Текст книги "Аромат счастья"
Автор книги: Натали де Рамон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Глава 3, в которой нетрудно представить мое удивление
Нетрудно представить мое удивление, когда я увидела за ближайшим к окну выдачи столиком моего вчерашнего бородатого знакомца. Он невольно обернулся на звук открывшейся двери.
– Вы?
– Доброе утро, мсье, – поздоровалась я. – Рада вас видеть.
Это было не просто вежливостью, я действительно обрадовалась ему и, признаюсь, не только по причине безопасности.
– Взаимно. – Он поднялся из-за стола и протянул мне руку. – Игнасио Эньярош.
– Мари Лану, – представилась я. – Очень приятно, мсье Эньярош.
– Просто Игнасио, – сказал он, задержав мою руку в своей немного дольше, чем того требовала учтивость.
– Вообще-то, мадемуазель, – в окошке показалась взлохмаченная седая голова, – главный архивариус – это я. Не нужно отвлекать доктора Эньяроша от его занятий, мадемуазель. Обращайтесь ко мне. Я отвечу на все ваши вопросы. Свидетельство о рождении? О регистрации брака? Спорная собственность?..
Вопросы выскакивали из него, как пробки, и я, чтобы не перебивать старшего коллегу, молча положила перед ним свое командировочное предписание.
– Что это? – растерялся он и вытащил из кармана сначала плоскую наполовину пустую бутылочку, потом клетчатый платок и, наконец, лупу, которую тут же пустил в ход. – Ревизия? Состояние делопроизводства? Да кто вы такая, мадемуазель? С какой стати? У меня образцовый порядок!
– Мсье Сашель, – я прочитала его имя на табличке, – конечно, у вас все отлично, никто и не сомневается, но я должна представить отчет по определенной форме и очень рассчитываю, что вы поможете мне довести до сведения начальства доказательства того, что в вашем архиве образцовый порядок.
Эту фразу я составила заранее, прекрасно понимая, что вряд ли найду здесь дружественный прием, и, похоже, старик оценил мое красноречие.
– Ладно, дочка, валяй. Ты тоже человек подневольный.
Мсье Сашель вздохнул, встряхнул свою плоскую бутылочку и посмотрел через нее на свет. Потом сухими старческими пальцами осторожно отвинтил крышечку, снова вздохнул, сделал глоток, другой, кашлянул, завинтил крышечку, убрал бутылочку в карман. Обвел глазами помещение и вдруг заговорщицки подмигнул.
– Валяй, дочка, валяй!
И повел меня в хранилище. Естественно, его хозяйство представляло собой грустное зрелище.
– Кошмар? – сочувственно поинтересовался Эньярош, когда я устроилась за соседним столом с грудой описей и описью описей архива.
– Не то слово, – прошептала я в ответ, как будто в читальном зале была куча народу. – Я очень понимаю мсье Сашеля.
– В смысле недовольства вашим появлением или наличия стеклянной спутницы в его кармане? – Эньярош опять перешел на английский, но тоже говорил очень тихо.
Я усмехнулась.
– И то, и другое. Вы американец?
– Нет, с чего вы взяли?
– Вы упорно не хотите говорить по-французски.
– Я его плохо знаю. Я из Колумбии.
– О чем это вы там шепчетесь, господа? – Из окошка выглянул обиженный архивариус. – Кажется, здесь нет посторонних.
– Мы просто не хотели вам мешать, мсье Сашель, – сказала я. – Я предложила мсье Энь-ярошу пойти выпить кофе.
Я почувствовала, что Эньярош оценил мою находчивость.
– У нас имеется масса общих знакомых, – заверил он архивариуса по-французски и вдруг смутился, взглянув на меня.
– Идите, – разрешил старик, – только принесите мне тоже!
– С молоком? – уточнил Эньярош.
– Ну ты и шутник, мсье Колумбия, – фыркнул дед, – ты же знаешь, что я всегда пью только чистенькую!
Глава 4, в которой Эньярош помешивал ложечкой кофе
– Значит, мисс Люно – мисс Архивная Ревизия? – Эньярош помешивал ложечкой кофе, его глаза улыбались за стеклами очков. – А я-то вчера сломал себе голову: кто ж такая эта мисс? Учительница? Актриса? Агент по недвижимости?
– Я тоже никак не могла предположить, что встречу вас в архиве. Вы историк?
– Да. Даже доктор археологии в университете Боготы. Я пишу книгу о культовых постройках доколумбовой Америки. Это моя специализация. Мечтаю найти здесь хоть что-то об исчезнувшей экспедиции французского путешественника Бонвояжа.
