Текст книги "Парашюты на деревьях"

Автор книги: Наполеон Ридевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

– Неужто никто не приходил? – задумчиво спросил Генка.

– Как видишь.

– Что бы могло случиться?

– Всякое могло. Возможно, действуют в другом районе. Позже сюда придут…

– Что же нам теперь делать?

Я ему не ответил. Конечно, нам нужно ждать их. А пока продолжать свое дело – наблюдать за дорогой, вести счет эшелонам, проследовавшим на восток, по возможности определять род войск, виды военных грузов. Беда в том, что мы сами не могли связаться с «Центром», чтобы передать эти очень нужные там сведения. Радиостанция в тайнике есть, есть и комплекты питания к ней, но пользоваться ими не можем. Нет радиста.

Мучил голод. Съели все таблетки из аптечки, которая была спрятана здесь. Сил они нам не добавили, но голод на время заглушили. Хорошо хоть, что я уже смог обуться и двигаться без костыля.

Долго рассматривали карту, прикидывая, куда лучше всего пойти, чтобы добыть продукты. Остановились на хуторе Шмаленберг. Хотя невдалеке было шоссе, но сам хутор был окружен лесом. Подошли к нему по лесу без единого шороха, остановились возле крайних деревьев. Вышли точно: прямо перед нами в темноте тускло белела дорожка – она шла на хутор. Пока постояли, услышали справа негромкий разговор, затем и шаги. Не спеша, разговаривая вполголоса, прошли двое с винтовками. Это, несомненно, был патруль.

Мы отошли в лес и приблизились к хутору с противоположной стороны. За высоким дощатым забором ничего не было видно – только крыша дома. Я подсадил Генку, он уцепился руками за забор, чтобы посмотреть, что делается во дворе. Но только он повис на локтях, как сверкнул пучок света и раздался выстрел. Генка не соскочил – свалился вниз, и мы, как только могли, бросились к лесу. На хуторе поднялась тревога, одна за другой ввысь взвились осветительные ракеты, взахлеб лаяла собака.

Мы постарались побыстрее перескочить шоссе, уйти как можно дальше. Ночь была темная, с низко нависшими тучами, но без дождя, на редкость теплая. Быстро бежать я не мог, несколько раз падал, цепляясь за неровности, но тут же вскакивал и, припадая на больную ногу, изо всех сил старался угнаться за Генкой.

Можно было ожидать, что противник организует проческу леса не только вокруг хутора Шмаленберг, но и здесь, южнее, где мы остановились. Следовало поискать укрытие. Я решил, что нам лучше всего расположиться там, откуда мы постоянно вели наблюдение за железной дорогой и где впервые встретились с Дергачевым и Гикосом из группы майора Максимова. Хотя на этом месте нас однажды и застигла облава – тогда погиб Зварика, – но все же немцы не напали на нас внезапно – мы заранее увидели, как они двигались по полотну железной дороги, окружали нас. Теперь, когда мы были только вдвоем, было не менее важно обнаружить заранее вражеские цепи, прежде чем они подойдут к нам на близкое расстояние.

Утром, когда мы осмотрелись, наше прежнее, хорошо замаскированное место произвело на нас самое удручающее впечатление. Деревья оголились, трава пожухла, листья на малиннике скрутились. И только крапива все еще стойко сохраняла зелень: листья держались крепко. Чтобы не оставить следа, мы прошли в заросли крапивы по ручью, прямо по воде. Думалось, что во время прочески, немцы могут и не лезть в это заболоченное место между двумя лесными массивами. Расположились так, чтобы дальше было видно вокруг, расстелили плащ-палатку. Кругом нас стояла крапива, и только вправо и влево были открытые ходы по ручью. Рядом была криничка с чистой водой.

– Чем это ты продырявил шинель? – спросил я у Генки, показывая на его левое плечо.

Генка покосился, ткнул в дырку пальцем.

– Так это же немец лупанул, зараза такая. Услышал, наверно, как ты меня на забор подсаживал. Там во дворе полно машин – казарма, что ли…

Теперь казарма была почти в каждом немецком доме – в прифронтовой полосе в Восточной Пруссии войск было много.

