Текст книги "Магометрия. Институт благородных чародеек"

Автор книги: Надежда Мамева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Не договорила, Лим вопреки своему аристократическом воспитанию перебил:

– А я и есть та самая, ненавидимая тобой белая кость. Только вот ты заблуждаешься, считая, что благородное происхождение – это только золотая ложка во рту. Это ответственность, это долг перед родом, это данная присяга, это то, что вдолбили в меня с детства, и я не собираюсь оправдываться за свое поведение.

– Перед какой-то свидетельницей, – договорила я за него.

В этот раз выдержка демону изменила: он в сердцах ударил кулаком по перилам балкона.

– Бездна, как же с тобой сложно! Я изо всех сил стараюсь не переходить границ, вести себя отстраненно, а ты… ты провоцируешь. – Он тяжело выдохнул и продолжил: – Давай договоримся: пока идет поиск маньяка мы забудем о том, что между нами произошло. Я не готов помимо расследования разбираться еще и в чувствах. Хорошо?

Это признание далось ему с явным трудом. Создавалось ощущение, что так он ни с кем в жизни еще ни разу не разговаривал.

– Хорошо.

Я отвела взгляд и постаралась переменить тему:

– А как ты думаешь, кто мог это написать? Или просто совпадение?

– В такое стечение обстоятельств я не верю, – сделал заключение Лим. – И заберу этот трактат на экспертизу. К делу его, увы, не подошьешь, но графомагам на анализ отдам, может, они что выцепят.

Часы над камином пробили восемь вечера.

– Время… – Дейминго стоял с книгой в обнимку.

– Я тогда пойду, – мой неловкий ответ прозвучал как-то беспомощно.

– Подожди, – демон засунул руку в карман джинсов. – Держи. Это тебе.

С этими словами он протянул мне маленькое зеркальце-пудреницу и флакон духов.

– Это амулет связи, – пояснил он, указывая на первый дар. – А про духи ты лучше меня знаешь.

– А зачем? – признаться, я была озадачена презентом.

Лим поднял глаза и мученически произнес:

– От тебя пахнет гарью, улицей Парижа и мной, хотя ты этого и не чуешь. Думаю, в дортуаре у тебя найдется много соседок с развитыми обонянием и любопытством. Флакон – чтобы отбить их нюх.

«Ну ты и дура! – мысленно дала себе затрещину, поскольку поначалу приняла подарки за неумелый способ извиниться. – Этого рыжего только могила исправит».

Пока шла по коридору, вылила на себя весь флакон. То ли Дейминго был скрытым садистом, то ли просто цапнул первый попавшийся парфюм не глядя, но аромат был убойный. Я пахла не просто как розовая клумба, нет. Концентрация была столь велика, что навевала мысли о костюме химзащиты. Еще никогда в жизни я не мечтала так рьяно надеть противогаз.

Зато у обитательниц дортуара вопросов, с кем и где я была, не возникло, был другой: «Что это за вонь?» Пришлось придумать сказку о том, как разбила флакон и нечаянно облила себя.

Институтки позубоскалили, пройдясь обидными шуточками по моей неуклюжести и босяцком происхождении. Мне же их подколки были до лампочки, а потому завершилось все настежь открытыми окнами в преддверии подготовки ко сну.

Кицунэ (уже не зеленая и вполне активная) плескалась рядом со мною и выказала готовность помочь мне умыться как следует. Ее фразу я поняла как тактичный намек: «Лучше я ей помогу, чем буду терпеть этот запах».

ГЛАВА 7,
В КОТОРОЙ НАЛИЧЕСТВУЮТ НОЧНЫЕ ГИМНАСТИЧЕСКИЕ УПРАЖНЕНИЯ И КОРСЕТЫ

Сентябрь 2017, Санкт-Петербург

Наступившая ночь не принесла мне желанного отдыха. В час волка, когда все добропорядочные граждане спят крепким сном, а грабители утаскивают честно уворованное, меня разбудил тень. Причем настойчиво и противно вереща, не хуже сирены, в самую ушную раковину, чтобы никто больше не слышал.

– Просыпайся, ну же, давай вставай, а то все пропустишь.

