Текст книги "Шелуха/Husk (СИ)"
Автор книги: Настя Чацкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
Стайлзу становится смешно. Он прячет улыбку и жмёт плечами.
– Это весело.
– Мой мальчик, – ехидно протягивает Хейл. – Скажем так, я бы советовал тебе наконец-то прекратить рыть землю, как разозлённый терьер. Лови момент. Живи достойно, а потом так же уходи из жизни. Это норма. Это цепь питания. Считай, что тебя съели – это не всегда плохо.
Ну, да.
Сказал волк ягнёнку.
Стайлз кивает, поджимая губы. Питер – мировой мужик, но ему не мешало бы быть немного тактичнее. И немного менее экспрессивным.
Когда Стилински поднимается со своего места, комната снова шатается перед глазами. Приходится немного прийти в себя, придерживаясь за ручку кресла. Хиккен сказал медленно считать от одного до пяти в таких случаях.
Чем это помогает – неясно. Но на счёте “пять” всё практически прекращается.
Замечать на себе внимательный взгляд старшего Хейла непривычно. Поэтому Стилински просто ещё раз кивает:
– Ладно, я пойду. Меня Скотт ждёт внизу.
Дождь не прекращается – это делает просторное помещение уютнее.
– Смерть – это не тьма, кнопка.
Фраза догоняет у самой двери.
Стайлз оборачивается. Питер опирается ладонью о спинку дивана и смотрит на него, широко усмехаясь краем губ. Его волчья улыбка сейчас даже почти кажется успокаивающей.
– Тогда что это?
Тихий вопрос повисает в лофте.
Хейл отвечает так, словно это самый глупый и лёгкий вопрос на свете.
– Свет, конечно. Смерть – это свет. И только так.
Что-то внутри сжимается на секунду, а затем отпускает. Так быстро, словно судорога, которая не успела разорваться болью.
Стайлз смотрит на дядюшку Хейла, и ему кажется, что на миг видит в холодных глазах понимание.
– Надеюсь, я этот свет увижу.
– Разумеется. Это не конец, Стайлз. Давай назовём происходящее “началом”, так, между нами. Тело – всего лишь шелуха. Мне пришлось умереть, чтобы понять это.
Он легонько касается указательным пальцем своего виска.
И да. Он прав. Бесконечная правота – тоже пожизненный диагноз.
– Спасибо, дядюшка альфа.
– Проваливай уже. – И Питер отворачивается, снова закидывая ноги на чайный столик.
Если хорошенько присмотреться, можно заметить, что он жутко тащится от самого себя каждую секунду своей жизни.
И, наверное, это тоже правильно.
***
***
“С днём рождения, смерть. Моему диагнозу ровно два месяца.
1.09.2013”
Волосы всё ещё не выпадают. Так начинается сентябрь.
Глава 5.
***
“За такие эмоции простые смертные веками горят в аду. Мне страшно.
05.09.2013”
– Не честно!
Стайлз шагает за улетевшим в кусты пластмассовым фрисби, пока Скотт нахваливает сам себя под насмешливым взглядом Эрики.
– Твои волчьи штучки, Скотт, ты меня достал!
– …западают на эти сильные и мужественные руки. Дружище, ты ас игры в фрисби, так что если у меня и есть единственный шанс уделать тебя, то я им воспользуюсь, – он прерывается, чтобы вставить в свои похвалы это справедливое замечание и громко ржёт, когда видит, как кривится друг, на секунду оборачиваясь.
Стилински закатывает глаза и лезет в заросли орешника.
Сегодняшняя тренировка Стаи затягивается, потому что волчат задержали в школе. Рейес отхватила отработку у учителя по химии, а Бойд дожидался её, как верный пёс, поэтому теперь Стайлз шарит руками в густых ветках и думает о том, что через час закат.
Они с Дереком не были в Мохаве уже неделю.
Непонятно, почему он решил, что сегодня прекрасный день, чтобы поехать туда, но ему так этого хочется, что жужжит в грудной клетке. Наверное, всему виной разговор с Питером.
Лови момент.
Он сказал это так, что до сих пор в ушах стучит.
Стайлз никогда не задумывался над тем, чего бы ему хотелось сделать перед смертью. Типа прыжков с парашютом или поездки в Париж. А после разговора со старшим из Хейлов – он задумался.
Начерта он это сделал?
