Текст книги "Медвежья берлога (СИ)"

Автор книги: Надежда Житникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Я знал… Что ты жив, – слабо улыбнулся Люциан. Его трясло от холода, но я ничем не мог помочь ему, кроме как обнять.

Но ему, похоже, было и этого достаточно. Прижавшись к моей груди, паренёк некоторое время держался особняком, но стал покладистее, когда я начал гладить его по волосам.

– Вот, значит, как. Ты и из-под земли меня достал, – хмыкнул я, грудью чувствуя его смущённый смешок. – Боишься?

Жизни во мне было больше, чем до того рокового момента. Люциан закивал, но в противовес этому крепко меня обнял. Каким горячим он казался. Будто на миг на меня пахнуло из печки.

– Сколько ты здесь, малыш? – слова давались нелегко, приходилось со звоном кашлять, чтобы говорить.

– С того момента, как ты… уснул, – последнее далось Люциану нелегко, он запнулся и сглотнул.

Кажется, я помню проведённую здесь весну. Раннее утро, поющие пташки, осевший туман и солёная роса на траве, что проросла на моей могиле. Потому что один бродяга, оставивший за собой одинокую колею, любил сюда приезжать и класть свежие, едва распустившиеся, молоденькие цветы возле надгробия. На моих губах до сих пор проступал солоноватый вкус, как будто его слёзы могли дойти до самой глубины. Я отвёл Люциана под дерево, мало-помалу тоже начиная замерзать. Не хватало только одного.

– Воды… нет? – заговорил я, и потом тут же низверг из глотки ком земли. Люциан поморщился и молча протянул мне фляжку, извлечённую из-под кожаной куртки. Огненная вода побежала по моим жилам, и я ощутил себя героем, которому вернули божественную силу. Сражать было некого, кроме ужасной погоды, – согревшись, я снова начал обнимать Люциана, с почти наркотическим упоением припадавшего ко мне. Видимо, в его представлении это было желанное безумие, которое единственное смогло бы приблизить его к вожделенному.

Раз за разом я целовал его сухие, израненные губы, легко и часто, заключив лицо в ладони и не позволяя выбраться. Ведь не было гарантий, что это не приятный мертвецкий морок, позволяющий умершим оставаться в своём неживом царстве, чтобы не беспокоить живых.

========== Дримхантер. ==========

Однажды Люциан пришёл домой с подбитым глазом. Синяк был тёмный, по краям розово-фиолетовый, с жёлтыми крапинами. Несмотря на красоту цветов, мужчина старался прикрыть лицо капюшоном.

Но Венцеслав знал, что самовлюблённому демону вроде Люциана такое не свойственно. Демон скорее бы монашеский обет принял, нежели когда-нибудь стал прикрывать своё лицо. Именно поэтому, увидев молодого мужчину в дверях, Венцеслав ничего не стал говорить. Он с мертвенным спокойствием, служившим покрывалом для нарастающего рокочущего гнева, подошёл к Люциану и нетерпеливо снял с головы капюшон.

Демон смотрел на дримхантера виновато, стараясь не встречаться взглядом. Венцеслав грубо взял Люциана за подбородок и начал водить лицом из стороны в сторону, выйдя с мужчиной на свет, и стал рассматривать фингал в деталях. Демон поморщился, когда Раух подошёл слишком близко, и слегка согнулся, что тоже показалось дримхантеру подозрительным. Варясь в собственных мыслях, Венцеслав закатал рукава и быстрым движением избавил Люциана от верхней одежды.

«Постоянная правота хороша, однако не в моём случае», – с тяжёлым вздохом подумал Раух, рассматривая синяки и на теле тоже.

Тишину Люциан не прерывал, вероятно, ожидая отделаться чем-то лёгким. Он стоял неподвижно и под конец процедуры стал покорным. Это точно выбило Рауха из колеи. Он закрыл глаза и попытался подумать о приятном, чтобы не раскатать демона по стене прямо сейчас.

– Кто?

Люциан замешкался и потянулся за толстовкой, чтобы прикрыться, но Венцеслав резким движением руки толкнул мужчину на диван и встал напротив, преградив путь.

– Сколько раз я должен задать этот вопрос, чтобы ты понял?

Моргенштерн сложил руки на груди и отвернулся, не поднимая глаз.