Я едва разлепила глаза. Благородные и не очень девицы почивали в своих постелях. Меня же этот черт бестелесный опять куда-то волок.

Сонная, все же вышла в коридор. Тень, то ныряя в темные пятна, то вновь появляясь в оконных просветах, ускользнул далеко вперед и подгонял меня:

– Ну же, ну же!

Пришлось поспешить.

Пока мы добирались до места, этот паразит еще успевал докладывать:

– Я тут с таким привидением познакомился… мм… просто милашка. Она повесилась во флигеле полтора века назад. А какие у нее формы! Даже жаль, что я не призрак, я бы нашинковал эту кухарочку!

– Пошляк! – выдала я емкую оценку его монологу.

– Зато именно Софочка сообщила о том, что два неких господина сейчас делят одну институтку, – тень помолчал, а потом добавил с гордостью: – Моя кухарочка очень такие страсти любит. – Вдруг тень неожиданно перебил сам себя: – Мы на месте, слушай.

Не вдаваясь в препирательства, я прильнула к дверному глазку, уже догадываясь, кого увижу.

– Ты утверждаешь, что Светлана – избранница твоего дракона? – голос Лима буквально препарировал, как скальпель хирурга.

– Да, и я не в силах противиться зову своей второй ипостаси. Вот только ты откуда знаешь о том, что именно ее выбрал мой Норн? Она сказала?

Наступившая за этой короткой фразой тишина была вязкой, словно кисель. Я почувствовала, как по спине пробежала капля холодного пота.

– Нет. Не она. Просто знаю, – упрямо продолжил рыжий, – а откуда – это не важно.

Демон стоял ко мне спиной, его лица я видеть не могла, зато Аарона можно было прекрасно рассмотреть. Как сузились его глаза, губы сжались в одну линию, и вся фигура замерла в напряжении. Он буквально прожигал взглядом своего собеседника. Аарон зло начал говорить, будто выплевывая слова:

– Я заметил, у тебя сегодня резко увеличился магический резерв. Если раньше едва была третья категория дара, то сейчас первая, еще немного – и высшая. Это раз, – бросил ящер, демонстративно загибая палец. – Ты и Светлана пропали куда-то из института сегодня вечером, так что я вас не мог найти… Это два, – безымянный присоединился к мизинцу. – И вот теперь ты, дорогой демон, спрашиваешь, почему я заявил на Свету право Распределителю?

Открытыми остались только большой и указательный, но и они сжались в кулак, когда дракон произнес:

– Не много ли совпадений? Учти – она моя.

Аарон что-то еще хотел добавить, но рыжий в этот момент молниеносно приблизился и притянул его к себе за лацканы. Эта парочка смотрелась странно. Поджарый, худой Дейминго в закопченных, с подпалинами джинсах и рубашке, и внушительный Аарон в сюртуке с галстуком, приколотым брошью. Из этих двоих утонченным аристократом выглядел дракон, но никак не рыжий.

– Признайся, это ты вытянул из моего амулета часть заряда? – Лим буквально прошипел это ему в лицо.

– Да, – без обиняков ответил дракон, ничуть не уступая демону.

– Из-за тебя нас выбросило с трека на самое дно! Если в следующий раз вздумаешь от меня избавиться на время, подумай как следует.

При этих словах Аарон замер.

– Я не… – глаза дракона широко раскрылись. Было видно, что он ошарашен услышанным. А потом Аарон медленно выдохнул. – Хорошо. Я клянусь небом, меня породившим, и той силой, что подарила мне крылья, больше не буду пытаться избавиться от тебя, как от соперника, но я все равно добьюсь Светланы, так что даже не рассчитывай, что она посмотрит в твою сторону.

– Нет! Она. Не. Твоя, – Лим замолчал, словно сам себе боялся признаться, а уж тем более озвучить то, что чувствовал.

– Уж не твоя ли, бесчувственный разбиватель сердец? – с презрением протянул Аарон то ли прозвище Лима, то ли его характеристику. – Или все же эмоции в тебе проснулись, раз сила так и плещет?