Целую неделю грёбаная фраза стучала в голове. Целую неделю они не виделись с Дереком. Целую неделю мысли возвращались к нему же. Анализировали, прикидывали, и на эту тренировку Стайлз шёл, чтобы убедить себя в том, что всё это – бред.
Бред чокнутого бета-альфы, который просто слишком крепко вдолбил ему в голову свою философию. Что это всё – херня.
– Бойд, правый бок. Ещё раз.
Стилински поворачивает голову, чувствуя себя плохо затаившимся партизаном. Ему в рёбра утыкается какая-то палка, а рука оцарапана о колючие ветки, но он застывает, глядя на то, как Дерек движется вокруг Вернона.
Бойд отличный боец. Стайлз видел, как он дерётся не на тренировке. От этого зрелища пробирает, хочется вскочить и болеть за него всеми руками и ногами.
Но то, как дерётся Дерек – стоит пропущенных ударов сердца.
Это что-то на грани. На острие.
Удары точные и быстрые, руки знают каждую впадину тела противника изначально. Стайлз хорошо видел, как когда-то эти руки выдирали глотку Питеру. Как они разрывали пасть какому-то из бет Девкалеона.
Дерек – это ураган, сметающий с ног за пару секунд. Машина для убийств, в лучших традициях тарантиновских фильмов. Это сила, вибрирующая вокруг него. У любого пацана это вызвало бы млеющее восхищение, и Стайлз не исключение.
Если бы он мог, он бы на каждый бой Дерека ставил все свои бабки. Он бы мог поставить даже свою руку или ногу.
Взгляд у него волчий, морда вечно имеет выражение серьёзной сосредоточенности, плавно перетекающей время от времени в мрачную решимость. Отросшие слегка патлы делают его похожим на настоящее животное. Он вообще не парится о своей причёске, а она всё равно выглядит круто.
Даже сейчас. Блестя испариной на лбу, слегка запыхавшийся, выгибающий спину и отбивающий боковой удар Бойда, Хейл – воплощение чего-то жгущего и горячего, как клубок нервов.
– Эй, Стайлз! Всё в порядке?
От окрика МакКолла Стайлз едва не подскакивает на месте. Отворачивается рывком, когда ловит на себе быстрый взгляд Дерека, который как раз опрокидывает Вернона на землю и удерживает его за шею, пока тот дышит, как свихнувшийся паровоз.
– Да, – слабо отзывается Стайлз, выхватывая застрявший между веток фрисби. – Не мог найти эту хреновину. Ещё раз пульнёшь так далеко – полезешь сам.
Он размахивается и отправляет тарелку в сторону Скотта, который уже приготовился и похлопывает ладонью о ладонь. Впервые за всю игру фрисби летит в другую сторону.
Стайлз почти не замечает.
Он оглушён вопросом: ему так нравятся поездки в Мохаве из-за красивых пейзажей или из-за Дерека?..
Ёбнуться.
– Сладенький, хочешь лимонад? – кричит Эрика, поднимаясь на ноги и направляясь к внедорожнику Бойда. У него в багажнике мини-холодильник с напитками.
– Нет, спасибо.
Я хочу забыть эту мысль. Эту мысль о том, что мы ездим в Мохаве с Дереком и мне нравится ездить туда.
Потому что Дерек. А не потому что Мохаве.
Сейчас Стайлз ненавидит Питера. Он на автомате ловит фрисби, брошенный МакКоллом, пропуская его пиздёж мимо ушей, на миг задерживая тарелку в руках и ковыряя треснутый край, в который забилась трава.
А затем взгляд падает на Дерека, который закончил тренировку и как раз стаскивает свою мокрую майку через голову, одним движением – закинув руку за спину и сжав ткань в кулак. Он всегда так делает. Просто переодевается. Но далеко не всегда сердце Стилински застывает от вида ожившей в движении татуировки.
Он моргает. Отворачивается. Бросает фрисби.
МакКолл матерится себе под нос и лезет за пластмасской в кусты.
Хейл натягивает на плечи футболку и проходит мимо Стайлза к “Камаро”. Его брови нахмурены, и Стайлз замирает, как опоссум, чувствуя, что от разыгравшихся нервов начинает стучать в голове.
Быстрый и странный взгляд Дерека, бурчание Скотта, пшикнувшая газировка Рейес и Бойд, вымотанный, но довольный, перехвативший фрисби на лету.