– Я не хочу, чтобы ты меня таким видел, Венц, – голос демона дрогнул, будто лёд, под которым он заключил все эмоции, благополучно треснул. – Давай просто забудем об этом… – Люциан наконец поднял голову.

И Венцеслав увидел в его глазах раболепие и покорность, и страх, и панику. Демон немного дрожал, и дримхантер отдал ему свой тёплый домашний халат. Люциан по обыкновению своему сначала вдохнул запах одежды, а только потом – надел. Раух покачал головой. Подозрения насчёт того, кто бы это мог быть, постепенно из семени становились ветвистым деревом, корнями уходящими прямо в грудь. Но когда Люциан улыбнулся, укутавшись в халат, внутри дримхантеру как будто стало легче. На самом же деле нет.

– Я подозреваю, кто это, – Венцеслав сложил руки на груди, слегка приглаживая усы. – Меня волнует, как ты на него наткнулся. Насколько я помню, после того, как ты потерял работу, он больше тебе не хозяин.

– Нет, – Люциан откинул голову на спинку дивана, – но я пришёл на старое место работы, потому что отец пособил, чтобы я мог вернуться туда. Наша семья всегда была при деле и варилась в милитаристской каше. Мой отец очень долгое время посвятил службе в вооруженных силах Преисподней. И вот ситуация такова, что в его представлении я должен продолжать династию, – видимо, мысленно Люциан переживал всё пережитое заново, а потому стал подавленным и лёг на диван, прижавшись щекой к подушке. – И вот… Я пришёл.

***

Сложно представить каких усилий мне стоило ступить за порог штаба. В нём было всё по-старому. Такие же закопчённые от факелов стены, тяжёлые дубовые двери, оглушающие своим скрипом (особенно на первых этажах, где почти нет начальства), бесконечные широкие лестницы и пустые коридоры, в которых стоят лишь дневальные. Я зашёл, и в голову мне тут же ударили воспоминания, как ещё год назад я приходил сюда каждый день и разбирался с бумагами после обеда, а выступал на дежурство – до. Вот ни о чём я не беспокоился, пока в мою жизнь не пришёл Молох.

Многие годами пытались добиться его расположения, однако, если он не видел какой-то только для него зримой искры, это было бесполезно. К сожалению, я стал одним из тех, кто этой искрой обладал.

В этом здании как будто всё было пропитано им. Каждый коридор создавал впечатление, будто в его конце вот-вот появится он. Каждая открывающаяся дверь заставляла меня выжидающе застыть, чтобы убедиться, что это не Молох. Умом я понимал, что я сильный и взрослый демон, едва ли не бессмертное, могущественное существо, но у меня немели ноги, когда я предполагал, что где-то на горизонте может появиться главнокомандующий.

Волею судьбы мне нужно было зайти именно к нему, чтобы обсудить некоторые детали относительно моего восстановления. Ведь, если бы я не попытался, всё бы организовал отец, и, если бы это значило продать меня, он бы сделал это, задумавшись ровно настолько времени, насколько нужно растворимому кофе для заварки.

Молох сидел за столом и без особого энтузиазма листал толстую папку, в которой требовались его личные подписи. Мощный дубовый стол, поражающий основательностью и массивностью, казалось, мог бы выдержать не только вес всей военной бюрократии, но и самого Молоха в количестве нескольких. Личный кабинет не изменился. Мягкий диван, выходящий из общей обстановки, с парой небольших подушек, тут же напомнил, как Молох вальяжно туда садился, привлекал к себе демона и потом требовательно опускал его голову к паху.

Я закрыл за собой дверь, стараясь быть как можно более бесшумным и незаметным. Но уже чувствовалось, как Молох победно ухмыляется, пусть даже он ещё не поднял голову. Некоторое время я стоял перед ним на ковре и пытался унять чувство, заставляющее бежать без оглядки. Не зная, чем занять руки, я просто стискивал пальцами ткань кармана. Начать первым я не решился, поскольку был уверен, что голос выдаст моё волнение.

– Какая удача, – Молох одной фразой охарактеризовал сложившуюся ситуацию, правда, Люциан добавил бы туда пару кусочков сарказма. – Можешь не говорить. Я знаю, зачем ты здесь. Отец очень переживает за тебя. Присаживайся, Люциан.