– Бонвояж? Смешная фамилия для путешественника. – Я сделала глоток кофе. – Пейте, пока горячий.
– В такую жару он остынет не скоро.
– Знаете, мистер Эньярош...
– Просто Игнасио.
– Хорошо. Знаете, просто Игнасио, я решила, что вы полицейский в штатском, когда вы одним взглядом распугали вчерашних молодцов.
Он усмехнулся.
– Нет, правда, как вам это удалось? Вы не полицейский, а эти люди вас боятся. Почему?
– Потому что они не люди.
– То есть? По-вашему, есть люди, а есть – не люди?
– Да.
Он так спокойно произнес это «да», что мне стало не по себе. И вдруг его словно прорвало:
– Люди – это те, кто способен принимать решение, оценивать свои поступки и отвечать за них. Человекообразные с рабской психологией не способны на это. И я не могу назвать полноценными людьми вчерашних типов. Не могу, и все! Они ценят лишь физическую силу и деньги как эквивалент той же силы. Малейший проблеск мысли вызывает у них панику, которую они стремятся тут же заглушить алкоголем, наркотиками, грохотом дикой музыки и жестокостью...
Мальчишка в некогда белом фартуке подметал между столиками, на которых растопыривали ножки перевернутые стулья. По-утреннему еще не слишком жаркое ярко-голубое небо. Пыльноватая, но еще бодрая, тоже утренняя, листва. Птички, купающиеся в пыли. Тощая собака, лежащая на ступеньках, лениво зевнула и зажмурилась от солнечного зайчика... Кофе щедро дарило душистый густой аромат, а мужчина, который был мне определенно симпатичен, страстно читал лекцию по психологии.
Но это даже хорошо, подумала я, что он рассуждает на отвлеченные темы: скорее всего он холост, иначе бы непременно начал жаловаться на свою «прекрасную половину» и толковать об одиночестве вдвоем. Хотя сейчас мне вовсе нет дела до его семейного положения, все равно лучшего общества у меня здесь не предвидится. Местные «приличные» дамы наверняка держатся очень закрытым кружком: какая-нибудь ассоциация любителей животных или вегетарианской кухни... Мне несказанно повезло встретить в этой глуши доктора Эньяроша. Он же просто соскучился по умным разговорам! Надо постараться быть снисходительной, ведь на самом деле можно ошалеть, если все дни проводить в компании причудливого мсье Сашеля, а вечера – среди Биллов, Хулио и Педро.
–...Им нужны готовые схемы и решения. Им нужно, чтобы за них все решал кто-то другой... – продолжал рассуждать Эньярош, а я думала о том, что мужчины всегда стараются поразить женщину своей мощью – физической или мощью небывалого интеллекта, хотя нам нужно лишь немного восхищения и заботы...
Мощь физическую он, можно сказать, явил вчера, стало быть, сегодня – черед интеллекта, но неужели мужчине и женщине больше не о чем поболтать в такое приятное утро? Конечно, мы не на курорте, нас обоих ждет работа, но зачем тратить минуты отдыха на тяжеловесную философию? Ты же археолог, парень, подумала я, вот и рассказал бы мне о каком-нибудь занятном случае на раскопках, а пофилософствовать прекрасно можно было о том, как мы похожи: я роюсь в архивах, а ты – в земле. Что попусту рассуждать о несовершенстве людского рода?
–...Они исполнят любой приказ, потому что не считают себя ответственными за результаты. Они живут по законам стаи. Им так удобнее: никто не отвечает ни за что.
– По-моему, все дело в уровне культуры, образования. – Банальностью я попыталась закрыть не менее банальную унылую тему.
– Вовсе нет.
Он вытащил сигареты и предложил мне. Я отказалась – никогда в жизни не испытывала потребности в табаке.
– Завидую вам, – сказал он, пригубил кофе и снова вернулся к своей лекции. – Я тоже считал так раньше, пока однажды до меня не дошло, что все это, с одной стороны, позволяет сделаться более «уважаемым волком» в стае, а с другой, диктует необходимость большей жестокости и цинизма, чтобы удержаться на своей ступеньке. Стая уничтожает не только непокорных, но и слабых. Не убьешь ты – убьют тебя. Все держится на страхе и безнаказанности смерти, потому что только существо с рабской психологией испытывает удовольствие, мучая и убивая.
