355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Наш Современник Журнал » Журнал Наш Современник №1 (2001) » Текст книги (страница 1)
Журнал Наш Современник №1 (2001)
  • Текст добавлен: 16 октября 2016, 23:21

Текст книги "Журнал Наш Современник №1 (2001)"


Автор книги: Наш Современник Журнал


Жанр:

   

Публицистика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Памяти Николая Рубцова (Наш современник N1 2001)

Памяти Николая Рубцова

(1936—1971 гг.)

Сейчас бы Николаю Михайловичу Рубцову исполнилось шестьдесят пять лет... Ровно тридцать лет прошло с тех пор, как его нет с нами. Время стирает из памяти многие имена, трава забвенья мощно шумит над славными прежде юбилеями, сенсациями, событиями. Однако чистая слава Рубцова медленно, но неуклонно возрастает от года к году. Именно чистая: не подпертая никакими лауреатскими званиями, никакими постановлениями, никакой нобелевщиной или букеровщиной... Его слава стихийна и естественна, как сама народная жизнь.

Время от времени мы получаем письма, в которых новое поколение читателей неожиданно для себя открывает поэзию Рубцова, а старое с благодарностью вспоминает о ней. Иногда его земляки или однокашники по Литинституту присылают нам страницы воспоминаний о Николае Михайловиче. Нередкими бывают и стихи поэтов, ему посвященные, порой любительские, непрофессиональные, но всегда искренние, проникнутые добром и любовью.

Однако зло и зависть тоже не дремлют. То в одном, то в другом демократическом издании (а иногда и в патриотическом) нет-нет да и раздастся “скрежет зубовный” по поводу его поэзии, его судьбы, его друзей, его памятников, его родины, в конце концов, – и Вологодчины, и всей России.

В этом номере, посвященном двойному юбилею Рубцова, мы публикуем некоторые из этих материалов. Светлые – с благодарностью к авторам. А что касается “темных” – то пусть их творцы знают, что очернить истинно русского поэта им никогда не удастся. Во-первых, мы всегда заступимся за его честь, а во-вторых, потому, что его чистой славе, его подлинной поэзии, его страдальческой судьбе – никакая грязь уже не страшна.

* * *

ВЯЧЕСЛАВ БЕЛКОВ

Начало

В 1970 году, когда я служил в армии, получил письмо от брата, из Вологды. Между прочим он написал о том, что в городе был убит поэт Николай Рубцов. Имя это мне ничего не говорило тогда, но отчего-то я почувствовал по письму, что событие произошло не рядовое.

Видимо, брат потому сообщил мне о гибели поэта, что знал о моем нерав-нодушии к другому русскому лирику – Есенину. Но я не мог тогда и поду-мать, что буду когда-нибудь изучать творчество Рубцова, по крохам собирать факты его биографии, выпущу о нем три книжки. Неисповедимы пути наши...

“Вел себя дерзко...”

Приблизительно в марте 1958 года в Доме офицеров города Североморска состоялось открытое заседание флотского литературного объединения. Был там и Николай Рубцов. Видимо, обсуждались и его стихи. Много лет спустя бывшая учительница В. Е. Кузнецова нашла краткую запись в своей старой тетрадке: “...матрос Рубцов. Вел себя дерзко”. Она уже и забыла о встрече, на которой была со своими учениками. И матроса того забыла напрочь. Знает только сегодняшнего великого поэта Рубцова. А запись в тетрадке осталась.

Таких мало

Когда человек попадал в вытрезвитель, ему на работу посылали грозную бумагу, которая имела шипящее, но весьма нежное название – “Сообщение”.

Вот передо мною Сообщение номер 11230. В нем сказано, что “7 декабря 1967 года в медицинский вытрезвитель города Вологды... был доставлен член Вашего коллектива Рубцов Николай Михайлович – писатель, который доставлен из горотдела. Просим обсудить недостойное поведение гражданина Рубцова и о принятых мерах сообщить в медвытрезвитель города Вологды. Начальник такой-то”.

Интересно разглядывать эту бумагу. Тут и рисунок есть: один мужик в кепке стоит у завода с поднятой рукой, а второй – лежит на земле, с бутылкой обнимается. Есть и фотография клиента, то есть Рубцова в данном случае. Снимок любопытный – на нем грустный трезвый человек, бедно одетый, в армейской шапке, очень худой... Он никак не реагирует на фотографа.