Как жаль, что потолок всё никак не хотел обвалиться, а пол – провалиться. Или стены – вдруг неожиданно сдвинуться в порыве диких объятий. Люциан старался быть спокойным, однако едва не споткнулся на ровном месте, пока шёл до стула. Молох без отрыва смотрел на бывшего генерала с удовлетворением паука, обнаружившего в сетях беспомощную жертву. Люциан понимал, что ни о каком эмоциональном участии в его жизни не идёт и речи. Взгляд Молоха говорил о чём угодно, кроме сочувствия. Очевидно, что проявление соболезнования – один из его ярких недостатков.

– Ничего не скажешь? – Молох откинулся в кресле, пожирая бывшего генерала золотистыми глазами. – И без объятий после долгой разлуки? – наигранный укор плохо сочетался с голосом, полным довольства от превосходства.

Люциан покачал головой, собираясь с силами. Откашлялся, прежде чем сказать, чтоб наверняка.

– Ты знаешь, почему я здесь. По чистой формальности, – демон решил сокращать реплики, чтобы не выдать потаённой паники. – Этого хотел мой отец. Я с тобой никаких дел иметь не хочу.

– И всё же ты пришёл, – подхватил Молох, поднимаясь с кресла.

Когда он начал подходить, Люциан рефлекторно зашевелился, приподнимаясь, но мужчина положил на его плечи тяжёлые руки и посадил обратно.

– Но что скажет отец? Ты станешь причиной конфликта в семье. А ведь он единственный, кто воспитывал тебя, вкладывал деньги и силы.

Моргенштерн почувствовал укол совести. Самое паршивое, что всё произойдёт именно так. Молох говорил правду. И этого становилось ещё паршивее. Люциан ощущал жар, исходящий от рук главнокомандующего, сквозь одежду, и ясно понимал, к чему всё медленно близится.

– Даже не рассчитывай, что я дам тебе себя трахнуть, – быстро выпалил Люциан и резко встал, повернувшись спиной к столу и взглянув Молоху в глаза.

Сердце участило ритм, руки похолодели. Главнокомандующий уверенным движением не отставил, а отбросил стул в сторону, сократив дистанцию между ними. Люциан попытался уйти в сторону, но Молох перехватил его и посадил на стол перед собой. Устроился между ног. Демон сжался.

– Ты мне должен за моральный ущерб. Думаешь, легко было тебя отпустить? Можно сказать, это было подарком, который ты, по всей видимости, отверг. И вернулся, – Молох нависал над Люцианом, и он чувствовал его дыхание. Пахло алкоголем.

– Какой, к чёрту, моральный ущерб! – выдыхая каждое слово, с надрывом произнёс демон и начал сопротивляться, когда Молох предпринял попытку поцеловать его.

Они завозились на столе, спихивая прочь со стола всё, включая чернильницу, разбившуюся вдребезги. Звон стекла не привлёк внимания. Люциан предплечьем пытался отстранить Молоха, упёршись в его глотку, но тогда главнокомандующий взял демона за грудки и бросил на злосчастный диван. В какой-то момент Люциана парализовало, потому что в голове начали всплывать похожие сценарии с единым концом. Нельзя было позволять действию развиваться дальше.

Демон собрался с силами и нанёс удар первым. Решительно, приложив к нему всю смелость. Молох рассмеялся.

– Совсем ты распоясался с этим дримхантером. Я покажу тебе, как надо бить.

Главнокомандующий одним ударом выбил воздух из лёгких. Часто дыша, демон попытался разогнуться, но в этот раз получил по лицу и угодил в сервант с книгами. В груди саднило, дышать стало больно. Один из позвонков тут же заныл.

Люциан вытащил вслепую несколько книг и бросил в главнокомандующего. Ему не составило труда увернуться и подойти к демону, приблизиться, на что тот, собрав, видимо, всё отчаяние, крепко ударил его лбом по переносице.

Молох грязно выругался и головой приложил демона к серванту, а после – к стене. Теряя над собой контроль из-за головокружения, Люциан начал отчаянно пытаться ответить главнокомандующему. Он бил, прилагая все усилия, а Молох всё усмехался, убеждая этим генерала в его ничтожности.

– Он тебя совсем избаловал, – с хищным рокотом в голосе произнёс Молох, наслаждаясь триумфом. – Я бы мог трахнуть тебя и прислать ему по почте.

