Текст книги "Сказки Мухи Жужжалки"

Автор книги: Надежда Белякова

 
Плывет рыба среди звезд.
Распушила красный хвост,
Облака гоняет, слёзоньки роняет:
Стали реченьки грязны, от сетей они тесны!
 
 
Ой ты рыба! Не летай!
Нашим птицам не мешай!
Возвращайся, рыба, в реку
И скажи ты человеку:
– Чисти речку, человек!
Ведь короток земной век!
Ты сетями не сори!
Лишней рыбы не уди!
Чтоб хватило твоим внукам,
реку береги, не мучай,
не мути озер воды
и пруды все береги!
Будет рыба в реках плавать,
человека всюду славить!
Уж ты царь наш, человек…
Эх! Тут и сказочке конец!
А кто слушал – молодец!
 

И наступил тот день спора. И опять победил всех рыбаков наш Тимошка. И опять разнесся его радостный крик над водой:

– Я выиграл!!! На спор еще триста рублей – триста рыбин выудил!!! Накуплю себе пряников медовых, кренделей с маком, игрушек – кучу! Что захочу – то и куплю! – обрадовался невероятному улову Тимошка. Народ, глядя на его улов, изумлялся:

– Экие чудеса Тимошка творит! Сам-то – от горшка два вершка, а этаких рыбин триста штук выудил! А рядом все рыбаки с пустыми ведрами! Ни одной рыбешки никто не поймал!

Удочки его рассматривали, пытаясь разгадать: может быть, в них секрет? Нет! Обычные удочки! И наживку смотрели. Да нет же! Тоже – все, как у нас! А такой улов ни кому и во сне не приснится! – обсуждал народ, стоя на берегу реки, в которой плескалась невидимая людям прекрасная Берегиня Речная среди духов речных, растревоженных за рыб в реках и озёрах:

– Совсем закуролесил Тимошка! Загордился! Хвастается, что и больше выудить может. Нет! Нельзя допустить такого дурного истребления рыбы в наших реках и озёрах! – возмущалась Речная Берегиня. Старик Водяной, расстроенный и опечаленный, даже расплакался. И река от этого чуть из берегов не вышла. И сказал Водяной сквозь слёзы:

– Правильно говоришь, Берегинюшка Речная! Слышал я, что уж на новый спор с Тимошкой мужики скидываются, чтоб пятьсот рубликов собрать! Сети-снасти готовят. Лодки смолят. Хотят в море идти. Посмотреть, а сможет ли Тимошка пятьсот рыб один выудить с рассвета до полудня!

Ой! Ой! Пятьсот рыбин!!! Пятьсот рыбонек наших бессловесных-беззащитных! Как ему не жаль их??? – ужаснулась Берегиня Речная и расплакалась слезами– жемчугами. Но вдруг по тихой этой деревенской речке волны океанские забурлили. Грозно высоко стеной поднялись. И узнали они в волнах грозный лик самого Вседержителя Океанского, приплывшего к ним издалека. Он посмотрел на них так, что Берегине Речной совсем не до слёз от ужаса стало. А он загремел волнами, и все духи вод услышали в рокоте волн его гневный голос:

– Я Царь Морской! Я владыка Океанский! Приплыл сюда бранить всех вас! Тебя – Королевну-Берегиню Речную! И тебя – Князя Озёрного! И вас – Духа Болотного, и Баламута Прудового! И тебя, дуралея старого – Водяного! Потому что слух о безобразиях, которые Тимошка творит при вашем попустительстве до морей и океанов доплыл!

Все вместе только воскликнули от страха, услыхав его грозный рокот.

А Вседержитель Океанский еще громче загремел волнами, так, чтобы все духи вод услышали:

– Да что ж вы делаете, неразумные?! Рыбу без почтения истреблять шалопуту позволяете? Тимошка урон наносит, а вы ради памяти его деда этот урон водам нашим наносить ему позволяете! Я его деда по сей день люблю и уважаю. Но талант был дан ему за его заслуги. А этот безобразник вместо любимца нашего, которому мы ничего не жалели, щедро рыбой одаривали, – безобразничает! Наследник его Тимошка вместо благодарности – разорителем нашим стал! Врагом нашим и погубителем! Раз по добру не внял, другой будет с ним разговор! Гордыня, что сорняк! Душу его заполонила! Всё! Ох, тесно тут у вас! Уплываю от вас обратно! Думайте, как исправлять всё будете! – прогремел он на прощанье.

