Текст книги "Три ночи с лицемером или Stolen Car (СИ)"

Автор книги: Надежда Черпинская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

9 Ночь вторая

Ну, вот и всё, первая ночь моей жизни позади.

Я иду пешком по сонным притихшим улочкам за машиной, которую украл вчера – не стал вызывать такси, захотел пройтись.

Раннее утро серебрится туманом. Прозрачное и холодное, как осколок зеркала, застрявший в сердце Кая. Да, я знаю эту мудрую человеческую сказку.

Рассветные лучи солнца чертят в тусклом небе акварельно-лиловые узоры.

До чего ж красиво! И чертовски холодно.

Я слегка позабыл о том, как несовершенно человеческое тело, как уязвимо для низких температур, зноя или непогоды. Существам из Тонкого Мира не бывает зябко или жарко. И всякий раз, когда я ношу смертное тело, я как будто заново узнаю об этом, вспоминаю то, что успел забыть за год.

На мне сейчас плотный деловой костюм, довольно тёплый, но он явно не годится для прогулок в ноябре – сегодня ведь уже первое ноября. А куртка осталась вчера в клубе…

И, наверное, если сейчас меня кто-то увидит, в глазах этого прохожего я буду выглядеть странно, но никто не попадается мне навстречу.

И, наверное, стоило всё-таки взять такси. Но… я не хочу.

Мне нравится. Нравится идти и немного мёрзнуть. Холодный влажный воздух бодрит и приводит в ясность мои мысли, проветривает мозги…

Ведь о том, что послевесёлойночи, у смертных обычно случается жёсткое похмелье, я тоже как бы… забыл.

Голова моя сейчас трещит, виски давит, каждый шаг отдаётся где-то внутри черепной коробки. И эта прогулка сквозь стылый, осенний туман мне просто необходима.

Я усмехаюсь, вспоминая прошедшую ночь. На что я её извёл?

Пожалуй, я уже давно не тратил Время так бездарно, безбашенно и безумно. А может быть, даже никогда. Но я не жалею.

У меня была ночь отрыва и угара, и незабываемый секс с умопомрачительной женщиной. И оно того стоило. Таких ощущений я не испытывал уже давно.

Если бы на моём месте был настоящий Адам О’Нил, он бы сказал, что тряхнул стариной и вспомнил шальную молодость.

У меня молодости не было. Но сейчас я ощущал себя именно так, как совсем юный смертный. Мне доводилось примерять молодые тела, и да… вот сейчас я был таким – окрылённым, дерзким, не знающим сожалений.

Эту ночь стоило прожить именно так.

Впереди ещё две. И нужно провести их не хуже.

Нет, сначала ещё, конечно, день. Но я привык вести отсчёт именно ночами. На исходе третьей, моя власть над этим телом иссякнет. Я уйду, оставив бездыханную тушку Адама.

Интересно, что в этот раз напишут врачи? Как обычно, инфаркт, инсульт? Нынче никто не удивляется, что болезни косят молодых и внешне здоровых.

Впрочем, об этом думать пока рано. Да и, вообще, это уже не моё дело. Что станет с Адамом О’Нилом после того, как я его покину, это уже не моё дело.

И не стоит портить себе настроение такими глупостями.

Мне на пути попадается круглосуточная забегаловка. Невероятный аромат кофе умудряется просачиваться на улицу даже через закрытую плотно дверь. Я, не раздумывая, сворачиваю туда.

Сонная девчонка за стойкой смотрит на меня удивлённо, а потом мило улыбается.

– Двойной эспрессо, пожалуйста, – не раздумывая, прошу я.

Девчонка, пока варит кофе, косится на меня и снова улыбается.

– Тяжёлая ночка? – наконец не выдерживает она.

– Нет, ночка была отличная, а вот утро… – усмехаюсь я. Она продолжает изучать мой странный вид. И я со смешком добавляю: – Муж моей любовницы внезапно вернулся, пришлось уносить ноги… так сказать налегке…

Девчонка оторопело хлопает глазами от моих откровений, ставит передо мной пластиковый стаканчик с кофе и вдруг начинает хохотать.

– Повезло, что не пришлось прыгать с балкона нагишом! – даваясь смехом, заявляет она.

Я поддерживаю её таким же истеричным хохотом. Потом подмигиваю, оставляю на стойке сотню и, пожелав хорошего дня, поспешно выхожу, пока она не очнулась от шока и не бросилась за мной, чтобы отдать сдачу.