Люциан не разобрал, что говорил Молох, из-за шума в голове. Он знал только то, что ему было нужно уйти. Поэтому Моргенштерн, мысленно укоряя себя за ошибку прийти сюда, со всей силы ударил Молоха – и тот ошарашенно отшатнулся. Воспользовавшись заминкой, демон выбежал из кабинета и перепрыгнул через подоконник открытого окна. В падении Люциан перенёсся в мир людей.

***

Сказать, что Раух был зол, не сказать ничего. Картинки в его голове прорисовывались очень ясно, а оттого Венцеславу удалось прочувствовать каждый момент. Каждый момент, когда Молох касался ЕГО Люциана.

Бил его. Насиловал. Венцеславу, конечно, случалось пару раз приложить руку к воспитанию нерадивого демона, но он никогда не увлекался этим занятием и потом всегда извинялся, не выдерживая груза вины. И всё же применять насилие к демону было для него нонсенсом. Особенно, когда он смотрел в глаза, переполненный нежностью.

Венцеславу случалось взаимодействовать с Молохом первое время, когда главнокомандующий надеялся вернуть генерала. Хватило одного раза, чтобы Молох раз и навсегда забыл дорогу в их квартиру. Раух искренне ненавидел воспоминания о том, как приходилось перевязывать раны Люциана, которые гноились после демонических когтей. Или после кнута, вымоченного в солёной воде. Бесконечная вереница из бинтов, пахнущих гноем и кровью. И бледный, беспомощный Люциан, с надеждой смотрящий на Вацека как на последнего, на кого можно было положиться в этом мире. Моргенштерн любил касаться грубых заботливых рук, никогда не приносивших ему вреда. И гладить их. Прикладывать к своему лицу. Осознавать, какие они тёплые.

Правда, не ясно, были ли приятными воспоминания о том, как иногда Люциан мог проснуться среди ночи, раз за разом громко крича: «Нет!!! Не надо! Прекрати!», и неожиданно завозиться на постели. Ничего другого, кроме как накрыть мужчину собой, Венцеславу не оставалось. У демона не хватало сил сдвинуть дримхантера с места, поэтому позже он засыпал, только тихонько дёргаясь. Отсюда пришла привычка иногда наваливаться на Моргенштерна ночью, правда, она дурно сказывалась летом, когда обоим было невыносимо жарко.

Самое ужасное было, когда Люциан пришёл изнасилованным. Разбитый, затроганный, опротивевший сам себе. Демон слёзно доказывал Вацеку, что непричастен, но дримхантеру доказательств и не требовалось. Однако Люциан всё равно травил себя самокопанием. Раух, собственно, после этого преподал Молоху урок. Никто не знал, что произошло.

Казалось, всё это было позади. Но нет. Когда-то похороненный на заднем дворе ненавистный родственник изволил воскреснуть и бродить по дому, мочась по углам. Венцеслав похрустел костяшками пальцев, но перед тем, как отправиться к Молоху, решил немного приободрить Люциана. Дримхантер с лаской погладил демона по щекам.

– Не грусти, я уверен, у тебя много тональника, чтобы закрасить это безобразие, – хмыкнул Вацек, немного ухмыляясь.

Моргенштерн усмехнулся, и в глазах его прибавилось огоньков. Он придвинулся поближе и обнял Рауха за пояс. Щекой почувствовал его приятный греющий живот. Крепко обхватил руками, сжимая, стискивая. Потёрся щетиной о ткань хлопковой рубашки. Вдохнул запах и немного посмаковал.

Раух наклонился и поцеловал демона в макушку. Так могло продолжаться вечно, но действовать тоже иногда необходимо.

***

Молох вернулся после дежурства и расслабленно опустился в кресло. В нижнем ящике стола его ожидала бутылочка ароматного виски, которая так и призывала открыть её. Демон налил его в стакан и дал напитку прихвастнуть ароматом. Дубовые нотки чуть позже взыграли на языке. Молох расслабленно откинулся в кресле, наслаждаясь прохладными порывами ветра из приоткрытого окна. В кабинете было тихо и приятно.

