355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Наш Современник Журнал » Журнал Наш Современник №2 (2001) » Текст книги (страница 6)
Журнал Наш Современник №2 (2001)
  • Текст добавлен: 6 сентября 2016, 23:08

Текст книги "Журнал Наш Современник №2 (2001)"


Автор книги: Наш Современник Журнал


Жанр:

   

Публицистика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Так, 4 июня 1999 года Вл. Кара-Мурза в программе “После полуночи” даже счел возможным “поправить” президента Клинтона, сказавшего во время своего пребывания в Берлине, что весть о воссоединении Германии вызвала радость в Вашингтоне, – мол, известно, какую тревогу возбудило это объединение в США, сулившее им “появление сильного геополитического противника”. Откуда почерпнуты такие сведения, остается загадкой. Ведь еще в ноябре 1989 года канцлер Коль с похвалой отозвался о позиции посла США в Бонне, Вернона А. Уолтера, “большого друга немцев”, по оценке канцлера*. Сам же Уолтер так прокомментировал события: “Семья снова собралась в одном доме. Поэтому я верю в объединение. Кто выступает против, тот будет сметен с политической сцены”.

Это и еще многое другое можно узнать из вышедшей в начале 90-х годов книги Хорста Теплица “329 дней. Как ошкуривали грушу”. Этот загадочный подзаголовок представляет собою парафраз слов Коля, произнесенных им 11 ноября 1989 года, после известия о согласии Горбачева на проведение “реформ” в ГДР: “Грушу ошкурили!”

“В этот момент, – пишет Теплиц, – мы знали, что Горбачев не будет вмешиваться и в ход событий внутри ГДР”.

А вот запись от 22 ноября 1989 года, которую, ввиду ее важности, стоит воспроизвести целиком. Итак:

“Из Вашингтона поступила информация о вчерашних переговорах Геншера с Бушем и Бейкером. США поддерживают стремление немцев к самоопределению и единству. По их мнению, однако, этот процесс может ускориться. Буш намерен выудить у Горбачева в ходе предстоящих переговоров у берегов Мальты границы и возможности его действий и определить, насколько тот может и хочет продвигаться в германском вопросе. Горбачев якобы очень встревожен возможным объединением Германии. Бейкер подтвердил: объединение есть и остается приоритетным в американской политике (выделено мною. – К. М. ) . Таким образом, США первыми и одназначно (выделено мною. – К. М ) и без оговорок высказались за объединение Германии”.

Именно с этих позиций и строго следуя доктрине Мэхена о фундаментальном единстве интересов США и Германии в их глобальном противостоянии России решали американцы важнейший вопрос о членстве объединенной Германии в НАТО. 31 мая 1990 года Буш во время официального визита Горбачева в Вашингтон заявил, касаясь этой проблемы: “У нас с вами тут фундаментальное расхождение”. Его, однако, на диво быстро удалось преодолеть, о чем свидетельствует приводимая самим Горбачевым стенограмма исторических переговоров:

“Горбачев: Значит, так и сформулируем: Соединенные Штаты и Советский Союз за то, чтобы объединенная Германия, по достижении окончательного урегулирования, учитывающего итоги Второй мировой войны (выделено мною. – К. М. ), сама решила, членом какого союза ей состоять.

Буш: Я бы предложил несколько иную редакцию: США однозначно выступают за членство объединенной Германии в НАТО, однако, если она сделает другой выбор, мы не будем его оспаривать, станем его уважать.

Горбачев: Согласен. Беру вашу формулировку”.

Итак, важнейшая формулировка, которая все же увязывала новое устройство Европы с итогами Второй мировой войны и в значительной мере блокировала путь к объявлению СССР (а с его исчезновением – России) “побежденной страной”, была сдана без боя. Последствия оказались трагическими; а что значило включение Германии в НАТО, прекрасно понимали на Западе, как понимали и то, что для советского упорства в этом вопросе, буде СССР пожелал бы упорствовать, были неотразимые основания. Так, бывший премьер-министр Великобритании Джеймс Каллаген 7 января 1990 года писал в “Timеs”: “На Потсдамской конференции Советский Союз стремился добиться того, чтобы создать как можно более обширное пространство между собой и любыми силами вторжения с Запада. Воссоединенная Германия, которая выбрала бы членство в НАТО, нарушила бы существующее в настоящее время равновесие, поскольку потенциально передовая линия НАТО приблизилась бы непосредственно к польской границе”.

