Текст книги "Украинские народные сказки"

Автор книги: Народные сказки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

ОХ

авным-давно, в прежние времена, может быть когда и отцов и дедов наших еще на свете не было, жил себе бедный человек с женою. Был у них один сынок, да такой лядащий, что никому не приведись! Делать ничего не делает, все на печи сидит. Даст мать ему на печку поесть – поест, а не даст – так и голодный просидит, а уж пальцем не пошевелит.

Отец с матерью горюют:

– Что нам с тобой, сынок, делать, горе ты наше! Все-то дети своим отцам помогают, а ты только хлеб переводишь!

Горевали, горевали, старуха и говорит:

– Что ты, старый, думаешь? Сынок уж до возрасту дошел, а делать ничего не умеет. Ты бы его отдал куда в ученье либо на работу – может, чужие люди чему-нибудь и научат.

Отдал отец его в батраки. Он там три дня пробыл, да и утек. Залез на печь и опять посиживает.

Побил его отец и отдал портному в ученье. Так он и оттуда убежал. Его и кузнецу отдавали и сапожнику – толку мало: опять прибежит, да и на печь! Что делать?

– Ну, – говорит старик, – поведу тебя, такого-сякого, в иное царство, оттуда уж не убежишь!

Идут они себе, долго ли, коротко ли, зашли в темный, дремучий лес. Притомились, видят – обгорелый пенек. Старик присел на пенек и говорит:

– Ох, как я притомился!

Только сказал, вдруг, откуда ни возьмись, маленький старичок, сам весь сморщенный, а борода зеленая по колено.

– Чего тебе, человече, надо от меня?

Старик удивился: откуда такое чудо взялось? И говорит:

– Да неужто я тебя кликал?

– Как не кликал? Сел на пенек, да и говоришь: «Ох!»

– Да, я притомился и сказал: «Ох!» А ты кто такой?

– Я лесной царь Ох. Ты куда идешь?

– Иду сына на работу или в ученье отдавать. Может, добрые люди научат его уму-разуму. А дома куда ни наймут – убежит и все на печке сидит.

– Давай я его найму и научу разуму. Только уговор сделаем: через год придешь за сыном, узнаешь его – бери домой, не узнаешь – еще на год служить мне оставишь.

– Хорошо, – говорит старик.

Ударили по рукам. Старик домой пошел, а сына Оху оставил.

Повел Ох хлопца к себе на тот свет, прямо под землю, привел, к зеленой хатке. А в той хатке все зеленое: и стены зеленые, и лавки зеленые, и Охова жинка зеленая, и дети все зеленые, и работники тоже зеленые. Усадил Ох хлопца и велит работникам его накормить. Дали ему борща зеленого и воды зеленой. Поел он и попил.

– Ну, – говорит Ох, – пойди на работу: дров наколи да наноси в хату.

Пошел хлопчик. Колоть не колол, а лег на травку, да и заснул. Приходит Ох, а он спит. Ох сейчас кликнул работников, велел наносить дров, положил хлопца на поленницу, да и поджег дрова.

Сгорел хлопец! Ох пепел по ветру развеял, а один уголек и выпал из пепла. Спрыснул его Ох живой водой – встал опять хлопчик как ни в чем не бывало.

Велели ему дрова колоть и носить. Он опять заснул. Ох поджег дрова, сжег его снова, пепел по ветру развеял, а один уголек спрыснул живой водой. Ожил хлопец – да такой стал пригожий, что загляденье! Ох и третий раз его спалил, спрыснул опять уголек живой водой, – так из лядащего хлопчика такой стал статный да пригожий казак, что ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать!

Пробыл хлопец у Оха год. Идет отец за сыном. Пришел в лес, к тому обгорелому пеньку, сел и говорит:

– Ох!

Ох и вылез из-под пенька:

– Здорово, дед!

– Здоров будь, Ох! Пришел я за сыном.

