Текст книги "Журнал Наш Современник №4 (2001)"
Автор книги: Наш Современник Журнал
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)
Документальный фильм “Обитель” – по благословению Святейшего – режиссер из Таллина Владимир Ильяшевич снимал в Пюхтицком монастыре. Успенскому женскому монастырю более 100 лет. Обитель – это дом Пресвятой Богородицы, говорит в картине нынешний Патриарх Алексий II. Покров охраняет монастырь по сей день. Родители привозили отрока Алексия в обитель еще до войны, когда Эстония не входила в состав СССР. Затем епископ Алексий был настоятелем Пюхтицкого монастыря. 11 лет пастырского служения отдал Алексий малой родине – Эстонии, 25 лет – епископскому служению. Всего 36 лет. Он написал три тома “Очерков Православия в Эстонии”, свободно говорит по-эстонски. На экране кадры: надгробие княгини Шаховской – она скончалсь в 1939 году, была покровительницей монастыря; праздник обители – 28 августа, Успение Пресвятой Богородицы; крестный ход к источнику на Журавлиной горе...… Более тридцати лет игуменьей состоит матушка Варвара, кавалер ордена святого всехвального апостола Андрея Первозванного. Пюхтинский монастырь находится под юрисдикцией Патриархии (в то время как Эстонская православная церковь отреклась от Алексия II). В монастыре порядок, чистота, трудолюбие. А нас в замысле этой paбoты особо интepecyют кадры с сестрой Митрофанией. Она – иконописец.
Это – ее труд, ее послушание. Сестра Митрофания является прямой ученицей подвижника-реставратора В.О. Кирикова, того самого кудесника, который расчищал лик поясного образа “Иоанна Предтечи” работы самого Андрея Рублева. Иконa происходит из Николо-Пешношского монастыря (собственность Музея древнерусского искусства имени Андрея Рублева). Сестра Митрофания говорит в фильме, что не изобразительное искусство с его возможностями и правилами заботит ее, скромного иконописца, а духовное содержание образа. Священная наполненность иконы, догматическое содержание составляют смысл творчества.
Еще четыре послушницы пишут в Пюхтицах иконы. Обитель – “вита”, по-латыни “жизнь”. Источник жизни – в распятом Спасителе, – считает сестра Митрофания. Для нее существует только церковное искусство, иконы создаются для воцерковленного человека, а не для зрителя, тот пришел за свой рубль в музей. “Умозрение в красках” – часть церковной культуры.
Искусство – выражение веры, то есть того Откровения, которое несет церковь и которое формировало соответствующее Ему мировоззрение, порождая культуру церковную. “Откровение и теперь осталось тем же, – пишет Л. Успенский. – Той же осталась и наша вера. Продолжает существовать и церковная культура. Но то, что содержит икона, то, что она несет, не зависит от культуры даже церковной. Культуре подвластна лишь художественная сторона образа и его историко-культурный фон” (с. 212. )
Орос VII Вселенского Собора (“орос” – это “заключение”, “итог”; сам же Собор происходил в IX веке) ставит в один и тот же ряд Евангелие, святые останки мучеников и живопись, то есть икону.
“Иконописание есть одобренное законоположение и предание кафолической Церкви, ибо знаем, что Она – Духа Святого, живущего в Ней” (текст ороса). “Изначала вырабатываемый Церковью художественный язык иконы становится достоянием христианских народов вне каких-либо национальных, социальных или культурных границ потому, что единство его достигается не общностью культуры и не административными мерами, а общностью веры и сакраментальной жизни, – пишет Л. Успенский (с. 212). – Во времена VII Собора художественный язык Церкви был тем же самым, что и позже, хотя еще и недостаточно очищенным и целенаправленным. “Стиль” иконы был достоянием всего христианского мира на протяжении 1000 лет его истории, как на Востоке, так и на Западе: другого “стиля” не было. И весь путь его есть лишь раскрытие и уточнение его художественного языка, или же наоборот: его спад и отступление от него. Потому что сам этот “стиль” и чистота его обуславливается Православием, более или менее целостным усвоением Откровения. И язык этот, естественно, подвержен изменениям, но внутри иконного “стиля”, внутри иконописного канона, как мы видим это на протяжении почти двух тысячелетий его истории”. Язык – от Духа Святого.