Сегодня эта линия приблизилась уже к Белоруссии, однако и сегодня Горбачев комментирует вышеприведенный фрагмент с олимпийским спокойствием: “С этого момента можно считать, что германский вопрос, оставленный нам результатами Второй мировой войны, перестал существовать как проблема истории”.

В действительности же никакой вопрос – в особенности такой, как имеющий тысячелетнюю историю Drang nach Osten, – не может исчезнуть, он может лишь приобрести новое звучание. Уступки Горбачева освободили Германию от того чувства вины, которое, как думалось, было накоплено послевоенным временем, а формировалось у иных еще раньше, как о том свидетельствует запись в дневнике одного из немецких офицеров от 4 августа 1943 года: “Во всяком случае, 22 июня 1941 года сделало Германию на десятилетия, если не на столетия, неоплатным должником России”.

Теперь “ветер перемен”* уносил клочья этого так и не состоявшегося покаяния прочь, и в дверь стучались настроения иные. Гельмут Коль вспоминает, рассказывая о своей встрече с Горбачевым на Северном Кавказе в июле 1990 года, когда был окончательно решен вопрос о вступлении Германии в НАТО и выводе советских войск: “В тот момент я думал о том, что первые солдаты Красной армии перешли границы Германской империи в ноябре 1944 года. А в конце 1994 года, ровно через полвека, последние советские солдаты покинут Германию” (“Московские новости”, № 47, 24 ноября – 1 декабря 1996 г.).

Как видим, канцлер – на лирическом, так сказать, уровне – вовсе не стеснялся возводить преемственность вновь объединяющейся Германии к гитлеровскому рейху. А такие вещи, разумеется, никогда не остаются в области чисто лирической. Уже тогда стало ясно, что Россия утрачивает плоды самой великой Победы в своей истории и объединение Германии – такое, каким оно произошло, сопровождаемое позорным, ускоренным выводом советских войск, – именно так и воспринималось повсюду в мире. Уже в августе 1994 года Россия не была приглашена на празднование 50-летия высадки союзников в Нормандии (куда была, однако, приглашена Германия)*. В декабре 1992 года Россия, в угаре иллюзий партнерства, по сути, предала интересы граждан СССР – жертв нацизма, согласившись с Германией на урегулирование вопроса о компенсациях получением 1 млрд марок, которые были поделены между РФ, Украиной (по 400 млн) и Белоруссией, которой, непонятно почему, было выделено всего 200 млн.

А в конце 1994 года, как то и мечталось канцлеру Колю, русские войска оставили Берлин в одиночестве, за неделю до почетных проводов войск западных союзников СССР по антигитлеровской коалиции.

Предложение России о совместных проводах было отвергнуто, дабы подчеркнуто отделить “западных освободителей” от “советских оккупантов”. Газета “Дейли телеграф” назвала российский парад в Берлине (дополнительно опозоренный еще дирижированием пьяного президента Ельцина) “второсортным прощанием с третьесортной армией”. Победа 1945 года была поругана.

“Зеленый свет” такому развитию событий был окончательно зажжен во время встречи Буша и Горбачева у берегов Мальты – встречи, которую теперь, вслед за Алексеем Громыко, принято именовать “Мальтийским Мюнхеном”.

Она состоялась в первых числах декабря 1989 года и сопровождалась буйством стихий: волна была так высока, что долго не позволяла сблизиться кораблям. Мне случилось тогда быть на Капри, и я прекрасно помню, что иные итальянцы усматривали в этом некое зловещее предзнаменование. Многое еще остается здесь тайной, однако и того, что известно теперь, достаточно, чтобы подтвердить правоту слов бывшего замминистра иностранных дел СССР А. Бессмертных: “Если бы не Мальта, то Советский Союз никогда не сдал бы так гладко свой контроль над Восточной Европой и Прибалтикой. По свидетельству С. Тэлботта, Буш “давил” на Горбачева по трем направлениям, настаивая:

1) чтобы Горбачев реформировал свое общество;

2) чтобы “дал сателлитам идти своим путем”;

3) чтобы “вывел советские войска отовсюду”.

Горбачев же был готов идти навстречу, неоднократно заявляя в своем кругу: “Да, далеко пойду...” (“Правда”, 30. 01. 96).