– Ну, иди. Узнаешь – твой будет. Не узнаешь – еще год служить мне будет.

Приходят они в зеленую хату. Ох взял мешок проса, высыпал; налетела воробышков целая туча.

– Ну, выбирай: какой твой сын будет?

Старик дивится: все воробышки одинаковые, все как один. Не узнал сына.

– Так иди домой, – говорит Ох. – Еще на год оставлю твоего сына.

Прошел и другой год. Идет опять старик к Оху. Пришел, сел на пенек:

– Ох!

Ох вылез.

– Ну, иди выбирай своего сына.

Завел его в хлев, а там бараны, все как один.

Старик глядел, глядел – не мог узнать сына.

– Иди себе, – говорит Ох. – Еще год твой сын проживет у меня.

Загоревал старик, да уговор таков, ничего не поделаешь.

Прошел и третий год. Пошел опять старик сына выручать. Идет себе по лесу, слышит – жужжит около него муха.

Отгонит ее старик, а она опять жужжит.

Села она ему на ухо, и вдруг слышит старик:

– Отец, это я, твой сын! Научил меня Ох уму-разуму, теперь я его перехитрю. Велит он тебе опять выбирать меня и выпустит много голубей. Ты никакого голубя не бери, бери только того, что под грушей сидеть будет, а зерен клевать не будет.

Обрадовался старик, хотел с сыном еще поговорить, а муха уж улетела.

Приходит старик к обгорелому пеньку:

– Ох!

Вылез Ох и повел его в свое лесное подземное царство. Привел к зеленой хатке, высыпал мерку жита и стал кликать голубей. Налетела их такая сила, что господи боже мой! И все как один.

– Ну, выбирай своего сына, дед!

Все голуби клюют жито, а один под грушею сидит, нахохлился и не клюет.

– Вот мой сын.

– Ну, угадал, старик! Забирай своего сына.

Взял Ох того голубя, перекинул через левое плечо – и стал такой пригожий казак, какого еще и свет не видал. Отец рад, обнимает сынка, целует.

И сын радехонек.

– Пойдем же, сынок, домой!

Идут дорогою. Сын все рассказывает, как у Оха жил.

Отец и говорит:

– Ну хорошо, сынок. Служил ты три года у черта, ничего не выслужил: остались мы такими же бедняками. Да это не беда! Хоть живой воротился, и то ладно.

– А ты не горюй, отец, все обойдется.

Идут они дальше и повстречали охоту: соседние панычи лисиц гонят. Сынок оборотился гончей собакой и говорит отцу:

– Будут торговать у тебя панычи гончую – продавай за триста рублей, только ошейник не отдавай.

Сам погнался за лисицей. Догнал ее, поймал. Панычи выскочили из лесу – и к старику:

– Твоя, дед, собака?

– Моя.

– Добрая гончая! Продай ее нам.

– Купите.

– А сколько хочешь?

– Триста рублей, но только без ошейника.

– А на что нам твой ошейник! Мы и получше купим. Бери деньги, собака наша.

Взяли собаку и погнали опять на лисиц. А собака не за лисицей, а прямехонько в лес. Обернулась там хлопцем – и опять к своему отцу.

Идут опять, отец и говорит:

– А что нам, сынок, те триста рублей? Только хозяйством обзавестись да хату подправить, а жить-то опять не на что.

– Ладно, отец, не горюй. Сейчас повстречаем охоту на перепелов, я обернусь соколом, ты меня и продай за триста рублей. Только смотри шапочку не продавай!

Идут они полем, наехали на них охотники. Увидали у старика сокола.

– А что, дед, продай нам твоего сокола!

– Купите.

– А сколько за него хочешь?

– Давайте триста рублей. Отдам сокола, только без шапочки.

– Э, на что нам твоя шапочка! Мы ему парчовую справим.

Ударили по рукам. Получил старик триста рублей и пошел дальше.

Охотники пустили того сокола за перепелками, а он прямехонько в лес. Ударился об землю, опять стал хлопцем, догнал отца.