Вверху на этом листке общая надпись – “Вывесить на видном месте”. Но самое замечательное в Сообщении – это, пожалуй, стихи. Их стоит процитировать. Относятся они, конечно, ко всем посетителям вытрезвителей:

Таких, как он, у нас единицы,

Но мимо них не вправе пройти,

Они нам мешают жить и трудиться,

Они – помеха на нашем пути.

Авторы этого Сообщения хотели слукавить, говоря, что пьяниц у нас единицы. Но применительно к поэту – получилась правда. Да, таких, как он, у нас мало.

“Мум”

Известное стихотворение Рубцова “Элегия” в одном из начальных вариантов называлось совсем по-другому – “Мум” (Марш уходящей молодости) и было несколько иным по содержанию и ритму. Вот его тогдашнее начало:

Стукнул по карману –

не звенит:

как воздух.

Стукнул по другому –

не слыхать.

Как в первом...

В коммунизм –

таинственный зенит, –

как в космос,

полетели мысли отдыхать,

как птички...

В новом варианте все короткие строки исчезли. Поэт обладал редкой способностью переделывать свои стихи, доводя их до совершенства.

Вологда

Николай Рубцов родился в соседней области, но жил и умер в нашем городе. Здесь он и похоронен. Вологда, несомненно, была для поэта важнейшим местом, если можно так выразиться. Кто-то вспомнит известные строки “Печальная Вологда дремлет...” или “За Вологду, землю родную...”. Но сейчас я хочу привести только одну цитату из письма Рубцова Глебу Горбовскому: “Вообще, в Вологде мне всегда бывает и хорошо, и ужасно грустно и тревожно. Хорошо оттого, что связан я с ней своим детством, грустно и тревожно, что и отец, и мать умерли у меня в Вологде. Так что Вологда – земля для меня священная, и на ней с особенной силой чувствую я себя и живым, и смертным”.

Поразительно, что в этом высказывании Рубцов использовал те самые слова, которыми он прекрасно выразил свою любовь к деревне, к России: “Чувствую самую жгучую, самую смертную связь...”

Пародия

18 мая 1961 года, бродя в Питере по набережной Мойки, Рубцов сочинил вместе с Эдуардом Шнейдерманом пародию на стихи Евтушенко. Долгое время она публиковалась в сборниках поэта не полностью и без указания на то, что это пародия. Теперь появилась возможность воспроизвести стихотворение целиком:

Куда меня, беднягу, завезло!

Таких местов вы сроду не видали!

Я нажимаю тяжко на педали,

Въезжая в это дикое село.

А водки нет в его ларьке убогом,

В его ларьке единственном, косом.

О чем скрипишь передним колесом,

Мой ржавый друг?

О, ты скрипишь о многом.

Надежда есть, что спички есть в кармане.

Но спичек нет, хотя надежда есть.

И я опять в обмане, как в тумане.

А выйду ль из него когда – бог весть.

Одну давно имею на Сущевской,

Другая на Мещанской намечается,

А третья... впрочем, это несущественно,

Поскольку по тебе одной скучается.

Э. Шнейдерман вспоминает: “Разговор был о стихах Евг. Евтушенко. Что-то там выяснили. Потом Рубцов произнес: “Куда меня, беднягу, завезло!” Я тотчас откликнулся: “Таких местов вы сроду не видали!” И – “понеслось”. За 7—8 минут смастерили нечто вроде пародии на популярнейшего в те годы поэта. Я тут же зафиксировал текст в блокноте”. Действительно, пародия уловила некоторые слабости манеры Евтушенко.

Татуировка

У Леонида Беляева есть замечательное шуточное стихотворение “Я рос парнишкой нелюдимым...” Оно заканчивается так:

Сегодня мне бы ту сноровку,

В годину горечи и бед...

Хочу на грудь татуировку:

“Года идут, а счастья нет”.

И вот Николай Рубцов сочинил пародию на это стихотворение. Я узнал об этом от самого Беляева. Начало пародии он забыл, а кончается она так:

...Потом отбросил я винтовку,

Пошел с друзьями на парад.

Хочу на грудь татуировку

Из лучших ленинских цитат!

