Текст книги "Три ночи с лицемером или Stolen Car (СИ)"

Автор книги: Надежда Черпинская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

13 Ночь вторая

В нашем доме есть особое место…

Небольшая комната с эркером, выходящим в сад. Летом за огромными панорамными окнами всегда море зелени и цветов на клумбах, осенью картина за стеклом и вовсе пестрит разноцветными красками.

Да и внутри очень уютно: электрокамин, весьма реалистично имитирующий настоящее пламя, мягкий подоконник с горкой симпатичных подушек, уютный диванчик, на полу белый ковёр с длинным ворсом – стилизация под овечью шкуру.

А ещё эта комната – настоящий зимний сад. Онора, будто ей мало зелени за окнами, здесь, внутри, всё декорировала разнообразными комнатными растениями. Словом, это место прямо дышит уютом и домашним теплом. Даже сейчас, когда за окнами уже безмолвная, беспросветная ночь, и наш прекрасный сад тонет в чернильном мраке ноября.

Утром я заходил сюда. Постоял, посмотрел…

И вдруг поймал себя на горчаще-сладостной догадке, что всё это когда-то Онора делала для меня, вернее, для своего Адама.

Наверное, она мечтала, как вечерами, уложив детей спать, мы будем сидеть на этом диванчике, тесно прижимаясь друг к другу, под одним мягким уютным пледом, смотреть на огонь, слушать треск искусственного пламени и тишину, целоваться...

Но мечтам её не дано было сбыться. Адам редко сюда захаживал, чтобы полюбоваться этой красотой. И уж тем более свои вечера он предпочитал проводить иначе.

И мне вдруг так захотелось исправить эту несправедливость!

Пришлось, конечно, подготовиться в паузах между наведением боевого раскраса, поеданием мороженого и увлечённым празднованием Хэллоуина. Я успел позвонить в службу доставки еды (и не только еды).

И сейчас, пока Онора укладывала детей спать, умудрился не только встретить подъехавшего так вовремя курьера, но и приготовить всё для небольшого сюрприза.

Ведь мечты должны сбываться. Кажется, так принято говорить у людей.

***

Сюда я привожу свою жену. Онора явно заинтригована, но доверчиво идёт за мной. Я прошу её закрыть глаза.

Мы входим. Я смотрю на неё, жду…

Мне очень важно сейчас видеть эту первую реакцию. И вот она открывает глаза, с её губ срывается изумлённо возглас, она смотрит вокруг в полнейшем недоумении…

Ещё бы! Комнатка преобразилась.

Сейчас помимо завораживающего мерцания камина, по всему периметру – на подоконнике, на полке, на полу горят ещё и маленькие свечи. Вернее, фонарики, похожие на настоящие свечи.

Восковые я не стал зажигать по очень простой причине: не хочется в эту ночь отвлекаться на то, чтобы следить за огнём и беспокоиться, как бы не спалить дом.

А ещё тут прямо на полу расставлены тарелочки с закусками из итальянского ресторана и огромный букет бордовых роз. Они так подходят под сегодняшний образ Норы.

Моя жена любит итальянскую кухню.

И цветы, наверное, тоже любит. Просто я-Адам так редко их дарил, что даже не знаю, какие ей нравятся. Но, кажется, я не ошибся, сделав ставку на розы.

– Располагайся! – приглашаю я с улыбкой. – У нас сегодня романтический семейный ужин у камина…

– Как красиво! – Нора всё ещё вертит головой и смотрит так восхищённо, словно вокруг неё происходят какие-то невероятные чудеса, а не горят обычные лампочки.

Мы наконец опускаемся на мягкую белуюшкуру.Я тянусь к кувшину с яблочным соком и наливаю в бокалы, предназначенные для вина.

Можно было бы, конечно, взять и бутылочку игристого. Но сегодня мне не хочется примешивать сюда ни капли алкоголя. Я хочу пьянеть от женщины рядом, а не от градусов в моём бокале. И хочу, чтобы она запомнила всё, что будет происходить.

Онора берёт бокал и смотрит на меня как-то слишком уж пристально, ожидающе.

– За что выпьем? – спрашивает, не отводя взгляда.

– За самый лучший день, и самую лучшую ночь, и самую лучшую жену, – улыбаюсь я ей. А когда тёмные брови чуть хмурятся в недоумении, добавляю: – Давай за нас!

Тихий перезвон бокалов сливается с уютным треском пламени в камине.