Приближалось к полудню. Мы услышали треск подсохших хрупких стеблей. Ломая крапиву, кто-то шел прямо на нас. Он приближался к противоположному берегу ручья. Очень скоро мы увидели человека среднего роста, в обшарпанном немецком обмундировании с двумя котелками в руках. Он пригнулся, чтобы набрать воды из кринички, и увидел два автомата, направленные на него.

– Подойди поближе, – говорю ему по-немецки. – Не вздумай бежать!

– Я русский, русский, ивановский, фамилия моя Громов, зовут Иван, – выпалил пришелец залпом, видимо, по обмундированию и по оружию сразу определив, кто мы такие.

– Переходи сюда!

Иван Громов шагнул в своих дырявых ботинках в воду. Он не сводил с нас своих немигающих от волнения и неожиданности глаз.

– Садись, кто ты такой?

– Пленный, пленный я! – повторил он несколько раз.

– Что здесь делаешь?

– Пришел по воду. Картошку будем варить на обед. Нас тут целая группа, десять человек. Лес пилим. Вон там. – Он показал рукой в ту сторону, откуда доносились удары топоров и звон пил.

– Охрана есть?

– Есть два немца, вернее один, так как второй без оружия. Он считается лесным мастером, показывает нам, какое дерево нужно пилить. А охраняет нас один солдат.

– Вам разрешают так свободно ходить по лесу?

– А куда денешься? Не вернешься – товарищей расстреляют. А бежать всем не так просто.

– Давно попал в плен? – продолжаю допрос.

– В сорок втором.

– Ого! – воскликнул Генка. – Нужно суметь просидеть столько…

– Что ж нам с тобой делать, пленный Громов? Ты попал в плен вторично, выходит так, что ли?

– Не бойтесь, я вас не выдам. Я же свой человек – русский. Я знаю, вы совет… наши, – он поперхнулся, – наши парашютисты. Мы в лесу нашли парашют с грузом. Там батареи, патроны, гранаты, консервы…

– Где это все?

– Продукты съели, – тонким голосом ответил Иван. – А все остальное спрятали, парашют и мешок зарыли тоже. Надеялись, что может удастся со своими встретиться и передать.

– Вот так дела, – произнес Генка. – Скорее всего – это наш груз.

– Я принесу вам картошки, как только мы наварим. Вас никто не выдаст. Я все равно должен был бы прийти сюда еще раз – мыть котелки после обеда, вот и принесу. Видно ведь, что голодаете…

– Да нет, не голодаем, но от горячей пищи, пожалуй, не отказались бы. А ребята у вас надежные?

– Не все конечно. Есть и новички – за них не могу ручаться, но все те, что теперь пилят лес, свои ребята – верю им, как себе. С тех пор как нашли груз, пожалуй, месяца четыре прошло – и никто не пикнул.

– Где расположен ваш лагерь?

– Деревня Жаргиллен.

– Много людей?

– Человек триста. Но у нас постоянная бригада лесорубов.

– Войск в деревне много?

– Кругом полно.

– Какие военные объекты знаешь?

– Приходилось работать на укреплениях, аэродромах, мостах, дорогах… – вспоминал Иван. – Есть о чем рассказать, – понял он меня. – Только не задерживайте меня сейчас, я должен идти, но я обязательно приду.

– Охрана будет искать?

– Может, если долго задержусь. Да и ребята будут ругаться, что так долго воды не несу. Варить надо. Охранник мало на нас внимания обращает. Жует свои бутерброды и все марширует по просеке, артикулы выбрасывает – у него не все дома, контужен. – Иван покрутил пальцем у виска.

– Не выдашь, Иван?

– Не сомневайтесь. Через час я приду, обо всем тогда и поговорим.

– Ну иди… Поверим.

Вот тебе и новый орешек! Как быть, что делать? Чей он?.. Далеко не уйти нам отсюда. Днем теперь ходить опасно – лес оголился, далеко просматривается. И сидеть здесь тоже нельзя, спрятав голову, как страус. Правда, мы понимали, что сразу немцы не нападут на нас, если даже Иван и выдаст, нужен хотя бы час-второй на подготовку.

Подползли ближе к лесорубам, стали следить за Иваном. К охраннику он не подходил. Подвесив котелки над огнем, разговаривал с одним пленным, невысокого, как и сам он, роста, но более плотным с виду парнем. Потом все обедали, присев на поленьях. Иван держался в стороне, словно чувствуя, что за ним следят.