* * *
Деликатным и сложным вопросом является выяснение достоинств искусства в современной иконе. В частности, Л. Успенский пишет: “Возрождение идет в рамках иконописного канона. Это не эклектика, а подлинное творчество иконы в применении к современности, как, например, иконопись инока Григория (Круга)” (с. 234).
Влиятельный обозреватель пишет о “знаменитом нашем иконописце архимандрите Зиноне, создателе школы современной русской иконописи, получившем за это Государственную премию России” (”Новая газета”, 1997, № 33).
Поэтому обобщим отношение к иконописному образу, как древнему, так и современному. В своем “Послании к иконописцу” преподобный Иосиф Волоцкий пишет великому Дионисию о том, что святых следует изображать яко живых и стоящих с нами. Икона мыслилась как живой, конкретный пример, способный оказать моральное воздействие на воцерковленного человека. Создавались (и создаются) иконы для воплощения богоносного образа, который передает Истину и сущность Откровения. Перед иконописным образом воцерковленный человек молится, а если икона чудотворная, то и прикладывается к ней устами.
С другой стороны, иконы остаются памятниками исторического времени. С третьей стороны, памятниками художественной культуры православных народов и стран. “Феофан Грек, Андрей Рублев, Дионисий встали в один ряд с самыми выдающимися художниками всех времен и народов” (Н. Голейзовский, С. Ямщиков.., с. 116).
Мне кажется, важен принцип полисемантизма, когда восприятие иконы, этого живописного образа, выражает сумму объективных интерпретаций. Икону можно воспринимать неоднозначно. То есть видеть в ней и музейную ценность. Искусствоведы, реставраторы спасали многие сотни икон от уничтожения, разграбления. Даже Зубр – великий генетик Тимофеев-Ресовский – рассказывал мне, как в давние годы вместе с Игорем Грабарем добывал в Карелии для музеев иконы. “Мы их, как бублики, на веревочку навешивали, – вспоминал ученый. Мы тогда жили на одной веранде, в домике на Можайском море. Проходил летний семинар биологов и физиков (Обнинск и Дубна). – Так прозвали наши иконы – “бубликами”. Связками вывозили в Москву, тем самым спасали. Грабарь ведь был больше культурологом, чем живописцем”.
Подвижники создали реставрационные мастерские с очень высоким уровнем профессионализма, изучали живописные стили, реконструировали жизненные судьбы художников-иконописцев, открывали специальные отделы в музеях и даже полные музеи, как, например, в 1960 году создали Myзей бывшего Андроникова монастыря. Наконец, эти же поколения специалистов-подвижников писали книги и выпускали репродукции, каталоги, альбомы. Церковную культуру они, подвижники-миряне, ввели в культуру общенациональную, в культуру общеславянскую.
Церковь ведет спор о возвращении Троице-Сергиевой Лавре изъятой советским государством ризницы прославленного монастыря. Ризница стала основой великолепной коллекции темперной живописи Загорского историко-художественного заповедника. Среди древнерусских икон коллекции две связаны с жизнью преподобного Сергия, иконы были в его келье, это “келейные” образы: Богородицы и святителя Николая чудотворца, обе – памятники второй четверти ХIV века. Если Бог присудит вернуть ризницу Лавре, то все живописные произведения найдут достойного хозяина: Троице-Сергиеву Лавру, центр монашества и нескончаемого паломничества.
А вот старинный Углич – небольшой верхневолжский город. Государственный краеведческий музей. Шесть больших икон деисусного чина, 80-е годы ХV века. Предположительно – Дионисий. Если передать памятники в какой-либо вновь открытый храм, обеднеет городской музей.
Перед иконой можно молиться даже в музее. Третьяковка, зал Владимирской иконы Божией Матери. Сокрыт образ в пуленепробиваемом стеклянном ящике. Видел, как творят молитвы и крест православные люди, они же рядовые зрители галереи. Теперь никто не кидается на них с бранью, помолись – и хорошо...
