Текст книги "Журнал Наш Современник №12 (2001)"

Автор книги: Наш Современник Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Мы поняли, что только что испытали на себе всю огневую мощь залпа советских “Катюш”. Они, наверное, прибыли поздно и не знали, что Тат уже занят нашими войсками. В его домах света не было, светились лишь окна того дома, где мы собрались на трапезу. Они и решили дать по нему залп, и действительно, все снаряды разрывались около этого дома, но дом остался цел.

Немного подождали в полубоевом состоянии. Кругом было тихо, и я дал указание продолжать праздничный ужин. Когда мы вошли во второй раз в ту же комнату, она уже имела погромный вид: стулья разбросаны по всей комнате, кругом валяются битые стекла, стол, раньше манивший к себе своей аппетитной сервировкой, уже не имел никакой привлекательности. Мы быстро все собрали и расставили по местам и без торжественности, молча приступили к еде. На этот раз не было ни фронтового юмора, ни обычных веселых разговоров. Наши “Катюши” испортили нам все настроение.

 

Гибель комбата

О т города Тат мы на высокой скорости движемся по придунайскому шоссе в

направлении города Нергешуйфалу. Когда мы достигли этого населенного пункта, то я обратил особое внимание на его планировку. Мы сбавили скорость и двигались по прямой улице, затем круто повернули налево, и там тоже была прямая улица с небольшим уклоном. По левую сторону ее, за домами, виднелась обрывистая низменность. А на правой стороне улицы, тоже прямо за домами, был крутой подъем на возвышенность, на которой за сплошной тесовой оградой находилось городское кладбище. Вот мы уже покидаем последние дома этого города и вскоре видим поворот дороги направо – опять же под прямым углом. Мы увеличили скорость и скоро достигли другого населенного пункта, где и остановился наш батальон. Под кустистыми хвойными деревьями везде были танки, и мы свои тоже поставили под такое же зеленое укрытие.

Только мы вылезли из танка, вижу, к нам идет лейтенант Самохвалов, его взвод стоял рядом. Подходит и говорит: вы, наверное, ничего не знаете о том, что произошло с нашим комбатом? Конечно, не знаем, мы только прибыли сюда по указанию командира батальона, и я еще не докладывал ему о своем возвращении. “Нашего комбата уже нет в живых”, – произнес он. “Как нет в живых?!” – воскликнул я, пораженный этим известием. И Самохвалов стал рассказывать, как все это произошло: когда танковый батальон двигался от города Тат в направлении к городу Нергешуйфалу, на полпути к нему комбат свернул влево, на сравнительно ровную и почти открытую поляну, за ним последовал и весь батальон. Немного проехав, дав возможность всем танкам сойти с шоссе, комбат остановил всю колонну. Ехавшему за ним командиру первой танковой роты он приказал построить личный состав батальона. Перед строем комбат стал разбирать бой танкового батальона за город Тат, со взятием которого завершилось полное окружение Будапешта. Командир батальона много говорил о боевых делах твоего танкового взвода, продолжал Самохвалов, а тебя ставил в пример всему батальону. Далее комбат сказал, что в город Тат первым ворвался твой танковый взвод и взял в плен много солдат и офицера, а также немало забрал у немцев автомашин и уберег от поджога трофейные склады, представляющие собой большую материальную ценность. Комбат объявил всем слушавшим его бойцам, что приказал начальнику штаба старшему лейтенанту Чичегорову оформить документы на присвоение звания Героя Советского Союза командиру танкового взвода лейтенанту Апушкинскому (то есть мне) и закончил словами, сказал Самохвалов: в своих боевых действиях берите пример с третьего танкового взвода и его командира лейтенанта Апушкинского. После этого он подал команду: по местам! И забрался на лобовую часть первого танка, и тот тронулся. Чтобы наверстать время, упущенное на остановку, он дал указание водителю прибавить скорость и срезать угол поворота, не выезжая на шоссе. Поляна была довольно ровная, и рос на ней очень редкий и низкий кустарник. Погода была сухая, и ехать на танках по задернелой почве было одно удовольствие. Но вот впереди показались хотя и довольно густые, но совсем небольшие кусты, которые не представляли никакой помехи для танков, чтобы проехать по ним. Задумчивый комбат не придал им никакого значения. Кусты как кусты, мало ли мы мяли их гусеницами. И вот его танк врывается в них, а за ними – обрыв. Комбат вскакивает, крича и подавая рукой знаки водителю остановиться. Водитель тут же резко затормозил, но было уже поздно, чтобы остановить танк. Перед его повис в воздухе, под ним обрушился край почвы, почти отвесной стены, и несколько секунд казалось, что он остановился, но нет, сила инерции сорвала под гусеницами верхний слой грунта, и танк страшно пошел вниз. Командир батальона в это время спрыгнул на левую сторону. Бойцы, сидевшие на этом же танке, буквально скатились вправо и влево. Все это происходило на глазах у сидевших на втором танке резервных танкистов и автоматчиков, и когда их танк тоже резко затормозил, то все они поспрыгивали с него и побежали к обрыву, и стали громко звать: товарищ комбат! товарищ комбат! Но никто им не отвечал. Потом они заметили внизу, в кустах, что-то темное, спустились и увидели: это было тело без головы! тело нашего командира батальона, старшего лейтенанта!

