Текст книги "Раздвоение чувств"
Автор книги: Натали Митчелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)
Натали Митчелл
Раздвоение чувств
Scan, OCR & SpellCheck: Larisa_F
Митчелл, Натали. М67 Раздвоение чувств / Натали Митчелл. – Москва: Гелеос: Клеопатра, 2008. – 160 с. – (Огонь желаний).
ISBN 978-5-8189-1321-6
Аннотация
Том продолжал обнимать меня, и я не сопротивлялась, ведь в этой близости не было ничего сексуального. А если б и было... Но я не чувствовала в себе никакого волнения и трепета от того, что его рука крепко держит мое плечо. Мне было так хорошо и спокойно, что я, наконец, обрела друга. Даже если это было всего лишь недолговечной иллюзией... От которых, кстати, совсем недавно я призывала избавляться.
Натали Митчелл
Раздвоение чувств
1
А началось все с того, что я решила продать книги из нашей домашней библиотеки. Продать все до единой и хотя бы на этом заработать на первое время, если уж престижная работа больше не ожидала меня ни сейчас, ни через сто лет. После того, как я поставила жирный крест на будущей учебе в колледже. Нельзя сказать, что я мечтала об учебе днем и ночью, но это как-то само собой подразумевалось и мной, и отцом.
Если бы отец был жив... Если бы три месяца назад он не помчался поздним вечером под проливным дождем спасать меня... Если б у моей машины не заглох мотор в тридцати милях от города... Если бы я вообще осталась дома в тот день, а не полетела черт знает куда, чтобы развеять свою обиду на Джун...
Джун – это моя мачеха. Ей всего двадцать шесть, а мне девятнадцать, так что можете представить, какие дочерние чувства я к ней питаю. Довольно банальная ситуация, и мне всегда было как-то неловко за отца, что он, при всем своем потрясающем уме и таланте, влип в такую пошлую историю и втянул в нее меня.
Больше всего мне теперь хочется свалить на Джун вину за все то страшное, что случилось в нашей жизни в тот день, когда мы с ней поссорились далеко не в первый, но в последний раз, и отец...
К сожалению, даже все то глубочайшее презрение, какое я питаю к этой белокурой, пустоголовой пышке первоначально взятой в наш дом в качестве кухарки, и только этого места и заслуживающей, не позволяет мне быть несправедливой настолько.
Если б только Джун могла на секунду представить (сомневаюсь, правда, что у нее имеется воображение, – хотя бы в зачаточном состоянии!), что отец может погибнуть, она вела бы себя в тот день тише воды. Но ни у кого из нас не возникло ничего похожего на предчувствие, не было никаких вещих снов, и все случилось как случилось. И теперь на всем, что я называла своим будущим, пришлось поставить крест.
Не только на учебе в колледже, она была далеко не главным, я даже еще не выбрала, где собираюсь учиться. Собиралась... Но крест был поставлен на всем хорошем, что составляло мою жизнь и что я не прочь была бы взять в завтрашний день: на утренних полусонных поцелуях, когда мы стукались чашками с кофе так, словно это были бокалы с вином, на веселой рождественской возне, на книгах, которыми мы обменивались с отцом: «Вот эту – обязательно!»
Теперь мне некому говорить это, некого целовать и одаривать. Джун? Господи, да я видеть ее не могла! Самое смешное, что, оставшись вдвоем, мы больше ни разу не поссорились. Нам нечего и некого было больше делить. Та ссора оказалась последней. Из-за чего она произошла? Этого я уже не помнила.
Теперь мы вообще старались встречаться как можно реже. Если я слышала, что она позвякивает посудой на кухне и фальшиво напевает какую-нибудь идиотскую песенку с текстом из двух слов, одно из которых «детка», то могла выжидать до тех пор, пока желудок не начинал ссыхаться от голода. Похоже, и она избрала ту же тактику, потому что стоило мне засесть на кухне с книжкой и чашкой кофе или тарелкой хлопьев, Джун даже на пороге не возникала.
Хотя обе мы понимали, что нам все же необходимо встретиться лицом к лицу, обговорить наши тухлые финансовые дела и решить, как быть с домом... То есть понятно было, что его придется продать, не можем же мы продолжать жить вместе, но когда это начать и к кому обратиться, мы так до сих пор и не решили, хотя прошло уже... Господи, целых три месяца!
