиданно лукавая усмешка.

– Даже когда я буду в могиле – ты будешь вспоминать и думать: он знал. Знал обо всем, что случится. И он хотел этого. Тебе не удастся обмануть меня, даже после смерти.

По лицу Амальрика он видел, что тому слова его кажутся бредом. Он и сам не был до конца уверен, что язык вполне слушается его и произносит именно те слова, что велит разум. Возможно, нет. Но это и впрямь не имело значения. В последние несколько дней он впервые осознал, с мучительной ясностью и непреложностью, что должно произойти вскоре, проникся неибежностью этого и смирился. Лишь удовлетворение мести оставалось ему – и сейчас он взял себе это право. Пусть они знают! Пусть помнят, что даже из преисподней он видит, что сотворили они с его королевством, столь тщательно собранным по кусочкам, лелеемым, оберегаемым ото всех бед…

Видит – и приветствует их зло! Ибо рано или поздно колесо судьбы пройдет полный круг.

И зло обернется благом.

Возможно, Амальрик также понял это, хотя бы отчасти, ибо лицо его озарилось вдруг каким-то новым светом, а в глазах, когда он поднял их на короля, мелькнула жалость, – и тут же, впрочем, исчезла, ибо он был слишком умен, чтобы так оскорбить гордого правителя.

– Позвольте мне удалиться, Ваше Величество, – произнес он негромко, совершенно спокойным тоном, холодно и отстраненно, точно все это время они беседовали лишь о погоде да о последних дворцовых сплетнях. – Слишком много было сказано. Вам нужен отдых… И, боюсь, мне он нужен еще больше.

Вилер улыбнулся. Он был рад, что не ошибся в этом человеке, с душой, как кофийский клинок. Он был рад, что избрал именно его.

– Да, ступайте, барон. – Однако, заметив, что тот собирается встать, жестом остановил его. – Постойте. Я подумал, что, сделав вас, в какой-то мере, своим преемником, не могу отпустить без символа вашего наследия. И мне будет приятно, чтобы вы получили его сейчас.

Амальрик вопросительно поднял на него глаза. Король же, склонившись неожиданно к по-прежнему лежащему рядом волкодаву, что-то прошептал тому на ухо, и, когда огромное животное поднялось с места, невозмутимо бросил посланнику, и тот заметил, что от недавней слабости правителя, по крайней мере внешне, не осталось и следа:

– Забирайте его, барон. Он будет служить вам верой и правдой, как служил мне самому. – Он потрепал пса по холке, украшенной стальным шипастым ошейником, и тот покорно шагнул к немедийцу. – Забирайте. Лучшего хозяина для него я не могу и представить. Теперь он ваш.

Несколько мгновений барон Торский переводил взгляд с короля на собаку, словно пытаясь оценить, что за странный смысл крылся в столь неожиданном даре.

– Я же говорил, что не люблю животных, – заметил он, без особой, однако, убежденности, уже протягивая руку к ошейнику пса, и король отозвался с улыбкой:

– Разумеется. Зверь тоже мало кого любит. Я же сказал, вы вполне подойдете друг другу.

Немедиец молча поклонился в ответ.

Он не спеша поднялся. Шагнул к занавесу, отделявшему укромный покой, где они беседовали, от остальной библиотеки. Огромный волкодав прошел вперед и на пороге остановился, поджидая нового хозяина. Тот в последний раз обернулся к королю.

– Ваше Величество… Я понимаю, насколько нелепы и пусты сейчас покажутся любые слова, однако…

Но король прервал его нетерпеливым жестом:

– Нет, ступай, Амальрик Торский. Да хранит тебя Митра на избранном пути. – Он улыбнулся, неожиданно весело, точно приглашая того посмеяться над удачной шуткой. – И запомни мой последний совет на прощание… Никогда – ни ради каких богатств – не принимай короны, какие бы страсти и побуждения не двигали тобой. Ибо она иссушит мозг и выпьет твою душу!

Непроницаемый взгляд обсидиановых глаз в последний раз задержался на лице короля.