С.Фомин • Нужны ли иностранные инвестиции Росии? (Наш современник N4 2001)
Вече
Сергей Фомин
НУЖНЫ ЛИ ИНОСТРАННЫЕ ИНВЕСТИЦИИ РОССИИ?
Книга А. П. Паршева “Почему Россия не Америка”, некоторые разделы которой были опубликованы в “Нашем современнике” (№ 3 и 4, 2000 г.), вызывает двойственное чувство. С одной стороны, совершенно правильным является основной вывод книги о необходимости разумной закрытости российской экономики, самоизоляции от процессов глобализации, ведущих к потере национального суверенитета, к политической и экономической зависимости от западных стран. С другой стороны, целый ряд положений, выдвинутых автором, не может не вызвать возражения.
Прежде всего, это общая оценка Паршевым роли иностранных инвестиций. “На самом деле, – пишет Паршев, – нет никаких идеологических причин для отказа от иностранных инвестиций. Китайцы используют их и правильно делают, с их помощью они строят все более современную промышленность, но у нас так не получится, как бы мы этого ни хотели. Из-за наших особых условий нам нельзя ожидать иностранных инвестиций, какие бы законы у нас не принимались” (“НС”, №4, 2000 г., с. 243).
В действительности же причин как идеологического, так и чисто экономического характера для ограничения объема иностранных инвестиций, их строгого государственного регулирования и даже отказа от их использования более чем достаточно, по крайней мере, в тех странах, где имеются собственные источники накопления капитала. Как известно, различают прямые и портфельные иностранные инвестиции. Прямые инвестиции имеют стабильный характер, они вложены в уставный капитал предприятия и дают право контроля над ним, то есть это – вложения в производство, материальные ценности, инфраструктуру. Портфельные же инвестиции, то есть вклады в ценные бумаги, а также вклады иностранных нерезидентов в коммерческих банках той или иной страны, такой стабильности не имеют. Они направлены только на получение дохода и могут быть легко переведены за рубеж. В основном портфельные инвестиции – это спекулятивный капитал, проникновение которого в большом количестве на финансовые рынки той или иной страны (и особенно стран экономически неблагополучных) имеет скорее негативные, чем позитивные последствия. В настоящее время мировая финансовая система приобретает все более спекулятивный характер. Лишь около 10 процентов общего объема мировых финансовых ресурсов идет сейчас на финансирование реального сектора мировой экономики. Остальное – это финансовые ресурсы международных валютных рынков и рынков ценных бумаг, где деньги делают деньги. Иными словами, все это – спекулятивный рынок, за которым не стоит никакого реального материального накопления и на котором погоду делают крупнейшие западные финансовые корпорации-спекулянты. В распоряжении этих корпораций находятся сотни миллиардов долларов, которые они сознательно используют (в качестве портфельных инвестиций) для снижения курсов национальных валют и ценных бумаг, в частности, курсов акций предприятий тех стран, которые быстро развиваются, выходят на мировые рынки и таким образом могут быть нежелательными конкурентами для Запада. В России к игре западных “портфельных” инвесторов на понижение курса акций российских предприятий подключаются и местные коммерческие банки. Реальный производственный сектор экономики России большой пользы от деятельности российских коммерческих банков не видит, поскольку кредитные ресурсы этих банков идут в основном в финансовый сектор, в частности, на спекулятивные операции на межбанковской валютной бирже и на рынок государственных облигаций, где можно быстро получить высокую прибыль.
С учетом вышесказанного можно сделать вывод, что иностранные портфельные инвестиции вследствие их изначально спекулятивного характера и непредсказуемости поведения “портфельных” инвесторов несут в себе огромный фактор риска и потенциального ущерба для национальной экономики. Быстрый приток, а затем такой же быстрый отток иностранных портфельных инвестиций приводит к нестабильности курсов национальных ценных бумаг, их обесцениванию, девальвации местных валют, многократному снижению капитализированной стоимости экономики страны. В России это уже привело к тому, что стоимость приватизируемых российских предприятий и соответственно их акций, в том числе и тех, которые скупают иностранцы, крайне занижена по сравнению с их реальной рыночной ценой и потенциальной прибыльностью. В результате общая сумма прямых иностранных инвестиций меньше, чем она могла бы быть.