– И не моя, – проигнорировал последний выпад рыжий, – и не будет ничьей, если за две недели мы не найдем того, кто убивает магов.

Вот с этой последней фразой Лима я была целиком согласна.

В конце коридора послышались чьи-то шаркающие шаги. Я вздрогнула от неожиданных звуков и отпрянула от глазка.

– Сматываемся, сторож на обход пошел, – тень, слетавший на разведку и успевший уже вернуться, был сама информативность.

Вот правду говорят, что самые ценные и хорошие советы – универсальные. Например, «Не дрейфь!» или «Пора делать ноги!». А посему мы с тенью решили заняться лучшим спортом в области самообороны – бегом – и припустили во все лопатки.

Натертый воском пол коридора не способствовал маневрам, а потому на повороте я, как «шестерка» на лысой резине в гололед, ушла в качественный и неконтролируемый занос. Почему-то в этот момент вспомнилась моя бывшая кошка Пандора (названная так за кучу пакостей, что умудрялась вытворить эта усато-полосатая холера буквально за пару минут), которая точно так же разгонялась на ламинате и тормозила в позе: лапы в шпагат, голова – стенной таран. Увы, я не обладала ни пушистостью-волосатостью, которая смягчала бы удары, ни кошачьей ловкостью и грацией, а потому, размахивая руками не хуже ветряной мельницы, балансируя на одной пятке, проехала зигзагами метров пять, прежде чем паркет под моими ногами коварно закончился.

Лестница встретила меня по всем законам подлости: расположившись в стратегическом месте так, чтобы миновать ее было просто невозможно. Как результат… я кубарем полетела вниз, пересчитала подбородком все ступеньки и остановилась у подножия, согнувшись в такую букву «зю», что пятки доставали до лба.

– М-да, фееричненько. Гимнастика – это явно не твое, – ехидно прокомментировал тень.

– Не особо радуйся, когда удача на твоей стороне. Эта ветреная особа – заядлая перебежчица. Зато вот господа неприятности бывают на диво верными… – попыталась ответить с достоинством, хотя, вставая враскорячку, это было весьма сложно.

– Я бесплотен, а потому этим господам будет тяжело меня поймать, – парировал веселящийся от бесплатного цирка тень.

Мне же крыть было нечем, а посему я просто выпрямила спину и в гордом молчании поковыляла в направлении дортуара. Тень остался у лестницы, бросив мне в спину, что он еще немного порезвится.

* * *

Утро встретило меня предрассветным сумраком и жутко неудобным покалыванием в боку. Я, еще не открывая глаз, провела рукой, в попытке убрать то, что мешало мне спать. Ладонь наткнулась на что-то гладкое, удлиненное и твердое.

Сонно сощурившись, потянула находку на себя в надежде быстро выудить ее и выкинуть. Но чем дольше тянула, тем больше просыпалась. Наконец, когда навь окончательно уступила место яви, до меня дошло, что в бок мне упирался черенок швабры. Ее-то я и держала ныне в руках.

– И как это понимать? – шепотом, чтобы другие обитательницы дортуара, пока мирно почивавшие, не проснулись, осведомилась я у тени, благо он был рядом.

– Хотел сделать тебе приятное… – хихикнул он глумливо. – Мне вот всегда казалось, что женщине льстит, когда поутру в нее упирается приподнятое мужское настроение…

– Извращенец! – с досадой прошипела я, убирая «подарочек». А потом решила, что не только одному бестелесному шутить, и добавила: – Что, не удалось отфритюрить кухарочку свою призрачную, теперь неудовлетворенное эго и проявляется столь оригинально… ну-ну…

Тень сразу же насупился и замолчал: видно, с мотивом шутки угадала. Я же задумчиво вертела в руках швабру, размышляя, как с ней поступить.

Тут кто-то из институток заворочался, и я, как воришка, застигнутый на горячем, кинула швабру рядом с одной из кроватей и быстро нырнула обратно в постель. Но, видно, наступило время пробуждения, ибо вскоре заворочались и другие. Кто-то сладко потягивался, иные прятались под одеяло, в безнадежной попытке поймать сон и выклянчить у него еще пару минут неги. Проснулась и «счастливица», рядом с кроватью которой и обитался мой презент.