– Ну, теперь мы разживемся понемногу! – говорит старик.

– Постой, отец, то ли еще будет! Как поедем мимо ярмарки, я обернусь конем, а ты меня продай. Дадут тебе тысячу рублей. Только уздечку у себя оставь!

Вот приходят они на ярмарку. Сын обернулся конем. Такой конь лихой – и приступить страшно! Старик тянет его за уздечку, а он удила рвет, копытами землю бьет. Понаходило тут купцов видимо-невидимо – торгуют у старика коня.

– Тысячу рублей без уздечки, – говорит старик, – так отдам!

– Да на что нам твоя уздечка! Мы ему и позолоченную купим, – говорят купцы.

Дают пятьсот. Но дед уперся, не отдает. Вдруг подходит к нему кривой цыган:

– Сколько тебе, человече, за коня?

– Тысячу без уздечки.

– Ге! Дорого, батя! Бери пятьсот с уздечкой.

– Нет, не рука! – говорит старик.

– Ну, шестьсот бери.

Как стал тот цыган торговаться, так старика и на шаг не отпускает:

– Ну, бери, батя, тысячу, только с уздечкой.

– Нет, уздечка моя!

– Добрый человек, где же это видано, чтоб коня продавали без уздечки? А передать-то его из рук в руки как?

– Как хочешь, моя уздечка!

– Ну, батя, я тебе еще пять рублей накину, давай коня!

Дед подумал: уздечка каких-нибудь три гривенника стоит, а цыган дает пять рублей.

Взял и отдал.

Ударили они по рукам, пошел дед домой, а цыган вскочил на коня. А то не цыган, то Ох был. Перехитрил он хлопца! Понесся конь, что стрела, повыше дерева, пониже тучи. И все ногами бьет, норовит сбросить Оха. Да не тут-то было!

Вот приехали они в лес, в подземное царство. Ох в хату вошел, а коня у крыльца привязал.

– Поймал-таки бисова сына! – говорит Ох своей жинке. – К вечеру своди его на водопой.

Повела вечером жинка коня на речку; стал он воду пить, а сам старается глубже в воду забраться. Баба за ним, кричит, ругается, а он все глубже да глубже. Дернул головой – она уздечку и выпустила. Бросился конь в воду, да и обернулся окунем. Баба закричала, Ох выбежал да недолго думая обернулся щукой – и ну гонять окуня!

– Окунь, окунец, добрый молодец, повернись ко мне головой, покалякаем с тобой!

А окунь в ответ;

– Коли ты, куманек, поговорить хочешь, говори, – я и так тебя слышу.

Долго гонялась щука за окунем – не может поймать. А уж окунь уставать стал.

Вдруг увидел он на берегу купальню. А в это время в купальню царская дочь купаться шла. Вот окунь выбросился на берег, обернулся гранатовым перстнем в золотой оправе и подкатился к царевне под ноги. Царевна увидала.

– Ах, хорош перстенек! – Взяла его да на палец надела.

Прибежала домой и хвалится:

– Какой я красивый перстень нашла!

Царь залюбовался.

А Ох увидал, что окунь обернулся перстнем, сейчас же обернулся купцом и пошел к царю:

– Здравствуйте, ваше величество! Я к вам за делом пришел. Велите вашей дочке отдать мой перстень. Я его своему царю вез да в воду уронил, а она подняла.

Велел царь позвать царевну.

– Отдай, дочка, перстень, вот хозяин нашелся.

Царевна заплакала, ногами затопала:

– Не отдам! Заплати купцу за него, сколько спросит, а перстень мой.

А Ох тоже не отступает:

– Мне и на свете не жить, коли не привезу того перстня своему царю!

Царь опять уговаривает:

– Отдай, дочка, а то через нас человеку несчастье будет!

– Ну, коли так, – говорит царевна, – так пусть ни тебе, ни мне не будет! – да и бросила перстень на землю.