И, выплеснув свой гнев, Вседержитель Океанский уплыл обратно в свой океан, вспенивая реки и озера на обратном пути.

Да, погоревали, думая об этом, Князь озерный и Дух Болотный с Баламутом Прудовым. И Королевна Берегиня Речная в память о дедушке нашего Тимоши слезами– жемчугами всё дно усыпала. Да только ведь правду сказал Вседержитель Океанский, что каждый, кто талантом одарен, за свой талант ответчик и хранитель всю свою жизнь.

Но настал день спора и пятисотрублевого. Толпа идёт – гремит, аж земля дрожит. Народ к морю с песнями потянулся. Идут по берегу с песнями, с плясками. Веселятся, приплясывая, вечерний праздник предвкушают. На рожках, на волынках музыку развеселую наяривают. Тимоша тоже идет развеселый, песни поет, шутки шутит. А сам-то думает, как на пятьсот рублей пряников-кренделей медовых накупит!

Когда пришли к морю – лодки выкатили. Море спокойное, волны небольшие. Небо ясное. Солнышко теплом радует. Сел наш Тимошка в лодку. Такой махонький, что почти и не видать его с берега. Но грёб изо всех силёнок. Вышел Тимоша в море и поплыл вперед, подальше от берега.

Плывет Тимошка и с пребольшим удивлением видит:

– Ой! Да что-то вокруг моей лодки волны морские совсем затихли. Стала вода спокойной, как озерная гладь. И прозрачная такая, что глубоко видно! О!!! А в глубине – под водой дворец красоты неописуемой виднеется. От богатства украшений из самоцветов и золота сверкание от стен его исходит. Свет неземной из-под воды льётся! Так и слепит нестерпимо ярким сиянием! Из дворца выходит подводный повелитель, сам Вседержитель Океанский – величественный и царственный. И прямо мне в глаза глядит. И как-то насмешливо глядит. Прямо к лодке моей шагает, рыбёшек распугивает. Что это он? Ой! Ко мне плывет, приближается к лодке. А дворец глубоко на дне остался. А он всё ближе и ближе… И подзывает кого-то? А, это он косяк рыб к себе зовет. А сам рукой захватил сеть, спущенную в море. И вроде как расправляет ее в воде. Оказалось, что расправлял он ее, чтобы позванным им рыбам скорее в сеть заплывать. А вода прозрачная. Каждую рыбину видно. Стоит Морской Царь – Вседержитель Океанский и каждую рыбину, что по его воле в сеть заплывает, подсчитывает. И я хоть от страха и дрожу, а тоже считаю! Ура!!! Знаки какие-то царь морской подает! Никак не пойму! Чего он хочет?

Тут Вседержитель Океанский крикнул Тимоше:

– Поднимай сеть, ротозей! Ох! Тимошка-Тимошка! Ух!

А чтобы попроще было, он там, под водой, ручищами своими размером в три лодки снизу сеть подталкивает. Вроде как приподнимает. А чтобы сподручнее в лодку сеть с рыбой забросить, взмахнул рукой под водой. И среди этой глади волна поднялась и так удачно приподняла тяжеленную сеть, что прямо в лодку опустила. И прогремел Тимошке Вседержитель Океанский:

– Всё! Получил ты, Тимоша, пятьсот рыбин здоровущих безо всяких усилий. И кроме тебя, никто не увидел меня, Царя Морского, Вседержителя Океанского. Ни рыбаки, ни люди с берега. Что смотришь на меня, как завороженный?

– Да я так, смотрю себе, просто так смотрю… – пролепетал испуганный Тимошка.

– Что рыба? Ерунда! А вот такое видывал? А? Хм, – хмыкнул в ответ Царь Морской – Вседержитель Океанский. И показал Тимошке сеть, полную хрустальных сундуков. А в сундуках тех камни драгоценные редкой красоты. А еще больше и еще красивее камни рыбы во рту держат. Подплывают с ними. Хороводом кружат вокруг лодки. Хвостиками помахивают! А царь морской манит рукой, манит. И, подмигнув Тимошке, сказал:

– Иди! Иди сюда, твоё всё будет!