Была у Рубцова пародия и на другое стихотворение Беляева, но, кажется, теперь уже никто ее не вспомнит. Леонида Беляева мы потеряли в 1997 году.

Карету мне

Однажды Рубцов, Романов и партийный работник В. Невзоров немного посидели в одном из вологодских ресторанов. Когда вышли, то захотели поехать на такси. Водитель сначала не хотел их сажать (“вы пьяные”), но потом посадил и отвез... в милицию!

К счастью, наша троица недолго просидела за решеткой – кто-то узнал Невзорова, и всех выпустили. Даже прислали какую-то машину, чтобы развезти их по домам, ибо был поздний вечер. Но Рубцов сказал: – Нет! Пусть дают черную “Волгу”! На другой машине я теперь не поеду!..

Чем все закончилось, история умалчивает. Как вспоминает Василий Невзоров, секретарь обкома Дрыгин потом отругал его за то, что сразу к ресторану не вызвал служебную машину.

Разбойник Франсуа

У Николая Рубцова в “Вечерних стихах” (1960) есть между прочим такие строки:

И, как живые, в наших разговорах

Есенин, Пушкин, Лермонтов, Вийон...

Французский поэт ХV века Франсуа Вийон не случайно попал в стихи Рубцова, наш современник любил и хорошо знал творчество средневекового поэта-бродяги.

Передо мной небольшая книжка, неплохо изданная, в суперобложке, – “Франсуа Вийон. Стихи”, переводы с французского, Москва, 1963 год. Точно такое издание читал и перечитывал в свое время Николай Рубцов. В самом конце 1964 года в Вологде он увидел книжку в домашней библиотеке поэта Бориса Чулкова, увидел и – “всякий раз, бывая у меня, буквально не выпускал из рук и всегда говорил, что рано или поздно не у меня, так где-нибудь стащит или раздобудет его” (Б. Чулков).

Я перелистываю Вийона и снова думаю о том, что привлекало Рубцова в стихах этого поэта, в его жизненной истории. Да ищу строчки, которые могли прямо повлиять на лирику самого Рубцова...

“Образ Франсуа Вийона – “магистра искусств” и бродяги – двоится в представлении потомства. Уже вскоре после его смерти слагаются легенды о “веселом комике”, циничном шуте, мастере поужинать за чужой счет, коноводе во всякого рода злых проделках”, – пишет в предисловии Л. Пинский. Но, конечно, прежде всего, Вийон – великий лирик, поэтическое зеркало своего времени и своей страны. Умирало средневековье, и поэт писал о смерти, старости, бренности бытия. И все же выглядывает из стихов жизнелюб, которого не миновали народные празднества и все радости жизни. Вийон использовал в своих стихах не только опыт предшествовавшей литературы, но и богатые традиции народного искусства. А в его жизни годы студенчества сменились годами скитаний и тюрьмой.

Рубцова несомненно волновали какие-то совпадения собственной жизни с биографией Франсуа Вийона – раннее сиротство, странствия, неустроенность. Да и “студенческий дух”, если вспомнить, что в 1964 году Николай Рубцов был еще студентом-очником. Многие стихи французского поэта пронизаны иронией, но и у Рубцова был “иронический период” в творчестве. Совсем в духе Вийона написаны “Стукнул по карману – не звенит...”, “Сказка-сказочка”, “Куда меня, беднягу, занесло...”, “Утро перед экзаменом” и другие стихотворения. Рубцову было явно тесно в рамках благочинной советской поэзии конца 50-х – начала 60-х годов. И он издевался:

...Уткнулся бес в какой-то бред

И вдруг завыл: – О, божья мать!

Я вижу лишь лицо газет,

А лиц поэтов не видать...

Еще хлеще написал Рубцов в шутливом послании “Ответ Куняеву” – “...Кроя наших краснобаев, Всю их веру и родню...”. Но в целом к тому времени, когда хорошо узнал Вийона, Рубцов посерьезнел в своих стихах, и никаких “заимствований” явных из французского поэта мы у него уже не найдем.

Тоже мастерство

“Сижу в гостинице районной. Курю, читаю, печь топлю...”

– Почему же ты написал “Сижу в гостинице районной”, если сидел в редакции? – полушутя спросил Василий Елесин.