Словом, Молох задремал. И не заметил того, кто вдруг вышел из тени. Существо можно было бы назвать медведем. Размеры и общий внешний облик вполне позволяли. Но если обратить внимание на морду, можно было обнаружить светящиеся в темноте глаза с красной радужкой, заполняющей весь разрез, с вертикальными зрачками. Вокруг зрачка располагались линии, приковывающие взгляд именно к нему. Пасть у медведя была полностью затянута кожной перепонкой с парой порванных отверстий, в том числе и спереди. Медведь, будучи на задних лапах, вышел на свет, и можно было рассмотреть его полугнилую шкуру со свалявшейся бурой шерстью. Шумное дыхание чудовища походило на звук, обычно производимый старым, рваным аккордеоном без клавиш. Оно повторялось и вибрировало в ушах.

Молох дремал.

Чудовище подошло поближе, и из пасти начали вырываться тихие потоки быстрых и торопливых слов. Шёпот расстилался по комнате юркими змеями. Зрачки Молоха забегали под веками. Запенившаяся слюна потекла из угла рта. Медведь приложил к вискам демона лапы и когтями раздвинул веки, отчётливо глядя в глаза. Бессмысленный взгляд Молоха был устремлён в пылающие во мраке радужки. Тело его начало трястись от кончиков пальцев до торса, словно сейчас его одолевала страшная лихорадка.

Шёпот продолжал гнездиться в ушах демона. Молох пытался что-то невнятно произносить, проглатывая слова, что-то мычал и сипел. В конце концов, с мочек ушей начала капать кровь. Она же блестела на зубах в лунном свете. По мере того, как Медведь вытягивал из демона жизненные соки, количество гнили на теле уменьшалось. Засыхающие глаза главнокомандующего слезились. Зловонная слюна из пасти Медведя плавила одежду и кожу на демоне. Где-то в глотке Молоха клокотало виски.

Вдруг в комнату постучали. Главнокомандующий воспользовался заминкой, и волна сила резко отбросила дримхантера к стене.

Молох не сразу понял, где находится, словно окаченный ледяной водой. Голова была чугунной. Испытывая озноб и тошноту, сдерживая рвотные позывы, на подкашивающихся ногах он подошёл к двери, чтобы открыть её. Секретарь, пришедший за документами, в ужасе приложил ладони к лицу.

– Господин главнокомандующий, вы… вы…

Демон удержался на дверном косяке.

– В порядке, – донёсся тихий злой шёпот.

Дримхантера и след простыл.

***

Когда Венцеслав вернулся, Люциан уже спал на его подушке. Из-под него торчала книга. Видимо, демон до последнего хотел дождаться мужчину. Дримхантер усмехнулся и стал неторопливо раздеваться. Он чувствовал себя на подъёме. Сила текла по его венам, клубясь в каждом нервном узле. Такого потенциала должно хватить на полвека точно. Довольный собой, Раух намурлыкивал что-то, аккуратно складывая одежду.

Люциана обожгло, когда Венцеслав прилёг к нему поближе. Каждый сантиметр кожи мог бы стать жареным, не будь Люциан демоном. Молодой мужчина повернулся к Вацеку и обнял его за шею. Всё-таки, всё располагало к тому, что проблема решена.

– Да, – хмыкнул Раух, – с твоим отцом я тоже поговорю. Если будет нужно. А теперь спи.

Моргенштерн уткнулся носом в ключичную ямку Вацека и крепко стиснул его. Раух накрыл его руками. Его не покидало ощущение, что эпизод с Молохом не останется позабытым. Если его станут преследовать, то точно не главнокомандующий.

Да, Раух обладал двухметровым ростом и тяжёлой подошвой на сапогах. Возможно, при каких-нибудь других обстоятельствах он бы даже стал чемпионом по вольной борьбе. Но в его случае сила мало что решала.

========== Р: В порядке. ==========

«В порядке».

Эта фраза звучала в сознании очень назойливо. Реальность помутилась.

– В порядке. Всё будет в порядке… – слышалось над головой, будто через слой воды: глухо и почти неразличимо. Моргенштерн на секунду подумал, что тонет, но дышалось ему свободно, и он с облегчением вздохнул.

Над Люцианом склонился суетливый Слайз, выражение лица которого не предвещало ничего хорошего.

– Наконец-то я тебя нашёл, дерьма кусок, – вспылил ящер, и Люциан почувствовал, что ему крепко стянули предплечье жгутом из ремня.