Пламя, конечно, ненастоящее. Но так похоже на подлинный огонь.

И вино в наших бокалах ненастоящее, и я тоже… ненастоящий. А сейчас мы играем в ненастоящую семью и ненастоящую любовь.

Но, кажется, ещё никогда в своей жизни иллюзия не становилась для меня настолько реальной и единственно важной.

Онора пробует кое-что из еды, а я внимательно наблюдаю, как она в наслаждении прикрывает веки и мурчит от удовольствия.

Но потом она вновь смотрит на меня и словно забывает на время про любимую еду.

– Что происходит, Адам? – спрашивает она прямо. Довольно сдержанно и спокойно, но голос едва заметно дрожит. – Тебя сегодня словно подменили… Зачем всё это?

– Тебе не нравится? – немного обиженно уточняю я.

– Мне нравится, мне очень нравится… – вспыхивает Нора. – Просто… я не понимаю, чего ждать дальше!

Так она говорит. Но я слышу за этими словами звенящее болью:

«Просто я боюсь привыкнуть к этому, привыкнуть к тебе такому, а потом снова потерять!»

И мне тоже становится невыносимо больно. Мне нечем её утешить.

Всё это действительно закончится. И очень скоро. И я не в силах это изменить.

А мне так невыносимо этого хочется! Невыносимо хочется жить. И дарить ощущение жизни этой прекрасной женщине.

– О… дальше… – я заглушаю эту невыносимую тоску, скулящую и воющую внутри меня, как та самая банши, и перевожу всё в шутку. Наклоняюсь к Оноре и, скользнув мимолётным поцелуем по губам, игриво заканчиваю: – Дальше тебя ждёт ещё много приятных сюрпризов…

Я не даю ей ничего возразить, притягиваю к себе ближе и сминаю нежные губы жарким, глубоким поцелуем. На несколько мгновений тишине и камину вторят лишь наши безумно стучащие сердца.

Но стоит мне разорвать объятия, как Онора с ещё большей тревогой спрашивает:

– Что случилось, Адам? Просто скажи! Что-то случилось, да?

Я смотрю на неё долго, молча, запоминаю изумительные, утончённые черты лица, оттенок глаз, родинки на шее.

– Да… – наконец признаюсь я. – Случилось. Я наконец-то всё понял. Понял, каким идиотом я был, Онора. Мне досталась лучшая жена на свете. А я… я даже не знаю, какие цветы ты любишь…

Теперь уже она смотрит на меня долго и странно.

И наконец с короткой болезненной улыбкой произносит:

– Я люблю пионы. Белые и малиновые пионы. Но… – она отводит взгляд и смотрит на букет, – розы тоже очень красивые. Очень…

– Я люблю тебя, – я не даю ей договорить. Мне нужно сказать это прямо сейчас. Оказывается, эти три слова невозможно носить в себе. Они, как острые осколки души, вскрывают сердце изнутри и рвутся наружу. – Просто знай это. Запомни! И не забывай никогда, что бы ни случилось…

Кажется, я напугал её своим признанием. Онора смотрит на меня с такой нежностью, болью и тревогой, что мне хочется спрятать её в своих объятиях и никогда никуда не отпускать.

Я так и делаю.

И какое-то время мы просто сидим, обнявшись, завернувшись в плед, и смотрим на огонь, и слушаем тишину… и целуемся.

Совсем как в её мечтах.

А потом в эту ночь врываются мои мечты…

Поцелуи становятся всё горячее. Я спускаюсь по шее всё ниже и ниже, к изящным ключицам, к бархатистой впадинке меж грудей… Расстёгиваю её платье, облегающее фигуру, как вторая кожа, приспускаю его с плеч. Опрокидываю Онору на спину, прямо на мягкий ковёр – как же это красиво: чёрное платье и тёмный шёлк волос на белом фоне!

Я нависаю над ней, вклиниваясь между стройных ног, задыхаясь от слишком резко нахлынувшего желания, такого мощного и непреодолимого, что я с трудом сдерживаю себя. Сложно быть нежным, когда в твоей крови бушует пламя.

Но мне нравится, нравится быть таким, нравится дарить ей эти нежные, неторопливые ласки.

– Адам, постой! – чуть слышно шепчет Онора. – Что ты делаешь? А если дети проснуться и войдут? Давай поднимемся в спальню!