– Значит, или человек, или человекообразное существо? – Он все-таки втянул меня в спор, хотя еще со студенческой скамьи я старалась держаться подальше от подобных дебатов. Они неизменно заканчивались ссорой, а ссориться с Игнасио мне вовсе не хотелось. Но мне категорически не нравились его суждения! – По-моему, ваша теория попахивает шовинизмом.
– Ничем она не попахивает, потому что любой может стать человеком, если сознательно этого захочет. Если ежедневно и ежечасно будет изживать инстинкты стаи и рабский образ мышления.
– Кажется, это уже из русской классики? – Туше, приятель, подумала я, я тоже почитывала кое-какие книжки!
– Возможно. – Он пожал плечами.
Наверное, тут было бы уместно поставить точку, тем не менее я дерзко спросила:
– Значит, я веду себя по-рабски, если приехала в здешний архив не по своей воле, а по распоряжению начальства?
– Мисс Люно, – он наклонил голову и доверительно заглянул мне в глаза, – вашим начальством руководило само Небо: во-первых, свалка мистера Сашеля давным-давно требует наведения порядка, а во-вторых, иначе я бы никогда не повстречал вас...
– Простите, Игнасио, вы не торопите события?
– Вы считаете, что я должен был сказать вам это еще вчера? Неужели вы не поняли сами?
– То есть вы бы не пришли мне на помощь, если бы я вам не понравилась?
– Конечно.
– И вы бы спокойно смотрели, как эти мерзавцы издевались бы над любой другой женщиной?
– Женщина их круга сочла бы такое поведение не издевательством, а, напротив, – талантным и остроумным ухаживанием. Вы другой масти, это видно сразу.
– А вы?
– Я? Может быть – джокер, а может быть – крупье... Еще кофе?
– Самоуверенности вам не занимать, мистер Крупье! – От кофе я отказалась.
– Спасибо за комплимент, мисс Люно, – неожиданно поблагодарил он. – Отныне я ваш должник. – И вдруг умело поцеловал мою руку.
Вот так-то гораздо лучше, подумала я, а то какие-то стаи, законы, психология...
– Хотите, я помогу вам разгребать пыль веков, мисс?
Мсье Сашель сначала настороженно, а потом уже и покровительственно отнесся к тому, что мы с «просто Игнасио» начали вместе хозяйничать в его владениях. Бутылочка дорогого виски, которую он как бы незаметно от меня вручил старику, сыграла тут не последнюю роль.
Конечно, работенка предстояла мне не из легких, но, когда Игнасио стал моим добровольным помощником, у меня вдруг действительно появилось ощущение, что я в отпуске, а разбираю архив лишь для собственного удовольствия. Впрочем, еще за утренним кофепитием я почувствовала нечто похожее на аромат приближающегося курортного романа.
Что ж, архивный роман тоже совсем неплохо, особенно с учетом того, что моего философствующего кавалера почему-то откровенно боятся местные удалые парни. К тому же Игнасио очень интересный мужчина – если привести в порядок его прическу и одеть без этой нарочитой интеллигентской небрежности. Впрочем, он и без того красивее всех ученых мужей, с какими мне по разным причинам приходилось сталкиваться.
Природа достаточно скупа, чтобы награждать человека умом и красотой одновременно. Эту истину я знала хорошо, но тем не менее никогда не могла пересилить себя: например, поцеловаться, я уж не говорю о большем, с умным, но некрасивым парнем. Потому-то мои любовные связи неизменно обрывались после двух-трех встреч: терпеть рядом с собой красивого дурака ради секса я тоже не могла, да и они, мои непродолжительные красавцы, какими бы ограниченными ни были, тоже искали себе подружку, которая бы восхищалась их интеллектом, а вовсе не такую требовательную, как я.
Так что Эньяроша я вполне могла считать подарком судьбы во всех отношениях: безопасность – раз, общие профессиональные интересы – два, наверняка симпатия ко мне, – а больше-то не к кому! – три, впрочем, как и у меня... И большой-пребольшой плюс ко всему вышеизложенному – очень привлекательная внешность!
И я чувствовала, что неумолимо влюбляюсь в Игнасио: в его горящие глаза и разумные суждения, в его радость, когда мы вдруг находили какой-нибудь совершенно невероятный документ или неизвестное письмо. Мы не только переставляли дела, но еще и сверяли их с описями, уточняя номера и содержание. И нам обоим было совсем не скучно рыться в архивной пыли: мир за стенами архива нам казался гораздо скучнее, потому что в каждом томе и в каждой папке нас могло ждать открытие.