В том, куда именно пойдет Горбачев, у американской стороны не было ни малейших сомнений: ведь еще в 1988 году помощник президента Буша по национальной безопасности Скоукрофт заявил, выступая на пресс-конференции: “Запад победил в “холодной войне”...

На Мальте же от Горбачева было получено обещание не применять силу также и для защиты территориальной целостности Союза. Что касается Прибалтики (а именно она в первую очередь имелась в виду), то Буш просто аннулировал “Хельсинки”, заявив: США никогда не признавали ее присоединения к Советскому Союзу, и если Москва применит силу, то она рискует изоляцией. При этом Горбачев даже не нашел нужным напомнить ни о статусе Прибалтики до 1917 года, ни об истории возникновения этих государств, обязанных своим появлением на свет исключительно Брестскому миру, ни о профашистских режимах кануна Второй мировой войны. Тем самым Бушу легко удалось уже в плане конкретной политики увязать цели одновременной ликвидации Советов и Российской империи, да к тому же получить согласие Горбачева на дальнейшее пребывание американских войск в Европе – при уже решенном вопросе о выводе советских войск оттуда. “Горби” заявил буквально следующее: “...Для будущего Европы важно, чтобы вы были здесь. Поэтому не думайте, что мы хотим вашего ухода”.

Бейкер счел это заявление Горбачева самым важным из сделанных на Мальте, и, действительно, так оно и было: СССР, в лице своего руководителя, сам отрекался от статуса сверхдержавы. Здесь же состоялась важная лексическая замена понятия “западные ценности” понятием “демократические ценности”, что придало первым значение универсальных. Позже, когда камуфляж станет уже ненужным, это позволит Мадлен Олбрайт летом 1999 года говорить о “защите западных ценностей” как об одной из главных задач НАТО и лидерам ведущих стран блока просто-напросто отождествлять некие абстрактные “требования мирового сообщества” с интересами собственного доминирования.

И хотя знаменательные слова: “Глобализация – это Америка” Клинтон произнесет позже, в 1996 году, на встрече стран “семерки” в Денвере, путь к такому отождествлению был открыт на Мальте.

Но, разумеется, триумф США не был бы полным, если бы не была выдернута давно терзавшая их заноза советского присутствия в Латинской Америке – в Западном полушарии, которое США издавна привыкли считать безраздельно своей “сферой влияния”. Помимо того, что советское влияние здесь придавало СССР необходимое для сверхдержавы “океаническое” измерение, вопрос о Кубе был тем более болезнен для США, что именно поглощение Штатами Кубы, Филиппин и большей части Карибских островов вследствие испано-американской войны принято считать началом формирования Pax Americana*.

Давление на Горбачева по вопросу о Кубе и Никарагуа резко усилилось еще до встречи на Мальте. Как теперь стало известно со слов бывшего начальника штаба Службы правительственной охраны во времена Горбачева, генерал-майора запаса Валерия Величко, 27 марта 1989 года, накануне состоявшегося в апреле последнего визита советского руководителя на Кубу, последний получил секретное письмо от президента Буша, в котором прямо и недвусмысленно было заявлено: “Инициатива Советского Союза и Кубы по прекращению помощи... окупится серьезными дивидендами доброй воли Соединенных Штатов” (“Труд”, 24. 06. 99). Горбачев принял это как руководство к действию и, по воспоминаниям Величко, несмотря на пышную встречу, “был на редкость невесел и молчалив. Периодически он пытался затеять разговор о нецелесообразности поддержки кубинцами сандинистов и сальвадорских повстанцев”.

Куба, однако, давлению не поддалась, и прощание Кастро с Горбачевым было очень сухим: если при встрече они обнялись, то, прощаясь, лишь холодно пожали друг другу руки. Провожали на улицах Гаваны Горбачева не полмиллиона, как это было при встрече, а всего 150 тысяч. Каждой из сторон предстояло получить свои “дивиденды” от занятой позиции, и здесь история тоже не поленилась создать эффектную мизансцену, совместив во времени саммит ОБСЕ в Стамбуле (17—18 ноября 1999 г.), на котором РФ пошла на новые уступки, и IX встречу лидеров ибероамериканских государств в Гаване (15—16 ноября 1999 г.).