Самохвалов что-то еще хотел сказать, но здесь подошел связной и доложил, что меня вызывает комбат. Тогда я спросил Самохвалова: а кто сейчас комбат у нас? Его помощник стал комбатом, ответил он. И я пошел на вызов.

 

Пожар

Я получил задание отправиться с двумя танками в засаду – на фашистов,

которые вырвались из будапештского окружения.

Вот вдали уже показались первые домики возле шоссе. Правее дороги было открытое место, окруженное с трех сторон густым хвойным лесом. Из стоящего впереди лесного массива и ожидается появление большой группы фашистов. Мы еще не остановились, а я уже присмотрел удобную огневую позицию для танков – придорожное углубление, по правую сторону. И мы с ходу ее заняли. Внимательно осмотрев эту огневую позицию и ближайшие места, я остановился на ней, так как она была очень удобной. Она скрывала нижнюю часть танка, давала возможность лобовому пулемету вести огонь по противнику, а из пушки можно обстреливать вкруговую. Дал указание произвести маскировку танков. Сержанту говорю, чтобы подготовили по обе стороны боевых машин огневые позиции для автоматчиков. Взвод, хотя и не полный, был занят подготовкой к возможному бою. Уже заметно вечерело. Вдруг из второго от края дома повалил густой дым. “Пожар!” – ахнул я. В темное время мы будем освещены?! Нет, нужно что-то предпринимать. Даю командиру танка указание: он остается здесь за меня, все должны быть на своих местах, а мы с автоматчиками бежим к горящему дому, может быть, удастся потушить пожар, вбегаем во двор. Из окна валит дым с пламенем. Крикнул: ищите ведра и воду. Через несколько минут мне сообщают: лейтенант, ведра нашли, а воды нет. Напротив горевшей комнаты и ее окна был незапертый подвал. Говорю им: лезьте в него, может, в нем есть вода. Четверо почти побежали по цементным ступеням, а их было много, подвал был глубокий. Я стоял около раскрытых дверей и с нетерпением ждал известий о воде. Мне кричат из подвала: воды нет, есть вино. Спрашиваю у них: а много его? Много, целые чаны, слышу ответный голос снизу. Черпайте его и быстрей сюда, кричу. Встал поудобнее напротив окна, чтобы сподручнее принимать ведра с вином и плескать в окно. Смотрю: стекла от огня давно повысыпались и уже горит рама. Мне показалось, что-то долго нет моих ребят. Но вот подбегает автоматчик с ведрами, наполненными шипящим виноградным вином. Беру у него по одному ведру и со всей силой выливаю вино в ненасытную пылающую пасть. Потом автоматчики стали носить мне ведра так быстро, что я еле-еле успевал опорожнять их. Но никакого ослабления пожара я что-то не замечал. Пламя, наоборот, все увеличивалось. Выливая последние ведра, я уже пришел к убеждению, что этим вином при всем желании мы потушить этот пожар не сможем. И даю указание: прекратить тушение.