Первый глоток кофе обжигает, согревает и возвращает меня к жизни. Голова всё ещё гудит, но с каждым новым глотком всё меньше и меньше. Мир внезапно преображается.

Теперь это утро кажется мне ещё прекраснее. И даже в сером тумане я нахожу особую прелесть.

И даже почти стирается из памяти образ Иты, застывшей у окна, будто статуя из мрамора или льда.

Я сделал всё правильно. И знаю это. Иногда нужно сделать больно. Сделать очень больно. Но один раз. Это лучше, чем бесконечная агония.

Если бы у людей, как у меня, было всего три ночи, они не тянули бы с решениями, не маялись бы ожиданием и… Наверное, они смогли бы осознать одну простую, но очень важную вещь – будущего нет, как нет и прошлого, есть только миг, один короткий миг, в котором и заключается вся их жизнь.

Я допиваю кофе, выбрасываю стаканчик в урну и бодрым шагом направляюсь к ночному клубу, где зажигал совсем недавно.

Он тих и угрюм. Весёлые посетители уже разбежались по домам. Парковка почти пуста. Меня здесь, к счастью, никто не поджидает.

Я забираюсь в свою машину. Вдыхаю запах дорогой кожи и не менее дорогого парфюма Адама с лёгкой примесью духов Иты, и ловлю себя на ощущении дежавю.

Всё прямо как вчера… Я включаю радио и…

Нет, это точно какая-то шутка мироздания. Снова Стинг с его «Stolen Сar».

Эта песня становится моим персональным гимном.

Что ж, моя украденная тачка, вези меня в новую жизнь!

Меня ждёт жена. Вернее, она, конечно, меня уже не ждёт. Но я всё равно еду к ней.

Надеюсь, сюрприз будет приятным.

***

10 Ночь вторая

– Привет!

Я знаю, где застать мою жену в столь ранний час – разумеется, на кухне.

Дорогу япомню, но по пути всё равно оглядываюсь заинтересованно, будто первый раз иду по собственному дому. Мне нравится разглядывать собственными глазами и оценивать то, к чему Адам давно привык.

Его дом мне нравится. Как и его машина, и жена, и любовница.

Многие смертные думают, что истинное зло предпочитает обитать во мраке, в сырых подземельях, затхлых подвалах или, на крайний случай, на кладбищах. А истинное зло обожает роскошь и уют.

Не верите? Тогда вы явно не вхожи ввысшее общество.

Но я сейчас не об этом, а о нашем доме.

Здесь светло, уютно, просторно. Это именно дом, а не просто стены и мебель. Но в том, разумеется, нет заслуги самого О’Нила. Ну, разве что, финансово поучаствовал. А свила это гнёздышко, конечно же, Онора.

Она сейчас на кухне. Я улавливаю её присутствие на расстоянии, вместе с божественным ароматом свежей выпечки. И иду на запах, как на звук волшебной флейты.

Кажется, сегодня на завтрак медовые блинчики, которые так любят мои дети.

Я-Адам их тоже люблю, хоть и не говорю об этом никогда, не считаю важным благодарить жену за завтрак или ужин.

И вот я вхожу и говорю: «Привет». Так просто, будто не пропадал всю ночь неизвестно где. То есть, конечно, известно. И подозреваю, что не только мне.

Онора с грохотом роняет сковороду на плиту, резко оборачивается и пару секунд изумлённо смотрит на меня. Я успеваю за эти мгновения оценить её с ног до головы…

Что ж, не такая маняще-сладкая, как Ита. Более сдержанная, серьёзная, закрытая. Более… взрослая. Нет, нет, не старая, а именно взрослая. Онора младше мужа на пять лет, и выглядит на свой возраст. Она ухоженная, элегантная, стройная. Тщательно следит за собой, за своей одеждой, прической, кожей, фигурой.

Как следит и за этим домом, и за двумя детьми-погодками. Эта женщина – истинная леди. В былые времена она, наверняка, была хозяйкой какого-нибудь поместья или замка.

Я снова ни черта не понимаю. Что такие женщины находят в ничтожестве, тело которого я взял поносить?

Я смотрю на жену с искренним восхищением.

Она на меня с недоверчивым изумлением и растерянностью. Явно не ждала…

– Адам… ты же… – даже голос Оноры звучит ошеломлённо. Но она тут же берёт себя в руки: – Привет!

– Рейс отменили, – пожимаю я плечами. – Непогода, туман… Прождал всю ночь вылет, но самолёт так и не поставили. Пришлось звонить партнёрам… извиняться и… переносить встречу.