Другим фактором искусственного, крайне выгодного для иностранных корпораций занижения стоимости российских производственных фондов являются манипуляции с курсом рубля по отношению к доллару. Так, например, рост курса доллара по отношению к рублю осенью 1991 г. с 0,83 руб. за доллар до 14 руб. (по произвольному решению прозападного правительства России) привел к “удешевлению” экономики России более чем в 15 раз. После финансово-валютного кризиса 17 августа 1998 г., вызванного как монетаристским характером экономической политики правительства России, так и разрушительной ролью иностранных “портфельных” инвесторов, общая стоимость российской экономики, по некоторым оценкам, снизилась более чем в 30 раз. Все это позволяет западным компаниям скупать многие экономически рентабельные российские предприятия фактически за бесценок. Именно это является одним из существенных факторов относительно невысокого уровня иностранных инвестиций в российскую экономику, а не только российские “особые” условия, о которых пишет Паршев и под которыми он подразумевает прежде всего геоклиматические особенности России.
Прямые иностранные инвестиции – гораздо предпочтительнее портфельных. В странах слаборазвитых, где нет ни своей развитой национальной производственной и научно-технической базы, ни квалифицированной рабочей силы (как, например, в странах Африки, многих странах Латинской Америки и Азии), прямые иностранные инвестиции являются единственной возможностью приобщения к современной цивилизации (вернее, к отдельным аспектам такой цивилизации, зачастую наиболее уродливым). Платой за такое приобщение является прочная экономическая и политическая зависимость от развитых капиталистических стран. Вообще же негативные стороны иностранных прямых инвестиций во многих случаях могут перевешивать положительные, особенно с точки зрения стратегических перспектив развития страны. Пример Китая, на который ссылается Паршев, не является показательным в силу того, что здесь прямые иностранные инвестиции в большинстве своем (более 70% от их общего объема) представляют собой капиталовложения, произведенные зарубежными бизнесменами китайского происхождения, или, как их еще называют, “хуацяо”. Китайские диаспоры за рубежом и особенно в США, Австралии, странах Юго-Восточной Азии являются сосредоточением огромной финансовой и экономической мощи, которая вполне сознательно и целенаправленно используется ими для всестороннего развития экономики КНР. При этом они руководствуются не только экономическими, но и ярко выраженными патриотическими, национальными чувствами по отношению к Китаю, желая сделать его мощной, процветающей страной. Кстати, именно благодаря китайским зарубежным диаспорам, с их сильными экономическими позициями внутри соответствующих стран и лоббированием интересов Китая, оказался возможным прорыв китайского экспорта на перенасыщенные и не для всех доступные рынки США и других развитых стран – рынки, где реализация товаров осуществляется за твердую валюту. Прямые иностранные инвестиции чисто западного происхождения пришли в Китай уже после тех сдвигов в экономике КНР, которые произошли в результате инвестиций, произведенных “хуацяо” и подготовивших почву для роста национального дохода и соответственно – роста платежеспособного спроса. Главной целью чисто западных инвестиций, в отличие от инвестиций “хуацяо”, является прежде всего выход на внутренний китайский рынок с его более чем миллиардом потребителей, а не производство товаров с последующим экспортом в страны Запада. Следует отметить также, что инвестиции в китайскую экономику с самого начала китайской новой экономической политики (конец 70-х годов) поощрялись правительствами западных стран, стремящихся заполучить Китай в качестве союзника в борьбе с Советским Союзом. Теперь, когда СССР разрушен, а Китай наращивает свою экономическую и военную мощь, которая со временем станет несомненной угрозой для интересов Запада, западные страны, возможно, и сожалеют о своей роли в развитии китайской экономики, однако уже сделанные первичные западные инвестиционные вливания в экономику Китая привели к созданию определенной экономической взаимозависимости между Китаем и Западом, что, соответственно, стимулирует вторичные, третичные и т. д. западные инвестиции в эту страну. Суммарный объем иностранных инвестиций в экономику Китая в настоящее время превосходит 250 млрд долларов (в России за годы “независимости” аккумулировано около 12 млрд прямых иностранных инвестиций).