К вечеру мы были уже на «ты». Иначе и не могло быть, потому что, когда уже в самом конце дня я ставила на верхний ярус обследованные подшивки документов, я опрокинулась на Игнасио вместе с ветхой стремянкой и грудой толстенных дел, за которые я судорожно цеплялась при падении, невольно вытягивая их с полок.
– Ты о'кей? – О чем еще мог спросить меня мужчина, избегающий говорить по-французски?
– А ты?
– О'кей! – Он потер правое предплечье и поморщился, глухо выдохнув: – Ух!
– Повредил руку? Больно? – Я попыталась притронуться к его предплечью, но он дернулся в сторону и снова поморщился.
– Ерунда.
– Что вы мне тут устроили?! Помощнички! – Явившийся на шум мсье Сашель гневно взирал красноватыми глазками на раскиданные тома и сломанную лестницу. – Это все из-за вас, мадемуазель! Говорил же я вам, что посторонним в хранилище не место! У меня тут был образцовый порядок! Чистота и симметрия! Где я теперь возьму новую стремянку?
От расстройства старик, естественно, полез в карман за бутылкой, а Эньярош молча и виновато принялся поднимать дела и ставить их на полки. Мсье Сашель шумно дышал и презрительно наблюдал за его действиями, а я вдруг увидела, как сквозь тонкую ткань рубашки Игнасио потихоньку проступают алые бисеринки.
– Боже мой! Игнасио! Да у тебя же кровь! – Я выхватила из его рук очередную порцию подшивок. – Вы разве не видите, мсье Сашель, у него что-то с рукой?!
– Никак сломал, сынок? – Старик вдруг сделался ужасно заботливым. – Что же ты сразу-то не сказал? Лестницей, никак, зацепило? А ну-ка покажи! Давай, давай, снимай рубаху!
Эньярош явно чувствовал себя очень неловко. Он попытался отшутиться, но Сашель настоял на своем:
– Нечего тут кочевряжиться! Может, тебе врач нужен? Быстро показывай! Тоже мне, девица! Рубаху скинуть стесняется!
Эньярош растерянно посмотрел на меня, зачем-то снял очки и только потом – рубашку.
– Да с такой-то фигурой я бы вообще голышом ходил! – восхитился старик.
Торс Игнасио действительно мог поспорить с античными образцами, но его обладатель виновато улыбался и не мог поднять от пола глаз, пока мсье Сашель обследовал травму: огромную, от плеча до локтя, ссадину со стремительно набухающим по краям синяком.
– Поболит, – поцокал языком мсье Сашель, – прямо на мышцу пришлось. А кости целы.
– Может, все-таки сходить сделать рентген? – предложила я, не особенно доверяя доморощенному целителю.
– Господа, ну честное слово, – наконец подал голос Игнасио, – ну все пройдет. Ничего особенного... Пустяки...
– А то! – согласился старик и опять полез в карман. – Давай, дочка, принеси-ка льда, а я пока немножко полечу доктора Эньяроша. Это ж надо, такого кавалера чуть не угробили! – Старик звонко похлопал Игнасио по здоровому плечу и протянул ему бутылку, в которой оставалось еще достаточно. – Хлебни-ка, сынок, для бодрости.
Я стрелой полетела в отель, намереваясь раздобыть лед в баре, и только на улице поняла опрометчивость своего поступка. За ближайшим к дороге столиком сидели Билл, Хулио и громадина Педро. Я замедлила шаги, но они подобострастно пожелали мне доброго дня, как если бы были у меня на содержании!
У стойки бара я попросила лед, объяснив в двух словах, зачем он мне нужен. Бармен понимающе кивнул, где-то под прилавком зачерпнул лед миской и принялся заворачивать его в полотенце. Неожиданно мужчина, потягивающий у стойки текилу, шепнул мне нечто двусмысленное. Я с негодованием отшатнулась. И вдруг словно из-под земли возле любителя текилы очутился Педро. Просто невероятно! Откуда он взялся? В следующую секунду любитель текилы уже перебирал в воздухе ногами, потому что ручищи Педро подняли его за грудки со стула и какое-то время подержали над полом.
– Понял? – спросил Педро.
– Ага... – пролепетал почитатель текилы.
– Смотри у меня. – Педро вернул его на стул, продемонстрировав мне улыбку, звуком и ароматом весьма похожую на улыбку тигра.
Бармен изумленно вытаращил глаза. Я пожала плечами, поблагодарила за лед и положила на стойку несколько монет.
– Подарок фирмы. – Бармен старательно улыбнулся, глядя почему-то мимо меня, и отодвинул деньги.
– То-то, – пробасил Педро за моей спиной.