Она пристально смотрит на мою помятую одежду и не менее помятое лицо в свежих ссадинах. Я сам его оценить не успел, но, полагаю, следы вчерашней драки никуда не исчезли, а стали лишь краше.

Онора кивает и отворачивается обратно к плите.

Детям на завтрак нужны блинчики, а не скандал.

Впрочем, не представляю мою жену скандалящей. Она точно не будет закатывать истерику, скорее уж молча соберёт чемодан и уйдет, хлопнув дверью, обдав меня напоследок волной ледяного презрения. Или выставит за дверь меня самого. Имущество у нас общее, но я всё-таки работаю на её отца…

Вообще, Адам – рисковый парень! Изменять женщине, от которой зависит всё в твоей жизни… это не только идиотизм, но ещё и какой-то извращённый вид экстрима.

– А что у тебя с лицом? – сдержанно интересуется Онора, таким невозмутимым тоном, словно предлагает мне выпить чашку чая.

При этом она продолжает жарить блинчики. И я, не удержавшись, подхожу ближе и утаскиваю с большого блюда самый верхний, самый горячий. Он жжёт пальцы, губы и язык, но я упрямо жую. Мне хочется мурчать от удовольствия. Как же вкусно!

Но вместо этого я продолжаю врать на ходу, сделав максимально виноватое лицо:

– Прости! Я… вчера так психанул из-за этой задержки вылета, что решил немного выпить… прямо там, в аэропорту… исключительно, чтобы расслабиться… Но… кажется, не рассчитал и здорово перебрал. Да ещё и сцепился там с одним нахалом, который... тоже сильно перенервничал.

Она поворачивается ко мне, смотрит исподлобья, будто решает поверить мне или просто огреть сковородой.

– Прости! – вздыхаю я, изображая искреннее раскаяние. – Знаю, что выгляжу свински. Но я сейчас схожу в душ, побреюсь и постараюсь вернуть себе человеческий облик. Ну а, это… Может, замаскируем мои ссадины под боевые шрамы? Как думаешь, образ побитого жизнью рыцаря годится для Хэллоуина?

– Хэллоуина… – растерянно повторяет за мной Онора. И я вижу, как прямо на глазах меняется выражение её лица.

– Ну да… сегодня же Хэллоуин… Во сколько там у нас мероприятие? Я ещё успею в душ?

– У нас? – снова недоверчиво переспрашивает жена. – Ты… что… хочешь сказать, что поедешь с нами?

– Ну, разумеется, Нора! Раз уж само провидение вмешалось и отправило меня домой вместо командировки, как я теперь могу пропустить такое событие? Конечно, я еду с вами. Но… после душа. Так… сколько у меня времени?

– Достаточно, – она улыбается, кажется, всё ещё не веря тому, что я говорю. – В три. Начало в три. Ой!

У Норы даже блинчик успел немного подгореть, пока она переваривала свою новую реальность, в которой муж сам, без уговоров, вызвался поехать с детьми на школьный праздник.

– Отлично, – подмигиваю я. – Тогда можно выехать пораньше и заскочить в кафе, поесть мороженое. Раз уж у нас сегодня праздник…

– А тебе не нужно на работу? – осторожно уточняет Онора.

– Нет, я же как бы должен быть в командировке… Значит, у меня выходной. Все дела наверстаю завтра. А сегодня я только твой! – я уже на пороге посылаю Норе воздушный поцелуй и добавляю с влюблённой улыбкой: – Будь добра, свари мне пока кофе!

***

11 Ночь вторая

Душ творит чудеса. Существа, вроде меня, о гигиене не думают. Когда у тебя нет тела, то и заботиться о подобных вещах нет нужды.

Но вот когда ты вдруг обрастаешь плотью, начинаешь кайфовать даже от воды, что льётся на твою больную похмельную голову, щекочет кожу, смывает всюгрязь, в которой ты вчера извалялся.

Сегодня эта грязь мне ни к чему, сегодня я примерный семьянин, любящий муж и заботливый отец. Сегодня я хочу быть зрелым, серьёзным. Хочу быть… взрослым.

Я чувствую себя родившимся заново, бодрым и готовым на подвиги во имя моей семьи. А таблетка аспирина, обнаруженная в домашней аптечке, кажется и вовсе волшебным эликсиром. Пока бреюсь, с кривой ухмылкой разглядываю набухшие красные ссадины, напоминающие о моём вчерашнем загуле. С ними точно нужно что-то сделать.