– Так типичнее, – смеясь ответил Рубцов. – А то могут подумать, что у вас не редакция, а ночлежка.

Экспромт

Как-то, идя по вологодской улице, Рубцов сочинил такой экспромт:

Веревка, яркое белье,

А во дворе играют дети.

В потемках прячется жулье...

Тут он рассмеялся, махнул рукой и закончил задумчиво:

Все есть на этом белом свете!..

Ощущение разнообразия и полноты жизни – одно из главных в поэтическом мире Рубцова.

Меткое слово

Сидим в Союзе писателей. Виктор Коротаев рассказывает. “...Дело было еще на Лермонтова, когда у Союза была маленькая комнатушка. Ольга Фокина читала журнал “Звезда”. Рубцов сидел-сидел, смотрел-смотрел и выдал: “И звезда с звездою говорит!”

Зимним вечерком

Почти каждая строка большого поэта несет не только явный, открытый смысл, но и глубинный, открывающийся не сразу. Есть такие строки и в стихотворении Николая Рубцова “Зимним вечерком”:

...Эх, Русь, Россия!

Что звону мало?

Что загрустила?

Что задремала?

Давай пожелаем

Всем доброй ночи!

Давай погуляем!

Давай похохочем!

И праздник устроим,

И карты раскроем...

Эх! Козыри свежи.

А дураки те же.

Конечно, заметен здесь мотив социальный. Можно говорить и о том, что душа поэта не ожесточилась. Кстати, примерно так трактует стихотворение Рубцова критик Св. Педенко: “В последних стихах Рубцова уже слышится не столько любовь к родине, сколько вызывающая, горькая насмешка и над патриархальным покоем, и над “добрыми Филями”, о которых когда-то поэт писал с теплой, доброй иронией...” Но это не вся правда. Полнее понять стихотворение “Зимним вечерком” (какое игривое название, какая дурашливость – “давай погуляем, давай похохочем!”) поможет нам обращение к устному народному творчеству, а именно – к сказочному Ивану-дураку.

Этот дурачок оказывается умным. “Но он социально отстраненный, социально униженный, сирота... Об этом и говорит его имя; дурак – это не тот, кто дурачит, а тот, кого дурачат... Таким образом, в центр культурного космоса русской сказки выходит идея социального надлома и идея сострадания обездоленному, но социально высокому, горячее сочувствие ему и всяческое пожелание победы... Само слово “дурак” в прошлом звучало иначе. А. П. Щапов писал, что наступила эпоха, когда крестьянство было совершенно порабощено крепостным правом, “когда... слова “мужик” и “дурак” стали синонимическими...” Как ответ народа А. П. Щапов приводил сектантский стих:

...Как и в этих дураках

Сам господь бог пребывает”.

Не буду более цитировать статью Г. Бенедиктова (журнал “Русская литература”, № 4, 1986). Скажу только, что на стороне мужика оказывается и духовная высота, и патриотизм. Дурачество – это не только самозащита. Я думаю, что есть времена, когда быть “умным” – безнравственно. Дурачки выступают как хранители совести нации, душевности.

Можно вспомнить и всех юродивых русской классической литературы (хотя бы у Пушкина в “Борисе Годунове”). Но и так ясно, что слова Рубцова о “дураках” – не случайная обмолвка, нитью традиции эти сегодняшние слова связаны с глубинами фольклора, с историей России.

Неожиданное подтверждение мысли. Однокашник Рубцова по Литинституту пишет в “Независимой газете” (19.01.94 г.): “...Рубцов не верил в мое искреннее сочувствие чужим судьбам и однажды сказал за глаза обо мне “это очень умный человек”, сказал – как уличил в подлости”.

Как Рубцов повесть сочинял

Довольно известный факт – Николай Рубцов два или три раза серьезно брался за прозу.

Возможно, повесть (или рассказ) из моряцко-флотской жизни поэт все-таки дописал до конца. Но она не сохранилась, случайно уцелели только две странички из нее, они опубликованы. А вот повесть или очерк из жизни деревни Рубцов скорей всего так и не закончил. Сохранились только наброски, которые я и предлагаю сейчас читателям.

В 1963—1964 годах Рубцов подолгу жил в своей Николе. Здесь после большого перерыва он вновь окунулся в стихию крестьянской речи. Он был уже студентом Литинститута, зрелым человеком, и уже прислушивался к речи окружающих как писатель и в какой-то степени как этнограф. У него был уже свой опыт работы над словом.