В отличие от Китая, Россия нигде за рубежом не имеет влиятельной, сплоченной, патриотически настроенной и в экономическом отношении мощной русской диаспоры, которая могла бы явиться источником прямых производственных инвестиций в российскую экономику и проводником русских интересов в других странах. В политическом смысле западные страны не доверяют России и русскому народу. У них нет полной уверенности, что им удастся “цивилизовать” наш народ в духе “западных ценностей”, сделать его послушной игрушкой в руках мондиалистов. Отсюда естественное стремление всячески ослабить русский народ, и духовно, и физически, а еще лучше – вообще уничтожить. Руками российских реформаторов-либералов Запад проводит целенаправленную политику по уничтожению оборонной мощи России, разрушению ее производственного и научно-технического потенциала, подавлению национального самосознания народа, сокращению его численности. Впрочем, об этом уже много написано и нет смысла повторяться. А. Паршев, делая основное ударение на геоклиматических условиях как основном факторе, препятствующем приходу иностранных инвестиций в Россию, уделяет совершенно недостаточное, как нам кажется, внимание фактору политическому, влияние которого на поведение иностранных инвесторов огромно. В условиях, когда правительства США и ряда крупнейших западных стран ставят предоставление кредитов, равноправных условий торговли и технического обмена в зависимость от “поведения” российского правительства как на международной арене, так и внутри страны, когда под различными предлогами (война в Чечне, сотрудничество с Ираном, Ираком, “дело” Гусинского и “подавление” свободы СМИ и т. д.) со стороны Запада и подконтрольных ему международных экономических организаций (как, например, МВФ) предпринимаются или инспирируются дискриминационные и ограничительные экономические меры в отношении России, вполне естественно, что частные западные инвесторы не решаются идти против воли своих правительств и делать капиталовложения в страну, которая, по западным меркам, балансирует на грани превращения в страну-изгоя.
В этой связи возникает вопрос: почему США и их союзники (хотя эти последние в гораздо меньшей степени) на практике сознательно создают препятствия на пути развития экономического сотрудничества с Россией, и в том числе на пути частных западных инвестиций в российскую экономику, несмотря на все соглашения о партнерстве и сотрудничестве, заключенные в последние годы? Ведь массированные западные инвестиции могли бы прочно привязать экономику России к странам Запада, сделать ее составной (хотя и подчиненной, зависимой) частью западной капиталистической системы, как, например, экономика Мексики, Бразилии, Аргентины и т. д. Инвестиции в Россию были бы несомненно выгодны и иностранным инвесторам (хотя А. Паршев и стремится доказать их абсолютную невыгодность).
Дело здесь, очевидно, в том, что тем закулисным силам, которые направляют политику США и других западных стран, Россия настолько ненавистна, что они не желают сохранения ее даже в “латиноамериканском варианте”. Ведь мощный поток прямых производственных западных инвестиций в Россию (несмотря на возможные негативные последствия для политического и экономического суверенитета) все же имел бы и положительный эффект: возникли бы точки экономического роста, которые привлекли бы и местный капитал и приостановили бы его бегство из России, вероятно, несколько бы вырос уровень жизни и увеличилась рождаемость и т. д. Но такое развитие событий “мировое закулисное правительство” не устраивает. Оно явно желает добить Россию, ликвидировать все очаги передовой технологии на ее территории (особенно ВПК), лишить ее ядерного оружия и других современных средств защиты, навсегда опустить до уровня третьестепенных стран, а еще лучше – развалить на отдельные псевдогосударства, пользуясь ее нынешней государственной, идеологической и экономической немощью и сознательно поддерживая у власти в России те силы, которые эту немощь создали и постоянно воспроизводят (посредством так называемых либеральных рыночных реформ, лживых антирусских СМИ, поощрения регионального сепаратизма). В западных “свободных” СМИ, почти полностью подконтрольных “мировому правительству”, образ России и русских всячески демонизируется и очерняется, что, конечно, также является дополнительным фактором, отпугивающим иностранных инвесторов. А. Зиновьев уже писал о “мести Запада” России, мести – за весь свой былой страх перед русской военной мощью, мести за русскую самостоятельность и уникальную роль в мировой истории. Возможно, месть как раз и имеет место, но ясно также, что не последнюю роль играет и не исчезнувший до конца страх; ведь не полностью еще уничтожены военный потенциал России, ее промышленность, кадры специалистов, ведь былая мощь еще может возродиться, ведь уже намечаются (в союзе с Белоруссией) какие-то возможности хотя бы и частичного восстановления единства расколотой страны, а этого всего США и другие страны Запада, исходя из своих гегемонистских планов единоличного мирового господства, допустить не могут. Именно поэтому они создают препятствия на пути производственных западных инвестиций в российскую экономику, лишая тем самым потенциальной прибыли свои фирмы. Конечно, иностранных инвесторов отпугивают и такие факторы, как коррумпированность российского госаппарата, высокий уровень преступности, изъяны в российском законодательстве, общий экономический и правовой хаос, царящий в России, и т. д. Но следует подчеркнуть, что в целом для западных стран такой хаос даже выгоден, как политически, так и экономически: им нужна именно такая слабая, отсталая и беспомощная Россия, именно нынешнее ее политическое и экономическое устройство, фактически узаконивающее колоссальный отток капитала из России на Запад в результате сверхлиберальной экономической и валютной политики российского правительства, проводимой не без подсказки и нажима со стороны того же Запада.