– Не войдут… Я надёжно запер дверь, – успокаиваю я мою благоразумную жену, не прекращая поцелуев. – Всё под контролем. А в спальню мы ещё обязательно поднимемся. Позже. Позже, Нора. А сейчас я хочу любить тебя. Немедленно. Прямо здесь, у камина. Любить тебя здесь и сейчас.

***

14 Ночь третья

Как же быстро летит время. Я слышу, как невидимые часы тикают в моём воображении, каждый удар сердца будто таймер обратного отсчёта: один удар – минус одна цифра на табло.

Ещё одна ночь закончилась. Моя вторая ночь.

Осталась последняя…

Но прежде… стоит закончить множество дел. Сегодня мне предстоит хлопотный день. Но пока я ещё не думаю об этом. Успею.

Сейчас я наслаждаюсь тем, что рядом со мной женщина, которая успела стать слишком близка и дорога мне всего за один день и одну ночь. Никогда бы не подумал, что умею ощущать подобные эмоции. И вообще… что меня может так зацепить обычная смертная.

Обычная ли?

Я теснее прижимаюсь к её спине, вбираю мягкое тепло её кожи, дышу сладостным ароматом её волос, я запоминаю эти мгновения, чтобы хранить их до следующего Самайна, как самые драгоценные сокровища, которыми владею.

Как знать… Может быть, через год я смогу отыскать её снова.

А пока я перебираю в памяти всё, что было вчера. Наше жаркое единение в отблесках камина – о, лепестки искусственного пламени наверняка завидовали тому огню, что рождался между нами! Наш смех и тихие разговоры, когдапослея прятал Онору в объятиях, укутав в мягкий плед.

А потом мы поднялись в спальню, закрыли дверь, и… всё повторилось.

И вот сегодня, впервые за много лет, я просыпаюсь раньше моей жены. Любуюсь ею спящей, целую осторожно в плечо – не хочу разбудить. Выбираюсь из нашей уютной постели и иду готовить завтрак на всех.

Оказавшись на кухне, понимаю, что с этим я погорячился. Я-лицемер ничего не смыслю в приготовлении людской еды, и память Адама в этот момент тоже подводит. Внезапно понимаю, что он ничего, кроме бутербродов, в жизни не делал. Его всегда кормили женщины, или же он питался в разных забегаловках.

Ладно… Попробую импровизировать…

Я довольно неуклюжий. Боюсь, что мой сюрприз жена не оценит. Я сейчас устрою на её идеальной кухне дикий беспорядок.

– Ой, папа, это ты? – поворачиваюсь на удивлённый голос Лил.

Дочка стоит в дверях, ещё сонная, растрёпанная, смешная, в забавной пижаме с медвежонком на груди.

– Я думала, тут мама… А ты что делаешь?

– Завтрак… – подмигиваю ей и тут же вздыхаю: – По крайней мере, пытаюсь.

– Это сюрприз?! – изумлённые глазки вспыхивают восторгом.

– Ага… – удручённо киваю я, понимая, что сюрприз могут и не оценить.

– А можно я с тобой? – мгновенно подключается Лил. – Хочешь я тебе помогу?

– А ты… умеешь? – искренне удивляюсь я.

– Конечно! Я же маме помогаю, – уверенно заявляет моя кроха.

И мне становится совестно, что я не способен сделать элементарные вещи, которые по силам даже ребёнку. Но я принимаю помощь. И дело сразу идёт быстрее.

Лил отлично знает, где что лежит, и что нам может пригодиться.

И вот мы уже жарим яичницу и тосты, делаем бутерброды двух видов. И ещё какую-то штуковину из творога и фруктов, которую дочка называет просто «моя любимая вкусняшка».

Вскоре в дверях появляется и Онора – должно быть, её приманил аромат кофе.

Она удивлённо оглядывает кухню и нас. Взгляд её останавливается на мне.

– Сюрприз! – весело пищит Лил и бросается к маме с обнимашками.

Нора прижимает её одной рукой, наклоняется, целует в макушку.

Потом выпрямляется и снова смотрит на меня. Наши взгляды на миг встречаются.

– Доброе утро! – произносит она.

И внезапно опускает глаза – смущается, словно она не моя жена, у которой уже двое детей, а невинная дева, подарившая себя случайному незнакомцу.

– Привет! – я разрушаю повисшую в воздухе неловкость, мгновенно оказываясь с ней рядом и целуя в покрасневшую щеку.

Она вскидывает глаза, и я тону в них. Не в силах противостоять собственным желаниям, притягиваю жену за талию и срываю с её губ короткий чувственный поцелуй.