Видимо, сначала Рубцов записывал отдельные выражения, слова. Так на листочках бумаги появились фразы: “Ходила Клавдия-то в лес, да ни с чем вернулась. И Ленька ходил – только вымочился”. “Так плясал, что когда штаны снял, пар пошел”. “Плясал так, что все пятки истоптал...” (Выписано из фонда Рубцова в ГАВО.)

Затем поэт стал делать более основательные наброски, и, как это бывало в стихах, он часто использует диалог для начала или развития действия:

“– Ой, еле добралась! Задница тяжела стала.

– Тяжела, потому что она позади.

– Не говори, была бы спереди, легче бы было”.

Вот еще несколько фрагментов рубцовской прозы. Даю их без комментариев.

“Провожают ребят в клубе в армию. Вот Люська пошла выступать. Как скажет слово, так и захохочет.

– Ты что хохочешь-то?

– Да не знаю...

Ну вот, – говорит, – мы, значит, вместе учились, ребята, с вами... – И опять хохочет...”

“Стал дядя Саша слезать с печи-то да как шлепнется вниз, на картошину, и ноги к потолку задрал. Поднялся, затворил дверь да обратно вернулся.

– Смотри, – говорит, – никому не болтай...”

“Прихожу к ней. Она плачет.

– Что с тобой, Лия?

– Да помереть хочу, да бог смерти не дает!

– А что случилось?

– Ой, господи! Что за жизнь! Мужа нет – горе, мужик есть – вдвое! Не знаю, чем теперь все кончится!”

“– В колхоз-то как люди пошли?

– С раденьем пошли. Кулаки-то по городам разъехались. Их тут много было.

– А весело жили?

– Да всего хватало! Первое время худо было. А теперь что? Кормят, и ладно”.

“Пошла баба на пристань. Вдруг хватилась – денег в жакетике нет. Заревела. Стоит и ревет. Идет мимо лесник, спрашивает:

– Кто тебя обидел, тетя Шура?

Ревет баба, ничего не отвечает, не хочет всего рассказывать, не хочет людей смешить.

Жакетка-то на ней была чужая”.

“Дороги были разрушены дождями абсолютно. “Козел” еле пробился сквозь рытвины, сквозь... грязь, ревел на подъемах, буксовал. Мы летали в кабине из стороны в сторону.

– Ну и дорога. Хоть бы подремонтировали ее немного.

– Да некому тут об этом думать.

– Как некому? Ведь мастер-то дорожный должен быть.

– Есть мастер. Да он все на печи лежит”...

“– Таня, иди принеси Ленку.

– Иди и сама принеси. А мне некогда, я червяков копаю, буду рыбу ловить.

Родилась в соседском доме Ленка. Пришла Таня к соседям.

– Надо ли Ленку тебе, Таня?

– Надо.

– Так на. Только Лене холодно будет. Ей надо одеяло.

Убежала Таня за одеялом...”

“Лия Спасская сидела у раскрытого окошка и смотрела на улицу. – Можно к тебе, Лия? – Заходи. Я зашел. – Ну, как жизнь? – Не спрашивай...”

Я выписал почти все, что написал Рубцов прозой. Сюжет здесь почти не просматривается. Некоторые фрагменты, видимо, автобиографичны. Например, шуточная история о Ленке и о Тане, которая побежала за одеялом. У Рубцова как раз в 63-м году родилась дочь Лена.

Возможно, поэт делал наброски не только для художественной прозы, но и для очерка. Осенью 1965 года он писал в одном из писем: “Сейчас я возьмусь писать два очерка по заданию журнала “Сельская молодежь”. Вполне возможно, что ничего не напишу”. Скорей всего Рубцов уже понял, начал понимать, что проза – это не его дело. И в его двух-трех опуб-ликованных тогда газетных заметках особенно ощущается какая-то скованность, местами тяжеловатость. Хотя для газеты, конечно, всем в те вре-мена нелегко было писать. Была определенная заданность, идеологические штампы,

мешал внутренний редактор и т. д.