Но стоит ли печалиться в связи с небольшим объемом прямых иностранных инвестиций в России? Так ли они полезны и эффективны, как это изображают в российской либеральной прессе? Благодаря назойливой пропаганде якобы “абсолютной незаменимости” этих инвестиций, многие в России полагает, что они могут, во-первых, обеспечить поступление новейшего оборудования и техники и тем самым продвинут страну по пути научно-технического прогресса, и, во-вторых, произведенные при помощи этих инвестиций товары можно будет продавать на западных рынках за конвертированную валюту. Практика, однако, показывает, что подобные надежды в большинстве случаев остаются нереализованными.
Прежде всего надо четко понимать, что целью иностранного производителя является, главным образом, завоевание рынков той страны, в которой он размещает прямые производственные инвестиции, а не производство товаров с более низкими издержками, чем у себя на родине, с последующим ввозом этих товаров в свою собственную страну. Нетрудно видеть, что прямые иностранные инвестиции в производство с ориентацией на сбыт на внутреннем рынке приводят к оттоку твердой валюты за рубеж, поскольку иностранный инвестор, продавая произведенные в результате его инвестиций товары внутри принимающей страны, скажем, за рубли, обменивает их потом на доллары или иную твердую валюту и вывозит в качестве прибыли из данной страны. Часть прибыли при этом может реинвестироваться в производство, однако нередки случаи, когда иностранный инвестор никаких дополнительных капитальных вложений не производит, стремясь выкачать максимальную прибыль в расчете на первоначально вложенный капитал, а затем производство закрыть и покинуть принимающую страну.
В мировой экономике наблюдается и тенденция перевода производства из развитых регионов мира с высокими затратами на рабочую силу в регионы, где такие затраты невысоки, с последующим экспортом какой-то части произведенной там продукции в развитые страны. Эта тенденция особенно четко прослеживается в трудоемких традиционных и экологически “грязных” отраслях. Но следует сказать, что правящие круги на Западе прекрасно понимают, что крупномасштабный перевод производства, особенно высокотехнологичных отраслей, в другие, менее развитые регионы чреват потерей монопольного положения на мировых рынках и ростом безработицы в самих западных странах, и поэтому регулируют этот процесс. В самом деле, что было бы, если бы зарубежные филиалы, скажем, немецких фирм, всю свою продукцию (созданную с меньшими, чем в самой Германии, трудовыми издержками) решили бы продавать на внутреннем германском рынке и таким образом создавать конкуренцию для собственно германских предприятий? Вполне очевидно, что и германское правительство, и германские профсоюзы постарались бы этому помешать: на такую продукцию были бы введены различные тарифные и нетарифные таможенные ограничения, как-то: антидемпинговые и компенсационные пошлины, квоты, импортные налоги, а то и прямые административные запреты с тем, чтобы предотвратить снижение производства собственно в Германии и таким образом избежать роста безработицы. Но даже если бы такие меры по какой-либо причине не были бы введены, конкуренция со стороны продукции зарубежных филиалов, выпущенной с меньшими производственными издержками, привела бы к падению внутреннего германского производства, росту безработицы, снижению душевого дохода значительной части населения и, соответственно, к сокращению потребительского спроса на продукцию, произведенную за границей в результате зарубежных германских инвестиций. Стремящийся к экономии на трудовых издержках немецкий производитель, переводящий свои производственные мощности в страны с более дешевой рабочей силой и намеревающийся затем ввозить произведенную там продукцию в Германию, в конечном счете ничего бы не выиграл. Поэтому немецкие и другие западные инвесторы при помощи своих зарубежных инвестиций стремятся прежде всего завоевать рынки принимающей страны и каких-либо третьих стран, не нанеся при этом сколько-нибудь значительного ущерба для сбыта продукции, произведенной на предприятиях непосредственно в западных странах. Факты свидетельствуют, что немецкие зарубежные инвестиции не только не приводят к сокращению занятости в самой Германии, но, наоборот, способствуют ее увеличению в результате поставок оборудования, различных материалов и комплектующих для предприятий, строящихся или реконструируемых при помощи германских инвестиций (Osteuropa Wirtschaft, № 2, 1997, s. 101—113).