Потрясённый увиденным великолепием, Тимошка решил и выкрикнул:

– Эх! Где же еще такую красоту увидишь?! Все! Прыгаю!!!

А тем временем народ на берегу разволновался:

– Где там Тимошка-то?! Выплыл?

Смотрим из своих лодок и дивимся на Тимошу. То волной прямо в лодку его сеть, рыбой набитую, неведомая сила закинула, хотя море тихое было. И откуда та волна набежала? А после того еще чудней. Высматривая что-то в море, Тимоша сам бросился в море ни с того ни с сего. Не видать мальца! Где Тимошка? А ну, плывем к нему! Не случилось ли беда?

Ай! Ай! Поначалу никто не испугался даже. Ну перегрелся мальчишка, с кем не бывает. Видимо, искупаться в воду прыгнул. Тем более, что рыбалка его удалась. Подождали. А только голова-то на поверхности не показывается. Тут всполошился народ. Нырять стали. Тимошку искать.

Но нигде нет Тимошки! Не выныривает. Полна рыбы лодка на волнах качается. Вот тебе и праздник!

А тут, как на грех, вдруг взбаламутилось море. И лодку Тимошкину волной высоко подняло и на берег швырнуло. Пропал Тимошка – решил народ. И пятьсот рублей на помин души Тимошиной пошли.

Но! Да… не утонул Тимошка вовсе! А заманил его в пучину морскую Царь Морской, Вседержитель Океанский.

Как прыгнул Тимоша в воду за сокровищами, что Царь Морской ему показал… тут его тот за шкирку и хвать. И давай уму-разуму учить. Такую трепку задал. От этого на море буря такая страшенная поднялась, что рыбаки едва успели к берегу приплыть. А его же полную лодку на берег целехонькую и полную рыбы на берег швырнул… Берите мол, пользуйтесь! Пользуйтесь, охальники!

Раз выудил рыбу, негоже ею морскую воду мутить. Принимайте подачку от Морского Царя!

А потрепанному вразумлением Тимоше повелел:

– За каждую пойманную рыбу на всю оставшуюся жизнь день честно отработать. Чтоб прочувствовал, что вся жизнь на земле и под водой цену свою имеет. И брать ее можно только ради самой этой жизни!

А рыбки, уж кто-кто, а наш Тимошка наловил, как никто другой!!! Так что подметает Тимоша с того дня дно морское, дно океанское и речное дно, как обычный дворник улицы. По руслам рек и озер с метлой ходит – все вокруг чистит: от мусора и ила. Сети рваные собирает! Раненую рыбу лечит-врачует! А все подводные жители, русалки и девы морские, да и сама Королевна-Берегиня Речная, Князь Озерный, да и сам Царь Морской – Вседержитель Океанский поют ему для вразумления и для собственного удовольствия светлые песни его деда Тимофея Тимофеевича. И так душевно у них там живется, что и прижился там наш Тимоша. Не хочет из вод выходить и к прежней жизни возвращаться. Тревожится: а ну как без него непорядок какой-нибудь сотворится!

И сам Тимоша прочувствовал, что не по злобе все это сотворил с ним Царь Морской – Вседержитель Океанский, а из любви к порядку. Чтобы устыдился Тимоша, что на потеху тратил тот дивный талант, который от родного деда унаследовал. Но иногда все же выходит Тимоша к нам из вод на землю. На берег подышать. Красотой земной полюбоваться. Да только что-то он все обратно спешит!

Когда Тимоша из вод выходит и в наших местах появляется, весь народ сбегается к берегу, всегда к нему с расспросами. И Тимоша так пояснял, что к чему:

– Конечно, спешу обратно! Погощу немного на Земле – и обратно! Да и как не спешить? По всем морям-океанам по дну с метлой хожу и порядок навожу! Красотой несказанной любуюсь! Рыб раненых лечу. Они – и морские и речные – про меня знают. За помощью ко мне плывут. Как же я их оставлю?