В Гаване такая встреча прошла впервые, что само по себе достаточно красноречиво. А присутствие на ней короля и главы правительства Испании, премьер-министра Португалии подчеркивает, насколько удалось Кубе укрепить свои международные позиции за истекшие 10 лет, и как недальновидны были те, кто прогнозировал быстрое ее крушение, как только СССР, обзаведшийся “новыми друзьями”, откажет в своей поддержке Фиделю Кастро.

Принятая на встрече “Гаванская декларация” содержит призыв к Вашингтону отказаться от блокадного закона Хелмса-Бертона.

Но еще более показательно, что в ходе состоявшейся незадолго до того Генеральной Ассамблеи ОАГ (Организации американских государств) “была отвергнута инициатива США о создании “группы друзей”, которые могли бы приходить на помощь различным странам в случае возникновения в них угроз демократии” – вариант косовского сценария для Западного полушария. И параллель, которую проводит российский латиноамериканист Карэн Хачатуров, выглядит впечатляющей: “...В то время как Вашингтон объявляет зоной своих жизненных интересов бассейн Каспия, латиноамериканцы отказываются жить по нормам “Pax Americana”... (“HT”, 18.11.99)*.

Но путь к Каспию был открыт для Вашингтона у берегов Мальты, где Буш вновь вернулся к вопросу о Гаване и Манагуа, связав отмену советской поддержки им с отменой дискриминационной для СССР поправки Джексона-Вэника. Принятая еще в 70-е годы, она увязывала предоставление Советскому Союзу режима наибольшего благоприятствования со свободой выезда евреев из СССР. Разумеется, несмотря на исчезновение СССР и полную, “без берегов”, свободу эмиграции из РФ, поправка продолжает действовать до сих пор.

Горбачев и в этом вопросе уступил давлению – к тому же, по своему обыкновению, пройдя даже дальше, нежели ожидали от него. Именно здесь генсек заявил: “Доктрина Брежнева мертва”, – заявил в дни, когда США со своих баз вмешивались в дела Филиппин и готовились к вторжению в Панаму.

О событиях в Панаме конца декабря 1989 года не часто вспоминают в контексте краха СССР, считая их не связанными с общим процессом гибели второй сверхдержавы. Однако это далеко не так, и те события, к тому же оказавшиеся синхронно увязанными с переворотом в Румынии, имели стратегическое значение в этом процессе, знаменуя уход исторической России из своего апогея, точки своего наивысшего, поистине планетарного влияния на события в мире.

Начало же истории можно отнести к 1980 году, когда в авиакатастрофе – как предполагают, совсем не случайной – погиб тогдашний президент Панамы, генерал Омар Торрихос, сумевший добиться от президента Картера решения о передаче всего канала в управление местных властей.

Чуть менее десяти лет спустя Вашингтон сверг путем вооруженной агрессии** преемника Торрихоса, генерала Норьегу, обвиненного в причастности к наркобизнесу. Вопиюще противоправная акция, проведенная без какой-либо санкции СБ или ООН, при которой погибли и гражданские лица, не только осталась безнаказанной, но и не вызвала сколько-нибудь внятной реакции со стороны СССР. А сравнительно недавно появилась сенсационная, на мой взгляд, хотя и мало кем замеченная информация, согласно которой накануне агрессии США Норьега искал поддержки в Москве.

Направленному в СССР эмиссару панамского президента Нильсу Кастро было поручено предложить СССР обосноваться на берегах канала, что в былое время было, разумеется, мечтой советского руководства – как то и подобает сверхдержаве: ибо “положение обязывает”. Разумеется, речь не шла непременно о военном присутствии, о формах можно было договариваться. Но договариваться никто не собирался – при Горбачеве СССР уже переставал быть не только сверхдержавой, но и просто великой державой. Переводчик Нильса Кастро, Александр Кузьмищев, вспоминает: “Мне довелось... стать свидетелем, как его “отфутболивали” и в ЦК, и в МВД, и... везде” (“Правда”, 31. 01. 89).

Акция США против Панамы прошла беспрепятственно, придясь как раз на дни западного Рождества, и журнал “Time” писал тогда: не являемся ли мы свидетелями того, что в США “обретает очертания новая внешняя политика, политика после холодной войны (курсив мой. – К. М . ), когда Вашингтон берет на себя качественно иную роль мирового жандарма, который действует скорее во имя спасения демократии, чем в целях сдерживания советского экспансионизма?”