– Я постараюсь быть вам хорошим врагом, Ваше Величество.

И, шагнув за порог, Амальрик Торский опустил занавес и вышел прочь, свистнув за собой огромного серого пса.

Аой.

ВРЕМЯ СБОРОВ

Вскоре колдунья сообщила Орасту, что час его наконец настал.

– Твое бывшее пристанище разгромлено, – равнодушно проговорила Марна, не поясняя, откуда об этом знает и нимало не заботясь о том, какое впечатление произведут ее слова на Ораста. Словно тот и не жил столько дней в доме барона, не ел вместе с ним за одним столом…

– Род Тиберия выкорчеван, словно пни с гнилыми комлями! Замок сровнен с землей, и только псы воют на пепелище, да вороны взвивают клювами золу…

– Когда это случилось? – глухим голосом спросил юноша.

– Вскоре после твоего ухода.

Ораст обхватил голову руками, сдерживая рыдания.

Релата… Его Релата!

Теперь он даже издали, украдкой не сможет любоваться ее грациозной фигурой, точеным профилем и медвяными косами. Она не досталась ему, но и проклятый шамарец тоже ее не получил. От этой мысли стало немного легче на душе. Он вспомнил тот злополучный день, когда последний раз перешагнул порог амилийского замка.

После того, как Ораст своими руками отдал отшельнице заветный том, он явственно ощутил – пути назад нет. Возвращаться было бы безрассудством. Конечно, его несостоявшаяся возлюбленная обещала молчать, но что такое эти девичьи клятвы? Цена им – дырявый медяк. Кто знает, не выплакала ли она нанесенную обиду отцу и братьям и не ждут ли его, несчастного, суровые стражники с мечами и копьями, чтобы заковать в кандалы и передать под суд жрецов?

Разумом он понимал это, но страсть, бушевавшая в его теле, толкала туда, где оставалась гордая прелестница. Хоть бы мельком увидеть ее напоследок, пред тем неведомым, что ждет впереди.

– Разреши мне вернуться в замок, госпожа, – просил он ведьму.

Та отрицательно покачала головой:

– Нет! Эта дорога закрыта для тебя!

– Я мигом обернусь. – Желание разгоралось все сильней и делало его изобретательным во лжи. – Там остались кое-какие вещи. Книги, которые дарил мне месьор Амальрик. Гребень покойной матери, жреческая ряса… Для других эти вещицы ничего не стоят, но мне они дороги!

– Ряса? – Марна обернулась. – Ты сказал ряса, мы не ослышались?

– Нет.

Ораст не сумел сдержать удивления. Зачем колдунье понадобилось его жреческое облачение. Уж не для того ли, чтобы глумиться над платьем, пачкать его кровью черного петуха и человеческими нечистотами. Говорят, так поступают все чернокнижники.

– Вы не ослышались, госпожа! Моя старая накидка из монастыря. Когда в Магдебархе господин барон спас меня от костра, мне вернули все то, что прежде отняли.

– Хорошо, – неожиданно согласилась ведьма. – Можешь забрать свои пожитки. Но поторопись. Возьми – и сразу возвращайся. В том доме тебе незачем задерживаться. И не забудь свое облачение!

– А… – Ораст хотел спросить, зачем ей понадобился этот кусок ткани, расшитый золотыми знаками солнцеворота, однако, наткнувшись на слепой взгляд мертвой маски, испуганно осекся. – Хорошо, я сделаю все, как вы сказали, госпожа.

Ведьма удовлетворенно кивнула и, не прощаясь, развернулась, через мгновение растворившись в лесном тумане. Ораст, неотрывно смотревший ей вслед, ощутил, как защипало у него в глазах, и, даже зная, что то было лишь действие охранного колдовства, не смог преодолеть головокружение.

Вернувшись в замок, он поспешно собрался, – все пожитки его уместились в небольшом заплечном мешке, – и выскользнул из комнаты. Он не знал, почему Марна велела ему покинуть дом барона, однако не собирался ослушаться ее приказа. Мельком он вспомнил об Амальрике, – немедиец велел ему оставаться у Тиберия, пока он не пришлет за ним, – но сейчас это не имело значения. Пусть немедиец сам разбирается с колдуньей. Он, Ораст, сделает все, что она велит ему.