– Не удержался. Ты сегодня такая красивая… – шепчу я ей на ухо, прежде чем отпустить. – За беспорядок, который я тут устроил, убьешь меня потом, а пока прошу к нашему столу! – И добавляю уже дочери: – Лил, сгоняй-ка поторопи брата! А то всё без него съедим...

Крошка вприпрыжку убегает, а я, пользуясь моментом, снова привлекаю Онору к себе, и сейчас, не смущаясь присутствия дочери, она отвечает со всей страстью.

– Как же мне хочется остаться с тобой, – это признание прорывается откуда-то из глубины, но Онора понимает его по-своему.

– Работа не ждёт… – вздыхает она.

– Да, – киваю я, горько усмехнувшись. – Сегодня уже никаких прогулов. Но я постараюсь закончить пораньше. И вечером можно… погулять всем вместе в парке.

Она снова удивлена, но согласно кивает и не задаёт больше вопросов.

– Нора… – окликаю жену, когда та отходит к столу, с любопытством разглядывая наши с Лилкулинарные шедевры, – я буду очень скучать!

Конечно, я сейчас не про этот день. И, кажется, Нора это тоже понимает.

Она оборачивается и смотрит с тревогой, как иногда смотрела вчера – чувствует сердцем, происходит что-то нехорошее, но не понимает, конечно, чего и откуда ждать.

К счастью, в эту самую минуту в кухню шумно влетают дети, и задать вопрос, застывший в её испуганных глазах, она так и не успевает.

***

Меньше всего мне хочется тратить последний день своей жизни на рутинные дела и работу. Но мне нужно привести всё в порядок, прежде чем…

Это ведь тоже часть жизни человека – все эти бумаги, документы, сделки, встречи, договора. Мне не хочется, чтобы кто-то потом разгребал всё за меня. Особенно, Нора.

Вообще-то раньше меня подобные вещи не волновали. Я приходил и уходил, не думая, что будет с телом, которое оставляю после себя, как переживут его смерть родственники и знакомые, что этот человек успел сделать, а что так и осталось мечтой.

Но этот Самайн, кажется, изменил всё раз и навсегда.

И вот сегодня я торопливо заканчиваю все важные и срочные дела. Благо, память Адама подсказывает мне, что и как сделать. Я отдаю необходимые распоряжения, делаю нужные звонки, отправляю письма. Работаю без обеда, надеясь освободиться пораньше.

Мне ещё нужно успеть к нотариусу, составить завещание и отдать кое-какие распоряжения. Хочу, избавить Онору от проблем и хлопот, связанных с моей смертью. Конечно, у неё есть родители и сестра – будет, кому о ней позаботиться, но всё-таки я должен сделать так, чтобы моя семья как можно легче пережила эту потерю. Норе и так хватит боли и слёз, пусть хоть о материальных вещах ей думать не придётся.

Ах, да! Чуть не забыл…

Я открываю свой личный счёт и отправляю приличную сумму на счёт Иты. Ей я тоже задолжал. Она потратила на меня год жизни. Это не так уж мало.

Лично из моих рук деньги она бы теперь не приняла, а так… вряд ли отправит обратно.

Рано или поздно она, наверняка, услышит о моей безвременной кончине. Вот тогда, надеюсь, и поймет, что значил этот щедрый жест.

Ну вот, всё готово. Можно отправляться к нотариусу, а потом домой.

С некоторой тоской оглядываю кабинет – мне это пространство чуждо, но где-то в глубине памяти Адама хранятся воспоминания об этом месте. И я вдруг с удивлением обнаруживаю, что при всём своём безалаберном отношении к работе, он по-своему любил и этот кабинет, и эту фирму, и даже некоторых коллег.

Звонок секретаря застаёт меня на полпути к двери. Я возвращаюсь к столу и отвечаю.

– Мистер О’Нил, к вам тут пришли… – как-то растерянно сообщает мне Молли.

– Кто? – кажется, я невольно копирую её интонацию.

– Мистер Норман, – Молли что-то тихо уточнят и добавляет: – Эрих Норман. Вы не договаривались о встрече. Но… он говорит, вы его примете…

– Эрих Норман… – эхом повторяю я.

Что-то знакомое… Пытаюсь сообразить, откуда мне-Адаму известно это имя, и с чем оно связано.

И тут меня осеняет – Адам О’Нил не знает это имя, зато его знаюя-лицемер.

Эрих Норман – персона, хорошо известная среди сверхъестественных существ.