После обеда он с напарником, с тем, с которым шептался у костра, двинулись с котелками к ручью. Мы не успели отойти на старое место и перехватили их на полпути. Когда мы присели, круглолицый, с крупными чертами, плотный парень представился нам:

– Алексей Лозовой из Таганрога, рыбак с Петрушиной косы. Картошки вам принесли – видно, не часто перепадает горяченькое.

Алексей выглядел бывалым парнем, с нами обращался за панибрата. Так и казалось, что он готов броситься в объятия, но нас разделяло то, что обычно разделяет людей вооруженных с безоружными. Это, видимо, и сдерживало рыбака в Петрушиной косы.

Мы быстро опорожнили котелок, чтобы не дать картошке остынуть.

– Давайте теперь о деле поговорим, – предложил я и развернул карту. – Вы можете показать, где находятся оборонительные сооружения, которые вам известны, аэродромы, казармы?

– На карте не получится, – чистосердечно признался Громов. – Лучше так расскажем, что помним.

– Много укреплений за рекой Дайме, – первым начал полубаском Алексей. – Чего там только нет! Потом на этом, как его, Иван, но ты же был, знаешь, Земском, что ли, полуострове, возле Кинизберга.

– Земландском? – поправил я.

– Во-во, – подтвердил Иван, – не Земском, а Земландском – как вы сказали. Это по ту сторону Кенигсберга, а на эту – есть аэродром.

– Та или эта сторона – непонятно. Говорите так – на север от города или к югу от него…

– Тут надо подумать, – вновь искренне признался Иван.

– А на хуторе Шмаленберг – у них шпионская школа, – сообщил в свою очередь Алексей.

– Откуда вам известно?

– Хлопцы говорили. Там русских предателей обучают.

– Это где мы ночью были? – спросил у меня Генка.

– Так, это тот хутор, – подтвердил я, сверившись с картой.

– Вот что, хлопцы, наш разговор затягивается. Кое-что вы сообщили важное, но я полагаю, что это только начало. Ваше отсутствие может вызвать подозрение. Вы могли бы написать нам обо всем, что вспомните, что знаете? Есть такая возможность?

– Меня возили в Берлин, посчитали за конструктора подводных лодок. И об этом написать? – спросил в свою очередь Алексей.

– Обязательно. Только осторожно, чтобы никто не видел.

– Приладимся. Ночь большая. Только бы бумаги да карандашик.

– Найдется. – Я дал им блокнот и карандаш. – Все спрячьте под этой кочкой. – Я подрезал круглую высокую кочку ножом так, что она приподнималась с одной стороны. – Здесь найдете и нашу записку, если не сможем встретиться.

Мы расстались.

Я прилег на бок. Постепенно в уме начали вырисовываться наши задачи в соответствии с новой обстановкой. Ясно было одно – мы с Генкой должны были во что бы то ни стало выполнять свой долг. Наша связь с «Центром» прервалась. Но это отнюдь не означало, что мы можем сидеть в бездействии. Во-первых, рано или поздно могут оказаться три наши Ивана с радистками. А во-вторых, и на данном этапе для нас это было главное, мы должны накапливать агентурные данные. Для меня это дело не новое. В «Чайке» под Минском мы имели обширную агентуру – во многих городах, в гарнизонах, на железнодорожных станциях, в немецких учреждениях. От них получали ценнейшую информацию. Здесь у нас ничего подобного не было. И вот случайная встреча с Иваном и Алексеем. Но о них говорить еще рано. Если они нам будут помогать, то возможности наши намного расширятся и при встрече со своими будет что передать «Центру».

Но пока все же рискованно оставаться на месте. Последнее задание группе было таким: разведать район за рекой Дайме, к востоку от Кенигсберга. Туда и вел нас Шпаков. Поход оказался неудачным. Следовательно, нам нужно идти туда.

Я поделился своими мыслями с Генкой.

– Наш долг делать то, что нам велели, – ответил он. – Я готов хоть сейчас. Но сможешь ли ты с больной ногой отправиться в такую даль?

– Попробую.

ЗА ДАЙМЕ

Итак, мы с Юшкевичем идем за реку Дайме. За ней лежит восточно-прусская столица – Кенигсберг.