Он немного побродил по дому, надеясь встретить Релату. Но тщетно – девушки нигде не было. Не было и гостей и Орасту подумалось, что околдованная дочка Тиберия, презрев все правила приличия, могла отправиться в столицу вместе со своим случайным избранником.

Досадно, что он не сумел исполнить того, ради чего шел сюда, однако ничего не поделаешь. Пора возвращаться в лес. Конечно, жаль покидать этот уютный кров – ведь он так привык к нему, – но, может, он еще вернется сюда вместе с Релатой… Кто знает? Будущее темно, и лишь избранным дано зреть его в Зеркале Грядущего.

Ораст вышел в коридор и прошел к одной из дальних лестниц, которой пользовались лишь слуги, да и то нечасто – в этом крыле замка не было никаких служб, и здесь никто не жил, если не считать самого Ораста. Невольно он старался идти тихо, украдкой, точно тень скользя по сумрачному коридору, и, внезапно услышав шаги впереди, за поворотом, нырнул поспешно в приоткрытую дверь пустующих гостевых покоев.

Он и сам не знал, что толкнуло его сделать это, – возможно, инстинкт загнанного зверя, ощущающего опасность в малейших дуновениях воздуха, в шепоте листьев и крике птиц… Или то была рука самого Митры, по неведомой милости вспомнившего о жалком слуге своем… Как бы то ни было, вжимаясь в стену, весь в холодной испарине от необъяснимо накатившей волны слепого, животного ужаса, Ораст услышал за дверью приближающиеся шаги двух человек, неспешный разговор и чуть слышное звяканье, – как может зазвенеть лишь вытаскиваемый из ножен меч.

Разговор их был неразборчив, но по тону Ораст понял, что один из этих двоих – сам Тиберий. Другой, вероятно, был стражником. Шаги сделались громче, и он изо всех сил вцепился в стену, словно пытаясь втиснуться в каменную кладку, вне себя от ужаса.

Однако они миновали прикрытую дверь, не обратив на нее внимания, и Ораст испустил вздох облегчения. Кажется, пронесло.

Внезапно он осознал, как опасно сейчас промедление, и опрометью бросился к лестнице. Пусто! Должно быть, враги его задержались в гостевых покоях. Ораст вознес безмолвную благодарность Митре. Подумать только, помедли он хоть мгновение…

Однако опасность до сих пор не миновала. Стоит барону объявить тревогу, и он окажется заперт, точно мышь в мышеловке. Да и сейчас попасться на глаза кому-то из челяди было бы смертельно опасно.

Внезапно Орасту послышалось, что внизу, во дворе, он слышит тревожные крики. Он был на лестнице, почти у самого выхода, – но застыл, спиной ощущая пронизывающий ледяной холод каменной стены. Рубаха его промокла от пота, колени дрожали, точно все суставы обратились в воду, и он не мог заставить себя сдвинуться с места.

Но вот крики затихли. Ораст в несколько прыжков преодолел расстояние от лестницы до двери и осторожно выглянул наружу. Слава Митре, задний двор был совершенно пуст.

Но вот из-за конюшни слева донеслась взволнованная перебранка. Какие-то крики. Звон мечей. Он не мог понять, что творится вокруг – но пока погони не было, и это единственное, что имело значение.

Он прикинул расстояние до крепостной стены, заросшей плющом. Там, в зарослях густой зелени, скрывалась потайная дверца, которой он не раз пользовался в своих ночных экспедициях. Если только повезет, и в полумраке никто не заметит его, когда он покинет укрытие и окажется на виду, – дальше конюшня скроет его.

Но эти первые пятнадцать шагов…

Ораст почувствовал, как мужество вновь оставляет его. Он никогда не решится двинуться вперед, не осмелится оторваться от спасительной стены, точно неумеющий плавать хватается за любую опору, не находя в себе сил довериться воде.