Когда мы шли обратно, я стал обдумывать увиденное, и у меня возникло подозрение, что это не случайное возгорание по неосторожности, а специально подожгли, обильно полив пол бензином. Подходим к танкам. Я посмотрел на догорающий дом, и тут меня осенило. Приехали мы к вечеру, уже начало смеркаться. Поставили танки у дороги, производим их маскировку, автоматчики окапываются. Из окружения вырвались фашисты, а им проходить неминуемо этот перекресток. Возможно, их лазутчик и поджег, чтобы осветить нас, а они ведь хорошо снабжены ручными средствами для борьбы с танками.

Пришлось нам искать другое место для засады.

 

* * *

“От армии в 48 000 у меня в эту минуту не остается и 3 000. Все бежит, и у меня нет больше власти над войском... В Берлине хорошо сделают, если подумают о своей безопасности. Жестокое несчастье, я его не переживу. Последствия битвы будут еще хуже самой битвы: у меня нет больше никаких средств, и, сказать правду, считаю все потерянным...” – писал Фридрих II своем другу детства после разгрома под Кунерсдорфом русскими и австрийскими войсками под командованием графа П. С. Салтыкова прусской армии...

Кампания 1759 года могла решить участь Семилетней войны, а вместе с ней и участь Пруссии...

В кампанию 1760 года Салтыков полагал овладеть Данцигом, Кольбергом и Померанией, а оттуда действовать на Берлин...

23 сентября Тотлебен атаковал Берлин, но был отбит, а 28 Берлин сдался...”

А. А. Керсновский,

“История русской армии”

в четырех томах,

Москва, “Голос”, 1992,

т. 1, с. 106—108.

Прошло без малого два столетия, и вот вновь на подступах к Кунерсдорфу – русские войска!

Наш второй танковый батальон наступал колонной, – пишет ветеран Великой Отечественной войны, житель города Орла Павел Кириллович Гнездилов в своем документальном рассказе “Бой за Кунерсдорф”. – Последним танком в колонне двигался наш, поскольку он был изрядно покалечен в предыдущих боях. Он единственный уцелел из всего третьего взвода...

Если батальонная колонна останавливалась, то нашему танку № 628 шел по радио приказ: “Выдвинуться вперед! Осмотреть местность! И доложить!” Мы, обогнав колонну, выдвигались вперед, осматривали местность и, если по нашему танку никто ни из чего не стрелял, докладывали, что путь свободен, и становились опять в хвост колонны. Мы понимали, что наш танк обречен. Ну кому нужна боевая машина, у которой конец пушки, поврежденный осколками немецкого снаряда, был отпилен ножовкой, ствол лобового пулемета погнут миной, а в запасном стволе в казеннике застревал патрон?!

Броневые листы правой скулы корпуса танка в стыке от удара снаряда завернулись, и дыру я заткнул паклей, чтобы не дуло. Масляная система текла, и масло вместе с неотмытой кровью вдруг волной приливало в переднюю часть танка при остановке.

Самая каверзная дыра в броне была в командирской башенке, в так называемой “голубятне”, как раз у виска командира танка. Это нас немцы угостили фаустпатроном еще под Ковелем. И нашего первого командира машины и одновременно командира взвода, старшего лейтенанта Евдокимова Александра Ильича, смертельно ранило в голову.

Поэтому все новые командиры предпочитали командовать, находясь снаружи, а не внутри танка, “обзор лучше”. И предпочитали поскорее перейти на другой танк. Скорости то не включались, то включались сразу две – и танк или стоял на месте, или вместо того, чтобы ехать вперед, давал задний ход, в тыл. Поэтому у моих ног постоянно лежал молоток, а в мою обязанность входило этим молотком “помогать” механику-водителю Игорю Щипову из Павлодара включать нужную скорость. А в остальном танк и экипаж были вполне боеспособны. Да, чуть было не забыл: вместо незамерзающей жидкости, вытекшей при ремонте, водяная система танка была заправлена спирто-водяной смесью, которая регулярно экипажем разбавлялась водой. В каждом взятом нами населенном пункте, особенно в Польше, немцы обязательно оставляли нам спиртзавод на ходу и с полными баками и цистернами. И в нашем танке на боеукладке вместе с запасом снарядов стояла молочная фляга со спиртом.