А перстень и рассыпался жемчугом по всей хате, и одна жемчужина подкатилась царевне под каблучок. Она и наступила на нее! А Ох обернулся коршуном и давай жемчужные зерна клевать. Клевал, клевал – все поклевал, отяжелел, чуть двигается. А одного зернышка под каблучком у царевны не заметил. И та жемчужинка покатилась, покатилась, обернулась ястребом и бросилась на коршуна.

Коршун и лететь не может. Ударил ястреб клювом несколько раз коршуна по голове – у того и дух вон. Так и не стало больше Оха. А ястреб ударился об землю и обернулся пригожим хлопцем. Таким пригожим, что увидела его царевна и сразу влюбилась. Говорит царю:

– Как хочешь – только за этого хлопца замуж пойду, а больше ни за кого.

Царю-то неохота за простого казака дочку отдавать, да что с ней сделаешь! Подумал, подумал, да и велел пиво варить, вино курить, гостей созывать. Такую веселую свадьбу справили, что весь год о ней вспоминали.

И я там был, мед, вино пил; хоть в рот не попало, а по бороде текло – вот она у меня и побелела!

ПРАВДА И КРИВДА

или-были два брата: один богатый, а другой бедный. Вот раз сошлись они, разговорились. Бедный говорит:

– Как ни горько на свете, а все лучше по правде жить.

А богатый:

– Где ты теперь нашел правду? Нету теперь правды на свете, теперь всюду одна кривда. Кривдой жить лучше!

А бедный стоит на своем:

– Нет, братец, правдой лучше!

Тогда богатый:

– Ну ладно. Давай побьемся об заклад, пойдем у людей спросим. Кого встретим, того и спросим – и так до трех раз. Если по-твоему скажут, то все мое добро твоим будет; а по-моему – тогда я все твое добро заберу.

Бедный говорит:

– Ладно!

Вот пошли они дорогой. Идут, идут – встречается им человек, с заработков идет. Они к нему:

– Здорово, добрый человек!

– Здорово!

– А что мы у тебя хотим спросить…

– Скажите!

– Как на свете лучше жить: по правде или по кривде?

– Э, добрые люди, – говорит человек, – где вы теперь правду нашли? Вот я сколько работал, а заработал всего ничего, да еще и из этих грошей хозяин урвал. Где уж там правдой прожить! Лучше жить кривдой, чем правдой.

– Ну, братец, – говорит богатый, – вот тебе первая моя правда.

Опечалился бедный. Пошли они дальше. Вот встречают купца:

– Здорово, купец честной!

– Здорово!

– А что мы у вас хотим спросить…

– Скажите!

– Как на свете лучше жить: по правде или по кривде?

– Эх, добрые люди! Да нешто правдой проживешь? Тут как начнешь продавать, то сто раз оболжешь да обдуришь человека. Иначе и не продать!

Ну, и поехал дальше.

– Вот тебе другая моя правда! – говорит богач.

А бедный еще пуще опечалился. Пошли они дальше.

Идут, идут, встретили пана.

– Здравствуйте, ваша милость!

– Здорово!

– А что мы у вас хотим спросить…

– Скажите!

– Как на свете лучше жить: по правде или по кривде?

– Ну, добрые люди, где ж теперь правда-то на свете? Правдой не проживешь. Кабы мне правдой жить, так…

И не досказал, поехал дальше.

– Ну, братец, – говорит богатый, – пойдем домой, и отдавай мне свое добро!

Идет бедняк домой, и тоска его разбирает. Унес богатый брат весь его убогий скарб, только хату оставил.

– Пока живи, – говорит. – Мне сейчас не надо, а немного погодя ищи другую.

Вот сидит бедняк со своей семьей. И хлеба куска в хате нету, и заработать негде – год шибко неурожайный. Терпел бедняк, терпел… Дети плачут… Взял он меру, да и пошел к богатому брату.