Чем больше смотрел он вперед, тем дальше казалось ему это расстояние.

Тысяча шагов.

Две тысячи!

А люди за углом – стражники с остро отточенными мечами! – они ждали его. Сделай он хоть шаг, и они набросятся на него!

Ораст почувствовал, что еще немного, и он закричит. И, точно безумный, прижимая к груди свой мешок, бросился вперед.

Каждую секунду он ждал крика за спиной, как ждет олень улюлюканья охотников… Но встретила его лишь тишина. Никто не заметил его. Никто не бросился в погоню. Оседая, точно мешок с зерном, Ораст сполз по заросшей плющом стене, цепляясь за шершавые, узловатые побеги.

Заветная дверца была чуть левее. Он без труда нашарил ручку в гуще листвы и потянул на себя. Петли громко заскрипели. Он замер. Ему показалось, скрежет этот разнесся по всему двору, неслыханно громкий, и на звук сбегутся сейчас все, кто остался в замке, – однако никто не обратил на него внимания за тревожными криками, что по-прежнему неслись откуда-то со двора.

Трепеща от страха, Ораст выскользнул наружу, прикрыв за собой потайную дверь. Черная полоса леса темнела впереди, суля убежище и спасение. Он кинулся бежать.

Знал бы несчастный, что в этот самый момент Марна стряхнула последние капли энергии с пальцев и еле слышно прошептала, не сводя усталого взгляда с почерневших углей:

– Иди спокойно, глупый мальчишка. Неужто ты думал, мы позволим им схватить тебя…

Когда он отнял руки от лица, глаза его были сухи, а губы сжаты. Он преодолел в себе губительную жалость, но Релата, его Релата… Неужели он больше не увидит ее никогда?..

– Она жива, – как бы почувствовав его смятение, промолвила ведьма. – Жива и находится в Тарантии!

– Что, что? – взволнованный Ораст подумал, что ослышался. – Она жива? Моя Релата?

В досаде он прикусил язык, но предательские слова уже вылетели из его уст.

– Твоя Релата? – издевательски осведомилась Марна. – Ты верно грезишь, жрец. Она не твоя. И никогда ею не станет. Вспомни, что мы говорили тебе о Скрижали… Еще не поздно передумать, если ты вдруг предпочтешь венок из цветов на полях сладострастья, венцу властелина.

– Нет, нет, – покачал головой Ораст, – мое решение неизменно.

– В столице уже проведали о погроме, – продолжала между тем слепая отшельница. – И теперь, на третий день после гибели рода Тиберия, самодержец должен будет, как велит обычай, принести жертву нынешнему аквилонскому Богу, чтобы душа покойника отыскала путь в Долину Воинов. Обряд состоится в Золотом Храме. Слышал о таком?

Ораст, затаив дыхание, кивнул. Еще бы! О нем слышал каждый… Каждый, кому даже не довелось побывать в аквилонской столице, знал известнейший на всю Хайборию Золотой Храм Солнцеликого, который жрецы именовали Храмом Тысячи Лучей. Самый большой из всех святилищ Митры, самый богатый, самый знаменитый – о чудесах его можно было рассказывать бесконечно. Чего стоила одна только статуя Митры из чистого золота в двадцать локтей высотой, что встречала верующих у входа! И библиотека храма была одной из самых обширных, так что не было на свете жреца или послушника, что не мечтал бы хоть одним глазком узреть его сокровища.

И теперь, кажется, заветной мечте Ораста суждено было сбыться.

– Да, – сказал он просто.

Марна кивнула, и на миг жрецу почудилось в подступающей мгле, будто слепая маска ее озарилась кривой уродливой усмешкой.

– Слышать – мало. – Она задумалась ненадолго. – Немедиец вычертит тебе план и расскажет, что делать. Повинуйся ему во всем. Завтра на рассвете отправляйся к нему. Он готов тебя встретить.