Она села, не открывая глаз, на ощупь нашарила ногами тапочки и, встав, сделала первый шаг. Смачная встреча лба с черенком была практически мгновенной. После этого скоропалительного рандеву я и поняла, что швабра – это такая штучка, правильное наименование которой срывается с губ само, сразу после поцелуя.

– Зато эта нимфа сразу же проснулась, – философски прошептал на ухо тень.

Но ото сна пробудилась не только «аварийная», звук и сочные эпитеты подействовали лучше пожарной сирены даже на рьяных любительниц помять подушку.

Я же тем временем могла лицезреть, как на челе юной прелестницы вырастает огромная шишка. К чести пострадавшей, она ни на кого не кинулась с обвинениями, а лишь, подняв боевое орудие клининговых воительниц, с досадой бросила:

– Зависть – плохое чувство, от него и сгореть можно.

В подтверждение сказанного швабра вспыхнула в ее руке бикфордовым шнуром и сгорела, не оставив даже пепла. Столь наглядная демонстрация тонкого намека, что будет с тем, кто попадется под горячую руку этой нимфочке (а я-то, наивная, думала, что самые опасные – демонессы), впечатлила.

В остальном утро прошло без происшествий, не считая того, что в столовой мы задержались. Все, памятуя о вчерашнем молоке, подолгу принюхивались и приглядывались к подозрительно жидкой овсянке и девственно-прозрачному, словно это не компот, а дистиллят, взвару.

Сегодня первым занятием значилась генеалогия. До того, как начать обучение в этом институте, я и помыслить не могла, чтобы где-то преподавали подобный предмет, но, признаться, я до этого злополучного августа и не представляла, что магия в нашем мире действительно существует, и не шарлатанская на уровне гадалок в метро и обшарпанных хрущевках, а вот такая, реальная, осязаемая.

Когда мы вошли в класс, за кафедрой уже стояла преподаватель. На ее лице недовольство и раздражение были намалеваны щедро и броско, словно малярной кистью.

– Попрошу поторопиться, – бросила она, нервно дернув уголком рта, что свойственно многим вспыльчивым людям в мгновения раздражения.

Череда книксенов напомнила мне эстафету: каждая заходившая в аудиторию быстро приседала и устремлялась на свое место.

Меня это слегка смутило, но дама, стоявшая за кафедрой, воспринимала такое поведение как должное, а посему я решила не выделяться из толпы и, «откниксовав», быстро села за парту.

Звонок, возвестивший о начале занятия, совпал с демонстрацией «пробников реверансов» у последних запоздавших.

– Итак, начнем, – резкий голос преподавательницы резал слух, – меня зовут Инесса Пальмировна Зарипова, и три года из шести, что вы здесь обучаетесь, я буду вести у вас, барышни, генеалогию. Данный предмет относится к обязательному курсу института, и по окончании его изучения вы все должны будете знать основные магические роды, кланы, племена, династии, веги нашего мира, их взаимоотношения друг с другом и политические приверженности.

При перечислении того, что мы должны будем зазубрить, черты лица у этой самой Инессы все больше заострялись. Нос так вообще стал напоминать клюв.

– Дятел, – шепнул тень и добавил чуть громче: – Ну, право же, смотри. Чем не птичка-мозгоклюйка, которая вдолбит нужное ей знание в головы даже самых нерадивых…

Судя по тому, как вскинулась Инесса, слух у нее был отменный.

– Кто? Кто только что сказал? – она прищурила глаза и побледнела от злости.

– Не прячь глаза, – тень, осознавший свой промах, теперь шипел почти на ультразвуке прямо в ушную раковину, – и не смотри слишком понимающе. Умножь триста сорок пять на двести девятнадцать.

Я не поняла, при чем тут вычисления, но постаралась выполнить задание тени. Ничего не вышло, зато и «птичка» меня не заподозрила, лишь мазнув взглядом.

– Когда ты считала, у тебя был такой ошарашенный вид – то, что надо, – пояснил тень столь же конспиративно-тихо, памятуя о промашке.