Только этого не хватало.

– Отвали, – не чувствуя рук и действуя наугад, генерал завозился на старом сером матрасе и стал отталкивать от себя Слайза. – Иди на хер. Это моё дело…

– Да ладно? Правда что ли? – секретарь Молоха демонстративно осмотрел грязное помещение, в котором находился Моргенштерн, и притворно закивал. – Да-да, я вижу. Очень уютное место… – Слайз резко схватил Люциана за грудки и прижал к стене. – А теперь слушай сюда. Меня прислал Молох. Он тебя ждёт. Эй… Эй, ты вообще меня слушаешь? Блять, да на тебе лица нет.

Моргенштерн действительно со временем переставал различать перед собой лицо ящера. И голос его становился всё тише и тише… Жгут Слайз наложил на руку, израненную язвами. Выглядели они ужасно, будто демон гнил заживо. Сознание Люциана всё ещё было одурманено, и он смутно понимал, что происходит. Венцеслав всё ещё был близко… Казалось, будто даже вкус поцелуя ещё был на губах.

Толстовка Рауха, которую украл Моргенштерн, выглядела потасканной. Слайз провёл по ней когтистыми пальцами и понюхал белую пыль с ткани. Пару секунд он молчал, а потом отпустил рубашку генерала и тот расслабленно лёг на матрас.

– Это дорогой наркотик, – мрачно произнёс ящер. – Где ты взял столько денег на него? Хотя хер с ними… – он покачал головой и снова взял демона за грудки, не поднимая. – Ты, блять, знаешь, что он с тобой в конечном счёте сделает, идиот?!

– Знаю, – глупо улыбнулся Люциан, – я сдохну.

– Перед этим превратившись в кусок гнилого мяса, – процедил сквозь зубы Слайз. – Мне Молох башку оторвёт, если увидит, что я не нашёл тебя раньше. Я мог! Меня пустили по ложному следу… – ящер больше успокаивал себя, чем генерала. – Расскажи мне, что произошло.

– Как ты сюда попал? – сипло спросил генерал.

– Даже на метал-концертах охранники лучше, чем здесь, – хмыкнул Слайз. – Сейчас не это важно. Пойдём, Люц, – мягко произнёс ящер. – Я отведу тебя домой. Ты помоешься, – это было генералу по-настоящему необходимо. – Всё будет хорошо.

– Но Вацек… – Моргенштерн схватился за матрас, отказываясь идти.

– Не знаю, о ком ты, – с сожалением хмыкнул Слайз. – Ты был под трипом, Люциан. И тебе, мать твою, нужна помощь! – снова повысил голос ящер.

Моргенштерн легкомысленно рассмеялся.

– Хорошо… Ни-че-го не бу-дет, – немного пьяно промурлыкал демон. – Мне не нужна помощь… – некоторые гласные Люциан проглатывал, и получалось шипение. – Дай мне здесь сгнить. Прошу… Ты, кстати… Ругаешься так много…

Слайзу приходилось ждать несколько секунд, чтобы дослушать Люциана.

– Да, потому что ты умудохал несколько доз этой сраной «небесной манны», – проворчал ящер. – И сюда идёт охрана. Полежи-ка тут.

Люциан уткнулся лицом в толстовку Венцеслава, едва различая звуки драки. Кто-то вздыхал, хрустели чьи-то скулы, грузные тела падали на пол. Слайз хорошо владел своим телом. Может, служение Молоху – всего лишь его хобби? Мысли путались в голове. Изредка Моргенштерн поднимал голову, внимая тихому голосу Рауха, ласково призывавшего его к себе.

***

Белый халат обычно придаёт значимости. Учитывая то, кем был Слайз, он только добавлял странности. На вытянутой морде, покрытой чешуёй, очки выглядели вовсе неуместно. Секретарь привязал Люциана к больничной койке, зная, что у того вскоре начнётся сильная ломка. На его груди ящер нарисовал печать, блокирующую все способности. Конечно, он её снимет, но сразу после того, как демон попытается освободиться.

– Венц… – с мольбой в голосе стонал Люциан.

– Его здесь нет, – холодно сообщил Слайз, склонившись над ним. – И ему на тебя плевать. Молоху нет. Поэтому я здесь.