Не было дня, чтобы мы не вспоминали Николая Шпакова, не строили всяких догадок и предположений о том, что бы могло с ним случиться в ту памятную ночь, когда и я получил тяжелую травму ноги и все еще не могу расстаться с палкой-костылем.

Может, за Дайме удастся проверить, правду ли говорили пленный солдат Фишер из строительной организации и наши новые знакомые русские парни Громов и Лозовой.

Кроме всего прочего, я полагал, что Мельников, который остался во главе группы, пошел именно за Дайме, куда вел нас Шпаков.

– Видимо, они там лазят, поэтому и не приходят на встречу к нам так долго, – высказывал свое предположение и Генка.

Перебираться через реку решили южнее городка Лобиау, у одиночного хутора Байнинг, где лес ближе всего подходил к реке. За рекой мы вновь попадали в лес возле лесничества Гросс Грюнлаукен. Обосновавшись на опушке, весь день наблюдали за рекой. Между нами и ею была широкая заболоченная полоса, поросшая шаровидными кустами лозняка. По реке ходили небольшие пассажирские пароходы, буксиры тащили баржи.

С наступлением темноты направились к реке. С близкой Балтики дул холодный ветер. Мы шли, увязая в топком болоте. Чем дальше шли, тем глубже проваливались.

С трудом добрались к берегу.

– Немножко остынем, а то в воде кандрашка может хватить, – предложил Генка.

Я подумал, как бы судорога не свела мою больную ногу. Разделись догола, завернули всю амуницию в плащ-палатки. Когда спустились в воду, она не показалась слишком холодной. Течения почти не ощущалось. Подталкивая тюки перед собой, а также и держась за них, мы бесшумно подплыли к противоположному берегу. Он был таким же заболоченным, топким. Добрались до ближайшего куста и оделись. Совсем рядом была узкоколейка, а за ней – проселочная дорога. Кто-то ехал на лошади – слышен был только стук копыт. Может, это был всадник.

– Еще один такой заплывчик – и можно дуба врезать, – прошептал, дрожа от холода, Генка.

Левая голень у меня, казалось, одеревенела. Я пытался согреть ее, растирая руками.

И все же мы были на западном берегу Дайме. Как и всегда, после преодоления трудного рубежа, на душе стало легче. В наших условиях форсирование этой болотной речушки Дайме, естественно, было успехом.

За узкоколейкой вновь были кусты, но зато кончилось болото и началась возвышенность. Почва сухая, твердая, по такой куда легче идти и приятней отдохнуть. Но мы набрели на стожок сена, точно такой же, в каком дневали. Было за полночь. Мы не удержались от соблазна остановиться здесь. Тут мы и выспимся хорошо и сапоги снимем – пусть до утра просохнут.

Мы забрались под крышу точно так же, как и там, за каналом Тимбер, прижались друг к другу, накрылись шинелями. Постепенно дрожь перестала бить, и мы уснули. Половина дня прошла совершенно спокойно. Нам хорошо видна была узкоколейка – по ней в маленьких вагончиках возили торфокрошку. На север и на юг, насколько видел глаз, тянулась ровная стена леса. Дома стояли только вдоль узкоколейки. Было, как обычно, голодно, но спокойно. До сумерек оставалось не более часа, как наше внимание привлекла одинокая повозка, следовавшая вдоль леса. В телегу, приспособленную для пары лошадей, был запряжен один битюг. На повозке оказался веселый возница. Он то сам с собой разговаривал, то напевал песенку, и по голосу мы еще издалека узнали, что едет подросток. Куда, зачем? Поравнявшись со стожком, он повернул лошадь прямо к нему.

Нам ничего не оставалось, как ждать, что же будет дальше.

Мальчуган лет тринадцати, одетый в серую куртку, в кепке с большим козырьком, остановил лошадь возле самого стожка. Пока он возился внизу, мы не видели, что он там делал. Но вот он приподнялся на повозке, и мы увидели в руках у него настоящую немецкую винтовку. Клацнув затвором, он прицелился поверх леса, стоя спиной к нам, затем передумал, слез с повозки и выстрелил вверх. Перезарядив ружье, он сделал еще два выстрела.