Да! Гостит у нас Тимоша! Но всё больше работает-хлопочет! Ряску на прудах чистит, из рек сети брошенные вытаскивает. Заботится о чистоте вод. По вечерам рассказывает, каково житьё-бытьё на дне океанском, какая красота в морях разных, о реках далеких. Но частенько не своими словами рассказывает, а всё стихами и песнями нас радует. Совсем, как и дед его – Тимофей Тимофеевич стал! И вскоре обратно, в речные просторы, а оттуда в морские и океанские погружается – и в путь! Да! Чудеса в нашей деревне не переводятся!

Зыбь-трава

Княжил когда-то князь, обо всем радел, заботился. И о том, чтобы жителям его княжества жилось хорошо. И о том, чтобы от врагов защищено было отечество. Богатырь был человек, красивый, мудрый.

И чем сильнее становилось его княжество, тем больше появлялось завистников у князя. Завидовали процветанию его княжества и тому, что полноводны реки, текущие по его землям. Что тучные стада пасутся на его лугах. Что смелы и ловки его воины, метки стрелы его лучников, быстры кони под его всадниками.

Слава о воинских победах князя заставляла его завистников затаиться. Много громких побед одержал князь! Но и раны, полученные князем в тех битвах, оставили горькую память, постоянно дававшую знать о себе. Мучили князя ранения, покоя не давали князю ни днем, ни ночью. Но ради княжества терпел и воевал князь. Но стал уставать он от набегов врагов княжества.

Особенно досаждал его княжеству Чёрный Тать – лихой кочевник. Бог весть откуда стремительно налетал Чёрный Тать и безжалостно сокрушал всё на своём пути. Чёрным смерчем нежданно-негаданно возникал он у самых границ княжества. Несметное войско, покорное его воле, мчалось следом за ним. Откуда появлялся? Из какого сброда войско своё собрал? Кто так назвал его – Чёрный Тать? Никто не знал, не сказывал.

Поначалу налетал внезапно. А со временем и таиться перестал. Разбил пёстрые шатры, расставил их по границе с нашим княжеством. Ночами костры высокие жёг. И понеслись оттуда песни заунывные, тоску чёрную веющие по ночной степи. Оттуда он и совершал дерзкие свои набеги. Но решительные победы княжеского войска теснили злого кочевника, и отступал Чёрный Тать. Таяло его войско во тьме ночной. Но ненадолго затихало оно. Копило силы на чёрные свои дела и опять нападало. А князь со своим войском разбивал и вновь отгонял прочь врагов от пределов родного княжества. Однажды до того жаркий бой разгорелся меж ними, что уж, казалось, не подняться больше никогда войску вражескому. Истощенный в боях Чёрный Тать поражение признавать не хотел. А прислал вместо гонца старушку ветхую с посланием, в котором сообщал, что из милости передумал идти дальше войной на княжество. И что решил Чёрный Тать замириться с князем. И в знак своей доброй воли посылает к князю в полное его распоряжение знахарку свою личную. Большую мастерицу раны лечить. И любую боль усмирять искусницу. Прочитав это послание, князь даже рассмеялся, размышляя над прочитанным, «Ну, хитер Чёрный Тать! Но ладно! Лучше худой мир – чем хорошая драка! Да и устал я».

– Ступай к своему хозяину, знахарка!. Не нужна ты мне! В моем княжестве свои лекари есть! – сказал он старушке и повернул своё войско за крепостные валы с бойницами, за высоченные неприступные островерхие ворота. И, как только последний воин княжеского войска прошел внутрь, заперли на большие и тяжелые чугунные засовы ворота, защищавшие вход в княжество.

Наш князь был даже рад, что враг решил замириться. Потому что хоть победа и близка была, но устал князь. Так устал, что думы, заботы о княжестве и ноющие раны спать не давали. Призвал он знахарей. Но те мало помогали. А коль заснет, всё-то ему бои снятся. И вдруг однажды, откуда ни возьмись, бессонной ночью влетела ворона в опочивальню князя. И принялась громко каркать. Князь встал, чтобы ту ворону в окно выгнать, а она словно рассыпалась прямо на глазах и целой стаей оборотилась. И чем больше он по опочивальне своей ее гонял, пытаясь выгнать ворон в окно, тем больше их становилось. Целая стая! И вдруг замерли они все на лету, а потом, точно по чьей-то воле незримой, в одну ворону оборотились все разом. Тут он эту каркающую жуть в окошко и выгнал. Отошел от окна, оглянулся. И увидел, что посреди его опочивальни – та самая старуха-басурманка, что Чёрный Тать в знак примирения посылал к нему. В руках она держала чашу узорчатую, сверкающую каменьями бесценными, – золотую чашу искусной работы.