«Генеалогичка», как я мысленно окрестила эту неприятную особу, осталась без поживы и вернулась к занятию, хотя о спокойствии Инессы не могло быть и речи: багровые пятна пришли на смену алебастру и раскрасили то и дело дергающиеся от гнева щеки.

– Итак, сегодня мы поговорим о родовой структуре и том, какое деление принято у разных рас. Прежде всего, стоит отметить, что чем исторически позднее появилась та или иная раса, тем более ее структура приближена к человеческой. Так, у драконов сохранились кланы, у демонов – роды, у дриад и эльфов уже имеет место понятие малой семьи, а нимфы вообще махровые индивидуалистки. Кстати, чаще всего именно глава клана, рода, семьи имеет преимущество перед остальными при распределении. Он может назвать имя своей избранницы Распределителю, и, даже если девушка будет против брака, кандидатура будет одобрена. Это называется «правом первого». Так, на сегодняшний момент им могут воспользоваться вожди кланов Андилис – морских драконов, Рупроу – подземных драконов, Тейрия – горных драконов, а также главы родов Мроу – первородных демонов, Нурмир – нефилимов…

Она продолжала говорить, а я сидела словно в вакууме. Тейрия – клан Аарона. Получалось, что если этот облезлый дракон решит назвать мое имя Распределителю, то как в той поговорке: нравится не нравится – спи, моя красавица…

Оставшуюся часть занятия я записывала то, что диктовала Инесса, машинально.

Звонок вывел меня из состояния мозгового оцепенения, и я поспешила вслед за остальными на занятие, суть которого я хотя бы отдаленно, но представляла: танцы.

* * *

Когда-то давно, на заре полицветных дисплеев телефонов, мама отдала меня в танцы. Тогда мне было семь. Леотард, станок, гран-плие и батманы. Родительница мечтала увидеть дочь не иначе примой Большого. Увы, ее чаяниям не суждено было сбыться. Хореограф разочаровал ее на первом же занятии, заявив: да, девочка неплоха, но если вы хотели вырастить из чада вторую Плисецкую, начинать надо было в три. Уже поздно. На любительский же уровень моя маман не согласилась, заявив, что незачем мне уродовать себя диетами, если на большую сцену я не выйду.

Потом были гимнастика, вальс, фортепиано, бассейн, волейбол, теннис… К слову, нигде я не задерживалась надолго, потому как особых талантов не проявляла. Родительница же находила все новые околоспортивные горизонты, лелея мечту открыть во мне доселе спрятанный талант. Увы, я разочаровывала ее все с тем же рвением: слух у меня оказался внутренним; рост для гимнастки слишком высоким, а для волейболистки – низким; партнер по вальсу все никак не подбирался. К двенадцати годам мне это все надоело, и, когда однажды мне предложили попробовать пулевую стрельбу, я согласилась, чтобы отвязаться-таки от маниакальной идеи родительницы сделать из меня великую не важно кого.

То ли винтовке я приглянулась, то ли судьба сжалилась надо мной, то ли у тренера чувство юмора превалировало над здравым смыслом… В общем, когда я впервые в жизни выстрелила пару раз в мишень в тире, руководитель кружка долго смотрел в бинокль, а потом спросил:

– Света, а ты в какую мишень стреляла?

Помнится, я от неожиданности тогда переспросила:

– А что, их там две было?

Саныч улыбнулся и заявил: «А тебе оно вообще надо?» Я горестно вздохнула и рассказала все как есть. Мужик проникся, поговорил с маман, заявил, что талант есть, но его надо развивать.

В общем, он меня поначалу покрывал, я честно выполняла ВП-40, в основном радуя молоком, и убегала гулять, родительница успокоилась, что отыскала-таки в ребенке скрытый дар, и все были довольны. Через полгода сдала на второй, а затем и на первый юношеский. А спустя пару лет матушка озаботилась уже вопросом того, какие предметы у меня в фаворе и куда я планирую поступать. Спорт плавно отошел на задний план, оставив у меня стойкое убеждение, что человек я не музыкальный и не танцевальный. Зато рука, привыкшая держать винтовку, – тяжелая и сильная. Последнее, кстати, оказалось для меня, как будущего врача, немаловажным: хирург во время операции должен уметь держать не только легкий скальпель, но и кранитом весом в несколько килограммов.