Завершая, хочу сказать: поэзия Рубцова вобрала в себя огромное количество мотивов и сюжетов нашей жизни. Он полностью выразил себя в стихах. Многие стихи Рубцова – как небольшие рассказы, основанные на реальных событиях (“Памятный случай”, “Зачем?”, “В дороге” и др.). А иногда короткое стихотворение – целая повесть, волнующая повесть неповторимой жизни:

Нет, не кляну я мелькнувшую мимо удачу,

Нет, не жалею, что скоро пройдут пароходы.

Что ж я стою у размытой дороги и плачу?

Плачу о том, что прошли мои лучшие годы...

Поэт радости

В идеале исследователь литературы должен объяснить каждое слово автора. Почему оно здесь стоит. Конечно, это касается лишь подлинных писателей.

Вот начало стихотворения Рубцова:

В детстве я любил ходить пешком.

У меня не уставали ноги.

Помню, как однажды с вещмешком

Весело шагал я по дороге...

Почему “весело”? Почему так просто и открыто сказано о своем настроении? Тут обманчивая простота Рубцова. Другой автор, многодумный, постарался бы нагрузить эту строку – дать какую-то тонкую деталь или редкое словечко.

Но мальчик начинает свой путь весело, бодро. Уже потом натыкается он на препятствия и беды. “Но внезапно ветер налетел!” “Волки мне мерещились не раз...” Лишь к концу пути, при встрече с людьми, наступает умиротворение. Так у Рубцова всегда: счастье – это покой или самое начало пути. А в движении – всегда трагедия, часто разочарование. Но без движения – смерть. Тут вся философия, простая и вечная.

Рубцова часто называют поэтом печали и сумерек. Но есть у него и ярчайший солнечный свет и радость. Как ребенок рождается для счастья, так и Рубцов был задуман природой как певец радости. Жизнь его ломала, но и обломки его мира грандиозны: “О, дивное счастье родиться...”, “Чтоб с веселой душой снова плыть в неизвестность...”, “Чувство радости беспечной...”, “Радуясь бешеной гонке...”, “Образ прекрасного мира...”, “Радостная весть...”, “Сам я улыбчив и рад”, “мне радостно”, “веселью он вновь предавался...”, “Верил ты в счастье... Слушал о счастье младенческий говор природы...”

Радость его так глубока и небесна, что ее понимают не все. И тут она смыкается с грустью:

Мне грустно оттого,

Что знаю эту радость

Лишь только я один...

Сила радости такова, что она становится ликованием. Это ликование нечеловеческого размаха:

Как весь простор, небесный и земной,

Дышал в оконце счастьем и покоем,

И достославной веял стариной,

И ликовал под ливнями и зноем!..

На латышском

В Риге в 1985 году вышла книга Рубцова “Звезда полей”. У меня к ней особое отношение. Книжку эту прислал мне в подарок латышский поэт Имант Аузинь. Издание необычное, стихи сразу на двух языках – русском и латышском. Так лучше поймут нашего поэта латышские читатели, потому что они, как правило, хорошо владеют и русским языком.

Имант Аузинь – ровесник Николая Рубцова, и именно он стал составителем книжки “Звезда полей” и одним из переводчиков нашего замечательного поэта на латышский. Наверное, Аузинь почувствовал какое-то родство с Рубцовым. Об этом говорят и стихи самого Иманта Аузиня, очень лиричные и глубокие.

А ночью заморозки были, в мертвый сон

Цветок сегодня каждый погружен.

Согреть в ладонях? Отогреть дыханьем?

Нет, ледяной водой без состраданья

Поить их корни в глубине земли,

Чтоб выжили они и чтоб цвели...

Я мог бы вспомнить много хороших стихов Аузиня. Прежде всего таких, по которым видно, как хорошо знает он словесное искусство своего народа, как бережет его. А корни народные сохранить латышам было невероятно трудно – почти четыреста лет страна была под немецкими феодалами. И все-таки сберегли свои дайны, свой язык.

Буратино

Московский поэт Владимир Соколов иногда называл Николая Рубцова “вологодским Буратино” – из-за длинного Колиного носа.

Надо сказать, что поэты были хорошо знакомы. У Соколова (а он старше Рубцова на восемь лет) уже было стихотворение “Звезда полей”. Конечно, не он первым из поэтов использовал этот образ, но все же Соколова задело, что свою книгу Рубцов назвал именно так, “Звезда полей”, и что эта книга прославила “Буратино”.