– Ты как в моей опочивальне появилась? – изумился князь.

– Твоя хвороба меня позвала, князь! Боль твоя привела меня сюда. Вот трава заветная, от неё спать будешь, как младенец ясный, безмятежный. Не бойся, не отрава это! Это Зыбь-трава! Я и сама могу сначала испить из чаши для твоего успокоения, – вкрадчиво шептала ему старуха. А от шёпота её гул по терему шел. И, точно воле своей не хозяин, принял князь из её рук чашу диковинную. Взглянул, что за зелье на дне притаилось.

Но сколько ни всматривался князь, а дна той чаши не увидал. От первого же глотка стало князю так хорошо, как в жизни ни разу не бывало. Всю мучительную явь и боль его ран словно зыбью, как пеленой покрыло. Обволокло и растворило, неведомо как. Освободило от тягот. И даже от памяти обо всём плохом и тяжёлом. И вошел он в сон, точно в терем светлый. И увидел он себя в том сне повелителем мира, мудрым и всесильным правителем. Тот терем его – то по морю плавал в заморские страны, где он был желанным гостем, то средь небес летал, куда хотел. А помогала князю понять языки далеких стран девица необычайной красоты. Она неотступно с ним везде рядом была. Богатство вокруг себя видел князь несметное. Голос ветра стал князю понятен – он превращался в дивное звучание неведомой песни. Эти вещие напевы открывали князю сокровенные знания. Тайный смысл предметов становился ясен. Что было и что будет – всё стало понятно ему. Стоило о чём– либо лишь помыслить, то к нему тотчас же приближалось. Ежели кто-то что-то замышлял злое-потаённое – ему о том шептали травы. Словом, этакая расчудесица, что и вообразить невозможно. Даже князю порой от всего этого страшновато становилось. Сам он в тех снах ходил в тончайших одеждах, золотом расшитых. Словом, сон – наслаждение одно. Уж более думы и заботы его не тяготили.

Как проснулся утром, сразу за дела за хлопоты о сохранении и процветании княжества. И так весь день с утра до вечера. А хлопоты те – в радость, потому что жизнь всего княжества – самое сердце его жизни. А жители дороги ему, точно дети родимые. Но к вечеру опять знахарка Чёрного Татя, подарок вражеский, подступает с чашей. А в ней Зыбь-трава плещется да булькает, словно голос назойливый: «Пей, князь, пей! Хорошо выспишься, хорошо работать на благо княжества будешь. Спать будешь – силы копить будешь! Пей, пей, князь!»

И князь, вспомнив, как славно выспался в прошлый раз, после выпитой чаши Зыбь-травы, выпил снова. Кое– как доделал намеченные на вечер дела и поскорее отправился спать. Как заснул, вольной птичкой полетел в чудесные сновидения. Увидел во сне княжество свое. Словно стало оно садом райским беззаботным. Счастья река разливанная. Девицы пригожие песни распевают, вместе с ним птицами вольными среди звезд летают. А звезды светят так ярко, что и солнца в том княжестве не надобно. И стоит едва помыслить о чем, пожелать, все тотчас же на его глазах исполняется. И народ благодарит его. Возвеличивает до небес.

Но и этот сон окончился. Настало утро нового дня. Пора князю вернуться к делам своим. И увидел он, что дела-то в княжестве – одни хлопоты да заботы. Войско в полной боевой готовности держать надо. Всегда к нападению или к другой какой-нибудь беде готовым быть нужно. А без его указов оно, что без головы.

– Да! То ли дело во сне, что снится после того, как пригубишь зелье Зыбь-травы. Сплошные праздники, победы, веселье – словно одним только счастьем и дышишь! – подумал князь. И нехотя сел на коня. Осмотрел, все ли в порядке в княжестве, в строгости ли закон соблюден. Нет ли обиженных. Но какие бы дела не делал – всё через силу. И всё-то вспоминается: экое облегчение, едва выпьешь зелья чародейского, едва пригубишь Зыбь-травы. Уж так ему хорошо в тех снах было, что на эту самую явь глаза не глядят. И всё-то ему стало вокруг скучным казаться. А тут еще и новая напасть: стало всё тело болеть и ломить. Все до кости боль пронзала, точно враг невидимый жгутами немилосердно скручивает. Не выдержал и вслух застонал.