Танцкласс был такой же, как и при моем несостоявшемся романе с балетной пачкой: деревянный, нелакированный пол, зеркала во всю стену с одной стороны и большие окна – с другой, станок по периметру и рояль в углу.

Хореограф расставила нас в шахматном порядке и попросила повторять за ней. К слову, эта уже немолодая дама с гордой осанкой и прямым взглядом, с белыми как снег волосами, собранными в тугой пучок, мне почему-то не то чтобы понравилась, а… не вызвала неприятия. Она не пыталась навязать свою волю, мировоззрение, надавить. Просто преподавала, обращая внимание на каждую и не критикуя, а поправляя.

Разминка шеи, плеч, корпуса, стоп. Первая, вторая, третья позиции, реверанс этикетный, танцевальный, балетный… А потом началась моя персональная пытка: венский вальс. За неимением кавалеров мы, институтки, танцевали друг с другом. Мне досталась драконесса из знати. Она морщила свой надменный носик, всячески показывая, как ей неприятны мое партнерство и неуклюжесть. От этого я еще больше путалась в тактах и сбивалась.

Наконец раздались четкие хлопки и прозвучало:

– Дамы, на сегодня занятие закончено, можете идти обедать. Попрошу остаться…

Хореограф начала совсем не по этикету указывать пальцами на некоторых из нас. В число отмеченных попала и я.

Оказалось, что нам предстоит заниматься дополнительно, потому как нельзя выпускать на кадетский бал воспитанниц института, не умеющих грациозно вальсировать. На мое робкое: «А может, нас и не возьмут вовсе», дама лишь покачала головой и заверила: тех, кого бы не взяли, она не оставила бы на дополнительные занятия.

Первое из них хореограф назначила уже сегодня, на три часа. Поэтому, как только завершилось занятие по магтеории, я с горестным вздохом поплелась в танцкласс. Там-то, под бдительным оком преподавательницы, я впервые в жизни познала всю глубину выражения: «если больно так, что выворачивает суставы и рвет мышцы, значит, танцуешь правильно».

Два часа у станка, оттачивая каждый взмах руки, поворот головы. Под конец занятия хореограф вынесла вердикт:

– Светлана, ваша осанка никуда не годится. Я распоряжусь, чтобы вам выдали корсет. Выпускницы института не имеют права быть сутулыми или горбиться. А у вас, когда вы за собой не следите, плечи не расправлены и лопатки не сведены. Это надо исправлять.

«Эх, зря я думала хорошо об этой даме. Зря», – пронеслось у меня в мыслях.

Гулкий звон, пролетевший по коридору, возвестил об окончании танцевальной экзекуции, и хореограф смилостивилась, отпуская нас.

Уже подходя к дортуару, подумалось: «Почему, чтобы привыкнуть к танцевальным упражнениям, нужно посетить, как минимум, с пяток тренировок, а к булочке привыкаешь с первого раза?!» Урчащий голодный желудок был со мной солидарен.

Этим же вечером принесли и прописанное ею пыточное приспособление.

Я долго вертела его в руках под ехидные смешки одногруппниц, даже не представляя, как это надо надевать. Наконец, когда все же прикинула эти тиски для дам, Карамелька не удержалась и фыркнула:

– И это убожество учится с нами…

На помощь пришла кицунэ.

– Думаю, что надевать все же следует иначе. Он затягивается сзади.

– А как мне его тогда шнуровать? – я полагала, что в двадцать первом веке конструкцию корсета все же как-то усовершенствовали, чтобы с этим приспособлением можно было справиться в одиночку. Оказалось, что в этом учебном заведении бытуют предания старины глубокой.

– Давай я помогу тебе утром с утяжкой, – предложила рыжая Лисичка.

Мне не оставалось ничего другого, как согласиться со столь щедрым предложением. Положив эту пакость в свой шкафчик, я подхватила тетрадки и под видом того, что нужно дописать доклад, ретировалась в библиотеку.