Так что в случае чего, ну, сам понимаешь – чего, – вспыхнула бы наша “старушка”, как спичечка! А нам, экипажу, дай Бог успеть в таком случае выскочить из танка не слишком обгоревшими.

И вот поступил очередной приказ: “Выдвинуться вправо в пределах видимости, осмотреть местность и доложить!” – и сразу трем танкам батальона, включая, разумеется, и наш. Мы свернули с дороги и заколыхали полем. Заряжающий Иван Павлович Литвинов из-под Воронежа, сидевший на снарядах, произнес: “Наверно, мы свои снаряды эти до Берлина довезем!” И тут как раз механик-водитель крикнул: “Немцы!” И пошла работа!

“Осколочным заряжай!” – “Готово!” – “Огонь!” – трах-ба-бах!

“Осколочным заряжай!” – “Готово!” – “Огонь!” – трах-ба-бах!..

Падающие на боеукладку горячие гильзы Иван Павлович выбрасывал наружу через приоткрытый люк башни. От дыма включили вентиляторы. Я стрелял из своего пулемета, но попадал не совсем туда, куда надо, потому что видел в прицел, который мы называли “комариный глаз”, только или землю, или небо.

Поэтому Игорь Щипов орал на меня:

– Куда ты бьешь?! Люди правее! Правее!

Я заглядывал в перископ механика-водителя, видел, как “люди” в серо-зеленых мундирах разбегались по полю и прятались за копнами, и бил правее. Последовала команда: “По копнам – огонь!”

И полетели в разные стороны одна за другой копны, а вместе с ними руки-ноги-головы... Хорошо стрелял наш башнер, он же – стреляющий, он же – командир орудия Ларион Бирюков, пензяк, хотя его маленькие глазки постоянно слезились, и он вытирал их всегда чистым носовым платком. Это про таких ребят, как Ларион Бирюков и Игорь Щипов, говорилось в танкистской байке: “Если в экипаже башнер – что надо, то весь экипаж – с орденами! А если еще и механик-водитель – что надо, то экипаж к тому же вполне может остаться в живых!”

Слава Богу... и этим ребятам, весь наш экипаж окончил войну при орденах и живыми! Но... Последовала команда: “Немцы пушку разворачивают! Дави ее!”

На пределе взвыл мотор. Наша “старушка” полетела как на крыльях! И вдруг вздыбилась, что-то под нею хряснуло, и танк шлепнулся – как только рессоры выдержали?! – и закачался.

И тут я почувствовал, как на меня кто-то сзади навалился и чем-то хлещет мне за шиворот. В голове мелькнуло: “Наверно, Иван Палыча ранило, он упал на меня и поливает своей кровью...” Оглянулся: Бог мой! На меня навалилась фляга со спиртом, крышка ее приоткрылась, и спирт плещется мне за воротник комбинезона! То есть от малейшей искры я вполне могу мгновенно превратиться в факел!

В ярости я оттолкнул от себя флягу прямо под ноги Иван Павловича, а он схватил флягу и, как пустую гильзу, выбросил в люк!.. Выбросил, сел на боеукладку и схватился за голову: “Что же я, старый дурень, наделал?!”

Между тем наш танк уже входил в Кунерсдорф. Из крайнего дома кто-то показался и спрятался (как потом выяснилось, это старуха немка корректировала огонь фаустника). Я, по приказу, обстрелял “объект” трассирующими, и мы проскочили мимо этого подозрительного дома, а шедшая за нами “тридцатьчетверка” была подожжена фаустпатроном и сгорела.

Вскоре поступил новый приказ: “Выдвинуться вперед! На выходе из деревни оседлать дорогу на Франкфурт и стать в засаду!”

– Хоть бы покормили гостей дорогих, – ворчит Иван Павлович на новое начальство, а мы уже спускаемся по наклонной улице к указанному в приказе месту. На выходе из поселка наш танк свернул влево, на пригорок, а второй танк свернул с дороги вправо, в низинку, и замаскировался в редком садике. Мы свою боевую машину развернули и задом загнали во двор между двумя кирпичными сараями, закрыли воротца из штакетника, навесили на ствол пушки маскировку...