Как раз начался июль, когда я объявила распродажу книг. Теперь я понимаю, что это был своего рода жест отчаяния, этакое интеллектуальное самобичевание. Я обязана была наказать себя сиротством еще большим, чем то, в которое погрузилась. Мы с отцом не могли жить без книг, что ж, я лишу себя этого, раз он остался без них, без меня, без всего вообще...
Я не тронула только написанных им самим, их было тринадцать, специально пересчитала и подумала: «Как тут не стать суеверной...»
Кроме всего прочего, мне еще хотелось продемонстрировать Джун, что у меня действительно совершенно нет денег, хотя, признаться, отец оставил мне один очень важный документ, о котором она не подозревала. Но я боялась продавать его даже ради учебы в колледже. Это был мой неприкосновенный запас на черный день.
Честно говоря, я сильно сомневалась, что в нашем тихом, полусонном районе отыщется хоть один человек, готовый вместо гамбургера купить книгу. Тем более старую, но не настолько древнюю, чтобы кичиться ею. Может, как раз надежда на это и дала мне сил устроить мучительное представление, которое должно было закончиться ничем... Все мое так и останется со мной, но я сделаю этот жест.
Как бы то ни было, я вытащила из дома все, что мы с отцом скопили за долгие (его!) и скудные (мои) годы. Это были наши сокровища, наши друзья, члены нашей семьи, лишенной матери, которую я почти не помнила, и лицо ее знала только по фотографиям. Это было светлое в окаймлении темного тонкое лицо женщины, познавшей истинное счастье.
Отец говорил, что лучшие героини в его книгах – это всегда она, даже если у них другой цвет волос и они круглолицы и смуглы. И я ему верила, хотя он и не скрывал от меня своих периодических увлечений. Но подружки менялись, а свет в его романах и новеллах оставался, и я знала, что это моя мама...
В общем, уселась я прямо на траве в окружении своих друзей, которых собиралась предать и продать, и подумала, что во мне должно быть нет этого света, иначе не решилась бы я на такое. День был для июля совсем не жаркий, и вполне можно было высидеть хоть до вечера, особенно если Джун притащит мне что-нибудь перекусить. Попросить я ее, конечно, не попрошу, но вдруг она сама догадается? Хотя вряд ли.
Чтобы скоротать время, а заодно и достойно проститься со своими любимцами, я открыла том Сартра и решила, что эту книгу точно никто не купит, здесь ведь нет ни роковых страстей, ни кровавых убийств. И тут же поняла, что если исходить из этого, то мне вообще ничего не удастся продать, потому что наша библиотека обходилась без любовных романов и детективов.
Время шло, солнце лениво переползало с выцветших матерчатых переплетов на глянцевые обложки, а ко мне не подошел пока ни один человек. Хотя бы ребятишки из любопытства подбежали, я подарила бы им что-нибудь из Майна Рида. Правда, они могли и побрезговать взять такое старье. Решили бы, что я принимаю их за нищих, и обиделись бы.
Я уже прикидывала, сколько времени мне понадобится, чтобы затащить все книги обратно в дом и расставить по полкам, когда раздался голос:
– Вы продаете все это?
Я подняла голову. Человек, задержавшийся возле моей распродажи, остановился так, что закрыл собой солнце, и это почему-то заставило меня напрячься, хотя я не особенно суеверна и не листаю по утрам сонники. Но тут что-то дрогнуло во мне. В первый момент мне даже показалось, что мы знакомы... В следующий я подумала, что он на кого-то похож... На кого?
– Нет, я вынесла это просушить, – вырвалось у меня.
Вечно меня тянет съязвить, даже когда собеседник еще не успел ничем разозлить меня.
Он вопросительно поднял брови, и тогда меня неудержимо понесло:
– Вчера над нашим домом разразилась ужасная гроза. Только над нашим домом, представляете? Слыхали о таком когда-нибудь? Молнией насквозь пробило крышу, и вода полилась прямо в библиотеку. Не поверите, но книги просто плавали по комнате!
– Вы – дочь Джеффри Халса?
Мне мгновенно расхотелось паясничать. И потянуло встать, но я этого не сделала.