Откуда ни возьмись, опять возникла старуха-знахарка с чашей в руках. И своим скрипучим голосом опять стала уговаривать князя:

– Только пригубь, князь! Боль как пыль сдует! Зыбь– трава всё лечит!

Но осерчал князь на старую знахарку за то, что отвлекает его во время забот о княжестве. И замахнулся на неё, прикрикнув:

– Сгинь с глаз моих долой, карга проклятая! Не до снов мне твоих чародейских! Мне о княжестве радеть нужно!

Да только сам руку и отдернул. Потому что чёрным вихрем старуха закружилась на месте. И вдруг стая черных ворон налетела и каркающей тучей укрыла старуху от княжеского гнева. Но через мгновение растворилась воронья стая. И на том месте, где знахарка Чёрного Татя только что стояла, теперь расчудесная красавица со смоляной косой до пят возникла. Та самая, из тех снов. И ту же самую чашу в руках держит и приветливо чёрными крыльями своими за спиной чуть колышет. Улыбается ему и сладко шепчет:

– Что же, князь, забыл меня? Не доверяешь? Испей! И боль ран своих услади! И дальше дела свои твори. Кто ж тебе мешает? Ты вольный человек, что хочешь, то и делаешь!

Как завороженный, князь руку опустил покорно, а другую протянул и принял чашу из ее прекрасных молодых рук. Вздохнул, что греха таить, не по силам ему было боль терпеть. И выпил князь зелье проклятое. Пока пил, запрокинув голову, исчезла и молодая чернокрылая чаровница, и чаша растаяла. Удивился князь, но почувствовал, что боль и вправду улетучилась. Отправился дальше княжество объезжать! Да только что-то не ладились дела в этот день. Всё раздражало его. Уж не казалось ему родимое княжество таким прекрасным, как раньше. Таким любимым и самым главным в его жизни делом.

Народ, что слушал его с почтением, казался ему нерасторопным, скушным, не стоящим его усердия и заботы. Да и в сон его потянуло. Отправился среди бела дня в опочивальню, да не дошел. И, точно пьяный, упал у порога. Такого позора с князем в жизни не случалось. А ему всё равно стало: и что слуги о нем подумают, оттаскивая его к постели, и что дела все заброшены. Нет! Не болит более его душа за родимое княжество. Точно беглец с поля боя, скрылся князь от забот в своих снах. Всем-то он там доволен и счастлив. Опять во сне у ворот того княжества оказался. Звезда к ногам его с неба упала и в ту прекрасную девицу обратилась. Она не то в полу-полёте, не то в полу-плясе кружила перед ним, завораживая своей красотой. Дивным узорочьем сплетались плавные движения её рук и чёрных крыльев за спиной. Словно невзначай, коснулась чернокрылая красавица точь-в– точь таких же, как и защищающие и его княжество, ворот. Тоже с виду неприступных. И они распахнулись, как крылья бабочки, – легко, без лязга чугунных засовов, без скрипа. И девица чудным кружением своих чародейских плясок увлекла за собой князя вовнутрь того княжества– сна. И увидел он это княжество в ярком сверкании звезд. Таком, что и луна и солнце в том небе лишними будут. Некоторые звезды падали с неба время от времени, обращаясь в прекрасных девиц. И они тоже парили в плясках и пели дивно. За спиной у каждой крылья чёрные – чёрнее ночи по ветру полощутся, посверкивая перьями. Ни красавиц, ни плясок таких он наяву никогда не видывал. Скинула с головы покрывало та первая, самая дивная из всех девиц, и оно, не касаясь земли, подплыло к князю, увеличиваясь на глазах. В летящий по воздуху ковер превратилось её покрывало. Присела красавица на этот ковер, а он и не прогнулся даже, так и висит в воздухе. И сказала она князю:

– Садись, князь, рядом. Владения твои осматривать будем. Наяву-то всё сам да сам. А здесь мы, как вольные птицы, летать будем!