Они с МакКоллом дурачатся, как идиоты, а Стайлз сжимает руки в карманах толстовки и дышит слишком часто, решаясь. Ему страшно, что те пару дней, которые прошли практически без боли и тошноты сейчас просто сделают ему ручкой, потому что ещё совсем немного – и он сгорит от собственных мыслей.
Прекрати рыть землю, как разозлённый терьер.
Лови момент.
Да пошёл ты в жопу, Питер, – думает Стайлз.
Пошёл ты в жопу, чёрт тебя дери, – думает он. И шагает к Дереку, который как раз закрывает багажник “Камаро”.
– Эй, кислый волчара.
Тот оборачивается, приподнимая бровь.
– Как насчёт прокатиться?
Бровь поднимается ещё выше.
Господи, ты идиот, Стилински. Это прозвучало так, будто Хейл – девчонка, которую срезают на дороге.
– Прокатиться до Мохаве, я имею в виду. Эм. Чувак.
– Не сегодня, Стайлз. Уже поздно.
Вот так.
Стайлз смотрит как Хейл обходит “Шевроле” и открывает дверцу с водительской стороны. Он понятия не имеет, почему лоб вдруг начинает хмуриться.
Почему не сегодня? Почему не в тот день, когда мне настолько хочется поехать туда?!
– Хэй, да ладно. Не так уж и поздно. Да? Дерек?
Хейл хмурится сильнее, если это вообще возможно. Садится за руль, и через секунду после хлопка двери автомобиль начинает тихо рычать мотором.
Стилински старается не выглядеть как девчонка, которой порвали любимую юбку. Нет так нет. Дерек не нянька, побаловались и хватит. Не подписывался никто из них на благотворительную взаимопомощь. Он и так сделал уже многое.
Больше, чем должен был.
Потому что они – Стая. А Питер – мудак. Плохой идеей было говорить с ним.
– Садишься, или я уезжаю? – интересуется голос Хейла из приоткрывшейся двери, как только Стайлз собирается сделать решительный шаг назад.
Кульбит.
***
– Почему ты носишься со мной сюда?
– Почему бы и нет.
Щёлкает зажигалка.
Стайлз забирается на капот и откидывается назад, упираясь ладонями в тёплое железо.
– Дерек Хейл – самые железные аргументы штата.
Дерек тихо хмыкает, не замечая скользящий по нему взгляд. Стилински чувствует себя преступником, подглядывая за тем, как он затягивается сигаретой и прикрывает глаза.
На закат они опоздали. “Камаро” затормозила на привычном месте как раз в тот момент, когда солнце исчезло за холмом. Теперь сухие деревья и растущие прямо посреди мёртвой земли пучки жёсткой высокой травы выглядят ещё более угловатыми и колючими.
Хейл не погасил в машине фары. Теперь прямо перед ними – большое пятно белой земли, слегка перебитое покачивающейся ногой Стайлза и неподвижной фигурой Дерека.
Темнеет здесь быстро.
Хейл выдыхает сизый дым, который в густых сумерках исчезает ещё быстрее.
Говорит:
– Ты похудел.
И на удивлённое молчание добавляет, слегка поворачивая голову в сторону Стайлза, но не глядя на него:
– Ты похудел за эту неделю.
Стилински запрокидывает голову, чувствуя, как ноет в груди. Он смотрит на звёзды, которые постепенно становятся всё ярче, и жмёт плечами.
– Да?
– Да.
Ответ слишком быстрый и резкий. Как если бы Хейл был зол.
– Я знаю, – просто отвечает Стайлз. – Сбросить пару фунтов никому не мешает.
На этот раз Дерек поворачивается сильнее, но Стайлзу не хватает смелости встретиться с ним взглядом. Он ищет Большую Медведицу и старается не давать своему сердцу сжиматься. А ещё ему кажется, что он слышит тихий вой в отдалении.
Дерек тоже слышит его. Это видно по едва заметному движению его головы. Стайлз тихо спрашивает:
– Это волки?
– Койоты, – короткий ответ не располагает к разговору, но успокаивает. – Моя мать говорила, что койоты воют только когда чуют боль собрата.
– Значит, сейчас один из них ранен? – осторожно интересуется Стилински, косясь на оборотня.
– Или мёртв.