– Вы знали моего отца?
Сейчас я уже разглядела, что парень совсем молод, года двадцать два, не больше, но отец иногда общался с начинающими писателями. Он говорил, что это помогает ему не забывать свою юность.
– Нет, – ответил он.
Сожаление, прозвучавшее в его голосе, сразу расположило меня к нему, и я уже пожалела, что показала себя такой дурой с самого начала.
– То есть я-то его давно знаю. Ну, как писателя. А он-то меня, конечно, нет.
– Почему же – конечно?
– Да разве ж он стал бы со мной знакомиться! Такой человек... Я же просто читатель, и никто больше. Парень, которому нравятся его книги.
– А с кем же еще общаться писателям, как не с такими вот парнями?
Он отозвался не очень уверенно:
– Ну, с равными себе.
– С писателями? – Я рассмеялась. – Сразу видно, что вы не с одним не встречались лично.
– Точно, – признался он. – Так вы правда его дочь?
– А как вы догадались?
– Ну, у вас такая фантазия. – Он одобрительно хмыкнул. – Молния, книги плавают... Это ж вы не заготовили, да? Прямо с ходу выдумали?
Я самодовольно улыбнулась:
– Он всегда называл меня фантазеркой.
– А вы тоже книжки пишете?
– Я? – Мне сразу стало обидно за себя. – Нет, я только читаю, как и вы.
– А почему так?
Он все переминался рядом со мной, не решаясь присесть, будто великая тень отца лежала между нами. Я похлопала по траве:
– Садитесь. Разве вы не слышали выражения, что на детях гениев природа отдыхает?
– Не похоже, чтобы она отдыхала на вас...
Устроившись рядом, он вытянул ноги, и его огромные кроссовки едва не снесли одну из стопок. Он тотчас же поджал ноги.
– Извините.
– Да ну, бросьте! Все в порядке, можете попинать. Это же не его книги...
– Я вижу.
Я всмотрелась в его до красноты обгоревшее на солнце круглое лицо. Оно все еще казалось мне знакомым, но я не была уверена.
– А вы откуда? Я вас раньше здесь не встречала. Кажется...
– Точно не встречали. Я в вашем городке, можно сказать, проездом.
– Как это – можно сказать?
– Ну... – Он явно замялся и даже слегка покраснел. – Я тут разыскивал одну девушку. Она живет здесь. По крайней мере, жила две недели назад.
– За две недели далеко можно уехать...
Я тут же начала придумывать, куда отправилась бы, будь у меня достаточно денег, и десятки городов мира разноцветными слайдами промелькнули перед глазами, но этот парень опять отвлек меня. Обхватив согнутые в коленях ноги, которые так и норовили пнуть какую-нибудь из книг, он серьезно заметил:
– Не думаю, что можно очень далеко уехать с двумя детьми. Они еще совсем маленькие.
– О! У вашей девушки двое детей?
Он заерзал:
– Я не говорил, что она – моя девушка.
– А что же вы говорили?
– Я только сказал, что разыскивал ее.
– Для чего?
Почему-то ему было мучительно трудно говорить об этом, и я это прекрасно видела, но не могла остановиться. Наверное, мне просто не терпелось переключиться со своих проблем на чужие.
От напряжения его большой нос увлажнился, а голубые, совсем детские глаза округлились с выражением такой беспомощности, что я почувствовала себя извергом. И сама остановила его:
– Не говорите, если не хотите. Секрет есть секрет. Просто, может, я ее знаю? Если она живет где-то по соседству. Или жила...
– Она жила в другом районе, – слегка успокоившись, сообщил он.
– Что же вы делаете в нашем?
Он покраснел еще больше:
– Ну... Я узнал, что Джеффри Халс жил в этом городе, и решил посмотреть... Просто постоять возле его... вашего дома. Ничего больше.
– Так вы – его поклонник?
– Разве я не сказал?
– Я не поняла, что настолько, чтобы возникло желание просто постоять у его дома.
Он удрученно опустил голову:
– Это смешно?
– Немного, – призналась я. – Но мне приятно это слышать. Отцу, я думаю, было бы еще приятнее.
– Да у него, поди, таких, как я, навалом было. Каждый день небось ходили...