Мне и правда необходимо было туда попасть, но по иной причине. Я едва успела появиться на пороге обиталища книгочейки, как саламандра объявилась, вынырнув из камина.

– День добрый, какую книгу вам найти? – она осведомилась почтительным, но прохладным тоном.

– Здравствуй, – я глубоко вздохнула, – вообще-то мне нужна не книга, а ты.

От этих слов хранительница книг вздрогнула, но все же уточнила:

– Зачем?

– Скажи, ты ведь специально дала мне именно этот трактат, – я не спрашивала, я утверждала.

Вчера, когда я так упорно пялилась на корешки книг на полке, пока Лим зачитывал до дыр последнюю страницу, обратила внимание, что пресловутый трактат имеет еще одно переиздание, датированное тысяча девятьсот тридцать первым годом. Оно стояло рядом с дореволюционным. Это-то и натолкнуло на мысль, что книгочейка знает больше, чем говорит.

Девушка от моих слов побледнела. Ее рука непроизвольно скомкала передник, а нижняя губа задрожала.

– Пожалуйста, больше не спрашивайте меня ни о чем. Я не могу вам ничего сказать… – ее голос был готов сорваться на крик. – Я не знаю, кто убийца, пожалуйста, но я очень боюсь… Боюсь, что он придет и за мной, если узнает, что я видела силуэт. Как раз в ту ночь, когда исчезла Энгер. Ее труп нашли недавно в парке.

Она все же всхлипнула, а потом слезы из ее глаз полились рекой. Их поток уже было не остановить, как и ту скороговорку, которую тараторила саламандра, закрыв лицо руками.

– Все думают, что Милена Энгер ушла в монастырь… но я-то знаю, я все видела из окна. И этого дознавателя, и законников, суетящихся рядом с ее телом, и директрису, что поставила полог невидимости, едва только ее обнаружили… А накануне, ночью, видела, что кто-то роется на полке. Я была в углях тлеющего камина, и он меня не заметил. А потом… мы ведь, книгочеи, чувствуем книги, как садовник аромат цветов, не открывая глаз. А этот… он специально писал там…

Ее плечи вздрагивали. Хотелось подойти, обнять, успокоить. Но я чувствовала, что если сделаю это, девушка перестанет говорить, а скатится в банальные сопли и слезы без просветов членораздельной речи.

– И все же зачем ты дала этот трактат мне?

– Я подумала, что вы обратите на это внимание, а этот рыжий следователь, Дейминго, он с вами общается и разговаривает даже как-то по-особому, вот я и подумала…

Она давилась слезами и всхлипывала все сильнее. Я и так чувствовала себя сволочью, вот так используя ее состояние, чтобы узнать правду, и как только поняла – она рассказала все, что знала, просто сделала шаг вперед и обняла. Так мы и стояли, пока каминные часы не пробили семь вечера.

От этого звука саламандра словно очнулась и подняла на меня опухшие от слез глаза. Шмыгая покрасневшим носом, она попросила:

– Пожалуйста, не рассказывайте об этом господину дознавателю!

Я колебалась, представляя, как будет допрашивать ее Лим, но, с другой стороны, девушка могла помочь составить словесный портрет этого посетителя.

– А ты можешь описать, как выглядел этот некто?

– Нет, – книгочейка шмыгнула носом. – Когда саламандра становится пламенем, она видит лишь силуэты, тени, обозначающие присутствие. Будь это даже ты, я бы тебя не сумела опознать. Для этого надо было выйти из камина, а я побоялась.

Покидала я библиотеку в большой задумчивости.

Идя по коридору, уже корила себя за то, что пропустила ужин, когда резкая боль скрутила меня. Ник!

* * *

Я была не вольна над собою, тело словно подключили к оголенным проводам. Трясло, как в агонии. Амулет, что дал мне Лим, раскалился добела, обжигая и светясь из-под сукна формы. Непроизвольно выгнулась дугой и зашлась в немом крике.

Тень метнулся мне под дрожащую руку и каким-то чудом сумел выудить переговорник из кармана. Щелкнула крышка затвора зеркала-пудреницы. Крик «Срочно, она умирает!» я услышала сквозь бред.