– Но… Ты ведь не можешь отпустить меня так просто… – Ораст был в смятении. Он не мог поверить, что колдунья выпроваживала его без всякой защиты, без помощи и совета, даже без единого слова ободрения. Ведь его ждало впереди великое деяние, из тех, что потрясают устои мира – а она буднично указывала ему на дверь, точно он отправлялся навестить больную тетушку в соседней деревне. А если он оплошает, в конце концов? Если что-то, не приведи Митра, пойдет не так, как задумано? Ведь другого шанса у них не будет.

Однако Марна пренебрежительно взмахнула рукой, отметая невысказанные сомнения.

– Немедиец скажет тебе все, что необходимо. С его помощью ты без труда проникнешь в храм. А дальше тебя поведет кинжал. Стоит клинку лишь оказаться вблизи короля – и тебе ни о чем не придется думать.

В голосе женщины звучали презрительные нотки. Она словно подтверждала, что самому Орасту доверяет в сотни раз меньше, чем собственному колдовству, и никогда не положится лишь на его ум и ловкость. Юноша ощутил ее насмешку и почувствовал себя уязвленным.

– А потом? – Не удержался он от вопроса. – Там же гвардейцы, придворные… Когда они увидят, что король мертв, и бросятся за мной в погоню – как мне спастись от них?!

Ведьма фыркнула.

– Не тревожься об этом. Не забудь лишь то, чему мы учили тебя – омыть кровью руки, окропить веки и губы… Как только ты сделаешь это, то поймешь, сколь нелепы твои тревоги. Магия сама даст тебе ответ. Магия Скрижали Изгоев. Ты ведь этого добивался, не так ли?

Голос колдуньи сделался внезапно торжественным и звучным, словно глас герольда, возвещающего волю Судьбы.

– Власти ты жаждал, бывший служитель Солнцеликого, и власть ты обретешь! Власть, что может вознести, но может и погубить! Ты готов заплатить за обладание ею. И тогда она будет принадлежать тебе во веки веков!

Не в силах найти слов для ответа, жрец кивнул. Как это было верно!

Поначалу Ораст еще пытался противиться. Голос в душе его твердил, что никакое знание, никакая власть или магия не стоят того, чтобы навеки погубить душу, запятнав ее пролитием крови. Внутренний голос, голос рассудка или совести, внушал, что любая жизнь священна, и тем более, жизнь короля. Нашептывал, что Митра проклянет его, если он осмелится исполнить задуманное. И даже пытался уверить, что он, Ораст, не создан для подобных дел, что у него недостанет духу совершить нечто подобное. Что он слишком неловок и погубит все из-за какой-нибудь нелепой оплошности. Голос…

И все же Орасту удалось заглушить его. И теперь голос больше не осмеливался тревожить. Ибо решение жреца было непоколебимо.

Собственно, это даже не было сознательным решением. Просто ему не оставили выбора. Он так страдал! Митра, как он страдал! Словно ледяные пальцы скручивали жгутом его душу, петлей свивали разум. Он сделался рабом Скрижали, когда поддался искушению испробовать одно из ее заклинаний, – так объяснила Марна. И теперь они с Книгой были связаны магической цепью, разбить которую могла лишь кровь. Изъесть сталь ржою – вот, что должна была сделать кровь короля Вилера. Он омоет в ней руки, творившие проклятое заклятье, коснется окровавленными пальцами глаз, что читали, и губ, что твердили его, – и станет чист.

И Скрижаль Изгоев откроется Орасту, и станет наконец истинно принадлежать ему.

Так говорила Марна.

И у него не было иного выхода, как поверить ей. Ибо Книга медленно убивала его, а заколдованный кинжал, так счастливо найденный жрецом в лесу, напротив, придавал сил и толкал вперед.

И чем больше размышлял над этим Ораст, тем больше убеждался в мудрости небесных сил. Ибо наконец ему дарован был шанс действительно испытать себя. Ведь кем он был до сих пор? Сперва жрецом, одним из тысяч ему подобных, забитым, униженным, чье устремления не встречало в ближних ничего, кроме насмешек, а все благие порывы подавлялись с презрением и грубостью.