– Напрасно вы так думаете. По электронной почте еще письма приходили, а чтобы вот так, как вы... Нет, честно! Спасибо вам.
Он неподдельно смутился, покраснел, как ребенок завозил по земле большими ногами:
– За что это?
– За то, что просто пришли. Если хотите, я могу отвести вас на его могилу.
– На могилу?!
Видно было, что он не ожидал такого поворота событий. Я даже растерялась. Можно было подумать, что я предложила что-то неприличное.
– Я подумала, что вы захотите проститься с ним... Или что-нибудь в этом роде...
– Да я и не собираюсь с ним прощаться. Я буду перечитывать его книги. Особенно рассказы про его детство. Да вы помните!
Я обрадовалась:
– Они вам нравятся? Правда? Мне тоже. В основном все замечают только его романы, о них и критики пишут, а те рассказы, они ведь чудесные!
Теперь я увидела, что нос у него вовсе не длинный, а просто мужской, крупный, а глаза по-настоящему синие, такие не часто увидишь. Мои собственные были серыми, как ненастный день, хотя характер мой таковым не назовешь. Вернее, никто не назвал бы до того, как отец сел в машину в последний раз...
Он оглядел книжный развал:
– Здесь его книг нет, верно?
– Еще бы! С ними-то я не расстанусь.
– Я бы тоже... То есть те, что у меня есть, они так со мной и будут.
– Кстати, – спохватилась я, – меня зовут Эшли Халс. Наполовину вы мое имя уже знаете.
У него и улыбка оказалась приятная:
– Том Брэдли.
Я сунула ему руку:
– Оч-чень приятно! Нет, правда, Том, рада тебя видеть в наших заунывных местах.
– Почему заунывных?
Он продолжал улыбаться, видно надеялся, что это шутка, которую я вот-вот растолкую.
– Ненавижу этот городок, – поделилась я, рассеяв его иллюзии. – Одно название чего стоит: Гринтаун. Зеленый город! Ничего банальнее и не придумаешь.
Его улыбка стала вопросительной:
– Почему же вы здесь жили? Твой отец...
– Мой отец точно так же ненавидел этот город. Он обманулся, понимаешь? Думал, это тихий рай.
«Где нет ни одного казино», – добавила я про себя то, что было главным. Тому необязательно было знать это о любимом писателе.
– Каждый может обмануться, – вежливо заметил он.
– Отец как раз собирался продать дом...
– И куда вы намеревались двинуть?
– Похоже, он нашел то самое место. Только поселился там без меня.
Том мизинцем тронул мою руку:
– Эй! Это же случайность, верно? Он не хотел этого. И тебя бросать не хотел.
– Я знаю.
Я чувствовала, что если мы продолжим разговор в том же духе, то слезы потекут сами собой. От них уже щипало в носу, и глаза наверняка покраснели. Нельзя было Тому видеть все это. Нельзя. Разве детей известного писателя представляют такими слабыми?
Но чем чаще я повторяла это, тем сильнее дрожали губы, и ничего не удавалось выговорить. Ну, чтобы сказать какую-нибудь необязательную банальность, вроде того, что я в порядке, все в порядке ну и так далее...
– Эшли...
Я промычала что-то невразумительное, хотя мне хотелось сказать, что не надо меня утешать, все равно это не поможет, потому что словами невозможно унять ту боль, что поселилась во мне, заполнить ту пустоту, что разверзлась в моей душе и затягивает всю радость. Не осталось больше никакой радости...
– Я так хочу есть, Эшли!
Это было так неожиданно, что я всхлипнула и засмеялась одновременно.
– Ты правда хочешь есть?
– Жутко!
– Тогда пошли в дом.
Я быстро вытерла лицо обеими ладонями, платка у меня, как обычно, не оказалось с собой. В шкафу лежала, наверное, целая дюжина, но я вечно забывала прихватить один из них.
Вскочив первым, Том протянул мне руку:
– Приглашение принимается! Я могу приготовить настоящий французский омлет, если ты не против.
Я ухватилась за его руку и подскочила. Вернее, это он так легко поднял меня. И я вдруг снова почувствовала себя защищенной от всего на свете, как было при отце.
2
На крыльце я придержала Тома за майку:
– Постой. Я должна предупредить тебя... В общем, я живу тут не одна.