– Мо-олох… – Моргенштерн поморщился от резкой боли в голове. – Слайз… Дай мне «манны»…

– Даже не проси, – Слайз надел хирургические перчатки и стал осматривать демона. – У тебя сосуды в глазах полопались, Люц. Ты понимаешь, что ты херов наркоман? Если бы нашёлся наркотик, который убивает ещё быстрее, уверен, ты бы его нашёл! – ящер провёл пальцами по зубам генерала, и на них остался след. – Мда… – на бледной коже лица всюду проступали капилляры. – Я точно не могу привести тебя к Молоху таким.

– Он садист… – вяло возразил Люциан.

– А Раух, из-за которого ты сейчас умираешь, нет? – со скепсисом уточнил Слайз. – В который раз ты убиваешь себя из-за него, напомни?

– Отвали… – всё тело демона горело, будто вместо крови по венам бежал кипяток.

В наркопритоне «Медвежья берлога» после этого случая нанимали охранников покрупнее.

========== Этюд 2: Так близко. (nc-17) ==========

Люциан седлает Рауха уверенно, жадно, напрягаясь всем телом. Он ловко выгибается в спине каждый раз, когда приподнимается на комиссаре, и хватается за его крепкие, твёрдые плечи. Венцеслав становится жёстче под ладонями байкера, мышцы его вздымаются, и он закидывает голову назад, стискивая зубы, чтобы не застонать. Люциан наклоняется вперед и целует его в ушко, чтобы оттянуть мочку, и тогда от Рауха слышен тихий вздох. Но все чувства Венцеслава были сконцентрированы в его сжатых на ягодицах Моргенштерна ладонях. Он до боли стискивал и бедра, рыча.

Люциан, в отличие от любовника, не стеснялся стонать – и делал это, и очень громко, объезжая своего мужчину. Раз от раза байкер насаживается на твёрдый, пульсирующий член Рауха, рвано дыша и закрывая глаза. Чем быстрее Люциан двигался на комиссаре, тем чаще ладони его проходили по его груди. Если бы у Моргенштерна ногти были длиннее, обязательно бы остались следы.

– Боже… Венц… Мгх-х… Венц!.. – в исступлении вскрикивает Люциан, выпрямляясь и задирая голову, начиная прыгать на своём любовнике всё быстрее.

– Да не… голоси… так, твою мать, – напряжённо шепчет в ответ Венцеслав, изо всех сил сдерживая себя, и затылком врезается в спинку дивана.

Люциан застал Рауха читающим газету. Это показалось ему занятием весьма недостойным и скучным. Поэтому Моргенштерн присел перед Венцеславом, слегка приподнял его руки, чтобы газета не мешала, и начал расстегивать брюки комиссара. Ему нравилось так приставать к Рауху – постепенно наблюдать, как он возбуждается от его ласк. Вскоре Люциан после четкой просьбы, почти приказа, натянуть презерватив оказывается верхом на комиссаре и пока что ерзает, чувствуя боль от растяжения.

Венцеслав помогает ему, иначе это могло бы продолжаться вечно. И когда Раух мошонкой чувствует ягодицы Люциана, что он полностью принадлежит ему, то расслабленно откидывается на спинку дивана и поглаживает Моргенштерна по бедрам, затем по талии, груди и плечам, ведь от лёгких поглаживаний Люциан всегда распалялся с полувзгляда. Байкер перехватывает руки Рауха и переплетает с ним пальцы, одновременно пытаясь двигать бедрами. Неудобно, но зато так Люциан чувствует единение, которого всегда желает. Если бы у Моргенштерна спросили, что он любит больше всего, то самому близкому человеку он бы ответил «заниматься любовью с Вацеком».

В один из самых приятных моментов Люциан так же очень любит начать целовать Рауха по-французски, и он отвечает ему грубыми, властными движениями языка, заставляя поумерить пыл и подчиниться. Моргенштерн обмякает, очарованный, и становится послушнее. Тогда Раух берёт дело в свои руки и забрасывает ноги байкера себе на пояс, чтобы после согреть его шею своим дыханием. И, пока Венцеслав двигается, Люциан жмурится, часто дышит и цепляется за диван. Он вскрикивает, снова и снова чувствуя Рауха в себе, и поскуливает от удовольствия, пресыщаясь запахом разгорячённого комиссара.