– Дай, – говорит, – братец, хоть мерку какой-никакой мучишки либо зерна! Нечего есть, дети с голоду пухнут!

А тот:

– Дай, – говорит, – тебе глаз выколю, тогда дам мерку муки.

Думал бедняга, думал, – надобно согласиться.

– На, – говорит, – выкалывай, только дай чего-нибудь, ради Христа!

Вот богатый выколол бедному глаз, дал ему мерку гнилой муки; тот взял, приносит домой. Жена как поглядела на него, так и ахнула:

– Что с тобою сделалось, где ж твой глаз?

– Эх, – говорит, – брат отнял!

И все рассказал ей. Поплакали они, потужили, да и живут тем хлебом.

За неделю, там, или за сколько – опять хлеба не стало. Взял бедняк мерку, опять пошел к брату.

– Дай, – говорит, – братец милый, хлебца! Уж того не стало, что ты дал.

– Дай глаз выколю, тогда дам мерку!

– Как же я, – говорит, – братец, буду без глаз на свете жить! Один уж ты отнял. Смилуйся, дай хлебца так!

– Нет, – говорит, – задарма не дам. Дай глаз выколю, тогда бери еще мерку.

Пришлось бедняку и на это пойти.

– На, – говорит, – выкалывай, бог с тобою!

Вот богатый брат выколол ему другой глаз и насыпал мерку муки. Слепой взял и пошел домой. Кое-как, за плетни хватаючись, ощупью, дошел он до дому, приносит муку. Жена как на него глянула, аж обмерла:

– Как же ты, горькая твоя головушка, будешь на свете жить без глаз? Авось мы раздобыли бы хлеба, а теперь…

Плачет, сердешная, так, что и слова вымолвить не может. Говорит слепой:

– Не плачь, жена! Не один я на свете темный: есть много слепых, а ведь живут же без очей.

Вот скоро и этот хлеб приели: много ли там его – мерка, а едоков немало – семья!

– Ну, теперь, жена, – говорит слепец, – к брату уж я не пойду. Выведи меня за село, под большой тополь у дороги, – там меня оставишь на весь день, а вечером придешь, да и приведешь домой: проезжий или прохожий – все, может, кто подаст кусок хлеба.

Вот жена отвела его туда, посадила под тополем, а сама вернулась домой.

Сидит этот человек. Кое-кто подал ему самую малость. Вот уж вечереет, а жена мешкает – нет ее. Устал человек, хотел один домой идти, да не туда свернул – не попал к дому. Идет он, идет – и сам не знает куда. Вдруг слышит – лес над ним шумит. Придется, видно, в лесу ночевать. Побоялся человек зверья и кое-как залез на дерево, да и сидит там.

Вдруг в самую полночь прибегает на это место, под этот самый дубок, нечистая сила, со своим вожаком. Вот и стал тот вожак спрашивать, кто что сделал. Один и говорит:

– Я так сделал, что брат брату за две мерки жита глаза выколол.

А вожак говорит:

– Хорошо ты сделал, да не так!

– А как же?

– Если тот слепец потрет свои глаза росой, что под этим деревом, то будет зрячим.

– А кто ж про это слышал, кто ж про это знает, что так надобно сделать?

– Ну, а ты что сделал? – спрашивает вожак у другого.

– А я в одном селе всю воду высушил, ни единой капельки не оставил. И носят ее теперь за тридцать, за сорок верст. Много там пропадает людей!

– Хорошо ты сделал, да не так!

– А как же?

– Если кто сдвинет камень, который лежит в ближнем городе, то потечет из-под него вода на всю округу.

– А кто ж про это слышал, кто ж про это знает, что так надобно сделать?

– Ну, а ты что сделал? – спрашивает вожак третьего.

– В таком-то царстве у царя одна дочка. Я сделал так, что ослепла она, и лекаря ничего не могут поделать.

– Хорошо ты сделал, да не так!

– А как же?

– Если росою, что под этим деревом, ей очи помазать – будет зрячей.

– А кто ж про это слышал, кто ж про это знает, что так надобно сделать?

А человек сидит на дереве и все слышит, о чем они говорят. Вот как они разлетелись, он слез с дерева, помазал глаза тою росою – и стал зрячим. Тогда думает: «Теперь пойду помогу я людям». Вот набрал этой росы с собой в баклажечку, да и пошел.

Подходит он к тому селу, где воды нету. Смотрит – идет старушка, несет ведра на коромысле. Он поклонился ей и говорит:

– Дай мне, бабушка, напиться!

– Эх, сыночек! Я воду эту несу за тридцать верст, да пока дойду, половину расплескаю! А семья-то у меня большая – пропадет без воды!

– Я как приду в ваше село, всех напою.

Дала она ему напиться да так обрадовалась, что скорей в село побежала и рассказала людям об этом человеке. Люди верят и не верят; вышли ему навстречу, кланяются:

– Добрый человек, спаси нас от лютой смерти!

– Ладно, – говорит, – только помогите мне. Ведите меня до вашего ближнего города.

Привели они его. Начал он искать, начал искать – нашел тот камень. Как взялись гуртом – поднимают тот камень да сдвигают его… Ну, сдвинули. А как сдвинули, так вода из-под него и хлынула. Как пошла, как пошла – все родники, все пруды, все речки стали полны-полнешеньки! Люди радуются, благодарят этого человека; надавали ему денег и всякого добра. Сел он на коня и поехал. Едет и все расспрашивает дорогу в то царство, где царевна больна. Долго ли, коротко ли ехал – приехал.

Подъезжает к царскому дворцу, спрашивает слуг:

– Я слышал, что у вашего царя дочка хворает? Я, может, вылечу!

– Э-э, куда тебе! Тут заправские лекаря не справятся с хворобой, тебе и соваться нечего.

– А все-таки скажите царю!

Они не хотели, а он уперся: доложите, мол, и все тут. Пришлось доложить. Кличет его царь во дворец.

– Ты можешь, – говорит, – вылечить мою дочку?

– Могу, – отвечает.

– Коли вылечишь, дам тебе все, чего захочешь.

Повели того человека в покои, где лежала царевна. Помазал человек тою росою царевнины очи, и стала она зрячей. Тогда царь так уж обрадовался, что и не рассказать. Столько этому человеку богатства надарил, что повез он его на возах.

А в это время жена горюет, бедствует – не знает, где муж. Думала, что на свете его уж нету. Вдруг он приезжает, стучит в оконце:

– Жена, отворяй!

Она узнала голос, обрадовалась. Выбежала, отворила, ведет в хату – думает, он слепой.

– Засвети огонь! – говорит человек.

Она засветила. Как глянула на него – руками всплеснула: зрячий!

– Ой, слава ж тебе, господи! Как же это все сделалось, расскажи?

– Погоди, жена, наперед добро в хату внесем. Как стали вносить – куда теперь тому богатому брату до этого!

Ну, разбогатели они и живут. А богатый брат дознался про это, да и прибежал:

– Как же так, братец, ты прозрел и разбогател? Тот не стал таиться и все рассказал: так, мол, и так.

Вот богатому брату и захотелось еще большего богатства добиться. Только ночь пришла, он тихохонько в тот лес прибежал да влез на то самое дерево и сидит. Вдруг в полночь прилетает нечистая сила с вожаком. Вот и говорят:

– Что такое! Никто про то не слышал, никто не знал, а уж слепой брат зрячим ходит, и вода из-под камня пущена, и царевна выздоровела! Может, нас кто подслушивает? Давайте-ка поищем!

Бросились они искать, залезли на то дерево, а там богач. Они его схватили, да и растерзали.

ХВЕСЬКА

лохо с человеком, который не умеет держать язык за зубами.

Вот жили-были муж и жена – Петро да Хвеська. И хорошая жена была бы эта Хвеська – одно только плохо: что ни скажет ей муж, все другим разболтает. Уж Петро ее и просил и сердился – ничего не помогает!

Однажды поехал он пахать и нашел на пашне золото в кубышке. А было это еще при крепостном праве, когда мужики на барщину ходили.

Вот Петро и думает: «Теперь и на волю выкупиться можно, только чтоб бурмистр не дознался, а то отнимет. Дознаться же ему неминуче, потому от Хвеськи не спрячешься – она по всему селу разнесет. Что делать?»

Думал, думал бедняга, да и надумал.

«Надо, – говорит, – отучить ее языком болтать».

Вот взял он те деньги, принес их домой, спрятал, а жене ничего не говорит. На другой день пошел на базар, купил там связку бубликов да убитого зайца, а возвращаясь домой, свернул к речке, вытащил из невода всю рыбу, а зайца положил в невод. Рыбу эту он отнес в лес и раскидал под кустами, а бублики взял и нацепил на грушу, что на краю леса стояла. Потом вернулся домой. Пообедали они с Хвеськой, вот он и говорит ей:

– А что, жена, не сходить ли нам в лес? Поглядим, может там рыба вывелась, – на ужин наберем.

Хвеська говорит:

– Что ты, Петро, одурел, что ли? Разве рыба в лесу бывает?

– А вот и бывает, – говорит Петро. – Сегодня лес тихий, мы рыбы наберем вдоволь. Пойдем, жена!

Хвеська не верит, а все ж пошла. Приходят они в лес – и впрямь: то под тем, то под этим кустом лежит рыба. Петро тогда и говорит:

– Ну что, Хвеська, врал я тебе?

– Ну, диво! – говорит жена. – Сколько живу, а такого дива не видывала.

– А теперь, – говорит Петро, – пойдем на речку – не поймался ли в невод заяц.

– Выдумает, что сказать! Где это видано, чтобы зайцев неводом ловили!

– А видано, чтобы рыба в лесу водилась? Водится же! Пойдем, – говорит Петро.

Пошли. Выходят на опушку, глядь – стоит груша, и на ней бубликов много. Хвеська кричит:

– Петро, Петро, глянь-ка – бублики на груше!

– Вижу, – отвечает. – Ну и что?

– Да как же так?! Разве бублики растут на груше?

– Известно, не растут, – говорит муж. – Это, видно, бубликовая тучка шла, да и зацепила лес – вот бублики и остались.

– Ну, так давай поскорее трясти!

Обтрясли, идут на речку. Вытянул Петро невод – там пусто; вытянул другой – ничего; когда вытянул третий, а там – заяц.

– Ох ты, матушки мои родимые! – закричала Хвеська. – Заяц в неводе! Сколько прожила, такого не видела!

– Ну и что же, – говорит муж: – не видела, а теперь увидела. Пойдем домой, а то уж поздно.

Вот собрали они все и пошли. Приходят домой, жена и начала:

– И что это за день такой! Отродясь такого не было: рыба в лесу, заяц в реке, бублики на груше!

– Это еще что! – говорит Петро. – Дивнее то, что я сегодня деньги нашел.

– Ну!

– Ей-ей, нашел!

– А где же они?

– Вот!

И вытащил деньги.

– Ну, теперь, Петро, на волю от панов выкупимся!

– Это правда, – говорит муж. – А если бурмистр дознается и все отнимет?

– Еще что! – говорит Хвеська. – Как же это он дознается? Я никому не скажу.

– Ну, смотри же, не говори, а то будет нам худо! Да гляди не говори никому и про то, что мы в лесу и на речке видели, а то люди узнают, что такой день выдался, и сразу догадаются о нашей находке. Ведь в такие дни всегда клады находят.

Этак Петро говорит в шутку, а Хвеська все за чистую монету принимает.

– Ладно, никому ни за что не скажу, – говорит.

Вот вечером шум раздается на селе, гомон.

– А что там такое, Петро? – спрашивает Хвеська.

– А кто его знает!

– Что бы это могло быть? Пойду-ка погляжу!

– Не ходи! Не слушай плохого, – говорит Петро.

А Хвеська:

– Да ну, Петро, голубчик, родненький, что там такое – скажи!

– Да то, – говорит Петро, – что пан бурмистр украл у попа колбасу, теперь его водят по селу и тою колбасою дубасят, чтоб неповадно было.

Все это Петро для смеха выдумал, а Хвеська поверила, и уж не терпится ей:

– Ох, батюшки! Побегу же я к куме Маланье да расскажу!

– Ох, не ходи, сиди лучше дома! – говорит Петро. – Или ты не знаешь нашего бурмистра? Он дознается, что ты про него этакое рассказываешь, и тебе и мне попадет.

Хвеська послушалась и не пошла. Терпит она день, никому про клад не рассказывает; терпит другой, а на третий невтерпеж стало: как это про свое счастье не рассказать? И побежала к куме Маланье. Прибежала.

– Здравствуй, – говорит.

Села, сидит. Вот-вот слово с языка сорвется, да боязно. Сидела, сидела, а потом не вытерпела:

– Ох, кумушка, не знаю, как и сказать…

– Ну скажи, скажи! – упрашивает кумушка.

– Да не знаю, как и сказать! Дело-то, вишь, такое, что никому-никому не велел Петро сказывать!

– Ох, матушка моя, да разве ж я кому расскажу?

– Ну, кумушка, – говорит тогда Хвеська, – уж я, так и быть, тебе скажу, только ты гляди никому-никому!..

И рассказала все про те деньги.

Только Хвеська из хаты, а кума Маланья оделась – да к куме Прасковье:

– Ох, кумушка, ты слыхала?..

Да про Петрову находку все ей и рассказала. А Прасковья – Марине, а та – Арине…

Вот через день или два зовут Петра к бурмистру. Тот на него сразу накинулся:

– Скажи, такой-сякой, нашел деньги?

– Нет, – говорит Петро, – не находил.

– Как не находил? Твоя баба зря, что ли, говорит?

– А что же моя баба говорит? Моя баба такого может наговорить, чего и на свете не бывает. Она ведь не в своем уме.

– Ах, так ты так! – кричит бурмистр. – Позвать же сюда Хвеську!

Вот приводят Хвеську. Бурмистр и спрашивает:

– Нашел твой мужик деньги?

А она и призналась.

– Ну что? – спрашивает тогда бурмистр у Петра. – Видишь?

– Ну и что же! – отвечает тот. – Она чего не придумает! А вы спросите ее, пан, когда это было?

– А когда это было? – спрашивает бурмистр Хвеську.

– Когда? Это было как раз тогда, когда мы ходили в лес по рыбу – под кустами рыбу сбирали, когда бубликовая тучка прошла и мы с груши бубликов натрясли, и в невод заяц поймался, и вас, милостивый пан, по селу водили…

– А зачем меня водили по селу? – спрашивает бурмистр.

– Прошу прощенья, милостивый пан… Ну, уж коли спрашиваете, тогда скажу… Затем, чтобы вас отдубасить хорошенько за колбасу, которую вы у попа изволили украсть…

Тут бурмистр как вскинется:

– Ах ты, такая-сякая! Как ты смеешь мне такое говорить! Взять ее, всыпать похлеще, чтобы знала, как зря языком болтать!

Тут Петро заступился, начал просить, начал говорить, что его жена не в своем уме. Ну, пан подумал, подумал: и вправду вроде дурочка, – взял да и отпустил.

Вот идут они вдвоем – Хвеська и Петро. Он смеется, а она нос повесила: раскумекала, что попалась. Пришли домой, она – в слезы.

– Хвеська, жена моя милая! – говорит Петро. – Не болтай языком попусту. А теперь не серчай, давай помиримся.

Вот и помирились. А вскоре выкупились от пана и стали жить, нужды не знать.