У него почему-то дрогнули губы:
– У тебя есть...
– Нет! Это не то, что ты подумал.
Мне даже стало смешно: Джун! Принять Джун за моего бойфренда!
– Это вторая жена моего отца. Ее зовут Джун. Впрочем, это неважно. Надеюсь, вы даже не встретитесь. Мы с ней... Ну, ты понимаешь.
– Я понимаю, – серьезно подтвердил он и прислушался. – А она сейчас дома?
– Понятия не имею. Я не слежу за ней. Лучше бы ее не было.
Том усмехнулся:
– Спорю, тебе сейчас хотелось сказать: лучше б ее вообще не было.
– Ну, не вообще, – сжалилась я над Джун. – Но в нашей жизни лучше бы ее действительно не было. Она всегда была слишком глупа, чтобы стать ему настоящей женой. Она никогда не понимала ни его, ни меня. И книг его не читала. Какая из нее подруга такому человеку? Подруга – в истинном смысле слова.
– Это я понял, – подтвердил Том.
У меня мелькнула мысль, что его тоже не назовешь интеллектуалом, это сразу заметно. И он мог принять вышесказанное на свой счет, но вроде бы этого не произошло. И все же я сказала себе, что нужно быть осторожнее в высказываниях.
– Мы все ссорились с ней, понимаешь? – продолжила я. – И это делало отца несчастным. Я ведь это чувствовала. Не могу простить себе...
Пожав плечами, Том сказал:
– Он ведь мог предположить, что так будет, верно? Воображение у него было что надо.
Я толкнула дверь и громко ответила:
– Воображение у него включалось, только когда он работал. Видимо, так.
Мне хотелось, чтобы Джун услышала эти слова, хотя ничего напрямую сказано не было, и вряд ли у нее хватило бы ума понять, что речь вообще идет о ней. Но по моему тону, она могла бы догадаться, что я все еще не простила ее. Никогда не прощу.
Отец говорил, что моя мать была доброй женщиной и глубоко верующей. И еще очень красивой. Словом, мне от нее не передалось ничего, кроме темных, густых волос. Только я их всегда коротко стригла, потому что вся моя внешность была мальчишеской, да и характер отчасти. Не оттого ли, что всю свою жизнь я прожила с отцом? Ему хотелось, чтобы я унаследовала от матери ее утонченность, которой он наделил своих героинь, но, видимо, это не передается по наследству...
Войдя в дом, я сделала широкий жест:
– Прошу! Кухня – направо. Все остальное, если тебе необходимо, – налево.
– Не сейчас, – застенчиво сказал Том.
Подавившись смешком, я побежала на кухню, и он, естественно, последовал за мной.
– Садись, Том. Попытаюсь найти чем бы тебя накормить...
Он напомнил:
– Я обещал омлет.
– А может, заказать пиццу?
Том явно был разочарован:
– Ну, если хочешь...
Мне вообще не хотелось есть, я недавно позавтракала, но стало жаль его.
– Я хочу омлет. Но ты вроде в гостях, как-то неловко заставлять тебя.
– А кто меня заставляет? Я люблю готовить.
– А я терпеть не могу. Вообще ненавижу всю эту возню по дому. Пылесосить, стирать...
– Неужели тебе приходится этим заниматься? Я думал твой отец был состоятельным человеком.
Я мысленно согласилась: «Был. Пока полгода назад не добрался до Лас-Вегаса...»
– Теперьприходится.
– Извини.
– Ты тут ни при чем. Вот тебе молоко и...
Тут он вдруг вскочил и вытянулся, потом, словно спохватившись или испугавшись чего-то, быстро взглянул на меня. Я обернулась. На пороге кухни, как идиотка, улыбаясь во весь рот, стояла Джун, такая же вся светленькая, пышненькая и кудрявенькая, как обычно. Слегка похожая на Дрю Бэрримор, но без наивного обаяния той.
Демонстративно отвернувшись, я продолжила, обращаясь к Тому:
– Молоко и яйца. Что еще нужно для омлета?
– Сковороду, – сказала Джун.
– Здравствуйте, – откликнулся Том.
– Привет.
– Так ты займешься омлетом?
Джун подошла поближе:
– Может быть, позволишь мне?