Он сглатывает. Чувствует, что Дереку неприятно говорить об этом, поэтому снова запрокидывает голову, рассматривая небо.
– Хочешь прикол? Сегодня Финсток заставил меня показать ему руки. Подумал, что я сижу на героине.
Хейл хмурится.
Ему не нужно присматриваться, чтобы видеть мальчишку, почти разлёгшегося на капоте “Шевроле”. Он видит его бледные щёки, торчащие скулы и тёмные круги под глазами. Видит ладони, распластанные по поблёскивающему железу. Его почти цепляет нога, которой Стайлз время от времени начинает качать.
И теперь даже не нужно принюхиваться, чтобы почувствовать запах, который ещё не перебивает запах самого Стилински, но однозначно становится сильнее с каждой прошедшей неделей. Запах Стайлза слишком пряный, чтобы не замечать его. Мальчишка пахнет тёплым молоком, свежим воздухом и пряниками.
А запах смерти, которая засела прямо в его черепной коробке, отдаёт смолой: сладковатой и горькой.
Дерек молча отворачивается. Достаёт из пачки ещё одну сигарету и стискивает фильтр зубами, пока извлекает из кармана зажигалку.
Он прислушивается к неровно учащающемуся биению молодого сердца и снова чувствует взгляд на своей челюсти.
Стайлзу нравится смотреть, как он курит.
– Финсток идиот, – отвечает и щёлкает зажигалкой.
И ты тоже идиот, Хейл.
– Никто его не любит, – заговорщически произносит Стайлз. – И все любят одновременно. Так можно только с ним. В принципе, он хороший парень.
– Питер тоже говорит, что хорошие люди бывают.
Питер много херни говорит, – хочет сказать Стилински. Но только жмёт плечами:
– Не веришь ему?
– Пытаюсь впитать эту мысль.
Он садится прямо. Легонько бодает Дерека в плечо и широко улыбается, привычно утыкаясь локтями в колени, а потом соскакивая на землю.
Делает несколько уверенных шагов на середину их импровизированной поляны света, которая в плотной и уже настоящей темноте вокруг кажется белоснежным пятном прожектора на сцене.
Длинная чёрная тень за Стайлзом по плечи обрублена исчезающим в ночном мраке кратером.
Стилински складывает руки на груди и слегка щурится от света фар. На его губах улыбка. Дерек приподнимает брови.
– Что?
– Научи меня курить.
– Что?! – он сдерживает лающий смешок, однако губы всё равно расползаются. – Нет.
– Почему? – Стайлз мысленно топает ногой. Хейл мысленно закатывает глаза. – Потому что у меня рак?
– Потому что это вредно.
– У меня же не рак лёгких, Хейл, – говорит и замирает. Повторяет эту фразу полушёпотом, усмехается краем рта. – Это сейчас был закос под Тиля Швайгера. – Объясняет он.
Тяжёлый вздох Дерека подтверждает опасения – “Достучаться до небес” оборотни не смотрят.
Ладно. Это не так важно.
Несколько шагов – и он останавливается перед озадачено глядящим Хейлом.
Сердце снова вышибает грудную клетку, когда он понимает, что с такого расстояния может рассмотреть каждую волчью чёрточку лица – и они не расплываются, словно забыл очки надеть. У Стайлза даже глаз, кажется, слегка задёргался – нервы расшатаны, как старые колёса на велике МакКолла.
Лови момент.
Игнорируя собственный невроз и решительно нахмурившись, Стайлз тянет за рукав кожаной куртки одновременно с тем, как в кармане Хейла звонит мобильный телефон.
Руку не вырывает. Приподнимает брови, словно молча интересуясь, не собирается ли Стайлз прекратить этот долбаный театр, который разыгрывает?
Нет. Не собирается.
– Стайлз? – “Какого хера ты делаешь?”
– Всё в порядке. Отвечай. – “Ничего особенного”
У него взгляд, как у бога Локи. Хитринки и бесенята перескакивают из одной радужки в другую.
Телефон звонит, а ладонь Дерека прямо перед лицом – можно отследить каждую линию, пересекающую её. Фильтр сигареты зажат между указательным и средним пальцем. Дым касается носа, и губы Стайлза растягиваются в глуповатой ухмылке.
Дерек лезет в карман джинс свободной рукой, бросает взгляд на мигающий экран.
– Это твой отец.