Адама в школе практически никто не видел и не знает, и вдруг явлюсь я вот с такой вот битой рожей…

На выходе из ванной комнаты, в меня практически врезается наша младшая.

– Папа! – удивлённо взвизгивает дочурка.

– Привет! – подмигиваю я.

– А мама сказала, что у тебя работа…

– А я свою работу закончил побыстрее и примчался, чтобы не пропустить вашу вечеринку в школе! – уже привычно вру я.

– Так ты поедешь с нами? – и без того большие глаза распахиваются изумлённо.

– Разумеется, принцесса!

Лил с визгом подпрыгивает и хлопает в ладоши, потом тянет ко мне тонкие ручонки, и я не могу не реагировать на этот искренний порыв. Я подхватываю девочку на руки, и она крепко обнимает меня. Такое странное ощущение…

Я прежде мало общего имел с человеческими детёнышами. Кажется, это, вообще, первое моё тело, у которого есть вот такие малолетние отпрыски.

Это так непривычно. Но мне нравится.

И… меня вдруг накрывает волной чего-то такого светлого, радостного, искрящегося, как первый снег, и я с изумлением понимаю, что всё это исходит от моей дочери, а проникая в меня, становится только ещё ярче, больше, светлее. Может быть,этолюди и называютсчастьем?

– Я не принцесса, папа, – степенно поправляет меня Лил. – Я… А угадай, кто я!

Я опускаю дочурку на пол и принимаюсь задумчиво оценивать со всех сторон её костюм. Выглядит она, конечно, необычно. Тёмные шёлковые кудряшки сейчас спрятаны под светлым париком оттенка серебра или, скорее, даже седины. Да и длинный балахон, по подолу порванный на неровные клочки, почти такого же странного цвета.

– Хм… даже не знаю… – принимаюсь гадать я. – Если ты не принцесса… то, может, неугомонный призрак одной милой девочки? Нет? Тогда кто… Фея? Опять мимо? Тогда я сдаюсь, Лил!

– Па-а-а-па! – с укором тянет девчушка. – Ну, я же банши[1]! Ты что, не понял? Мы с мамой сами платье сделали, и волосы мне купили… Тебе нравится?

– Очень! – вполне искренне признаюсь я и тут же добавляю, хитро щурясь: – Только… мне кажется… ты ещё не настоящая банши…

Лил обиженно хмурится и надувает губки.

– Но сейчас мы это исправим… – заговорщически шепчу я. – Идём!

Лил доверчиво топает за мной обратно в ванную.

Я сажаю её на стиральную машину, открываю шкафчик…

– Надеюсь, твоя мама нас не убьёт за то, что мы попользуемся её косметикой… – усмехаюсь я, перебирая всяческие женские штучки на предмет обнаружения того, что нам нужно. – Так… вот и пудра… но что-то больно тёмная… У банши загара не бывает. Нам нужно придать тебе благородную бледность… О, а вот этот крем, кажется, то что надо!

– Это не крем, папа, это же хайлайтер, – поправляет меня дочурка.

– Чего-чего? Ты где таких слов нахваталась? Не выражайся тут! – шутливо грожу я пальцем.

Лил хохочет так, словно её щекочут.

– Папа, ну, хайлайтер, это же для красоты, светлее сделать на лице…

– Вот я и говорю, нам это странное зелье подходит. Только мы им тебе всё лицо намажем… Прикрой глаза!

Дальше я, поражаясь собственному энтузиазму, включаюсь в эту увлекательную игру и гримирую свою дочь, словно заправский профи-визажист. Крем с труднопроизносимым названием придаёт ей не только нужную бледность, но и некое призрачное сияние.

После этого в ход идёт тушь и тёмные тени, и вокруг ясных глаз моей дочурки появляются нездоровые тёмные круги. А потом мы приводим в негодность мамину красную помаду, разукрасив ею подол платья и немного ладони Лил.

– Ну, вот теперь ты настоящая Прачка! – удовлетворённо выдаю я, поставив дочку перед зеркалом.

– Как жутко! – восхищённо взвизгивает ребёнок!

– Осталось и папочку немного подправить, – подмигиваю я и быстро карандашом наношу чёрточки вокруг своих ссадин.

Теперь они ещё больше бросаются в глаза, напоминая неаккуратно наложенные швы, но в том и вся соль. Большинство, если не будет приглядываться пристально, примет мои боевые отметины за праздничный грим.