Я сделала удивленное лицо:
– Разве мы тебя звали?
Ее нахальство и впрямь удивляло. Ей необходимо было все говорить прямым текстом.
– Мы справимся без тебя, – произнесла я с нажимом, но для того, чтобы она оставила нас в покое, видимо, требовалась физическая сила. – Джун? Ты оглохла?
– Нет, Эшли, – ответила она с непривычной вежливостью. – Я очень хорошо тебя слышу. Я просто сочла своим долгом...
– Джун! Отныне ты освобождена от какого бы то ни было долга по отношению ко мне!
Она заморгала, видно, ее тугой мозг не сразу обработал эту простую фразу. И тут влез Том:
– Миссис Халс, я большой почитатель таланта вашего покойного мужа.
– Я сейчас заплачу от умиления, – сообщила я. – Может, оставить вас вдвоем? Преданный читатель и безутешная вдова.
– Нет-нет! – быстро сказала Джун и сделала шаг назад. – Я сейчас же уйду. Я только хотела спросить: за что ты так ненавидишь меня, Эшли?
Я просто задохнулась от гнева.
– И ты еще спрашиваешь – за что?!
– Да, за что? Скажи мне! Что такого ужасного я тебе сделала? Конкретно?
Это «конкретно» меня просто добило. Свет не видывал такой дуры! Но мне все-таки удалось взять себя в руки. Каким-то непостижимым усилием воли.
– Может, мы выясним это потом? – Я глазами указала на Тома и вдруг поняла, что именно его присутствие и подтолкнуло Джун на этот разговор. Ей хотелось показаться несчастной и непонятой, ей хотелось, чтобы ее пожалели. Чтобы ее пожалел мужчина.
Я покосилась на Тома. В общем, да. Вполне мужчина. Светлые волосы слегка вьются, улыбка стопроцентного американца... Чуть младше Джун, но кого это смущает после браков Мадонны и Деми Мур?
– Ладно, – сказала я жестко. – Ты сама напросилась. Ты спрашиваешь, за что я тебя ненавижу? Так вот. Ты очень глупая, Джун. Ты пошлая и необразованная. Толстая и вульгарная. Посмотри на свою розовую кофточку! Кто так одевается? Ты выглядишь в ней как мисс Пигги! Отцу стыдно было за порог с тобой выйти.
Я снова украдкой посмотрела на Тома, и поразилась тому, как он покраснел, выслушивая все это. Можно было подумать, что я вывела на чистую воду его самого. Наверное, все-таки не следовало разрушать при нем идиллический образ писательской семьи. Впрочем, все мы когда-нибудь лишаемся иллюзий...
Опустив голову (все-таки что-то дошло до нее!), Джун пробормотала:
– Он любил меня.
– Отец?! Не смеши меня. Ну, кольнул его бес в ребро, в очередной раз, это же еще не любовь.
– Эшли, – некстати вмешался Том, – я думаю, ты не совсем права. Все-таки миссис Халс приходилась твоему отцу женой, а не...
«Такой же тупой, как она! – подумала я со злостью. – Еще лезет не в свое дело...»
Я напомнила ему:
– Том, ты – человек посторонний. Ты моего отца в глаза не видел. Поэтому, будь любезен, не берись судить, каковы были его истинные чувства. Довольствуйся тем, что он вложил в свои книги.
– Это не так уж мало, – заметил он.
– Тем более! Кстати, Джун, ты прочитала хотя бы одну из его книг?
Ее пухлый рот радостно расплылся:
– Конечно!
– Одну?
– Две. – Она явно смутилась, догадавшись, что попалась. – Вторую дочитываю...
– Уже на третьей странице?
– Что? А, нет. На двести пятьдесят второй.
Меня всегда поражала эта ее способность запоминать числа. В этом мне виделся явный симптом даунизма. Бесполезный талант при прочей отсталости.
– Ты, наверное, и закладками не пользуешься?
У нее болезненно сморщился выпуклый лобик:
– Какими закладками?
– Ладно, проехали. Ты куда-то шла, Джун? Мы, кажется, задерживаем тебя?
Ей пришлось смириться.
– Да, мне пора. – Она продемонстрировала Тому ямочки на щеках: – Рада была повидаться.