Краем мозга Стайлз вспоминает, что оставил телефон в машине.
– Подружился с шерифом?
Взгляд Дерека снова говорящий. “ Я откручу тебе голову”.
Стайлзу действительно не хватало этих взглядов. Они куда более искренние, чем остальные. Он думает об этом и решительно придвигается к раскрытой ладони, сжимая пальцы у Хейла на запястье, чтобы не вздумал сбежать.
В тот момент, когда он отвечает на звонок, Стайлз обхватывает губами фильтр.
Конечно, он уже курил, и не раз. Травку с МакКоллом, сигареты с ним же. Но видеть выражение глаз волчары в этот момент – вот что важно. Прижимает телефон к уху, а взгляд не отрывается от того, как губы Стайлза выпускают сигарету и выдыхают лёгкое облако дыма в воздух.
– Да, он со мной, – глухо произносит Дерек.
Стайлз перекатывает горьковатый вкус дыма на языке и снова наклоняется к сигарете в пальцах Хейла. Лицо Дерека напряжено, а брови нахмурены. Только руку он почему-то не отнимает – вместо этого смотрит, не отрываясь. Стайлз смелеет от этого взгляда. Лови момент, лови момент. Обхватить, затянуться, касаясь губами шероховатых подушечек – сердце против воли совершает затяжной кувырок и ударяется о гортань. Дым расслабляет, а кровь в висках бьётся с такой силой, что, наверное, можно оглохнуть к чертям.
Стилински, ты соображаешь, что ты делаешь?
– Нет, по-моему, он чувствует себя просто отлично, – отвечает Дерек отцу. У него низкий голос и режущий взгляд.
В семье Хейлов все, наверное, хронически правы.
Стайлзу сейчас совершенно наплевать на то, что растёт у него в голове.
Что то, что он делает – неправильно или непорядочно, или чёрт знает, что ещё можно выдумать. Он просто затягивается в третий раз и тянется к оборотню, который слушает говорящий в динамике голос Джона. Взгляд стылых глаз предупреждающий, но Стайлз не реагирует на него. Он приподнимается на носочки и осторожно выдыхает дым прямо в приоткрытые губы Дерека, чувствуя, как покрывается с ног до головы горячими мурашками, когда Хейл на мгновение опускает ресницы, а затем делает осторожный и почти незаметный вдох.
Руки трясутся, как проклятые.
Зачем он это сделал? Почему он не отпихивает от себя, позволяя скользить расфокусированным взглядом по его лицу?
И нет больше никакого “ лови момент”, есть только “ чёртчёртчёрт” потому что в следующий момент он подаётся вперёд.
Губами к губам, которые только собирались ответить что-то шерифу.
От невесомого поцелуя у Стайлза подкашиваются ноги и начинают стучать зубы.
Это несколько секунд. Несколько секунд на границе – где-то между огромной чёрной дырой и пустыней под звёздным небом – но рука, которая только что держала сигарету, обхватывает Стайлза за горячую шею, жёстко отстраняя.
Взгляд волчары горячий и злой, а Стилински судорожно облизывает губы в попытке почувствовать вкус Дерека, но поцелуй был почти ненастоящий, поэтому во рту только горчит сигаретный дым. Его мозг лихорадочно анализирует. Всё подряд. Например то, что губы у Хейла сухие и мягкие, что целовать его вовсе не противно, хотя должно бы смущать наличие как минимум – щетины. Что пахнет от него каким-то фруктовым мылом, и это почти смешно. Что кто-то здесь наверняка выжил из ума, раз полез с поцелуями к оборотню.
– Хорошо, мистер Стилински. Доставлю в лучшем виде, – цедит он. Кивает на то, что отвечает Джон, и отводит телефон от уха, сбивая звонок. Взгляд пробивает в лице затаившего дыхание человека кровавую дыру.
– Какого хуя, Стайлз?
Он спрашивает спокойно, но у Стилински замирает сердце – Хейл ругается не так часто.
Попытка сглотнуть проваливается – крепкая ладонь Дерека и не собирается отпускать. Она не душит, но держит крепко. Стайлз давит в себе ёбнутое желание потереться об неё шеей и лицом. А ещё он в судорожном ужасе от того, что Дерек может почувствовать, как у него встаёт. Нужно срочно отодвинуться.