Мы заволновались: возможно, это был сигнал. Удивительно, что лошадь стояла совершенно спокойно, не шелохнувшись. Наша тревога рассеялась, когда мальчуган, напевая, отложил в сторону винтовку и начал дергать сено и бросать его в повозку. У меня мелькнула мысль задержать его, поговорить, тем более что до вечера уже осталось совсем немного. Мы могли после этого скрыться в лесу. Но, пока я раздумывал, подросток поднял ружье, уселся на сено поудобнее и уехал в ту сторону, откуда и появился. Вот загадка – приезжал он явно не за сеном: возможно, он воспользовался случаем, чтобы здесь, в глухом месте, пострелять из винтовки. Едва он отъехал, как мы скользнули вниз и нырнули в лес.

Пока еще не совсем стемнело, я наметил по карте маршрут ночного перехода. Вниз по течению лежал небольшой лесок Шакаулакер. Это километрах в 10 от нашей дневки, т. е. на таком расстоянии, которое мы и могли одолеть за ночь. Вновь подошли к Дайме и вдоль нее двинулись на север. У населенного пункта Гольдбах обнаружили дот, окопы. Следовало предположить, что укрепленными узлами являются и все остальные дворы и другие сооружения, расположенные по узкоколейке, которая шла параллельно реке. От Гольдбаха река забирала восточнее, а узкоколейка – западнее. Развилка и сам перекресток укреплены. Во время второго ночного перехода мы подошли к городку Лабиау с юга всего на 3–4 километра. Рядом шла железная дорога, ведущая к Кенигсбергу, за ней – шоссе. Хорошо был виден нам огромный серо-красный дом – скорее всего это был какой-либо замок. Он возвышался своей громадой над всей местностью.

Нужно было пополнять запасы. Хутора здесь были реже – все больше крупные имения. Поближе к Кенигсбергу в своих обширных имениях располагалась прусская элита. К одному из таких господских дворов мы и подошли. Длинный жилой дом, еще более длинные сараи и гумна стоят близко друг от друга, образуя четырехугольник. Все открыто – никакого забора вокруг. Во дворе небольшей каменный домик. Подались к нему. Я посветил фонариком в окно. С палатей, из-под клетчатого полога, вскочил парень.

– Откройте, – сказал я по-немецки, погасив свет.

– Тут никого нет, – ответил он по-русски.

Значит, это был паренек, привезенный сюда гитлеровцами из оккупированых наших областей.

Еле уговорили его выйти на крыльцо, но поговорить толком не удалось – он так дрожал от испуга, что зубы его громко стучали. Отвечал он невпопад.

– Вы здесь ничего не добудете – все накрепко закрыто в подвале хозяйского дома, а вам его не откроют, там сторож с ружьем.

Открывать «войну» нам вдвоем здесь не приходилось – довольствовались полбуханкой черствого хлеба, которую дал этот бестолковый парень.

Выбрали хутор поскромнее. Зашли в сумерках, пока хозяева еще не улеглись. Старый мужчина и две женщины, дети-подростки, которые оказались в доме, встретили наш приход, как нам показалось, не очень недружелюбно, но с большим удивлением. Отношений нам долго выяснять не пришлось.

– Русские? – спросил хозяин.

Глядел он на нас открыто, спокойно. Получив утвердительный ответ, он сказал неожиданно:

– Чем могу служить?

– Почему вы не служите в фольксштурме? – поинтересовался я.

– Он болен, – ответила одна из женщин.

– Нам нужны продукты, – объяснил я цель своего прихода.

– Что вы имеете в виду? – уточнил хозяин.

– Хлеб, сало.

– Сала нет, хлеба найдем немного. Если вас устроит, можем предложить куриные консервы. Правда, они домашнего приготовления…

Хозяин посмотрел на женщин, которые молча стояли рядом. Были они обе стары и похожи друг на друга, по всей видимости – сестры.

– Нас это вполне устроит, – я дал понять, что мы ждем.

Одна из женщин шагнула вперед мимо нас.

– Я сейчас, – бросила на ходу.

Генка последовал за ней. Несмотря на кажущееся миролюбие, нам следовало смотреть в оба.

– Что вам известно о нас? – спросил я хозяина.

– Восточную Пруссию обследуют русские десантные группы. Он так и сказал: «обследуют». И это слово мне очень запомнилось.

Я не удержался, чтобы не уточнить:

– Что значит «обследуют»?

– Я тоже служил в свое время в армии, – приподняв голову и став по стойке смирно, ответил хозяин.