У Рубцова стихотворение “Звезда полей”, написанное как отклик на соколовское, естественно, имело сначала посвящение – “Владимиру Соколову”. Но позднее посвящение исчезло. Возможно, Рубцов сам снял его, поругавшись с Соколовым. Рубцов называл его “дачным поэтом”, – на мой взгляд, совершенно справедливо. Вот это, вероятно, больше всего и обидело Владимира Соколова. Ну как же: какой-то молодой провинциал, пусть и талантливый, смеет так говорить о нем, уже признанном московском поэте!..

Соколов надолго пережил Рубцова. Но обиду не простил – в своих многочисленных интервью и публичных выступлениях почти никогда не вспоминал его. А зря. История все поставила на свои места – оказалось, что именно Николай Рубцов нашел “золотой ключик” поэзии.

Отец

Типичный читательский вопрос:

– Почему М. А. Рубцов после войны не забрал своих детей из детдома? Как он мог их бросить?

– Вы знаете, что к 1944 году у отца уже была новая семья. Мне всегда приходится как бы защищать отца. Не только потому, что Бог ему судья, но и потому, что многих обстоятельств мы можем попросту не знать. Например, в то время дети скорей могли выжить в детдоме, чем в семье. В Вологде после войны люди ели картофельные очистки... Старшие дети и не были в детдоме, они сначала были на попечении бабушки и тети Сони. Потом выросли, Гале в 45-м исполнилось уже 17 лет, Алику – 14, надо было работать, учиться... А каково было бы младшим жить с мачехой? Все это сложно...

На кухне

Рубцов в Литературном институте. На эту тему есть несколько легенд и былей. Вот одна из былей. Вспоминает участник событий известный поэт Юрий Кузнецов. Дело происходит в общежитии:

“В коридорах я иногда видел Николая Рубцова, но не был с ним знаком. Он ходил как тень. Вот все, что я о нем знаю. Наша единственная встреча произошла осенью 1969 года. Я готовил на кухне завтрак, и вдруг – Рубцов. Он возник как тень. Видимо, с утра его мучила жажда. Он подставил под кран пустую бутылку из-под кефира, взглянул на меня и тихо произнес:

– Почему вы со мной не здороваетесь?

Я пожал плечами. Уходя, он добавил, притом серьезным голосом:

– Я гений, но я прост с людьми.

Я опять помолчал, а про себя подумал: “Не много ли: два гения на одной кухне?” Он ушел, и больше я его никогда не видел”.

Внимательный читатель найдет тут немало странного. Например, это: “Он ходил как тень. Вот все, что я о нем знаю...” Даже не “знал”, а “знаю”. Хотя уже к 69-му году Рубцов был первым поэтом России!.. В конце концов, Кузнецову надо было оборвать воспоминания на этой фразе, раз уж он больше ничего не знает. Так было бы логичней... Вообще, возникает впечатление, что большой поэт Юрий Кузнецов пытается оторваться от Рубцова, перешагнуть через него. Но у Кузнецова это плохо получается, и вот уже он приезжает в рубцовскую Вологду, пишет какие-то воспоминания, упоминает Рубцова в своих стихах...

Автограф

Вологжанин Юрий Пономарев примерно в 1968 или 69-м году попросил у Рубцова автограф. Было это на квартире у Пономарева, и там под руку попалась книга об Узбекистане. Поэт написал на ее титульном листе:

“Юра!

Я буду помнить сквозь туман

Тебя, вино, Узбекистан!

Н. Рубцов”.

Ю. Л. Пономарев (1938 года рождения) долгое время дружил с поэтом, был знаком также с Алексеем Шиловым, Клавдием Захаровым и другими. Он рассказал мне еще один любопытный случай.

Когда Рубцов получил вызов в суд (видимо, по поводу алиментов), то он ответил телеграммой такого содержания: “Приехать не могу. С полным уважением, Рубцов”. Это очень по-рубцовски получилось – “с полным уважением”.

Кто выше

Журналист Энгельс Федосеев любил веселые компании. Многие побывали в его квартире на улице Пушкинской в Вологде и оставили на стене одной из комнат свои автографы. Был там и автограф Рубцова. Когда поэт расписался на стене, то гармонист А. Рачков хотел поставить свою подпись повыше рубцовской. Рубцов в таких случаях иногда вскипал. И тут вскипел:

– Я же пишу стихи лучше всех!