А потом был резкий запах озона, и два телепорта, открывшихся почти синхронно. И бездонные глаза цвета балтийского янтаря.

– Я с тобой, я рядом, – голос нежный, теплый, родной, – смотри на меня, дай мне возможность взять часть твоей боли.

Взгляд Лима. Я тонула в нем, как в бездонном колодце, и становилось легче. В какой-то момент веки стали столь тяжелыми, что захотелось закрыть глаза.

– Нет, нет, не сейчас, оставайся со мной, – голос, до этого мягкий, сейчас звучал спокойно, но одновременно властно, уверенно.

А мне хотелось остаться здесь, в янтарном теплом море, где нет суеты будней, обязанности кого-то спасти, найти, чтобы выжить.

Меня встряхнули за плечи. Раз, еще раз. Наверняка это было неприятно, но я этого не чувствовала.

– Дай я! – сквозь негу голос Аарона пробился порывом январского ветра, и теплая янтарная гладь начала исчезать.

Зато на смену бесчувственности пришла целая гамма непередаваемых ощущений. Скрутила судорога, легкие при очередном вдохе словно обожгло, и родившийся в глубине горла кашель начал выворачивать наизнанку.

– Она пришла в себя, – демон, как всегда, был крайне немногословен. Но эта фраза, произнесенная у самого уха, дала понять: дракона ко мне он таки не пустил.

Наконец, когда прокашлялась, смогла увидеть очертания предметов: картину в посеребренной и слегка почерневшей от времени раме, что висела на стене коридора, паутину меж потолочной лепниной, заострившееся и сосредоточенное лицо Лима.

Картинка словно проявлялась, обретая резкость и небывалую доселе четкость. Спустя минуту я могла поклясться, что могу посчитать число мазков и подпись художника на этой самой картине. Летящее «Хруцкий» вызвало невольное удивление.

– А это подлинник или репродукция? – самый неуместный из всех возможных вопросов заставил и демона и дракона вздрогнуть.

Не то чтобы они боялись живописи. Скорее виной был мой каркающий, надсаженный голос.

Как ни странно, первым опомнился тень.

– Настоящая, настоящая, – уверенно заявил он, – и симпатичненькая… – протянул бестелесный вор следом.

В экспертной оценке этого умыкателя я ничуть не усомнилась.

– Даже не думай, – зловеще прошипела я, памятуя о швабре.

– Да я не о картине, я о раме! – с интонацией святой невинности возразил тень. – Плевать я хотел на этого столетнего натюрмортного шляхтича. Зато ты посмотри, какое серебро!

Аарон, первым догадавшийся о причине наших препирательств (видать, и сам когда-то таким был грешен), прокомментировал:

– Ну, если Светлана уже пытается усовестить клептомана, значит, все нормально.

С этим его заявлением я могла еще как-то поспорить. Лим же, все еще державший меня на руках, поинтересовался:

– Как ты, идти сможешь?

– Идти – не знаю, передвигаться, наверное, – решила уточнить я, памятуя, что и на четвереньках – тоже считается способом передвижения. Не быстро, зато, если что, падать невысоко.

Аарон, наблюдая за этой сценой, тут же сориентировался.

– Ну, тогда я могу понести, – и, не давая никому вставить хоть слово, добавил: – А то Лим столько сил в тебя вбухал, вытаскивая, что он сам, наверное, едва на ногах стоит.

К моему удивлению, демон возражать не стал, а лишь, усмехнувшись, добавил:

– Тогда, может, и меня заодно понесешь, мой прекрасный рыцарь?

Дракон на это заявление лишь хмыкнул. Я же начала осмысливать происходящее, словно мозг вопреки очнувшемуся телу до этого момента пребывал в полурасслабленном состоянии.

– А как вообще вы здесь оказались? Да еще и вдвоем?

Лим замялся, а вот дракон иронично протянул:

– Когда в морге рассматриваешь некромантский труп и твоего начальника вдруг истошно вызывают по зеркалу с криком «Умирает!», то невольно цепляешь его телепорт, когда этот рогатый смывается в неизвестном направлении.

В ответ на столь пылкую тираду мой желудок выдал длиннющую руладу, заставив смутиться.