А “Вашингтон пост” цитирует генерала Колина Пауэлла, председателя Комитета начальников штабов и будущую звезду войны в Заливе, в частной беседе сказавшего, что на “дверях” США следует повесить табличку: “Здесь живет сверхдержава”.

Путь к окончательному оформлению новой схемы “Центр силы (США) – НАТО – ООН...” (Э. Балтин) был расчищен, оставалось произвести небольшие доработки, и они как раз в то же самое время завершались в Румынии.

Здесь подрывной, организованный характер “бархатных” революций обозначился вполне откровенно и очень кроваво, а окончательное пришествие демократии в Восточную Европу было ознаменовано апофеозом произвола: бессудной, “по законам революционного времени”, казнью четы Чаушеску. Уже 24 декабря Мэтлок зондирует в Москве возможность советского вмешательства в Румынии на стороне “антикоммунистических сил”; имеет хождение версия, согласно которой чета Чаушеску просила воздушного коридора и убежища в Москве, но ей было отказано.

И десять лет спустя румынская пресса, осмысляя события, уже нередко описывает их как следствие прямого сговора между СССР и США. “Очевидно, что Москва осуществила заблаговременно спланированную акцию, чтобы разблокировать ситуацию в Румынии, – считает публицист Эмиль Хурезяну. – Такие планы существовали в Москве для всего коммунистического блока и для каждой страны участницы...”

Это вполне согласуется с тем, что поведал еще в начале 1991 года Ян Рума, тогда заместитель министра внутренних дел Чехословакии, а ранее член диссидентского движения “Хартия-77”, поддерживаемого Соросом, как о том и поведал сам миллиардер. “Москва, – по словам Румы, – еще в 1988 году наметила проект замены коммунистами-реформаторами тогдашних руководящих групп в Чехословакии, Болгарии и Румынии. У нас эта смена должна была быть спровоцирована грубым обращением полиции с участниками демонстрации по случаю какой-либо годовщины. Первоначально эта операция планировалась (!) на 21 августа 1989 года (в день советского вторжения в 1968 году), но тогда оказалось не слишком много демонстрантов. Ну а 17 ноября ожидалось много молодежи”. Правда, события перехлестнули замысел и смели самих режиссеров (аналогично тому, что произошло в ГДР с Кренцем и Шаински, по указке Москвы “свалившими” Хонеккера), однако нет никаких оснований утверждать, что и это не входило в замысел горбачевского руководства. Развитие событий в Румынии – лишнее тому подтверждение.

“События в Румынии были следствием переговоров Горбачева с Рейганом в Рейкьявике и с Бушем в 1989 году на Мальте, – полагает Дору Брая. – Стороны договорились, чтобы холодная война завершилась в пользу США, и решили разойтись мирно. Ну, а кровопролитный характер событий в Румынии объясняется цинизмом сотрудников Секуритате, которые воспользовались беспорядками, чтобы рассчитаться по старым векселям и закрепиться в новой системе”.

Существуют и другие версии – например, главный военный прокурор Румынии генерал Дан Войня, изучивший сотни дел, недавно вынес свой приговор: никаких “террористов” не было, а была диверсия, организованная теми, кто пришел к власти, и в частности армейским командованием.

Следует напомнить также, что именно в Румынии в эти декабрьские дни был впервые разыгран отвратительный спектакль, сходный с тем, что позже Запад цинично разыграет в Косово, безбожно преувеличивая число жертв “этнических чисток”, с целью обосновать военное вмешательство НАТО. А во время фарсового “суда” над Чаушеску он был объявлен виновным в смерти 60 000 человек в Тимишоаре, городе на западе Румынии. Смешанное румынско-венгерское население позволило спровоцировать здесь жестокие этнические столкновения, однако ни о каких “десятках тысяч” не было и речи. Те 100 тел, которые были предъявлены прессе и общественности, быля взяты в анатомическом театре медицинского института. Иону Илиеску и цетре Роману требовались сильные аргументы, чтобы заставить общество принять казнь Чаушеску, а выполнение мрачного замысла взяла на себя Секуритате, успевшая “сменить ориентацию”. И хотя две недели спустя истина стала известной западным медиа, это не мешает им – как и российским – по сей день муссировать миф о стихийной демократической революции.