– Я не знаю, – сбивчиво говорит он. – Боже, чувак, понятия не имею.
Он действительно не хотел целовать его.
Потому что… ну блин, это же он. Как Стайлзу можно поцеловать его?
– Приятель, клянусь, это получилось случайно. Потому что, ну, я же парень, и ты парень, и так не бывает. То есть, бывает, но это же не наш случай. Это вообще херня, серьёзно, ничего не было, я ничего не запомнил. Вообще. Абсолютно.
Стайлз тараторит, как заведённый. Впервые за несколько месяцев он трещит сорокой, и даже кончик языка колет – но теперь не от привкуса мяты, а от бесконечного потока слов. Дерек выпускает его шею и выглядит таким напряжённым, что на секунду кажется, будто он еле сдерживается, чтобы не сказать что-то очень неприятное.
А у Стилински наконец-то заканчивается воздух в лёгких.
И начинается активный сдвиг по фазе, потому что он приклеивается взглядом к губам Хейла, и ему кажется, что если он отвернётся, то его уже ни один психолог не спасёт. Он думает, что в субботу, Дж. Остин разорвёт от эмоций, которые он сможет на неё вылить.
– Стайлз, – этим тоном обычно приводят в чувство. – Ты меня беспокоишь.
– Я сам себя беспокою. Это же не совсем нормально, да? Совсем ненормально же.
Дерек молча вздыхает и смотрит в сторону. Его система жизни только что, кажется, пошла по полной пизде. Накрылась всеми медными тазами из всех его загашников.
– Да, ненормально.
– Как и всё, что происходит в моей жизни в последние года два, чувак, – успокаивает Стайлз. – Дерек, почему у меня такое чувство, что ты хочешь меня убить?
– Потому что я хочу тебя убить.
Он всё ещё не смотрит на Стайлза.
– Я неделю об этом думал, – наконец-то выдавливает Стайлз.
– Тебе больше подумать не о чем?
– Гм. Есть, сам знаешь. Но об этом как-то приятнее. То есть… о, боже. – Стилински крепко закрывает глаза и трёт их пальцами. Свет от фар падает на его красную байку, и кажется, что это не Стилински, а военный флаг посреди Мохаве. – Кажется, я спиздел, Дерек. Это было не случайно, я правда хотел.
– Ты в своём уме?
Стайлз быстро кивает, как будто отвечает на уроке и слышит подсказку от учителя.
– Да.
И добавляет:
– Пока да. Не знаю, что будет потом, но сейчас всё нормально. Точно.
Дерек поднимается с капота и в два резких шага подходит к нему.
– У тебя вообще есть что-нибудь в голове?! – рычит и практически делает шаг назад, когда глаза Стилински вдруг зло щурятся, и он с силой пихает его в плечи.
– Есть! – орёт он. Звонкий голос разносится по прерии и теряется в холмах. – Есть, Дерек, и это называется “рак”, мать твою!
Хейл яростно всматривается в широко открытые глаза. Стайлз сжимает губы и, кажется, его взгляд готов выдержать любой груз, какой бы на него не возложили. Он бы выдержал даже удар, самый сильный удар, но сломался бы от того, что хочет сейчас сказать Хейл.
Поэтому он просто трясёт головой и указывает себе за спину:
– Садись в машину.
Чувство такое, что ты два часа старательно вырисовывал зелёный квадрат, а какой-то мудак подошёл и сказал: “Очень забавный красный кружок. Нарисуй ещё”.
– Тебе сказать, сколько у меня было долбаных девушек? – громко спрашивает Стайлз у широкой спины Хейла, когда тот наклоняется за пачкой, оставшейся на капоте. – Сказать, Дерек? Ноль! А тебе сказать, сколько мне осталось, а?
От такого резкого разворота даже у Стайлза закружилась голова.
– Я кто, по-твоему? Девушка?
У Стилински вырывается истеричный смешок.
Один-единственный туз, припрятанный в рукаве, жжёт так, что рукав сейчас просто загорится.
– Нет. Но ты тот, с кем мне не страшно, – и он понижает голос, опуская глаза, потому что Дерек смотрит слишком внимательно. – То есть… с кем я на время забываю, что дохну от страха каждый день.
Да, это подло, наверное.
Наверное, это эмоциональный шантаж. Но он действует, кажется. Даже на Дерека, который обычно отзывчив примерно настолько же, насколько отзывчива бетонная стена.