Если бы он сказал: «Я тоже» или что-нибудь в этом духе, я запустила бы в него одним из яиц, которые как раз доставала из холодильника. Но Том только снова вскочил и как-то смешно, церемонно поклонился. Я расхохоталась и с силой захлопнула дверцу.
– Надеюсь, не скоро увидимся, Джун!
Мне она ничего не ответила, но я и не нуждалась в ее прощальных словах. Сейчас Том сожрет свой омлет, уберется из нашего дома, и мы опять разбредемся с Джун по разным комнатам.
Но Том вдруг хлопнул себя по лбу:
– Надо же было спросить, пока она была здесь!
Я насторожилась:
– О чем это?
– Хотя, наверное, ты – главная хозяйка в этом доме, – уклончиво продолжил он.
Сунув ему большую фарфоровую миску, я требовательно спросила:
– К чему ты клонишь?
– Понимаешь, – опять замялся Том, – мне необходимо остановиться в вашем городе на несколько дней. Нельзя мне у вас снять комнату? Или это будет...
– Это будет просто здорово!
Это не было обычной вежливостью, я действительно обрадовалась. Жить вдвоем с этим толстым растением по имени Джун было совсем не весело. От избытка чувств я едва не предложила ему остаться у нас в качестве гостя, но успела вспомнить, что деньги мне не помешают.
– При условии, что ты не будешь вскакивать, когда входит Джун. Меня это бесит. Тем более она совсем не заслуживает такого отношения. Она не леди, понимаешь? Она работала у нас кухаркой.
На мгновение мне показалось, что его голубые глаза стали ледяными, и я едва не стукнула себя по лбу: ведь мне же ничего неизвестно о его семье, может, его мать или сестра тоже работают в каком-нибудь дешевом кафе. Или он сам еще вчера...
Сделав вид, что не заметила, как Том напрягся, я торопливо продолжила:
– Дело, конечно, не в том, чем она занималась до того, как вышла за моего отца. Я сама прошлым летом работала официанткой, – соврала я с легкостью. – Просто Джун в душе не леди, понимаешь?
– Хорошо, я не буду вставать, – согласился он таким тоном, будто обрек себя на непосильную жертву.
– Наконец-то! Знаешь, что я скажу тебе, Том? Ты слишком хорошо воспитан. Откуда ты взялся такой?
На его лице возникла вопросительная улыбка:
– Из Техаса.
– Вот те на! – Я подбросила вверх куриное яйцо. – Неужели в Техасе читают книги?
Он опять померк:
– Ты любишь издеваться над всеми, да, Эшли? Тебе это в кайф?
Пришлось признаться:
– Есть маленько. Но я сейчас вовсе не издевалась, Том. Я действительно не предполагала, что моего отца знают даже в Техасе.
– А чем Техас хуже любого другого штата? – снова напрягся Том.
Когда он волновался или обижался, то краснел просто как девочка, и сейчас щеки его уже вовсю пылали. И уши забавно светились красным. Меня так и тянуло прижать к его лицу мокрое полотенце.
Забрав у меня яйца, он аккуратно разбил их над миской и принялся взбивать с такой силой, что я сразу поняла, как он разозлился. Но, как ни странно, яичная смесь не разлеталась по кухне, к чему я уже внутренне приготовилась. И я подумала, что Том умеет контролировать свои эмоции. Только не поняла до конца: нравится мне это или нет.
– Не хуже, – поспешила я согласиться. – Но там ведь своя специфика, насколько я знаю.
Он кивнул:
– Лошади, шляпы и сапоги. Где у вас соль?
Я протянула ему солонку:
– Вот видишь, ты и сам знаешь!
– Я там живу, Эшли. – Он подлил молока. – И поверь мне, у нас никто не ходит в ковбойских сапогах и шляпах. Только в дни праздников.
– Ладно, Том, – сжалилась я. – Давай замнем это. Я совсем не хотела обидеть твоих земляков. Твои родители остались там?
Он ответил не сразу:
– Вообще-то, нет. Я родом из Алабамы. Думаю, родители и сейчас живут там.
– Думаешь? То есть ты не знаешь наверняка?
Ему не по душе был этот вопрос, это сразу почувствовалось, но Том все же пояснил:
– Да мы с сестрой уехали от них, как только окончили школу.