Четыре других чернокрылых девицы взяли ковер за четыре угла и, взмахнув крыльями, поднялись в воздух. Если б не их красота неземная, руки, как присмотрелся князь, и не руки вовсе, а птичьи лапы чёрно-сизые, как и их крылья – ну чисто вороньи! Но не стал князь об этом размышлять. Лень ему стало думать-рассуждать. Летая среди звезд, удивлялся князь, как богата его земля. Были видны и терема, и сады, и луга, и поля, и леса меж ними. Но одновременно видны были и клады потаенные, закопанные в ту землю. Светились они тихим ясным светом из-под толщи земли. Удивлялся князь, видя всё это. А между тем летели они всё выше и выше. И глядя сверху на княжество, изумился князь, что других земель и княжеств не видно. Будто одно его княжество на всей земле осталось. И спросил он у девицы:

– А где шатры стана врага моего, Чёрного Татя? Того, что на востоке с моим княжеством соседствовать вздумал и всё войной моему княжеству грозил? Почему его не видно?

А она запела в ответ голосом завораживающим, звенящим, точно звёздная ночная тишь:

– Нет больше на земле твоих врагов. Исчез Чёрный Тать! Только одно по всей Земле-матушке твое великое и всесильное княжество простирается. Одна печаль, что ты это свое княжество ради того, разоренного наяву, покидаешь. Сироты мы без тебя! Останься здесь с нами, князь наш светлый! Зачем тебе в ту тяжкую явь возвращаться? Здесь ты соколом летаешь, а там от боли мучаешься. То княжество войнами, как тело твое ранами истерзано. А здесь – жизнь без печали.

С этими словами чернокрылая девица протянула руку и схватила на лету сверкающую, падающую с неба звезду и протянула ее князю. Свет ее был так ярок, что сначала ослепил князя. А вскоре и вовсе глаза его болеть стали.

Князь зажмурился. Всё для него погрузилось во тьму. Но вдруг тьма эта стала плотным сгустком и превратилась в старую знахарку, которую князю Чёрный Тать к нему прислал. Она стояла в потёмках его опочивальни. Глаза ее горели, словно две зажженные свечи. В руках она держала всё ту же чашу с зельем Зыбь-травы. Она смеялась каркающим голосом. Князь понял, что проснулся. И так ему захотелось тот сон досмотреть и сказать красавице, что согласен он княжить в том княжестве и никогда больше не возвращаться сюда, в явь! Что не хочет больше князь защищать своё княжество, здесь на земле, как прежде.

Он протянул руки к чаше Зыбь-травы, которую цепко держала в своих птичьих лапах старуха-знахарка. Но она прямо по воздуху отодвигалась от него, ни разу не повернулась. А летела, насмешливо глядя в глаза князя.

– Хочешь вернуться? Ха-ха! Хочешь птицей вольной летать? Ха-ха! Кар-кар! Там княжить хочешь? Свое княжество бросить? Кар-кар! Ха-ха!

– Да! Да! – шептал ей князь, протягивая руки к чаше.

Была глубокая ночь. И князь увидел, что, протягивая руки к чаше с зельем Зыбь-травы, он упорно шел за нею, словно на поводке. И не заметил князь, как он вышел из спальни, стремясь приблизиться к желанной чаше. Охранники попытались преградить ему путь, но он отругал их, потребовал, чтобы они не мешали ему. Не посмели они ослушаться своего князя, хоть и встревожились не на шутку. А возражать ему боязно было. Он-то совсем чумовой стал.

Так, босой, с протянутыми руками, князь спустился с крыльца своего терема вниз. Вот уж и сад, что буйно рос вокруг его терема, остался позади. А подлая старуха только каркает и каркает, смеясь над князем. И словно летит прочь от княжеского терема, не оборачиваясь и не касаясь земли. Задом наперед. А чашу всё держит на вытянутых руках и дразнит князя:

– Вот она, чаша с Зыбь-травой! Куда хочешь, вмиг доставит. Да только не знал ты, глупый князь, что раз от раза зелье мое дороже! – каркала старуха.

Князь бежал за нею, а догнать не мог! А она всё хохотала. И чёрные перья прорастали по её протянутым рукам, цепко держащим чашу. И руки её стали терять прежние очертания, превращаясь в вороньи крылья. Длинный, горбатый нос стал удлиняться ещё больше, превращаясь в серый вороний клюв. Лицо тоже стало прорастать перьями. Вскоре вся голова её стала вороньей. Круглые вороньи глаза мигали и сверкали красным огнем. Но и это не отпугивало князя. Тем более что силы его покидали, и тело болело жестоко. Наоборот. Он же помнил, что лишь это зелье облегчает его страдания как никакое другое лекарство.

– Так какая же твоя цена за проклятое зелье? Почём Зыбь-трава? – прохрипел князь.

– Отвори ворота своего княжества! Дай приказ своим стражникам отворять! Впусти моё войско, – ответила она, пряча чашу с зельем в своих вороньих крыльях.

– Да что ты выдумала, проклятая! Чтоб я княжество родимое предал?! Чтоб я виновным стал в его гибели? Чтоб я рабом на погибель свою стал у Чёрного Татя? – возроптал князь.

– Да ты уже раб! Раб зелья! Раб Зыбь-травы! – мерзко хохотала старуха, стоя спиной к воротам, ещё защищающим княжество.

Тут только увидел князь, что она становится едва видимой, прозрачной. К князю подбежали охранники. Стали уговаривать уйти от греха подальше. Вернуться в княжеский терем. И он было на мгновение очнулся, и старуха исчезла вместе с чашей… Но тут же увидел, что огромные высоченные ворота прозрачными становятся. И видит он, что там, за запертыми воротами стоит та красавица и тянет, тянет к нему руки-крылья. Он бросился из последних сил к ней, но больно ударился о круглое бревно мощных ворот. Он застонал от горечи и боли.

И вдруг сорвал чугунный засов, защищавший въезд в княжество, желая выпить проклятое зелье Зыбь-травы, чтобы улететь от всех бед и трудностей в наваждение снов о счастливом княжестве. Увидеть эту неземную красоту, летать среди звезд с той красавицей.

Но как только он поднял засов, защищавший княжество, увидел, что за стенами притаилась несметное чернокрылое полчище Чёрного Татя. Но самого их вожака среди них не было видно. Чёрные с красным попоны красовались на конях его войска. Всадники хищно щелкали вороньими клювами. И лишь зловеще прекрасный чернокрылый, самый мощный скакун стоял впереди без всадника. Он бил копытом, ржал, вставал на дыбы. Пока вдруг девица не подбросила чашу высоко-высоко вверх. Чаша, взлетев, перевернулась. И заключённое в ней зелье полилось сверкающей струёй вниз. Но в мгновенье ока эта струя превратилась в острое копьё, которое девица, смеясь, ловко подхватила на лету.

Князь смотрел на все эти превращения, не понимая – сон это или явь:

– И отчего во главе этого вражеского войска чернокрылый конь? И где сам Чёрный Тать притаился? И зачем девице копьё?

В это мгновенье она обратилась в ворону. Птица вскочила на чернокрылого коня. Каркнула так оглушительно, что князь невольно вздрогнул и зажмурился. А когда он открыл глаза, он увидел, что на коне восседает сам Чёрный Тать. Он с карканьем поднял копьё, и всё его войско лавиной ворвалось в раскрытые настежь князем ворота княжества. С дикими воплями, размахивая саблями, они сокрушали всё вокруг. Летящий впереди этого войска-стаи Чёрный Тать широко распростёр свои крылья. И они превратились в бесконечный, чёрный плащ, похожий на далеко простирающийся плотный чёрный дым, который укрыл всё его войско, как завеса. Княжеские лучники выпустили против врагов множество стрел. Но все стрелы вонзались в затмевающие небо, простертые над всем войском те дымные крылья-плащ Чёрного Татя. И застревали в нём, как в щите. И неуязвимые враги мчались вперёд, захватывая княжество. Князь, отброшенный в сторону, увидел, как слетели с плеч головы верных его стражников. Горькие слезы вины и сожаления катились по его щекам. Он осознал, что уж не в силах возглавить свое войско. А княжество без сильного князя, что тело без головы.

Воплями ужаса и страданий наполнилось его княжество. Кровожадные враги убивали мирно спящих в своих домах людей. А князь был бессилен защитить их.