– Класс! И Кирану надо такие сделать, – одобряет дочка, но всё-таки уточняет: – Папа, а ты что, подрался?

– Ага, – невозмутимо киваю я. – На меня ночью зомби напал.

– Правда? Ого! Расскажи!

– Непременно, но позже, – одёргиваю я эту непоседу. – А сейчас идём на кухню, а то у мамы блинчики остынут.

– У-у-у… ну, расскажи! – Лил вкладывает руку в мою ладонь и послушно идёт следом, но продолжает настаивать на своём.

Должно быть, она тоже опешила от того, какой сегодня её папа, но в отличие от взрослых не теряется, а сразу берётся пожинать плоды.

– Расскажу по дороге в кафе… – снова повторяю я.

– Какое кафе? – она даже приостанавливается.

– Где мы будем есть мороженое…

Счастливый детский визг разносится по дому так звонко, что даже стёкла дрожат.

Что ж, дочурка выбрала себе подходящий образ, способности издавать такие звуки любая банши позавидует.

***

[1]Банши – существо из ирландского и шотландского фольклора, которое своим жутким воем предвещает смерть. Банши никого не убивает сама, но является предвестником беды и неким проводником души в загробный мир.

Некоторые источники описывают банши как жуткую старуху, другие – как прекрасную, но печальную деву. Чаще всего атрибуты банши: бледная кожа, длинные светлые или седые волосы и лохмотья.

В современных городах крик банши слышит только сам обречённый, а вот в старину крик адресовался прежде всего дому, очагу, замку, поселению и чаще его слышали те, кто проживал рядом с обречённым на смерть.

Называли банши и Прачками. Одним из обликов, в котором являлось смертным это существо, был образ плачущей женщины, стирающей в реке окровавленные одежды. Такие явления чаще случались накануне каких-то страшных событий, например, войны или мора.

Кстати, существовало поверье, что если прачке удалось отстирать одежду от крови, то у обречённого на смерть есть шанс избежать печальной участи.

12 Ночь вторая

Наша с дочкой шалость получает неожиданное продолжение.

На радостный вопль малышки Лил является Киран, мой старший сын, в костюме чего-то жуткого и зелёного, должно быть, орка или гоблина и в дурацкой маске. Она портит весь вид. И мы быстренько втроём решаем, что без неё будет лучше…

Через десять минут Киран становится обладателем серо-зелёного лица и шикарного боевого раскраса. Причём я рисую ему такие же грубо заштопанные шрамы, как и у меня. Вот так! Сразу видно, что мы родня.

Мальчик доволен. Теперь его образ куда круче, чем с несуразной маской.

Если в этом мире осталась хоть какая-то справедливость, мои дети непременно выиграют конкурс на лучший костюм к Хэллоуину! Мои дети… Да уж! Смешно.

Дальше-больше…

Онора не ругает нас за то, что мы без спроса залезли в её косметичку. Она вдруг тоже загорается этой идеей, заявляет, что не хочет быть бледным пятном на нашем фоне, и, дожарив блинчики, уходит рисовать праздничный макияж себе.

Нора выбирает элегантный образ в стиле Мартишии Адамс: высветляет лицо, наносит тёмные тени и вишневую помаду, распускает и выпрямляет волосы, надевает строгое черное платье-футляр и гранатовое колье, словом превращается в женскую версию графа Дракулы. Я так и жду, что сейчас она улыбнётся и сверкнёт клыками.

***

В итоге я еду в машине в компании симпатичной маленькой банши, сурового зелёного орка и обворожительной вампирши... А на мне самом строгий чёрный костюм – почти смокинг, галстук-бабочка и зловещие шрамы на лице. Ну, прямо семейка Адамс!

Мне нравится!

Это действительно так – мы сейчас не просто выглядим как семья, мы и есть семья.

Я искоса бросаю взгляды на свою жену и улыбаюсь слегка ошеломлённо.

Она невероятно соблазнительная, и улыбка на вишнёвых губах такая озорная и дразнящая. Я думаю о том, какие они на вкус, её губы… И на ум приходит сравнение с хорошим красным вином.

Ей идёт этот образ роковой женщины. Но искренняя, задорная улыбка идёт ещё больше. Я смотрю на неё, смотрю, смотрю… невольно отвлекаясь от дороги – благо, сейчас почти нет машин. Смотрю… и своим глазам не верю.