– Чего ты хочешь?
– Просто чувствовать себя защищённым. Немного.
– Для этого не нужно делать то, что ты сделал. Только что.
Господи, Стайлз может поклясться, что Дереку неловко. Это забавно.
– Хорошо. Никаких поцелуев, чувак.
По-настоящему. Стайлз жалеет о своей фразе по-настоящему, потому что он бы многое отдал, чтобы сделать это ещё раз, нормально. Чёрт.
– Твой отец ждёт тебя дома.
Он вздыхает. Что-то сжимается в груди. Они о чём-то договорились. Условный договор, что не будет никаких поцелуев. Тогда что будет?
Начинает болеть голова.
Стилински падает за своё место на переднем сидении и утыкается лбом в стекло. Всё тело налито тяжестью.
– Ещё немного, Дерек, – тихо говорит он, когда “Камаро” пролетает мимо железного стенда “Добро пожаловать в Бейкон-Хиллз!”
– М?
– Ещё месяца три. Или четыре. И я отъебусь.
***
– Ты сам понимаешь, что ты делаешь, племянник?
Питер сидит за барной стойкой и помешивает свой медленно остывающий чай в широкой прозрачной чашке.
Дерек молча проходит мимо него, открывает дверь холодильника и берёт первый попавшийся на глаза пакет с сэндвичами. Он слышит, как дядя втягивает в себя воздух, словно пробуя на вкус, и тихо фыркает.
– По-моему, Дерек, тебе не хватает некой… определённости в ситуации.
– В какой ситуации? – устало спрашивает он, закидывая пакет в микроволновую печь и разворачиваясь к Питеру лицом. Тот смотрит на Дерека с умилённой улыбкой – брови слегка приподняты, а голова наклонена к плечу. Догадайся сам. – Иди ты, Питер.
И отворачивается.
– М-м, любовь и понимание в семье – что может быть лучше? Я всегда говорил Талии, что у нас с тобой будут образцовые отношения.
Микроволновка отсчитывает секунды так медленно, что жужжит в затылке.
Дерек тяжело вздыхает, упираясь руками о столешницу и глядя перед собой. Кухня в лофте ему нравится. Плитка в тёмных тонах, холодильник, плита – всё спокойное и стабильное. Кроме прихлёбывающего чаем оборотня за спиной.
– Ты не забыл, что мальчишка болен?
– Нет, не забыл.
– Удивительно. А что же дальше, Дерек? Будешь возить его туда до конца его дней? Больничная койка не влезет в твою прекрасную машину. Прости, если разрушаю твои иллюзии.
По кухне расплывается запах разогретой еды и злости.
Питер больше не усмехается. Он смотрит на Дерека, прищурив глаза. Неясно, что у него на уме. Он может рассмеяться прямо сейчас, а может выпустить клыки.
Но нет.
Он просто протягивает руку и потирает то место, куда когда-то впились когти Дерека и вывернули глотку наизнанку.
– Мне нравится Стайлз, – вдруг говорит Питер. – Мы с ним поболтали несколько дней назад. Много ли ты знаешь людей, которых не портит запах смерти, племянник? Всегда уважал тех, кто умеет умирать медленно и красиво. В этом есть что-то… шекспировское.
Наконец-то.
Дерек открывает микроволновку и сгребает бумажный пакет в кулак, как только электрический таймер обнуляется.
– Не забудь потушить свет, когда закончишь.
Питер усмехается холодно брошенной фразе. Провожает Дерека взглядом, а затем негромко говорит:
– Странно устроена жизнь, не так ли, племянник? Наконец-то появилась возможность дорваться до желаемого, а оно вдруг оказывается смертельно больным. Там, наверху, сидит некто в колпаке, но явно без чувства юмора. Я искренне сочувствую тебе, Дерек, правда. Но помочь ничем не могу. Без обид.
Младший Хейл оборачивается через плечо на пороге кухни.
– Мне не нужна помощь.
– Но совет-то я могу тебе дать?
– Нет.
Питер всё равно поступает так, как считает нужным. Самая его раздражающая черта.
– Лови момент, Дерек. Не так уж и много их осталось.
– Очень ценно.
– И, да, перед тем, как вернуться к своему гордому одиночеству, ответь на мой вопрос, – мягко улыбается Питер. – Дерек Хейл очень удивился, когда узнал, что пустующая ниша в его груди вполне подлежит ремонту?