Вскоре из Франкфурта показалась колонна немецких танков. Мы насчитали одиннадцать штук. Были среди них и “тигры”, и “фердинанды”, и “пантеры”. Мы заняли свои места, а командир только заглянул в машину и предупредил о том, что он будет снаружи. Снаружи – так снаружи, это его дело. Ему видней. Пушку зарядили осколочно-фугасным снарядом...

Немецкая колонна остановилась и стала обстреливать основные силы нашего батальона, а одна “пантера” развернулась против наших двух танков. Она выстрелила из своей пушки почти одновременно с выстрелом второго нашего танка. Огненная трасса уперлась в лобовую броню “пантеры” и рикошетом пошла вверх, а трасса из пушки “пантеры” уперлась во второй наш танк, и он задымил.

Из машины стали выскакивать наши воины, тушить одежду друг на друге и, помогая раненым, побежали к нашему танку. Мы не стреляли, ждали приказа. Текли длинные-предлинные мгновения, а приказа не было. “Пантера” взяла “на мушку” наш танк и тоже не стреляла, ожидая, видимо, нашего выстрела.

– Под самый обрез башни навел! – оповестил весь экипаж Ларион. Это означало, что мы своим снарядом вполне сможем сковырнуть башню “пантеры”.

– Что ж не стреляешь? – спросил кто-то.

– Без приказа?! – ответил Ларион вопросом.

Сколько раз потом я клял себя за то, что не взял руководство на себя и не приказал: “Огонь!” Расправившись с “пантерой”, мы вполне могли бы “пощелкать” и все остальные немецкие танки, подставившие нам свои борта...

Конечно, и нам бы досталось... Но ведь кто не рискует, тот...

А мгновения текли. И вот уже драма стала превращаться в комедию, и послышался тихий, как звук серебряного колокольчика, смешок Лариона, который на солдатском жаргоне означал: “пора рвать когти”. Налетели “мессеры”, танковый десант немцев стал окружать нашу машину...

Мы приготовились к жесточайшему бою, но вскоре подошла наша пехота, и мы овладели-таки Кунерсдорфом!

А вскоре пал и Берлин.

История, как видим, повторяется.

 

* * *

Писатель Михаил Алексеев знакомит читателей газеты “Завтра” (№ 27, июль 2001 г.) со своими творческими планами:

Надеюсь закончить новый роман “Оккупанты”. Важнейшая тема. Как нас встречали в 1944—45 годах в освобождающейся от фашизма Европе. Дороги и в Чехословакии, и в других странах цветами были уложены. Мы были освободители. И вдруг как-то сами сейчас привыкли к слову оккупанты. Дикая ложь. Меня уговаривают, чтобы я слово оккупанты взял в кавычки. Я нарочно не буду закавычивать, только покажу, какие мы были оккупанты. А читатель сам поставит кавычки.

“Цветами были уложены” и дороги в Польше в дни освобождения ее Советской Армией. Ветерану Великой Отечественной войны, летчику Леониду Ивановичу Фаддееву запомнился любопытный эпизод:

Шел апрель 1945 года. Наш 15 Гвардейский севастопольский Краснознаменный полк авиации дальнего действия базировался в Польше. А вы знаете, что на этой земле сражались две армии: Армия Крайова и Армия Людова. В этой связи вспоминается забавный случай. Самолет нашего товарища был подбит в районе Бреслау, и летчик выбросился на парашюте. Видит – идут цепью поляки. Выяснилось, что это солдаты Армии Людовой. Так он стал гостем польской части. Его накормили, напоили. А утром он не смог найти собственные сапоги. Оказывается, ночью хозяева их так вычистили, что парень не смог их узнать. И такое бывало.

 

* * *

Два парада

О сенние дни 1941 года были самыми мрачными и грозными в истории нашей

Родины. Врагу удалось блокировать Ленинград с суши, захватить Украину, прорваться к Ростову-на-Дону. Немцы шли на Москву, как на таран. Гитлер объявил на весь мир, что его войска еще до наступления зимы разобьют Красную Армию. “Капитуляция советской столицы не должна быть принята, даже если она будет предложена противником” – такую директиву разослал в войска немецкий генеральный штаб.