– Не спрашиваю почему. И вас занесло в Техас? Не расскажешь – почему именно туда?
Проведя рукой над сковородой, Том проверил, как она нагрелась, и, одобрительно кивнув, вылил туда яично-молочную смесь. И лишь потом ответил:
– Как-нибудь потом.
Я вспомнила:
– А эта девушка, которую ты разыскиваешь? Это не твоя сестра?
Он посмотрел на меня с обалделым видом:
– Как ты догадалась?
Мне стало смешно:
– Я очень умная, понимаешь?
– Ты действительно умная. Ты, наверное, прочитала все эти книжки? – Он указал головой на окно.
Я выглянула во двор. Никем не тронутые горы книг сиротливо громоздились на траве, которая выглядела особенно свежей и яркой от этого соседства. И когда я смотрела на эту траву, мне почему-то представились брат с сестрой, убегающие из дома на дикий Запад. За романтикой или просто подальше от родителей?
Странно порой происходит в жизни: полчаса назад я еще знать не знала этого Тома, а сейчас мне не терпелось выведать его историю. Почему? Может, отцовская страсть к поискам интересных судеб передалась и мне? А что, если когда-нибудь я все же смогу написать свою книгу? Хотя бы одну? Говорят, каждый на это способен, но мне в это не очень верилось. Разве Джун под силу это осуществить? Или хотя бы тому же Тому Брэдли?
А своя история у него явно была, и она могла оказаться неплохим сюжетом для будущей книги, вот почему я так заинтересовалась им. О себе мне писать было нечего. Но и давить на Тома я не собиралась. Если он останется в нашем доме, как собирается, уж постараюсь постепенно вытянуть из него подробности их с сестрой невероятных приключений.
– Опиши мне твою сестру, – попросила я. – Вдруг я встречала ее где-то?
Он улыбнулся так радостно, словно увидел за окном ее лицо. Видимо, они и впрямь были очень дружны, это не часто встречается...
– Она, – начал Том и вдруг посмотрел на меня с тревогой: – Ты не любишь блондинок, да?
– Почему ты так решил? – опешила я.
Он указал глазами на дверь и промычал:
– Ну...
Я догадалась:
– А, ты про Джун? Том, я не люблю ее вовсе не из-за того, что она – блондинка! Если б она была темноволосой, как я, или рыжей, я относилась бы к ней точно так же. А твоя сестра блондинка?
Он кивнул:
– Ну да. У нее светлые волосы. И она... Как бы это сказать? От нее как будто сияние исходит.
– Ого! Сияние?
– Не на самом деле, конечно. Но так кажется. Может, потому, что она всегда улыбается.
«Еще одна стопроцентная американка», – подумала я, но сдержала усмешку.
– Видно, что ты ее очень любишь, – заметила я самым елейным голоском.
– Ее нельзя не любить, – отозвался Том, но тут же оговорился: – Хотя есть люди, которым она не нравится. Их раздражает даже то, что она такая веселая. Как будто кому-то стало бы лучше, если б она на всех злилась!
Теперь пришло время мне напрячься: «Это он на меня намекает? Но я злюсь на одну только Джун! И он ведь понимает почему».
Подхватив сковороду, он провозгласил:
– Готово! Тарелки дашь?
Я похвалила:
– Пахнет вкусно, просто слюнки текут. Спорю, это сестра тебя научила готовить.
– Так и есть.
– Она старше тебя?
– На три года.
– Играли вместе?
– А то!
– Дом на дереве и все такое?
Том опять ошарашенно замигал:
– Откуда ты знаешь?
– Классика, – пробормотала я. – У меня такого дома никогда не было.
Поставив сковороду, он заглянул мне в глаза с сочувствием, насмешившим меня:
– И брата не было?
– И нет. Но я никогда не страдала по этому поводу. Не все братья так дружны со своими сестрами, Том. Это просто к сведению.
Я поставила тарелки, разложила приборы, хотя когда я обедаю в одиночестве, то обхожусь одной вилкой. Сомневаюсь, что Том был приучен к другому, но мне вдруг захотелось показать себя хозяйкой. Почему? Не знаю. Я вообще не знаю, почему все так вышло в тот день. Где была моя хваленая голова?