Вот уж не думал, что однажды посмотрю в глаза проклятому ведьмаку.

– Да, Молли, пусть войдёт! – сбрасываю звонок, опускаюсь в кресло и замираю в ожидании.

***

15 Ночь третья

Он тут же входит, приветливо здоровается и без малейшей заминки направляется в мою сторону. Ведёт себя так свободно и уверено, будто подобные встречи для него совершенно обыденная вещь.

А я, не вставая с кресла, напряжённо наблюдаю за ним, словно затаившийся в норе зверь. Только вот мне до сих пор непонятно, кто из нас двоих хищник, а кто жертва. Или, скорее уж, кто из нас двоих охотник?

Этот высокий, статный блондин с глазами, похожими на колючие льдинки, мог бы легко сойти за какого-нибудь респектабельного бизнесмена, тщательно следящего за своей формой, здоровьем и презентабельным внешним видом…

Но меня не провести. Я нутром чувствую исходящую от него опасность и грозную силу. Наверное, он чувствует меня также.

Уверен, что он пришёл сюда не просто так. Но внезапно решаю поиграть немного на его нервах. Может быть, лишь для того чтобы успокоить свои собственные.

– Чем обязан, мистер Норман? – интересуюсь с притворной любезностью и приглашающе указываю на кресло напротив меня, но по другую сторону стола.

Мне бы, конечно, хотелось разместить охотника подальше, например, вон на тот диванчик в углу, но показывать свой страх тому, кто сильнее, нельзя категорически.

– Зовите меня Эрих! – откликается ведьмак с такой же ядовитой ухмылкой, как у меня. – А мне как лучше к вам обращаться?

– Адам О’Нил, – я продолжаю удерживать на лице дружелюбный оскал и добавляю с фальшивым удивлением: – Я полагал, вы знаете, к кому пришли…

– Я знаю, к кому пришёл, – ответ этого ледяного блондина и так уже звучит слишком многозначительно, но он добивает меня долгим, пристальным взглядом.

Что ж, всё предельно ясно…

Дуэль молчания длится несколько бесконечно долгих мгновений, потом, снова усмехнувшись, я сдаюсь:

– Зовите меня Адам! Думаю, это уместнее, чем…лицемер, – моя усмешка становится откровенно злой. – Вы же не думаете, Эрих, что я вот так сходу открою вам своё истинное имя? С такими как вы надо быть предельно осторожным.

– Как и с такими как вы, – он снова менязеркалит.

– Так… чем обязан? – я заканчиваю с расшаркиваниями и напоминаю свой главный вопрос.

Эрих перестаёт улыбаться, и даже ухмыляться перестаёт.

– Вы убиваете людей, – от его тона становится по-настоящему зябко. – А я убиваю тех, кто убивает людей.

– Знаю. Но всё… не совсем так…

–Адам, вы занимаете против воли чужое тело, вынимая из него законно обитающую там душу или же загоняя её куда-тона задворки– с этим я ещё до конца не разобрался, пользуетесь этим телом, как вам заблагорассудится, а затем уходите, оставляя после себя бездыханный труп. И это, по-вашему, не убийство?

Я пожимаю плечами и, помолчав, признаю:

– Наверное, вы правы. Только с небольшой поправкой… Душу я никуда не выгоняю. Раз уж у нас с вами такой откровенный разговор затевается, Эрих, я кое-что поясню… Занять я могу далеко не каждое тело. Войти можно лишь туда, где пусто… Понимаете? Когда у человекабольшое сердцеиширокая душа, туда… просто не поместится никакая сторонняя сущность. А в этой тушке, – я, кривляясь, тычу себя в грудь, – давно уже от души лишь одно название… Вот поэтому я его и занял. Обосновался здесь, как рак в мёртвой раковине. И, знаете, иногда мне кажется, что я… не убиваю людей, а наоборот… возвращаю их к жизни. За эти две ночи Адам О’Нил пережил больше, чем за все тридцать девять лет своего существования…

Эрих вздохнул, сверля меня холодным хмурым взглядом.

– Но сегодня вы уйдете, и этот человек умрёт. Каким бы он ни был… у вас нет права отнимать его жизнь. А у меня нет права позволить вам это совершить.