Отступая, наши войска выматывали врага в оборонительных боях. Но несмотря на огромные потери в людях, боевой технике и во времени, немцы по-прежнему намного превосходили наш Западный фронт, имевший в то время всего 90 тысяч воинов. Отборным частям Гитлера оказали упорное сопротивление 316-я стрелковая дивизия генерал-майора И. В. Панфилова, покрывшая себя славой в боях у Волоколамска; 32-я стрелковая дивизия полковника И. В. Полосухина, ранее прославившаяся в боях у озера Хасан и теперь умножившая свою славу на Бородинском поле; 1-я мотострелковая дивизия Героя Советского Союза А. И. Лизюкова, остановившая противника у Наро-Фоминска, и другие соединения и части. 18 октября танки противника ворвались в Можайск, в тот же день пал Малоярославец.

Возможно, у кого-то рождались мысли, что судьба Москвы повторяется. Как и в 1812-м, она будет оставлена неприятелю. Шла массовая эвакуация населения, предприятий, учреждений на восток. Одновременно Москва превращалась в надежный тыл фронта, снабжала его резервами, оружием. “Мы работали по 12 часов, – вспоминает ветеран труда Вера Ивановна Беляева. – Когда начиналась бомбежка, спускались в подвал бомбоубежища. Дежурили на крышах, тушили зажигалки. А когда узнали, что на Красной площади состоялся парад, поняли, что Москва, а вместе с ней и страна, обязательно выстоят”.

Накануне вечером на станции метро “Маяковская” проходило торжественное заседание, посвященное 24-й годовщине Октября, на котором выступил Сталин. В его докладе была уверенность в победе над фашистскими захватчиками.

Утро 7 ноября было хмурым и холодным. На Красной площади, припорошенной снежком, выстроились шеренги бойцов. Рассказывает один из участников парада Иван Корнеевич Иванчиков:

– То, что на Красной площади состоится военный парад, мы поняли, когда накануне нам выдали новое обмундирование. Наша дивизия несла патрульную службу в районе Истры. 30 октября нас вернули в Москву в казармы. Несколько дней мы занимались строевой подготовкой, однако цель этих занятий была нам неизвестна. Мы знали, что враг на подступах к столице, что каждую ночь вражеские самолеты сбрасывают на город бомбы. То, что мы будем принимать участие в параде, наполняло наши сердца гордостью. Боялись лишь одного – налета фашистской авиации. Но наши летчики хорошо поработали в тот день: ни один немецкий стервятник не прорвался к Москве. Прозвучала команда, и, четко печатая шаг под марш военного оркестра, пехота, танки, артиллерия уходили прямо на передовую. Мы вернулись в казармы. После разгрома немцев под Москвой восстанавливали порядок в освобожденных районах, до 1943 года несли патрульную службу.

Прямо с парада в бой под Волоколамск повел свою полуторку, в которой сидели снайперы, ветеран войны Алексей Николаевич Харизов.

– Нам приказали надраить технику, – вспоминает он, – а она была серьезно потрепана прошедшими боями. Наша колонна вступила на площадь с левой стороны Исторического музея, и бойцов, находящихся в кузове, предупредили, что они должны сидеть лицом к мавзолею даже в случае бомбежки. Мне очень хотелось увидеть трибуну и Сталина, но необходимо было держать строй, да и видимость была плохая, шел мелкий снег...

Вспоминает полковник Г. Шагун, бывший курсант 1-го Московского Краснознаменного артиллерийского училища имени Л. Красина, находившегося в подразделении, открывавшем парад:

– Мне особенно запомнилось наше возвращение после парада по московским улицам. Вдоль тротуаров на всем пути стояли москвичи. Мало мужчин и много женщин и детей. Изредка – старики. Но более всего женщин. Одни из них, глядя на нас, молодых, возбужденных от недавно пережитого, прикрыв платком рот, беззвучно плакали. Другие улыбались, что-то говорили, приветливо махали руками... Дорогие, милые вы наши Ярославны! Как много вас было! Сколько из вас так и не высушило своих слез, не дождавшись своих мужей! Всю войну и вот уже сколько послевоенных лет живут во мне ваши бледные большеглазые лица под идущим холодным снегом на тревожных улицах прифронтовой Москвы. На лицах – любовь, верность, надежда!