Вацеку нравилось смотреть, как расцветает в его руках Моргенштерн, каким нежным он становится. Разумеется, он не говорил об этом самым близким, поскольку, скорее всего, давно от них всех избавился при таинственных обстоятельствах. Но это было. Люциан, так жалобно зовущий его каждый раз, когда испытывает оргазм, пламенно клянущийся в любви и горячо прижимающийся, как будто хватаясь за излюбленную фантазию. Раух видел, как приоткрываются потрескавшиеся губы Моргенштерна и как закатываются глаза, когда он, дрожа, кончает. Руки байкера стискивают шею Венцеслава, заставляя прижаться к телу слишком близко, и он отстраняется, чтобы иметь возможность двигаться. Люциан запоминал то, чем они занимались, и иногда не очень успешно пытался повторить или просто проигрывал в голове. Казалось, всё его сердце занято одним-единственным. Вместе с буйной головой. Тогда каких же размеров должно быть сердце? И голова?

– Мой, – украдкой улыбается Венцеслав и целует расчувствованного Люциана в щёку, вблизи губ.

Моргенштерн, не открывая глаз, опьянённо улыбается, счастливый, и запускает пальцы в волосы Венцеслава.

– Мой, – вторил он, а после – резко прижался, и Раух почувствовал новую пульсацию в его члене. Люциан что-то промычал, а потом впился губами в шею комиссара. Тот рыкнул и укусил Моргенштерна за ухо, но тому не было больно, наоборот, подбавило масла в огонь. Люциан почувствовал, что презерватив порвался, когда защекотало бедра. Раух бурно кончил в него, пока ещё занятый ощущениями, и не заметил – Люциан не стал его отвлекать. Наоборот, это прибавило процессу чувственности и интимности. Ему хотелось, чтобы Венцеслав кончал в него, наполнял собой.

После секса они лежали, обнявшись, до утра, иногда не засыпая ещё около полутора часов и проводя их за тихой беседой. Люциан поглаживал Венцеслава по груди, говоря что-то про уровень его волосатости и подёргивая за волоски. Раух хмыкал и затыкал его поцелуем, потому что иные способы либо обидят, либо не дойдут. Тактика подбиралась долго, но оказалась верной. Потом, когда поток оригинальных решений кончался, Венцеслав носом зарывался в волосы Люциана, ощущая того всем телом – и от этого чувства в груди становилось спокойно и сладко. Застывая в меду своих чувств, казалось, они могли лежать друг с другом часами, если бы не была надобность куда-то подниматься.

На утро Люциан светился, как начищенный пятак, пусть и хромой немного, но это не делало его хуже. Наоборот, это делало утренний кофе Венцеслава намного вкуснее.

========== Этюд 3: Медвежья берлога (nc-17). ==========

– Вацек…

– Гм?

– Я хочу тебя.

Люциан и Венцеслав стоят в прихожей, пьяные, покачиваются и пытаются разуться. Будучи большим в плечах, Раух срывает куртки с крючков, и всё валится. Моргенштерн посмеивается и начинает поднимать, вешать обратно, в то время как Вацек держит бутылку с ромом и иногда к ней прикладывается, свободной рукой поглаживая байкера по бедру.

– П-пойдём… – глуповато хмыкает Люциан и толкает Рауха в спину, направляя того в спальню. Венцеслав чувствует его колючий подбородок на своём затылке и по-медвежьи пошатывается. Когда же добредает до кровати, то пружины звонко приветствуют его. Люциан с кряхтением приземляется рядом, и вскоре они сливаются в страстном поцелуе.

Всё началось с того, что прославленный комиссар поймал банду подростков, долго терроризировавших окрестности. Орудовали они по ночам, так что на камерах наблюдения, если такие были, фиксировались лишь возгласы и силуэты. Если же кто-то из них заходил на свет, то можно было увидеть симпатичную черепообразную маску на лице. Но эти ребята прославились не столько грабежами, сколько жестокими убийствами, как своих сверстников, так и взрослых. Зачастую жертвы умирали от внутренних кровоизлияний. Мучения могли прервать ударом чего-нибудь тяжелого по голове. Последнюю жертву нашли в подвале. Ей было около четырнадцати лет, на ней была короткая юбка и страшные гематомы. Это прибавило парням долгих лет жизни за решёткой.