Очевидно, с течением времени многое еще будет проясняться в этой мрачной и запутанной истории; но в том, что касалось СССР, то есть исторической России, очень быстро наступила полная и окончательная ясность. 7 февраля 1990 года в Москву прилетает госсекретарь США Бейкер и проводит с Шеварднадзе беседы, которые, по свидетельству американцев, носили “из ряда вон выходящий характер”. А именно: госсекретарь США и министр иностранных дел СССР, как едко пишет А. Громыко, координируют свои усилия в деле освобождения Восточной Европы от советского контроля. Бейкер от имени Буша выдвигает предложение, чтобы Западная группа советских войск в Германии была урезана до 195 тысяч человек. А 9 февраля госсекретарь при встрече с Горбачевым сразу же заявил, что США выступают за объединенную Германию как члена НАТО, но отнюдь не нейтральную. Правда, при этом Бейкер обещал, что НАТО не продвинется на Восток “ни на дюйм от своих настоящих позиций”, и был готов обсуждать вопрос о международно-правовых гарантиях от такого продвижения. Готовность Горбачева даже не требовать подобных гарантий стала сюрпризом и для Бейкера, который 10 февраля через западногерманского посла письменно информировал об этом прибывшего в Москву канцлера Коля – к вящей радости последнего.

11 февраля Шеварднадзе прилетает в Оттаву на совещание ОБСЕ и тут же, на встрече с Бейкером, сообщает, что, от имени Горбачева, готов согласиться с отказом от требования о симметричном уровне войск НАТО и СССР в Европе.

Бейкер был поражен легкостью капитуляции; разумеется, США не замедлили развить успех. 27 февраля Буш позвонил Горбачеву и поставил его в известность, что на совместной встрече он и Коль приняли решение о полноправном членстве Германии в НАТО.

Советская мощь была окончательно обездвижена в августе 1991 года. Осенью влиятельный американский журнал “Форин афферс”, который, по мнению многих, в значительной мере выражает точку зрения Госдепартамента, опубликовал статью Бжезинского, где победа над СССР в “холодной войне” описывалась в выражениях – и образах, – предельно конкретных и узнаваемых: “Это было функциональным эквивалентом капитуляции в железнодорожном вагоне в Компьене в 1918 году или на американском линкоре “Миссури” в сентябре 1945 года”. Следующий этап был обозначен не менее конкретно: “Единство собственно России может скоро тоже оказаться под вопросом”.

Одновременно бывший представитель США в ООН Дэвид Эбшайр, бывший посол США в ФРГ Роберт Бэрт и директор ЦРУ Джеймс Вулси представили доктрину “преображенного Атлантического Союза”, сопроводив ее более чем недвусмысленным комментарием: “Сторожевой пес нужен, и НАТО является логическим кандидатом на эту роль”. Сторожить “псу” отныне предстояло не только историческое западное пространство. Генсек НАТО Манфред Вернер, “отец” программы “Партнерство во имя мира”, расширил задачи: “Ключевым моментом трансформации НАТО является распространение его влияния на страны Центральной и Восточной Европы и новые независимые республики Советского Союза”.

А французский политолог Пьер Беар в работе “Геополитика для Европы” дал обобщающий прогноз: “отныне разрушение постсоветского пространства пойдет “концентрическими кругами”.

Эти “концентрические круги” на карте выглядят академично и невинно, даже если они прочерчены красным карандашом. Реально же пространства бывшего СССР там и сям начали заливаться кровью – страна вступала в полосу так называемых локальных, но от того не менее жестоких войн. Начиналось великое жертвоприношение на погребальный костер Союза.

К несчастью, не в наших силах сделать уже совершившееся – небывшим, повернуть историю вспять. Но не позволить бесстыдному мифу о бескровности перестройки перешагнуть порог нового тысячелетия – в наших силах. А сказать в лицо ее архитекторам, что им, как и леди Макбет, не стереть обличающих их пятен со своих рук – наш прямой долг. И потому, не скрою, горько было видеть приветственные поцелуи, которыми Патриарх всея Руси обменивался с приглашенным на торжественный обед по случаю Рождества 2001 года М. С. Горбачевым. Неужели кровь, которой оказалась оплачена реализация столь давних и столь упорно враждебных России замыслов, так мало значит в глазах нашей Церкви?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю