Текст книги "Исэ моногатари"
Автор книги: Нарихира Аривара-но
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)
В давние времена жил кавалер. Невмоготу стало ему жить в столице, и ушел он на Восток. [7]7
т. е. отправился в путешествие по восточным провинциям острова Хонсю (главный остров Японского архипелага).
[Закрыть]Идя вдоль побережья моря между Овари и Исэ, [8]8
Название двух провинций в центральной части Хонсю.
[Закрыть]он, глядя, как встают все в белой пене волны, так сложил:
8
«Все дальше за собою
страну ту оставляешь,—
и все милей она.
О, как завидно мне волнам тем,
что вспять идут.»
В давние времена жил кавалер. Тот кавалер стал думать, что больше он не нужен никому, и, сказав себе: «Не буду больше в столице я, пойду искать такое место, где мог бы жить», – уехал.
В провинции Синано видит он, как дым вздымается с вершины горы Асама, и…
«О дым, что встает
на вершине Асама
в Синано.
Не дивиться ли должен
путник далекий, видя тебя?»
С самого начала с ним ехали друзья – один или двое. Знающих дорогу не было никого, и они блуждали. Вот достигли они провинции Микава, того места, что зовут «восемь мостов». Зовут то место «восемь мостов» потому, что воды, как лапки паука, текут раздельно, и восемь бревен перекинуто через них; вот и называют оттого «восемь мостов». У этого болота в тени дерев они сошли с коней и стали есть сушеный рис свой. На болоте во всей красе цвели цветы лилий. Видя это, один из них сказал: «Вот, слово „лилия“ возьмем и, букву каждую началом строчки сделав, воспоем в стихах настроение нашего пути». Сказал он так, и кавалер стихи сложил.
« Любимую мою в одеждах
Изящных там, в столице,
Любя оставил…
Идумаю с тоской, насколько
Яот нее далек…»
Так сложил он, и все пролили слезы на свой сушеный рис, так что тот разбух от влаги.
Шли, шли они и вот достигли провинции Суруга. Дошли до «Яви» гор, и та тропа, идти которою им надлежало, была темна, узка ужасно, вся в зарослях. Все в замешательстве, и в мыслях: «В беду нежданно не попасть бы нам…» – И вот подвижник [9]9
Этот подвижник, надо думать, был жителем столицы и принадлежал раньше к тому же кругу, что и герои «Исэ». В те времена бывали случаи удаления в отшельничество с целью предаваться духовному и магическому деянию.
[Закрыть]им навстречу. «Каким образом вы здесь, на дороге этой?» – воскликнул он, и видят – знакомец их… Тогда в столицу ей – той даме – письмо кавалер с подвижником послал:
«Ни на яву,
Этих гор в Суруга,
что „Явью“ зовут,
ни во сне я с тобой
уже не встречусь.»
Увидели они гору Фудзи: был конец мая, снег же ярко белел на ней.
«О ты, гора,
не знающая времени, пик Фудзи.
Что за пора, по-твоему, теперь,
что снег лежит, как шкура
пятнистая оленя, на тебе?»
Эта гора, если сравнить ее с тем, что в столице будет, – как если б гору Хиэ раз двадцать поставить самое на себя; а формою своей она напоминала соли кучи на берегу морском. И опять они шли, шли, и вот, промеж двух провинций: Мусаси и Симоса – была река очень большая. Называют ее река Сумида. На берегу ее они столпились и, размышляя: «Ах, как далеко зашли мы», отчаянию предались, но перевозчик закричал: «Скорей садись в лодку. Уж темнеет…» и, усевшись, стали переезжать. В унынии все, ведь не было ни одного из них, у кого б не оставалась в столице та, кого любил он. И вот в это время белые птицы с клювом и ножками красными, величиной с бекаса, носились над водой и рыбу ловили. В столице таких птиц было не видно, и никто из них не знал их. Спросили перевозчика. – «Да, это же „птица столицы“», [10]10
«Птица столицы» – миякодори, – так именовали на Востоке этих птиц.
[Закрыть]– ответил тот, и, слыша это, кавалер сложил:
«Если ты такова же,
как и имя твое, о „птица столицы“,—
то вот я спрошу:
жива или нет
та, что в думах моих?»
И в лодке все пролили слезы.
9В давние времена кавалер, скитаясь, дошел до провинции Мусаси. И вот он стал искать руки одной дамы, жившей там. Отец ее другому хотел отдать, но мать – той сердце лежало на стороне человека благородного. Отец – простой был человек, но мать – та была Фудзивара. [11]11
Фудзивара – знатнейшая фамилия той эпохи, представляющая древнейшую родовую аристократию страны.
[Закрыть]Поэтому-то и хотела она отдать за благородного.
И вот она, жениху желанному сложив стихи послала; а место, где жили они, был округ Ирума, селение Миёсино.
«Даже дикие гуси
над гладью полей Миёсино —
и те об одном.
„к тебе мы, к тебе!“
все время кричат.»
А жених желанный ей в ответ:
«Ко мне, все ко мне —
тех гусей, что кричат так
над гладью полей Миёсино,—
смогу ли когда-нибудь
их позабыть?»
В провинции такие вещи с ним случались беспрерывно.
10В давние времена кавалер, на Восток страны уехав, послал сказать:
11
«Не забывай! Пусть между нами —
как до облаков на небе будет,—
все ж – до новой встречи. Ведь луна,
плывущая по небу, круг свершив,
на место прежнее приходит…»
В давние времена жил кавалер. Похитив дочь одного человека, он убежал с ней на поля Мусаси и на пути – ведь был он похититель – правителем провинции был схвачен. Даму скрыв в густых кустах, он сам сначала было убежал. Дама же, слыша, как по дороге шедшие: «Здесь в поле похититель» – траву поджечь собрались, в отчаянии сложила:
«О, поля Мусаси!
Вы сегодня
не горите.
И молодой супруг мой скрыт здесь,
здесь и я скрываюсь…»
И услышав это, люди и ее схватили и вместе увели.
12В давние времена кавалер, бывший в Мусаси, даме, жившей в столице, так написал: «Сказать тебе – стыжусь, а не сказать– мне неприятно», [12]12
Согласно обычному толкованию этого эпизода, кавалер этот успел в провинции Мусаси обзавестись новой любовью, но, не придавая ей значения, продолжал хранить память об оставшейся в Киото возлюбленной. Своими словами он хочет сказать: «Сознаться в измене тебе – мне стыдно; ничего тебе не говорить – как-то неприятно: ведь мы привыкли все говорить друг другу».
[Закрыть]и на конверте сделав лишь пометку «стремена Мусаси», [13]13
На конверте следовало бы обозначить, от кого посылается письмо и откуда; он же ставит вместо всего этого слова «стремена Мусаси», имея в виду при этом двойную цель: указать на свое местопребывание – провинцию Мусаси, называя тот предмет, изделием которого эта провинция славилась и который она будто бы поставляла в виде дани императорскому двору; с другой же стороны, намекнуть на то, что, несмотря на свою измену, он продолжает в сущности быть ей преданным и верным и что она может в этом отношении так же спокойно полагаться на него, как спокойно доверяет себя всадник искусно изготовленным стременам Мусаси.
[Закрыть]– так ей и послал, и вслед за этим вестей не подавал, отчего дама из столицы:
«Тебе я доверялась
так, как тем
стременам Мусаси.
Не подаешь вестей ты – горько,
весть пришлешь – ужасно!»
Видя это, кавалер не знал, что делать от волненья.
13
«Скажу тебе – не хорошо,
не скажу – укоры…
Мусаси стремена. [14]14
Слова «Мусаси стремена» здесь никакого особенного значения для смысла стихотворения не имеют. Кавалер лишь вновь повторяет тот образ, на котором были основаны и его приписка на конверте, и стихи дамы.
[Закрыть]
Не в таких ли случаях и смерть
уделом людей станет?»
В давние времена кавалер как-то попал в провинцию Митиноку. Жившей там даме показался ли он – житель столицы – редкостным что ли, только она сильно им увлеклась. И вот эта дама:
«Вместо того, чтобы нам
от любви умирать,
не лучше ли парой
червячков шелковичных
стать, хоть на миг?» [15]15
Русскому читателю был бы несомненно более понятен образ «парой голубков», но, к сожалению, «голубками» не исчерпываются возможности сравнения двух любовников: японцам для этой цели служит образ двух червячков – самца и самки, обитающих в одном и том же шелковичном коконе. Два нежных тельца среди шелковистой оболочки, прильнувших друг к другу, – образ, пожалуй, не без основания взятый для подобного сравнения.
[Закрыть]
Даже стихи ее, и те отдавали деревней. [16]16
Вряд ли можно принимать всерьез это замечание автора: стихи уже не так плохи с японской точки зрения, хоть и принадлежат они деревенской красотке; к тому же и последующее ее стихотворение – так напоминающее по мотиву и характеру провансальскую «alba» – несомненно очень красиво и уместно.
[Закрыть]
Но все же жалко стало что ли ему ее, – пошел он к ней и лег на ложе. Еще глубокой ночью он ушел, а дама:
«Как настанет рассвет,
вот, брошу тебя я лисе,
гадкий петух!
Слишком рано запел ты
и дружка угнал моего».
Так сказала она; кавалер же, собираясь уехать в столицу —
«Если б сосна в Анэва
на равнине Курихара
человеком стала,—
сказал бы ей: пойдем со мной,
как вещь редкая, в столицу». [17]17
Наоборот, стихотворение героя этого приключения значительно уступает стихам дамы. Смысл его определенно иронический: «Так же, как невозможно превращение той сосны в человека, немыслимо, чтобы и я хоть на мгновение помыслил о тягости разлуки с тобой и почувствовал желание взять тебя с собой».
[Закрыть]
Так сказал он, и она в радости все повторяла: «Да он любил меня, любил». [18]18
Автор, по всему видно, пристрастен к герою. Не может быть, чтоб дама – автор двух искусных стихотворений – не поняла смысла чужих стихов. Замечание это – все то же стремление выставить даму в смешном виде.
[Закрыть]
В давние времена кавалер в провинции Митиноку познакомился с дочерью одного незначительного человека, и, к его удивлению – она показалась ему совсем не такой, какою быть бы должна.
Поэтому он:
Дама была счастлива беспредельно, но… в таком варварском месте, – можно ли было что-либо сделать? [20]20
Японские критики неизменно сопоставляют этот эпизод с предыдущим, указывая, что автор искусно хочет показать два типа женщины: обе, по-видимому, равные по положению, обе живут в глухой провинции, но одна – героиня предыдущего рассказа – будто бы чрезвычайно недалека, другая же – образец ума и чуткости. Она будто бы прекрасно сознавала, что отвечать столичному кавалеру бесцельно: еще, пожалуй, дождешься от него в конце концов стихотворения вроде: «если б сосна в Анэва» или в этом роде, – и предпочла молчать.
[Закрыть]
III
15В давние времена жил человек по имени Ки Арицунэ. При дворе трех микадо последовательно служил он, и счастье по временам ему улыбалось, но потом свет изменился, времена пошли уже не те, и хуже, чем у людей простых, стала жизнь его. Был человек он с изящной душой, с тонким вкусом и не в пример прочим – не имел забот о существовании; был беден он, и все же сердцем оставался таким же, как и раньше, во времена лучшие, – забот о делах житейских не знал он. Жена, с которой сжился он за годы жизни, постепенно стала отходить от него, и, в конце концов монахинею став, к сестре старшей, уже раньше постригшееся, ушла.
Хоть и не были их отношения очень близкими, но все ж теперь, когда ушла она, почувствовал он жалость; однако, беден будучи, не мог сделать всего того, что нужно было. [21]21
Согласно обычаю того времени, муж в подобных случаях обязан был одарить уходящую жену всем необходимым для ее будущей жизни в монастыре.
[Закрыть]В горе он своему другу, с которым поверяли они друг другу все, так написал: «Так и так… Теперь вот отпускаю ее я – и ничего, безделицы малейшей ей сделать не могу». И в письме:
«Если бы по пальцам
подсчитать те годы,
что прошли у нас,—
все десять повторив
четырежды будет».
Друг этот, увидев это все, пожалел его и, отослав все, что нужно, вплоть до одежд ночных, сложил:
«Если даже лет
десять раз четырежды
прошло с тех пор,
сколько ж раз ей приходилось
в тебе опору находить?»
Так он сказал, и Арицунэ к радости вдобавок [22]22
т. е. к выражению своей радости и благодарности добавил следующее стихотворение.
[Закрыть]
«Это что? Не та ли,
крылатая – с небес одежда?
Она, конечно!
Тебе же – в одеянье
ее преподнесли». [23]23
Крылатая небесная одежда – образ отчасти мифологии, отчасти поэзии. Арицунэ так говорит об одеждах, присланных ему другом, ввиду того, что эти одежды были сделаны лично для последнего. «Преподнесли» – говорится о мастерах, преподнесших ему одежды по заказу друга.
[Закрыть]
И, не будучи в силах сдержать свою радость, снова:
16
«Что это – осень?
Роса ли? Иль слезы
мои льются настолько,
что их принимаю
я за росу?»
В давние времена один, целыми месяцами не подававший вестей о себе, кавалер пришел посмотреть на вишни в цвету, – и хозяин:
«„Ненадежные…“ имя
сложилось о вас,
цветы вишни.
А вот вы дождались
того, кто так редок в году…»
И в ответ кавалер:
«Не приди я сегодня,—
завтра б, как снег,
опали они…
и пусть бы не стаял он, все же —
можно ль признать его за цветы?» [24]24
Кавалер хочет этими стихами отвести от себя упрек в «ненадежности», сделанный ему только что другом, и перенести его на этого последнего: «Сегодня ты еще меня встречаешь с дружеской любовью, но завтра: как эти вишни завтра, вероятно, осыплются, так же, может быть, – кто знает – завтра изменилось бы и твое отношение ко мне… Были бы кое какие следы, остатки прежних чувств и отношений, но разве можно принять их за настоящую дружбу?»
[Закрыть]
IV
17В давние времена жила дама с сердцем, о себе мнящем высоко. Вблизи жил кавалер. Дама поэтом была, и вот – чтоб его испытать, – ветку сломив хризантемы в полном цвету, тому кавалеру послала.
«Алость и блеск,
куда они скрылись?
На вид будто белый
снег на ветвях,
Так что и гнутся они…»
Кавалер же сложил в ответ стихи, как будто бы не понимая:
18
«Алость и блеск,
и поверх их – белый снег,—
то, ветку сломившей,—
так кажется мне,—
не цвет рукавов ли?» [25]25
Кавалер намекает на одежды разного цвета, надевавшиеся в те времена женщинами одна поверх другой. Их цвета можно усмотреть из открытых, широких рукавов, у отверстия которых все эти одежды располагаются различной длины каймами. «Алость и блеск» в первом стихотворении означают любовную страсть, пылкостью которой, как то известно даме, славился кавалер, «белый снег» – там же – его холодность в данном случае, т. е. по отношению к ней. Во втором стихотворении кавалер, делая вид, что он ничего не понял, парирует вызов дамы изящными, но ничего не говорящими образами.
[Закрыть]
В давние времена кавалер, познакомившись с дамой одной, в услужении бывшей у дамы высокой, служившей при дворе, чрез короткое время от нее отдалился. Так как жили они в одном и том же месте, он постоянно был на глазах у дамы; но так как совершенно он не замечал ее существования, дама:
«Что ж – ходишь ты теперь
так далеко, как в небе
облака?
Пусть так, но все же —
глазам твоим видна же я».
Так сказала она, а кавалер в ответ:
«Туда, назад, – все время
брожу по небу я…
И это оттого, что там,
на той горе, где жил я,
ветер так силен…»
Так сложил он потому, что у той имелись и другие кавалеры. [26]26
Последнее замечание разъясняет смысл намеков, содержащихся в стихотворениях. Облака, согласно поэтическому представлению, пребывают на вершинах гор, являющихся их, так сказать, убежищем и опорой, и, только лишенные этой опоры, они мчатся по небу. Так и он лишь потому скитается и не возвращается к ней, что она уж не может быть для него верным оплотом любви: у нее есть уже другие друзья сердца.
[Закрыть]
В давние времена кавалер, познакомившись с дамой, жившей в Ямато, стал ее навещать. И вот через некоторое время, – служил он при дворе, – домой вернулся и по дороге – был месяц третий, когда кленовые листы краснеют так красиво, – ветвь сломив, с дороги даме послал сказать:
«Для тебя, о друг милый,
рукой моей сломленная ветка
и весною даже
такою красной стала,
как в осень должно ей».
Так послал он ей, и ответ был принесен ему уже по прибытии в столицу.
20
«Когда же успел
бывший пышным цветок
так отцвести?
В твоей стороне, видно, милый,
уже не весна…» [27]27
Дама в своем стихотворении дает совершенно противоположное толкование символу, посланному ей с дороги кавалером, и его словам о нем: тот хотел сказать, что страсть его всегда алеет ярким цветом, как этот клен, несмотря на все неблагоприятные обстоятельства – весеннее время, неурочное для покраснения листвы дерев, – т. е. несмотря на необходимость разлуки, она же берет образ той же ветки уже в связи с осенью: красный клен – символ осени, угасающей любви.
[Закрыть]
В давние времена кавалер и дама были в самых тесных отношениях, и ничего иного у них на сердце не было. И вот почему-то, по пустякам, она, разочаровалась в их союзе и, думая о том, чтоб ей уйти, стихи такие сложив, на месте видном написала:
«Уйду я от тебя,
и – „сердце мелкое у ней“ —
скажут люди…
Ведь не знают,
каков был наш союз!»
Написала, оставила и ушла.
Кавалер же, увидав эту оставленную ему записку, подумал: «Странно! Ничего не запомню такого, что бы должно остаться на сердце… С чего бы это она?» – и, заплакав горькими слезами, вышел за ворота, чтоб пойти отыскать ее там, где она; вышел, – смотрел сюда, туда смотрел, – но как он ни смотрел, не мог в толк взять того, где может быть она; вернувшись в дом:
«Лишенным смысла
стал наш союз!
А разве в шутку
с тобой в союзе долгом
хотел я жить?»
Так сказал он и предался тоскливым думам:
«Любила ль, нет ли
она меня, – не знаю…
Только образ
ее, в повязке драгоценной,
все время предо мною…»
Даме этой, – прошло уж много времени с тех пор, – невмоготу что ль стало, только так ему сказать послала:
«Теперь бы только
одно лишь мне желанно:
чтоб ты не сеял
в своем сердце
хоть семена травы забвенья!»
А он в ответ:
«Если б я только
услышал, что ты
хоть траву забвенья сеешь,—
тогда б я хоть знал,
что любила меня.»
И еще, и еще… и вот – ближе, чем раньше, стали друг другу они, и кавалер:
«„Забудешь вновь!“ —
всплывает мысль…
В сомненьях сердца
сильней, чем прежде,
грусть».
А дама в ответ:
«Как в небе чистом
облака плывущие бесследно
исчезают,
так и мой удел —
быстротечным станет».
Хоть и сказала так она, но все же вновь соединилась с ним; однако отношения уж близкими быть перестали.
21В давние времена – любовь одна почему-то прервалась, но все же от дамы – не забывала что ль она – пришли стихи:
«Хоть и горько мне,
но все ж тебя
забыть я не могу!
И ненавижу я,
и все ж люблю».
Так сказала она, а кавалер: «Ах, вот как!» – подумав, сложил:
«Свиданий? – Их нет.
Все ж одно – наши души:
как струи в реке,
что островком разделены,
за ним – опять одно…»
Хоть так и сказал он, но в ту же ночь отправился и лег с нею на ложе. И, говоря о минувшем, о том, что грядет, кавалер:
«Если бы долгая ночь
осенью была длинна,
как тысяча долгих ночей,—
пусть восемь их будет, и все ж
буду ли я насыщен?»
А дама в ответ:
«Пусть долгая ночь
осенью и будет длинна,
как тысяча долгих ночей,—
не останется разве, что нам говорить,
когда птички уже запоют?»
И с большей любовью, чем прежде, стал к ней ходить кавалер.
V
2В давние времена дети двух семейств, проживавших в провинции, играть выходили у колодца. Когда они стали уже взрослыми – и юноша, и девушка, – они оба стесняться друг друга стали, [28]28
Свобода взаимного общения, допускаемая в детском возрасте, с переходом на положение совершеннолетних уже подвергается значительным ограничениям. И ему, и ей уже было неудобно встречаться так, как они это делали, когда были товарищами по детским играм.
[Закрыть]но он лишь ее хотел в жены себе, она ж о нем одном лишь помышляла и слушать не желала родителей, за другого ее отдававших. И вот от него, жившего здесь по соседству, пришло к ней:
«У трубы колодца,
колодезной трубы – мы меряли
свой рост – ты помнишь?
Подрос я с той поры,
как мы в разлуке».
А она в ответ:
«Чем мерялись с тобою мы,—
волосы, в две струи ниспадавшие,
у меня уж ниже плеч.
И если, милый друг, не ты,
то кто ж их приласкает?»
Так переговаривались они, и в конце концов стало по их желанию. [29]29
т. е. родители перестали сопротивляться их союзу, и они стали мужем и женой.
[Закрыть]Но вот прошли годы, и родителей дамы не стало – и не стало у них опоры в жизни. «Сидеть здесь вместе, – может ли это повести к чему-нибудь?» – подумал кавалер и отправился в провинцию Коти, уезд Такаясу, где и образовалась у него новая связь. [30]30
Комментаторская традиция уверяет, что кавалер, принужденный теперь заботиться о средствах к существованию, завел нечто вроде торгового дела, для чего и стал ездить в указанное место и там подолгу оставаться.
[Закрыть]Однако прежняя дама провожала его, и виду не подавая, что ей это неприятно, и он, заподозрив: «Не потому ли так оно, что есть у ней любовь другая?» – спрятался в садике перед домом, вид сделав, что в ту Коти отправляется, – и смотрит. Видит он, что дама, тщательно одевшись, в думах:
«Повеет ветер —
и встают белые волны
на взморье, о, гора Тацута!
Не в полночь ли милый
один идет через тебя?»
Сложила такую песню, и, ее услышав, он безгранично тронут был и перестал ходить часто в Коти.
И вот редким случаем зашел он в этот Такаясу в видит, что та дама, имевшая сначала вид такой достойной, теперь неряшливо одетая, узлом замотав на затылке волосы свои [31]31
т. е. в прическе, достойной только служанок. Дамы того времени носили волосы распущенными по плечам с пробором посредине.
[Закрыть]– отчего лицо казаться длинным стало, – сама собственноручно держит ложку для риса и наполняет ею миску. Увидел это, и стало сердцу его неприятно, – так что и ходить к ней перестал. И потому та дама, глядя в сторону Ямато:
Так сказала она, и как раз тот, из Ямато – «приду!» ей сказал. Радостно ждала она, но дни шли за днями, и дама:
«„Приду“ – ты сказал мне…
И ночи проходят
одна за другой.
А я все люблю
того, кто столь ненадежен…»
Но хоть и сказала так она, кавалер больше здесь уже не бывал.
23В давние времена кавалер и дама жили в провинции глухой. Кавалер был должен ко двору на службу отправляться и, о разлуке сожалея, ушел.
Прошел так год, другой и третий – и все не возвращался он, так что дама, ждать его устав, с другим – человеком к ней относившимся весьма заботливо и нежно – сегодня в вечеру быть вместе сговорилась, [33]33
Услужливый японский комментатор, преисполненный, по-видимому, наилучших намерений, указывает, что по обычаю и законам того времени женщина, муж которой в течение именно трех лет не подавал о себе вестей, имела право выйти вторично замуж; это находилось в связи с невозможностью в те времена для женщин самостоятельного существования.
[Закрыть]и как раз явился тот кавалер. «Дверь мне открой!» – стучал он, но, не открывая, она, стихи сложив, ему проговорила:
«Сменяющихся лет —
уж целых три я жду,
и ждать тебя устала…
И только в ночь сегодня
я ложе новое делю…»
Так ему сказала, а он в ответ:
«Лук „адзуса“, лук „ма“,
лук „цуки“, – их много…
Ну, что ж… Люби
его, как я
любил тебя все эти годы». [34]34
Смысл этого стихотворения обычно толкуют так: «Луков всяких видов, сортов очень много; каждый из них имеет свои достоинства. Так и мужчины: их тоже может быть несколько. Жила со мною, теперь живи с другим. Все в порядке вещей, – желаю тебе счастья». Таков наружный смысл стихов; внутренний же заключает в себе упрек за непостоянство и вероломство, и упоминание о луках имеет другое значение: «Знай, как луков много, так много бывает и причин; и если я тебе не писал и к тебе не возвращался, значит не мог я, были на то причины».
[Закрыть]
Сказал он и собрался уходить, но дама:
Хоть и сказала так, но кавалер ушел обратно. В большом горе дама за ним вслед побежала, но настигнуть не удалось ей, и у ручья с водою чистой ниц она упала. Там на скале кровью, с пальца взятой, она написала:
«Того, кто не любит,
кто ушел от меня,
удержать я не в силах!
Настал, видно, миг, когда жизнь
уж исчезнуть должна…»
Написала она, и не стало ее.
VI
24В давние времена жил кавалер. Той даме, что не говорила ему ни «да», ни «нет» и все же его пленила, послал сказать:
«Пуще, чем утром рукав,
когда по полю осенью
чрез кусты проберешься,—
увлажена моя ночь,
что сплю без тебя».
А играющая в любовь дама – в ответ:
25
«Не знаешь ты, что я —
та бухта, на которой
нет морской травы…
Рыбак же неотступно
до изнеможенья бродит…» [36]36
Стихотворение, построенное на непереводимой игре слов: слово мирумэ —«морская трава» из тех пород, которые употребляются в пищу и которые поэтому собираются рыбаками, – в то же время может означать «свидание»; и тогда слова далее означают: «Разве тебе не известно, что добиться свидания со мной, чего ты так желаешь, тебе не удастся? Чего ж ты понапрасну стараешься?»
[Закрыть]
В давние времена кавалер – в ответ человеку, который высказал ему свое сожаление в том, что он не смог добиться любви дамы, проживавшей в округе пятой улицы столицы, – сказал:
26
«Совсем нежданно —
в рукаве моем волненье,
как в гавани большой…
когда туда приходит
корабль китайский». [37]37
«В рукаве волненье», «рукав увлажнен» – обычные образы слез, отираемых рукавом. «Корабль китайский» – судно китайского типа, т. е. большое и приспособленное для больших плаваний в противоположность примитивным в то время судам японской конструкции. Стихотворением своим кавалер хочет сказать, как тронут он был сочувствием друга к его горю и какие слезы – отчасти благодарности, отчасти скорби – при воспоминании о своей неудаче он пролил.
[Закрыть]
В давние времена кавалер, придя к даме на одну только ночь, потом уж больше не приходил, отчего родитель дамы, рассердившись, схватил бамбуковую плетенку у умывальника и в гневе отшвырнул ее; дама же, увидев в воде лоханки лицо в слезах, так сложила:
«Нет боле никого,
кто б так страдал,
как я,—
считала я, а вот —
здесь под водой еще…»
Так сложила она, – и тот, не приходивший к ней кавалер, услышав это:
27
В давние времена играющая любовью дама ушла от кавалера, отчего тот, в унынии:
28
«Почему же вдруг
так стало трудно мне
с тобой встречаться?
Ведь клялись мы с тобой —
ни капли не пролить!» [39]39
Стихотворение, основанное на игре слов: катами —«трудность» может означать также и «решето». Вода в этом последнем, разумеется, держаться не может. Кавалер хочет сказать, что, когда он с нею заключал любовный союз, они ведь условились, что их любовь будет неизменной и всегда при них… а тут она вдруг ушла вся, как вода в решете.
[Закрыть]
В давние времена приглашенный на праздник цветов к дамам придворным, служившим у матери принца наследного, бывший офицером конвоя – кавалер так сложил:
29
«Вздыхаю всегда
по цветам, не успев
ими насытиться вдосталь…
Но никогда еще не было так,
как в этот вечер сегодня!»
В давние времена кавалер той даме, с которой был он едва знаком:
30
«Наши встречи с тобою
кажутся мне
единым лишь мигом,
но жестокость твоя
для меня бесконечна.»
В давние времена кавалер во дворце проходил мимо покоев одной придворной дамы, и та имела, что ли, против него чего-либо, но только молвила: «Хорошо, хорошо! Вот посмотрим, что станет с листвой травы». [40]40
Место без комментариев непонятное. Считают, что дама, по-видимому, покинутая кавалером, хотела своими словами сказать: «Хорошо, хорошо! Ты бросил меня, – но я мстить тебе не буду; я буду лишь ждать, как ты неминуемо попадешь в беду с твоим вероломством и погибнешь, как погибает листва у растений от инея и мороза».
[Закрыть]
И кавалер:
31
«Если кто клясть станет
того, в ком нет вины,—
на нем самом „забвенья“ —
как говорят – „трава“
взрастет!»
В давние времена кавалер той даме, с которой был близок, год спустя так сказал:
«Ах, если б вновь
с пряжей клубок тот
минувшего нам намотать!
Если б ушедшее
вновь нынешним стало!»
Сказал он так, но она не почувствовала, видно, ничего, что ли… [41]41
Конец этой фразы подразумевается: «Но только ответа стихотворного ему, как то следовало бы, не послала».
[Закрыть]
В давние времена кавалер навещал одну даму, что проживала в провинции Цу, уезде Убара. Показалось той даме, что он, на этот раз вернувшись к себе домой, уж более как будто к ней прийти не думает, и вот она – ему укоры, – он же:
«С камышей прибрежных
идет, все заполняя,
прилив – сильней, сильней…
Любовь к тебе, друг милый,
все так же возрастает!»
А она в ответ:
«Мысли сердца,
сокрытого, как в бухте тайной,
узнаю как я?
Веслом, пожалуй, – тем,
чем двигают ладью…»
Слова эти принадлежали человеку, живущему в деревне, и что ж – хороши ли, иль плохи они?
33В давние времена кавалер даме жестокой:
«Сказать тебе – не в силах,
а не сказать – в волненьи
я терзаюсь сам…
Да, время наступило,
когда душа лишь плачет!»
Вероятно, сказано им это после долгих дум.
34В давние времена кавалер той даме, с которой связь порвалась не по причинам сердца:
35
«Краткий миг свиданья
мы вместе завязали
узлом крепким…
И пусть в разлуке мы,—
потом ведь встретимся с тобою!»
В давние времена кавалер даме в ответ на слова: «ты, верно, забыл уж» —
36
«По тесной лощине
до самой вершины
вьется лиана…
„Конец“ – говоришь ты, а я —
и не думаю вовсе!» [42]42
Смысл стихотворения заключается в том, что он хочет сказать ей образом «бесконечной лианы», как бесконечна его любовь к ней и как ему – в противоположность ей – и в голову не приходит мысль о разлуке, о разрыве.
[Закрыть]
В давние времена кавалер познакомился с дамой, любовью игравшей. Не уверен, что ли, в ней был он, – но только:
«Если ты не со мной,—
не развязывай нижней шнуровки,
хоть и будь ты вьюнком,—
цветочком, не ждущим
вечерних теней…»
В ответ она:
37
«Ту шнуровку, что вдвоем
завязали мы,
одна я, вплоть до встречи
с тобой, и не сумею,
видно, развязать!»
В давние времена Ки Арицунэ, куда-то уехав, не возвращался долго, и вдруг ему:
«Из-за тебя я привык
к думам тоскливым.
Не это ли люди,
что в мире живут,
„любовь“ называют?»
И Арицунэ в ответ:
38
«Из-за меня, говоришь?..
Из-за того, кто и сам
столь неопытен, что
у людей спросить должен:
что ж такое любовь?»
В давние времена жил микадо – микадо Сэйин по прозванию. Августейшую дочь его звали Такаико. Принцесса эта скончалась, и в ночь похорон кавалер, живший рядом со дворцом, взглянуть собираясь на них, с дамой вместе – в ее экипаж усевшись – сюда подъехал. Долго он пробыл, а похоронная процессия все не выходила. Вздыхая, готов был он уже прекратить ожидание, и здесь, в этот миг, известный повсюду как любовный игрец, Минамото Итару, который явился также сюда посмотреть и, экипаж кавалера приняв за дамский, к нему приблизился и всячески старался игру начать, – в миг этот Итару, светлячка поймав, его бросил к ним в экипаж.
Сидевшая там дама, опасаясь, как бы при свете светлячка ее не увидали, его потушила. А сидевший с ней кавалер:
«Процессия выйдет – и всё
на свете этом для принцессы
окончится: ведь свет погас…
Ты слушай плач: неужли годы
уж все для ней прошли?»
А Итару в ответ:
Так он ответил. Для стихотворения первого в свете любовного игреца это было поистине обыкновенно.