Следует также учитывать, что перед иностранным производителем всегда стоит дилемма: или просто выйти на рынок данной страны, экспортируя уже готовые, произведенные “дома” товары, или же создать в данной стране предприятие по производству таких товаров с той же целью: продавать эти товары главным образом на рынках принимающей страны. Решение данной дилеммы зависит от того, насколько надежно страна-импортер защищает свой внутренний рынок от иностранных товаров, и насколько объемным и платежеспособным этот рынок является. Если уровень протекционизма в стране высок (т. е. ставки таможенных тарифов высоки, импорт ограничивается при помощи антидемпинговых и компенсационных пошлин, налогов, квот, лицензий, технических и санитарных стандартов, политики валютных ограничений и т. д.), то цены на импортные товары также будут высоки, и соответственно менее емким будет рынок для их сбыта. В этом случае иностранным производителям выгоднее налаживать производство товаров непосредственно в данной стране с целью завоевания ее внутреннего рынка, тем более, что иностранным инвесторам в таком случае во многих странах предоставляются различные льготы. В России в результате политики экономической сверхлиберализации уровень таможенной защиты внутреннего рынка крайне низок, а доходы большинства населения, и соответственно его платежеспособность, настолько низки, что иностранным производителям в данный момент гораздо выгоднее продавать на российском рынке уже готовые товары, а не создавать мощности для их производства и последующего сбыта на российской территории. Именно этим можно объяснить тот факт, что огромную долю в прямых иностранных инвестициях в России составляют инвестиции в торговую сферу, то есть в создание на территории России иностранных торговых фирм, торговых совместных предприятий и т. п., призванных продвигать на внутренний российский рынок уже готовые, сделанные за рубежом товары.
Негативным последствием прямых иностранных инвестиций, особенно со стороны западных транснациональных корпораций, является то, что иностранные предприятия, имея в своем распоряжении огромные средства, создают мощную конкуренцию местным национальным компаниям и предприятиям, выдавливают их с внутреннего рынка принимающей страны и не дают им развиваться. Если же принимающая страна с целью привлечения иностранных инвестиций предоставляет иностранцам значительные льготы, то положение национальных предприятий, выпускающих подобную же продукцию, еще более ухудшается. Мнение, которое часто тиражируют российские либеральные экономисты, и согласно которому свободный допуск на внутренний российский рынок иностранных товаров или товаров, произведенных при помощи иностранных инвестиций, усилит конкуренцию на внутреннем рынке и тем самым подстегнет местного национального товаропроизводителя, заставит его повысить эффективность работы и качество товаров, глубоко ошибочно. Без мощной государственной поддержки национальные российские товаропроизводители в большинстве случаев не в состоянии конкурировать с западными фирмами и обречены в ходе такой конкуренции на банкротство. Следует также указать, что иностранный капитал, особенно крупные транснациональные корпорации, исходя из своих целей, могут оказывать мощное влияние на политическую обстановку в стране, подрывать ее государственность и насаждать космополитическую идеологию, противоречащую национальным интересам.