Лицо его замерло, глаза устремились, не мигая, на меня. Очевидно, на мгновение немец вновь почувствовал себя солдатом. – Я тоже служил в армии, – повторил он, – и кое-что в этом деле смыслю. Вас послали сюда делом заниматься, я это тоже понимаю, а что вы можете здесь делать? Смотреть, что делается у нас. Верно я говорю?

– Ходят ли среди населения разговоры, что мы занимаемся террором?

– Да, такие разговоры ходят. Но я поразмыслил (мы уже давно слыхали, что в Восточной Пруссии есть русские парашютисты) и считаю, что разговор о терроре – это пропаганда. Так пишут в газетах. Конечно, вы не думайте, что я одобряю ваше нахождение здесь. Мы – немцы, никого не желаем видеть на своей земле.

Последними словами хозяин, человек с пепельного цвета лицом и такими же стриженными бобриком густыми волосами, дал понять, что дальше в разговор он углубляться не хочет. Я коротко спросил:

– Донесете на нас?

– А что это даст? Нам теперь не до этого.

– Кому «нам»? Вашей семье?

– Допустим, вам хотелось бы что-нибудь от меня узнать, но я не располагаю никакими сведениями.

Да, я хотел выяснить по возможности побольше, но допрос в данной ситуации был бы неуместен. Положительных результатов он бы не дал.

– Вы ждете здесь русских? – был мой последний вопрос.

– Нет, немцев много, они хорошо вооружены, дисциплинированы и не допустят в Германию никого.

Генка уже ждал меня, и я услышал из-за спины его голос.

– Все в порядке, можем идти.

Мы отошли всего метров на сто от дома, сели на сыром жнивье, чтобы покушать.

– Давай, что там у тебя есть, – сказал я Генке.

Он снял вещевой мешок и вытащил объемистую, литра в два, стеклянную банку, закрытую толстой стеклянной крышкой с резиновой прокладкой. Сверху положил четырехугольную, как кирпич, буханку хлеба.

– Денька на три хватит, – не то спросил, не то утверждал Генка.

– Надо было еще одну банку взять.

– Не хотел нахальничать, – ответил мне Генка. – Там у них осталось всего пару штук. Бедная семья.

Мы пошли на запад вглубь по Земландскому полуострову, держась примерно его середины. Справа от нас была Балтика, слева – Кенигсберг. Здесь равнина сменилась пологими холмами. Как и в остальных, пройденных уже нами районах Восточной Пруссии, здесь часто встречались поля, обнесенные колючей проволокой, натянутой на чурки дубового или ясеневого кряжа.

На пригорке, в группе старинных деревьев, обнаружили огромных размеров дот. Вначале мы подумали, что это хутор, и начали обходить его. Но когда не увидели среди деревьев ни одной постройки, то поняли, что там что-то другое. Подошли вплотную, так как уже неоднократно убеждались, что доты не охраняются. Дот был давнишний, замшелый, он врос в землю.

Невдалеке в облесевшем овражке задневали. Утром осмотрелись. Впереди перед нами лежало шоссе, ведущее от Кенигсберга на север, к морю. Дот тоже был виден. Его серо-зеленая громада господствовала над открытой местностью.

Хотя и издалека, километров за десять, но мы увидели Кенигсберг. Отчетливо виднелись ажурные шпили соборов. На окраине, которая нам была видна, стояли длинные кирпичные здания, красные, с красными черепичными крышами, очень похожие на те, которые мы видели и в Инстербурге. Обнаружили и военный аэродром. По тому, как взлетали и садились самолеты, точно определили его координаты.

Вечером следующего дня мы взяли направление на юг, огибая и обследуя подступы к Кенигсбергу.

После двух ночных переходов мы повернули строго на восток, к реке Дайме. Резко похолодало, и нужно было торопиться обратно. Конечно, можно было продолжить обход Кенигсберга и с южной стороны, но, помимо всего прочего, нам нетерпелось скорее попасть к месту назначенной встречи с нашими остальными товарищами.

Свою недельную вылазку за Дайме мы считали ценной. Все же уточнили данные, которые получили со слов пленных, зафиксировали немало оборонительных объектов и сооружений, в том числе вдоль западного берега Дайме. Несомненно, что все эти сведения имели большую ценность. Их следовало передать «Центру».