Он негромко смеётся, когда дверь за племянником захлопывается с оглушительным грохотом. Почему-то глотке становится горько.
Чёрт с ним.
Глава 6.
***
“Сегодня я подумал, что слетел с катушек. Сегодня я не спас Дерека.
9.09.13”
– Как это было, Стайлз?
Она всегда говорит с интонацией, от которой хочется построить вокруг себя стены и обвязать их колючей проволокой. Она говорит так, что Стайлз начинает думать, будто действительно хочет рассказать Дж. Остин о том, что произошло.
Прямо сейчас он чувствует себя маленьким мальчиком, жертвой педофила. Перед ним стоит большой плюшевый медведь, и добрый полицейский мягко говорит: “Покажи, где тебя трогал этот человек?”
Стайлз не хочет показывать. Он хочет домой, потому что после сегодняшнего его беспрестанно тошнит, и даже четырежды выблеваный завтрак никак не облегчил ситуацию.
Ему насрать на доброго полицейского – он хочет увидеть Дерека.
***
Хиккен говорит о том, что галлюцинации возможны, но он не говорит, насколько серьёзно они проявляются.
Наверное, он и не должен, в самом деле. Потому что – откуда он знает?
Потому что Стайлз его десятитысячный пациент, и он элементарно забывает сказать что-то вроде: “Осторожнее, мальчик мой, у тебя может крышу сорвать от страха, когда ты увидишь что-то вроде…” или “Съешь в три раза больше таблеток успокоительного девятого сентября, потому что иначе твоё сердце можно будет найти где-то за пределами твоего тела, так сильно оно будет лупить в груди, когда…”.
Ну или на худой конец: “Залепи себе рот скотчем перед тем, как ложиться спать в пятницу. Твои вопли услышит половина квартала, когда примчится отец и будет судорожно обнимать тебя, пока ты будешь лягаться и орать, как резаный”.
Хиккен – предатель.
У Стайлза такое чувство, что это всё подстроил он.
Так он ему и говорит перед встречей со своим психологом, но тот лишь треплет его по волосам с отеческой улыбкой, как будто имеет на это право. Как будто тот факт, что Дональд уже два с половиной месяца втыкает в его руку иглы со шнурами капельниц, позволяет ему вести себя так.
Ничего сверхъестественного не произошло.
В том плане, что – ну, это предполагалось, этого ждали и восприняли как норму. Врачи. Стайлз же решает, что ещё одного раза он не переживёт. Поражение височной доли не приходит само – оно даёт нифиговые бонусы.
Он просыпается посреди ночи потому, что у него в очередной раз пересыхает во рту. Такое бывает часто, поэтому на столе всегда стоит стакан с водой.
Стайлз поднимается, протирая сонные глаза. В голове слишком тяжело. Лоб, виски, всё лицо застывшее, будто кто-то залил его запузырившимся от липкого сна цементом. Добираясь до стола, он практически не поднимает век, нашаривает стакан и выпивает залпом, но легче не становится.
Тело рушится на стул, а душа рушится в тартарары. Что-то в его голове напряжено до состояния гудящей струны. Гудение это нарастает, давит, жмёт на барабанные перепонки, наверное, что-то подобное ощущают наркоманы во время своих приходов.
Это не кайф. Это что-то, перекручивающее тебя на части.
Стайлз разлепляет глаза, когда стакан с грохотом падает на пол. Не разбивается – только катится к окну, поблескивая в ночном свете. Почти докатывается до стены – Стайлз тупо наблюдает за этим, чувствуя, как в груди начинает распухать сердце, – и приоткрывает рот, когда из него, долбаного стакана, начинает вдруг литься вода. На пол, впитываясь в ковёр, достигая босых ног, поднимаясь. Холодная, прозрачная.
Стайлз смотрит, как она поднимается на уровень свисающего с постели одеяла. Иррациональный ужас душит, не даёт произнести ни слова. Позвать отца. Вскочить на ноги. Хотя бы что-нибудь.
Стайлз с силой щипает себя за плечо. Он знает, что это не сон, потому что ему больно. У него пять пальцев. Пять и пять. Всё так, как нужно. Кроме воды, заполняющей комнату. Он судорожно моргает, жмурится, трясётся, как помешанный.