Впрочем, она, кажется, тоже. Онора поглядывает на меня с изумлением, будто пытается прочитать мои мысли и понять, куда исчез её муж, и кто этот незнакомец рядом. И она в своих размышлениях не так уж далека от истины.

А ещё, наверняка, гадает, что же я такого натворил этой ночью…

Ну да…косякдолжен быть очень серьёзным, раз Адам взялся играть роль примерного семьянина.

Ты права, моя дорогая – этой ночью я был очень и очень плохим мальчиком, я был дрянным мужем. И если уж говорить честно, дрянным мужем я был не только этой ночью, я им был всегда.

Сейчас я это очень хорошо знаю. Глядя на свою жену и детей, я не понимаю, как можно было быть таким идиотом. Как можно было добровольно отказаться от всего этого ради…

Нет, я даже не про Иту. Ведь Ита была не одна такая. Просто она задержалась на год. А сколько проскочило мимолётно, так что я даже имён не запомнил.

Я про всё это… сиюминутное, пустое, бессмысленное. Всё, чего так требовала внутренняя суть Адама, где давно уже свили гнездо три главных демона человечества: похоть, потребительство и тщеславие.

Меня как магнитом тянет к роскошной, полной достоинства и грации женщине, что сидит со мной рядом. Неужели это моя жена? И это её Адам считал заурядной, неброской и скучной до занудства?

Меня неожиданно захлёстывает волной досады и горечи. Впервые я понимаю, что не хочу это всё терять, что мне мало этих трёх ночей, после которых всё снова закончится. Понимаю, что никогда не забуду этот Самайн.

Я завидую Адаму, имевшему и не ценившему всё это, и ненависть к нему вонзается в моё сердце как ядовитый шип, проходит насквозь, тревожа свежую рану зазубринами отчаяния.

– Адам, ты в порядке? – с беспокойством заглядывает мне в глаза Онора. Её рука на миг накрывает мою.

Я ловлю её, притягиваю и целую в самый центр горячей ладошки. Она смущённо краснеет и улыбается. Детишки шкодливо хихикают, заметив наши нежности.

И желчь внутри меня растворяется, сменяясь щемящей, сладкой, счастливой болью.

– Всё хорошо, – заверяю я, с трудом проглатывая застрявший в горле ком.

Ловлю себя на том, что мне невыносимо хочется сделать для Оноры что-то приятное, трогательное, незабываемое…

Чтобы, когда всё это закончится, я-Адам остался в её памяти именно таким, как сегодня, как сейчас – заботливым, влюблённым, улыбающимся. Чтобы она вспоминала этот –наш самый счастливый– день, а не годы одиночества, обид и непонимания.

И мы едем в кафе – есть мороженое. Заказываем фирменный микс – большую тарелку разноцветных шариков, и с азартом сражаясь за самые вкусные из них, затеваем весёлую игру – пытаемся угадать каждый вкус. Официант вообще-то принёс нам карточку с подсказками, где все оригинальные названия сортов указаны. Но мы туда пока не подглядываем, ведь угадывать гораздо интереснее, а выдумывать свои – и того круче.

Кажется, это мороженое самое вкусное, что мне доводилось пробовать в человеческой шкуре. Самое вкусное после блинчиков Оноры…

А потом мы отправляемся в школу.

Сегодня она похожа на старый замок с паутиной и призраками. Учителя, родители и дети постарались на славу, украсили её не только тыквами, но гирляндами и всяческими жуткими атрибутами.

Онора знакомит меня с учителями наших детей, с кем-то из родителей. Я никого тут не знаю, но все мне улыбаются, и это кажется искренним.

Шумный праздник неожиданно увлекает. Дети показывают нам забавные сценки, участвуют в конкурсах. Мы с Онорой болеем за наших, кричим так, что уже охрипли голоса, и это приносит плоды. С такой мощной поддержкой дети выигрывают несколько раз.

А в конце вечера… Лил и Кирана всё-таки выбирают в пятёрку лучших костюмов этого Хэллоуина.

Домой мы возвращаемся такие уставшие, что дети засыпают прямо в машине на заднем сидении, но при этом такие безумно счастливые, что улыбки словно приклеились навсегда к нашим лицам. Лил и Киран даже во сне продолжают улыбаться. А мы смотрим на них в зеркало и, конечно, тоже улыбаемся.

Я поочерёдно на руках отношу детей в дом. Онора укладывает их в постели.

А потом… я смотрю в её глаза, беру молча за руку и веду за собой.

Наша ночь ещё не закончилась, она только-только начинается…

***