– Кажется, это тупик… – я усмехаюсь и смотрю с вызовом. – И что же мы будем делать? Знаю, Эрих, вы занимаетесь истреблением сущностей, опасных для людей. Но меня можете зря не пугать. Вы ничего мне не сделаете, пока я в этом теле. Вы не можете убить меня, пока я – человек. Вы же не убиваете людей, так? А когда я покину это тело, он будет уже мёртв, а меня удержать вы не сможете. Так к чему этот разговор?

– Людей я не убиваю, верно, – Эрих задумчиво обводит взглядом кабинет. – Но хищники умеют притворяться. Порой мне приходится убивать чудовищ, как две капли воды похожих на людей. Бывает и такое, знаете ли…

– Скажу больше… иногда чудовища не просто похожи на людей, они и есть люди, – ухмыляюсь я. – По крайней мере, физиологически.

Он согласно кивает.

А я щурюсь с вызовом:

– Но ведь меня вы не убьёте?

– Если не останется другого способа вас остановить… – Эрих пожимает плечами, – почему бы нет?

– Вы не убиваете людей, – качаю я головой. – Убив меня, вы убьёте и этого парня, О’Нила.

– Но он ведь всё равно обречён, – охотник снова пожимает плечами. – Так или иначе Адам О’Нил сегодня умрёт. А, значит, у меня нет выбора. Если я убью его до того, как вы уйдёте, возможно, у меня получится уничтожить и вашу сущность. Так, по крайней мере, я спасу тех бедняг, к которым вы планируете наведаться в следующий Самайн, и смерть Адама не будет напрасной…

– А вы опасный человек, мистер Норман, – нервно смеюсь я. – Теперь я вижу, что слухи, которые ходят о вас, правдивы. Однако… чего вы от меня хотите?

– Хочу, чтобы вы сохранили жизнь этому… О’Нилу. И позволили ему самому разбираться с собственной никчёмностью и пустотой в душе.

– Это невозможно, – качаю я головой. И тотчас поспешно объясняю, заметив, как тяжелеет и без того не очень-то приветливый взгляд Эриха. – Дело ведь не в том, что я такой уж злодей, который упивается чужими страданиями и смертью. Ну, да, признаю, в глазах смертных,лицемеры– Зло. Как, собственно, и многие другие сущности Тонкого мира. Но, на самом деле, я никого убивать не хочу, это происходит само собой. Так устроен этот мир. Думаю, за те три дня, чтолицемерпроводит в теле человека, мы… как будто срастаемся с личностью смертного, и уходить обратно уже не хочется. И когда, в третью ночь после Самайна, приходит время возвращаться в Тонкий мир, меня буквально выдирает из этого тела, против моей воли. А на это требуются колоссальные затраты энергии. Вот людское тело и не выдерживает. Этот разрыв просто вытягивает из человека все силы. Кстати,лицемеруэтот переход тоже даётся трудно. По сути, для меня это тоже маленькая смерть… Если бы я мог этому противостоять…

– Так может… весь секрет в том, что вы цепляетесь за это тело, которое вам больше не принадлежит? – рассудил Эрих. В голосе его не было осуждения или злости, мне даже почудилось нечто вроде сочувствия. – И, если вы захотите уйти добровольно, когда придёт ваше время, Адам О’Нил останется жить.

– Я… не захочу уйти добровольно, – со вздохом честно признаюсь я. – Особенно, в этот раз…

– А чтов этот разслучилось такого особенного? – мгновенно ловит мою интонацию Эрих Норман.

– Ничего… – я уже жалею, что проговорился. – Просто хотеть уйти самому… Это… невозможно! Кто захочет добровольно отказаться от настоящей жизни? Вот вы бы согласились на это, согласились умереть по собственной воле? Да ещё ради того, чтобы могло продолжать жизнь это ничтожество…

– Я бы, пожалуй, согласился, но у меня, боюсь, ничего бы не вышло… – хмыкает мой собеседник.

Чёрт! Я и забыл про то, что он проклят бессмертием…

– Простите! Я не… – я честно смущён и даже не знаю, что сказать.

Эрих отмахивается от моих извинений.

Мы оба молчим несколько секунд.

– Я дам вам время. Подумать. До вечера, – передо мной на столе появляется бархатистая чёрная визитка с серебристой надписью. – Позвоните, если решитесь, Адам! Я постараюсь помочь вам… Облегчить ваш уход. У меня есть одна идея. Но без вашего добровольного желания вряд ли что-то выйдет.

– А если я не…

– Тогда мне придётся вас убить, – глядя прямо в глаза, заявляет ведьмак.

Легко поднимается из глубокого кресла и уходит, не прощаясь.

***