– Мсье Эньярош мог бы стать укротителем тигров.
Я прикладывала лед к руке Игнасио, а мсье Сашель маленькими глоточками экономно допивал виски, с интересом внимая моему рассказу о прирученном Педро и компании.
– Может быть, ты их попросишь, дочка, сколотить завтра мою лестницу? – предположил старик.
– Не думаю, мсье, чтобы эти парни умели держать в руках еще что-то, кроме оружия и стакана, – фыркнул Игнасио. – Лучше поискать настоящего плотника, а еще лучше... я сам завтра куплю для вас новую стремянку.
Надо же, какую публику одним лишь взглядом умеют укрощать доктора археологии из университета Боготы...
Глава 5, в которой Игнасио смотрел на Марегу
Я вспомнила это все, потому что сейчас этим же самым «магическим» взглядом Игнасио смотрел на бразильского психиатра доктора медицины сеньора Марегу. И тот путался и сбивался. А может быть, взгляд Игнасио ни при чем? Просто Марега тоже плохо знает французский?
Конечно, я вправе спросить Игнасио, почему ему не понравился Марега, но вдруг он опять начнет разглагольствовать про стаю, рабскую психологию и прочее? Ведь после того разговора за кофе мы больше ни разу не возвращались к этой теме.
Нам и без того было о чем поговорить: весь вчерашний день до позднего вечера мы проторчали в архиве. И чем больше мы стремились навести порядок, тем больше, по мнению мсье Сашеля, возникало хаоса. Описи, документы, подшивки, тома не только словно размножались с каждым часом, но и самостоятельно перебирались с одного стеллажа на другой. А сегодня утром я даже начала подозревать архивариуса в том, что он ночью тайно проник в свои владения и снова переставил все как попало. Да еще эта груда дел, выдернутых мною вчера со стеллажа, когда я падала...
Сегодня Игнасио не позволил мне скакать по новенькой лестнице и взбирался наверх сам, а я всякий раз невольно любовалась его отличной фигурой и ловкими движениями, хотя я видела, что его ушибленное плечо дает о себе знать. И нам опять было очень хорошо вместе, как если бы мы провели романтическую ночь и предвкушали ее повторение. Но на самом деле все было не так.
Вчера вечером, когда мсье Сашель «подлечил» Игнасио и мы все вместе, к великой радости старика, поужинали, мне стало казаться, что мы все давние друзья, если не родственники. Но едва лишь архивариус раскланялся и ушел, как между мной и Игнасио словно выросла невидимая перегородка. Да, мы вместе побродили по улочкам, даже пошли в кино на какую-то межгалактическую чушь.
Мы сидели рядом в темноте кинозала. Я чувствовала его дыхание и все ждала, когда же он обнимет меня. Глупо, но мне ужасно хотелось прижаться к его груди, ощутить прикосновение его рук. На экране все взрывалось и грохотало, и я как бы ненароком положила свою голову ему на плечо.
Он судорожно вздрогнул и отстранился. Только сейчас я сообразила, что это же пострадавшее плечо!
– Больно? – виновато прошептала я. – Извини.
– Что ты, все хорошо...
Но он так и не решился ни на что большее, чем погладить в темноте мою руку. За весь вечер он не рассказал ничего о своей жизни и ни разу не поинтересовался моей, как будто до нашей встречи в этом самом Эдуаре ничего не существовало. Не пригласил в свой номер и не зашел в мой.
Мы церемонно попрощались у дверей, а потом в постели я мучалась над неразрешимым вопросом: почему, мы же взрослые люди и явно небезразличны друг другу? Надо было спросить впрямую? А если у него мужские проблемы, и я поставила бы его в унизительное положение... Или он настолько старомоден и боится обидеть меня? Что ж, хорошо, если так.
Утром мы встретились в архиве, Игнасио принес новую стремянку и опять нам было очень весело разбирать эту самую вчерашнюю кучу. В ней-то мы и обнаружили дневник Бонвояжа, он выпал из развязавшейся папки с документами почему-то мобилизационной комиссии за тысяча восемьсот семьдесят первый год в тот момент, когда мсье Сашель, умиляясь, назвал нас «голубками».
И «голубок» Игнасио неожиданно расцеловал меня. Нет, не так, как мне бы хотелось: он всего лишь совсем по-братски несколько раз чмокнул меня в обе щеки и потащил дневник на свой стол, как драгоценную добычу. Но вдруг это стало бы прелюдией ужина при свечах в моем номере? А тут является этот умопомрачительный во всех отношениях Марега...