Из воспоминаний Маршала Советского Союза С. М. Буденного

– За свою долгую службу в армии я много раз участвовал в воинских парадах. Приходилось и командовать, и принимать торжественные марши войск. Каждый из них оставил в моей памяти свои незабываемые черты. Но тот, 7 ноября 1941 года, был парад особый, парад легендарный. Он хранится в сердцах тех, кто шел тогда по Красной площади с боевым оружием в руках, – он сохранится в сердцах грядущих поколений... Мне, старому солдату, выпало великое счастье – по поручению ЦК партии и Советского правительства принимать этот исторический парад...

Из мемуаров Маршала Советского Союза Г. К. Жукова:

– Бойцы прямо с Красной площади шли на фронт.

Это событие сыграло огромную роль в укреплении морального духа армии, советского народа и имело большое международное значение.

Хмурым утром 24 июня 1945 года на Красной площади застыли в парадном строю войска. На трибуне мавзолея – руководство страны во главе с Верховным Главнокомандующим И. В. Сталиным. Легкий ветерок развевал боевые знамена 360 частей и соединений. Маршал К. К. Рокоссовский занял место для движения навстречу принимающему парад маршалу Г. К. Жукову.

В 10.00 с боем кремлевских курантов раздается команда “Смирно!”. Маршальские кони несут своих седоков навстречу друг другу. Лаконичные слова военного рапорта.

Под звуки оркестра начинается объезд войск. На приветствия маршала Г. К. Жукова сводные полки отвечают громогласным “ура”. И вот объезд войск закончен. На середину Красной площади выходит сводный военный оркестр под управлением генерал-майора С. А. Чернецкого. Звучит “Славься, русский народ”.

С трибуны мавзолея Г. К. Жуков произносит краткую речь, поздравляет с Победой всех собравшихся. Начинается парад. Под звуки боевых маршей сводные полки фронтов проходят в том порядке, в каком в военные годы располагались фронты с севера на юг.

Первым идет полк Карельского фронта, впереди – маршал К. А. Мерецков. За ним – Ленинградский (во главе с маршалом Л. А. Говоровым), 1-й Прибалтийский (генерал армии И. Х. Баграмян), 3-й Белорусский (маршал А. М. Василевский), 2-й Белорусский (генерал-полковник К. П. Трубников, заместитель маршала К. К. Рокоссовского), 1-й Белорусский (генерал-лейтенант И. П. Рослый и заместитель командующего фронтом генерал армии В. Д. Соколовский).

Парад продолжили 1-й Украинский фронт (под командованием маршала И. С. Конева, фронтовое знамя нес трижды Герой Советского Союза А. И. Покрышкин), 4-й Украинский (генерал армии А. И. Еременко), 2-й Украинский (маршал Р. Я. Малиновский), 3-й Украинский (маршал Ф. И. Толбухин). Замыкали праздничное шествие сводные полки Военно-Морского Флота, возглавляемые вице-адмиралом В. Г. Фадеевым.

Вдруг оркестр смолк. Тишина накрыла Красную площадь. Ее так же внезапно разорвала резкая дробь барабанов. На площадь вышла колонна, несущая наклоненными две сотни вражеских знамен, включая личный штандарт Гитлера. Их полотнища практически волочатся по земле. Поравнявшись с мавзолеем, бойцы делают четкий поворот направо и бросают знамена на мокрую брусчатку. Трибуны взрываются овацией и криками “ура”. Гора сваленных вражеских знамен все растет. Праздник достиг своего апогея.

Снова заиграл оркестр. Под звуки маршей прошли войска Московского гарнизона, сводный полк Наркомата обороны, колонны военных академий, представители родов войск.

Два часа продолжался парад. Его отголоски слышны были по всей стране. Миллионы людей, прильнув к радиоприемникам, стали свидетелями величайшего праздника нашей эпохи.

По материалам районной газеты “Ветераны Фили-Давыдково” (Москва), № 3, 4 за 2000 г., № 6 за 2001 г. и прессы 1990 г.

 

“Дошли!”

 

 

(Окончание следует)