– Но я же лучше тебя играю на гармошке, – отвечал Рачков.

Не вышло

Молодая поэтесса году в 68-м прочитала книжку Рубцова и была очарована его стихами. А может, и удивлена. Она поехала в Вологду, чтобы выразить автору свое восхищение, то есть, как она говорит, “поклониться большому поэту земли русской”.

Она приехала, нашла улицу и дом, поднялась на пятый этаж и позвонила. Поэт впустил ее, и она, стоя в комнате, уже собралась было излить ему свои высокие чувства, поклониться, так сказать, от имени читателей. Но...

На полу всюду были разложены или разбросаны листы рукописей, и Рубцов, опустившись чуть ли не на четвереньки, стал собирать стихи, чтобы навести в комнате порядок. Гости все же пришли!

Символическая, сильная сцена! Поэт милостью божьей – в ногах у читательницы. Поклонения так и не вышло. Как будто сама судьба не допустила. Рубцов на пьедестале – это было бы абсурдом в эпоху перевернутых истин. У нас все наоборот – высокий мал, а малый высок. Но дело не только в эпохе – поклонение не совпало бы и с личностью Рубцова, и с нервом его поэзии.

Суетливо согнувшийся, сгорбившийся Рубцов напоминает мне некоторых “нелепых” героев Достоевского. Вообще, эта фантастическая сцена в комнате поэта достойна пера Федора Михайловича, а не моего грешного...

Чемодан

История, ставшая уже легендой. Рассказывают ее многие. Вот как записана она в воспоминаниях Германа Александрова: “...Как-то он пришел возбужденный, радостный и сообщил: – Получаю квартиру, может, поможешь мне въехать? – Какой разговор, – говорю, – конечно, помогу!

Каково же было мое удивление, когда мы пришли в пустую длинную комнату, в которой кроме старенького чемодана ничего не было. – И это все? – спросил я. – Все, – ответил Николай”.

Эту историю рассказывают и по-другому. Например, в финале к машине подбегает новый сосед, майор, готовый изо всех сил помочь переехавшему поэту, но видит почти пустой кузов...

Взбрело

В областной библиотеке Рубцов выступает перед читателями. Кажется, он слегка навеселе.

–Я вам почитаю свои стихи. Прочту, что взбредет в голову...

Строгий голос из зала (такая уж была эпоха):

– Надо читать, что положено.

Рубцов, почти не задумываясь, отвечает:

– А я всегда пишу, что положено. И вот из этого “что положено” прочту сейчас то, что взбредет в голову.

Партийный

Несколько раз я слышал от родственников Рубцова такие слова о его отце: “шибко партийный был, за партию горло готов перегрызть...”, “за партию горой был...”.

Причина такой горячей любви к компартии, видимо, была самая реальная. В 30-е годы М. А. Рубцов был репрессирован и около года просидел под следствием в тюрьме. Конечно, это было страшное потрясение для невиновного человека. Не приведи Бог испытать все ужасы чекистской неволи.

По семейному преданию, отца поэта освободил тогда очередной съезд партии: группа заключенных написала в адрес съезда письмо, и оно чудом дошло... Да, тут и молиться, пожалуй, будешь своим благодетелям.

Записки

Даже у близкого человека он нередко стеснялся попросить денег в долг. Стеснялся до такой степени, что просил не прямо, не устно, а писал записки: дай, если можешь, три рубля...

Как настрой?

В Череповце, примерно в 70-м году, комсомольский секретарь В. Морозов встретил на улице Рубцова и Коротаева, и бодро этак спрашивает:

– Как настрой, ребята?

Рубцов отвечает почти моментально, экспромтом:

Последняя растоптана гитара,

Последняя разорвана гармонь!

Последняя красавица Тамара

Зарезана и брошена в огонь!..

Ведьма

У Рубцова был какой-то особенный взгляд на женскую поэзию. Ему мало что нравилось в ней. Может быть, исключением были стихи Анны Ахматовой. Об известной поэтессе Ц. он, например, говорил: “Она же ведьма! Злая, как и ее поэзия! А поэзия должна быть доброй”.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю