Текст книги "Сочинения в 3 томах. Том 3: Остров Тридцати Гробов. Графиня Калиостро. Необычайные приключения Арсена Люпена"

Автор книги: Морис Леблан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 46 страниц)

III. Ганимар организует охрану

Во вторник барон получил телеграмму:

«Никакого багажа на вокзале Ботиньол. Приготовьте все к завтрашнему вечеру».

Испуганный, он поспешил в город. Ганимар на том же самом месте сидел на складном стуле. Не говоря ни слова, барон протянул ему телеграмму.

– Ну, а дальше? – спросил Ганимар.

– Дальше? Но это ведь завтра! Надо принять меры.

– Ах, так! Неужели вы воображаете, что я буду заниматься этой глупой историей!

– Какое вознаграждение хотите вы получить за то, что проведете ночь с 27 на 28 сентября в моем замке?

– Ни гроша, оставьте меня в покое!

– Назначьте вашу цену: я богат.

Ганимар посмотрел на него и спокойно сказал:

– Я здесь в отпуске и не имею права вмешиваться…

– Никто этого не узнает. Что бы ни случилось, я обязуюсь хранить молчание. Слушайте: довольно вам трех тысяч франков?

– Хорошо. Только разве можно ручаться за что-нибудь с этим негодяем Люпеном! В его распоряжении, наверное, целая шайка… Уверены ли вы в своих слугах?

– Как вам сказать…

– В таком случае, не будем на них рассчитывать. Я сейчас предупрежу телеграммой двух своих помощников… А теперь уходите, чтобы нас не видели вместе. До завтра, к девяти часам.

За десять минут до назначенного часа барон отпустил своих слуг. Они жили во флигеле, выходящем на дорогу в конце замка. Оставшись один, он осторожно открыл двери и через минуту услышал шум приближающихся шагов.

Ганимар представил своих двух помощников и попросил дать некоторые объяснения. Ознакомившись с расположением замка, он закрыл и забаррикадировал все входы в залы, которым угрожала опасность. Он осмотрел стены, приподнял ковры и наконец поместил своих агентов в центральной галерее.

– Будьте внимательны! При малейшем движении откройте окна во двор и зовите меня. Обратите внимание на сторону, обращенную к реке. Десять метров крутого обрыва не испугают таких господ, как они.

Он запер двери, взял ключи и сказал барону:

– А теперь – на наш пост!

На ночь он выбрал для себя комнату с двумя дверями, служившую раньше сторожкой. Одно окно ее выходило на мост, а другое – во двор. В одном углу находилось углубление, напоминавшее отверстие колодца.

– Вы сказали, барон, что это единственный выход из замка в подземелье, по рассказам, уже давно закрытый?

– Да.

– Значит, если не существует другого хода, мы можем быть совершенно спокойны.

Он поставил в ряд три стула, улегся на них поудобнее и, вздохнув, закурил трубку.

– Да, барон, очень велико у меня желание накопить побольше денег на домик, где я собираюсь провести мои последние дни, если я согласился на такое пустое дело. Я расскажу потом эту историю Люпену, и он будет покатываться со смеху.

Барон не смеялся. Он со страхом прислушивался к малейшему шуму. Одиннадцать часов, двенадцать, наконец пробил час.

Вдруг он схватил руку Ганимара, который сразу вскочил.

– Вы слышите?

– Очень хорошо, это рожок автомобиля. Спокойной ночи!

IV. Самые большие предосторожности иногда ни к чему не ведут

Эта была единственная тревога. Ганимар спокойно заснул, и барон ничего не слышал, кроме его звучного и равномерного храпа.

На рассвете они вышли из своей каморки. Полная тишина, тишина раннего утра на берегу реки царила в замке. Довольный, сияющий от радости Кагорн и неизменно спокойный Ганимар поднялись по лестнице. Все тихо. Ничего подозрительного. Ганимар взял ключи и пошел в галерею.

Согнувшись, со спущенными руками его помощники спали на двух стульях.

– Черт возьми! – проворчал инспектор.

В ту же минуту барон воскликнул:

– Картины!… Буфет!…

Он произносил несвязные слова, задыхался и протягивал руки к пустым местам, к обнаженным стенам, где торчали крюки и болтались ненужные теперь веревки.

Исчез Ватто, сняты Рубенсы, сорваны гобелены и витрины с драгоценностями опустели!

В отчаянии барон бегал по зале и вслух вспоминал цены, которые заплатил за свои сокровища. Можно было подумать, что это человек совершенно разоренный, которому, кроме пули в лоб, ничего не оставалось.

Если что-нибудь и могло еще его утешить, это было только изумление самого Ганимара. Он осматривал окна: они были закрыты. Замки у дверей не тронуты. Порядок был полный. Все, по-видимому, исполнено по заранее обдуманному плану.

Ганимар бросился к двум своим агентам и начал их трясти. Они не просыпались. Тогда он посмотрел на них с большим вниманием и заметил, что они спали сном, не похожим на естественный. Их усыпили!

Но кто же?

Да он, конечно!… Или его шайка, под его управлением. Это его манера. След его виден во всем.

– Я даже думаю, барон, что он нарочно позволил мне арестовать себя в Америке!

– Что же? Я должен, значит, отказаться от своих картин, от всего? Но ведь он украл перлы моей коллекции! Я бы отдал много, чтобы только вернуть их. Если с ним ничего не могут сделать, пусть он сам назначит свою цену.

– Вот это разумно! Вы не возьмете обратно своих слов?

– Нет, нет, нет!…

– Итак, если следствие ничего не выяснит, я посмотрю… я подумаю… Но если вы хотите, чтобы это удалось, то ни слова обо мне!

Затем он сквозь зубы прибавил:

– Да к тому же мне нечем хвастаться!

Между тем оба помощника пришли в себя. Ганимар стал их расспрашивать, но они ничего не помнили.

– Не пили ли вы чего-нибудь?

Подумав, один из них сказал:

– Немного воды из этого графина.

Ганимар понюхал воду, попробовал ее. Она не имела ни особого запаха, ни вкуса.

В тот же день бароном было предъявлено обвинение Арсену Люпену, содержавшемуся в тюрьме Санте в краже вещей из его замка.

V. Арсен Люпен дает некоторые объяснения

Когда барон должен был предоставить свой замок в распоряжение жандармов, прокурора, судебного следователя, репортеров и вообще всех любопытных, которые проникали всюду, – даже туда, куда было совершенно не нужно, – он не раз пожалел о своей жалобе.

Общество уже занялось этим делом.

Сейчас же появились фантастические догадки. Вспомнили знаменитый подземный ход, и прокурорский надзор производил свои розыски в этом направлении. Снизу доверху пересмотрели весь замок. Осматривали каждый камень, полы, печки… При свете факелов осмотрели все погреба, где когда-то владельцы Малаки складывали свои запасы провизии. Буравили даже скалу. Все было напрасно. Не нашли ни малейшего признака подземного хода.

– Это все так, – говорили со всех сторон, – но ведь картины и мебель не могут исчезать, как призраки. Они переносятся через окна или через двери, и люди, которые ими завладевают, входят и выходят также через окна и двери.

Убедившись в своем бессилии, прокурорский надзор просил себе на помощь агентов из Парижа. Решено было обратиться к содействию Ганимара, услуги которого имели случай оценить уже неоднократно. Ганимар молча выслушал рассказ о краже, покачал головой и заметил:

– Я думаю, что идут по ложной дороге, так настойчиво обыскивая замок. Решение находится не там.

– Но где же?

– Около Арсена Люпена.

– Вы, значит, того мнения, что это он…

– Он один мог исполнить такой широкий замысел. Но пусть не ищут ни подземного хода, ни поворачивающихся камней, ни другого вздора в этом роде. Этот человек не употребляет таких старинных приемов, он более чем современен. Я прошу позволения пробыть с ним один час. Возвращаясь из Америки, мы поддерживали с ним во все время пути великолепные отношения, и я даже осмеливаюсь сказать, что он чувствует некоторую симпатию к тому, кто сумел его арестовать. Если он сможет, не ставя себя в неловкое положение, дать мне некоторое объяснение, то он не поколеблется избавить меня от бесполезного путешествия.

Было немного позже полудня, когда Ганимар был введен в камеру Люпена. Тот, лежа на кровати, поднял голову и вскрикнул от радости:

– Вот сюрприз! Я очень огорчен, что не могу принять вас как следует. Извините меня, но я здесь мимоходом… Боже мой, как я счастлив, что вижу, наконец, порядочного человека! С меня уже довольно всех этих шпионов и сыщиков, по десять раз в день выворачивающих мои карманы и обшаривающих мою скромную комнату, чтобы убедиться в том, что я не собираюсь убежать. Но чему я обязан удовольствием видеть вас у себя?…

– Дело Кагорна, – сказал коротко Ганимар.

– Подождите! Одну секунду!… У меня столько этих дел… Ах, да, я вспомнил! Вам, конечно, не надо объяснять, как далеко ушло следствие? Я даже позволю себе сказать вам, что оно очень недалеко ушло.

– Потому-то именно я и обращаюсь к вашей любезности.

– К вашим услугам.

– Прежде всего: дело было ведено вами?

– От начала до конца!

– А письмо с предупреждением? Телеграмма?

– Вашего покорного слуги. У меня должны быть где-то даже расписки.

VI. Как все произошло

Арсен открыл ящик маленького столика из некрашенного дерева, который вместе с кроватью и табуреткой составляли всю обстановку комнаты, достал оттуда два клочка бумаги и протянул Ганимару.

– Ах, так! – воскликнул тот. – Но я думал, что за вами следят и постоянно обыскивают, а вы читаете газеты, храните расписки.

– О, эти господа так глупы! Они распарывают подкладку моей куртки, они исследуют подошвы моих сапог, они выстукивают стены этой комнаты, но никому из них не приходит в голову, что Арсен Люпен может быть так глуп, что спрячет свои вещи так просто. На это именно я и рассчитывал.

– Вы меня приводите в смущение. Но расскажите же мне, как произошло все в замке?

Люпен прошелся раза два-три по камере, остановился и положил руку на плечо Ганимару.

– Что вы думаете о моем письме к барону?

– А думаю, что вы хотели посмеяться и поставить в тупик всех.

– Поставить в тупик? Ну, уверяю, Ганимар, что я считал вас сильнее. Неужели бы я написал это письмо, если б мог обокрасть барона без предупреждения? Но поймите наконец, что это письмо было необходимой точкой отправления, пружиной, давшей ход всей машине. Но будем разбирать дело по порядку: займемся вместе планом ограбления Малаки.

– Я вас слушаю.

– Я представляю себе недоступный, накрепко закрытый замок. Идти ли мне на приступ? Это было бы ребячеством. Проникнуть туда потихоньку? Невозможно. Единственный способ – это заставить самого владельца пригласить меня. И вот этот владелец в один прекрасный день получает письмо, предупреждающее его о том, что замышляет против него известный грабитель Арсен Люпен. Что он сделает?

– Он пошлет письмо к прокурору…

– Который над ним посмеется, так как «тот, кто называется Арсеном Люпеном, находится в настоящее время под замком». И потому не естественна ли растерянность барона, который готов просить помощи у первого попавшегося?

– Понятно!

– А если ему случится прочитать в каком-нибудь листке, что известный сыщик отдыхает в соседней местности?…

– Он обратится к этому сыщику.

– Совершенно верно. Но, с другой стороны, положим, что, предвидя этот неизбежный поступок, Люпен просил одного из своих друзей поселиться в соседнем городке, войти в сношение с репортером местного листка, который получает барон, и распространить слух, что он – известный сыщик, то что же случится? То, что редакция объявит в листке о пребывании упомянутого сыщика в городке. И вот может быть только одно: или карась – я хочу сказать, Кагорн – не пойдет на удочку и ничего не случится, или же – и это предположение наиболее вероятно – он поймается. И вот барон умоляет одного из моих друзей помочь ему против меня! Конечно, вначале мнимый сыщик отказывается. После этого – телеграмма Арсена Люпена. Следствие ее – ужас барона, который снова умоляет моего друга и предлагает ему хороший куш, чтобы тот только позаботился о его спасении. Мой друг принимает предложение, приводит с собою двух молодцов из нашей шайки, и ночью, пока Кагорн находится под стражей у своего благодетеля, те выносят несколько вещей и опускают их через окно в маленькую лодочку, ожидающую у скалы. Чего же проще?

– Великолепно! – согласился Ганимар. – Но я не знаю ни одного сыщика настолько известного, чтобы имя его ввело в такое заблуждение барона.

– Один есть такой.

– Кто же?

– Ганимар.

– Позвольте!…

– Вы сами Ганимар! И вот что самое лучшее: если вы поедете туда и если барон решится говорить, то вы кончите тем, что должны будете арестовать самого себя.

Арсен Люпен хохотал от всего сердца, Ганимар от досады кусал себе губы. Ему казалось, что шутка не заслуживала такого веселья.

VII. Арсен Люпен самый осведомленный человек в мире

Появление сторожа дало возможность Люпену прийти в себя. Ему принесли завтрак, который Люпен по особому снисхождению получал из соседнего ресторана. Поставив поднос на стол, сторож удалился. Люпен сел, разложил салфетку, хлеб и сказал:

– Но будьте спокойны! Вам не придется туда ехать. Я открою вам одну вещь, которая вас поразит. Дело Кагорна на пути к прекращению.

– Это почему же?

– Дело уже кончается, – говорю я.

– Перестаньте: я только что был у начальника полиции.

– Что же из этого? Неужели он знает лучше меня то, что меня касается? Вы знаете, что Ганимар, – простите, злоупотребление вашим именем, – расстался в очень хороших отношениях с бароном. Тот – и это главная причина его молчания – дал ему очень деликатное поручение войти со мной в сделку, и в настоящее время возможно, что барон вступил уже во владение своими редкостями, пожертвовав для этого некоторой суммой.

Ганимар с изумлением посмотрел на заключенного.

– А как же вы это знаете?

– Я только что получил телеграмму, которую я ждал.

– Вы только что получили телеграмму?

– Только что. Но из вежливости я не хотел читать ее в вашем присутствии. Если вы разрешите…

– Вы смеетесь надо мной, Люпен?

– Будьте добры, разбейте осторожно это яйцо. Вы сами убедитесь в том, что я не смеюсь.

Ганимар машинально повиновался и разбил яйцо. У него вырвался возглас удивления. В пустой скорлупе оказался лист голубой бумаги. Он развернул его. Это была телеграмма, или, скорее, часть телеграммы, от которой были оторваны почтовые пометки.

Он прочел:

«Сделка заключена. 100000 пуль получено. Все идет хорошо».

– 100000 пуль? – спросил он.

– Да, 100000 франков. Это немного, но времена теперь тяжелые… А у меня постоянно такие крупные расходы! Если бы вы только знали мой бюджет… Прямо бюджет большого города!

VIII. Часы сыщика и часы судьи

Ганимар встал. Он немного подумал, представил себе все дело, чтобы найти слабое место, и произнес потом тоном, в котором открыто выражалось восхищение знатока:

– К счастью, немного таких, как вы, а то пришлось бы совсем закрыть лавочку.

Со скромным видом Люпен ответил:

– Надо же чем-нибудь развлечься и занять свое время. Тем более, что это могло удаться только во время моего кратковременного пребывания в тюрьме. Надо вам сказать, что я останусь в тюрьме столько времени, сколько мне понравится, и ни одной минуты более.

– Вот как! Может быть, было бы осторожнее совсем сюда не попадать, – заметил с иронией Ганимар.

– А! Вспоминаете то, что вы способствовали моему аресту? Знайте же, мой уважаемый друг, что никто – и вы не больше, чем кто-либо другой, – не мог бы задержать меня, если бы меня в этот критический момент не заняло другое, гораздо более важное дело.

– Вы меня удивляете.

– На меня смотрела женщина, Ганимар, я тогда не владел собой… И вот почему я здесь! К тому же у меня немного расстроены нервы. Жизнь так лихорадочна в наше время! Иногда надо уметь выдержать, как говорят, «курс одиночества». Это наиболее удобное место для подобного рода режима. Оттого эта славная тюрьма и называется «Санте».

– Головой ручаюсь, что ваши фантазии о побеге не осуществятся!

– Да? У нас сегодня пятница… В следующую среду в четыре часа я выкурю мою сигару у вас на улице Перголез.

– Я буду вас ждать, Арсен Люпен.

Как друзья, которые ценят друг друга по достоинству, они пожали руки, и старый сыщик направился к двери.

– Ганимар!

– Ну?

– Вы забыли свои часы.

– Мои часы?

– Да, они заблудились в моем кармане.

И он их отдал, извиняясь:

– Простите! То, что они взяли мои, не может служить достаточным основанием для того, чтобы я брал ваши… Тем более, что у меня есть хронометр, на который я не могу пожаловаться. Он меня вполне удовлетворяет.

Он достал из ящика массивные золотые часы с тяжелой цепочкой.

– А эти – из какого кармана они попали к вам? – спросил Ганимар.

Арсен Люпен небрежно посмотрел на вензель.

– Ж.Б.: Жюль Бувье, мой судебный следователь, прекрасный человек…

IX. Обыск

Арсен Люпен, окончив свой завтрак, с довольным видом рассматривал превосходную сигару, вынутую им из кармана, как вдруг дверь его камеры отворилась. Он едва успел бросить сигару в ящик стола и отскочить от него, как вошел сторож: настал час прогулки.

– Я ждал вас, дорогой друг, – весело вскричал Люпен, бывший, как всегда, в хорошем настроении.

Они вышли. Едва они исчезли за углом узкого прохода, как два человека вошли в камеру и принялись внимательно ее осматривать. Это были агенты сыскной полиции. Надо было, наконец, покончить с этим делом: не было никакого сомнения, что Арсен Люпен поддерживал сношения с внешним миром и со своими соучастниками.

Еще накануне в «Le Grand Journal» появилось следующее письмо в редакцию:

«Милостивый Государь!

В статье, вышедшей на днях в вашей газете, писали обо мне в выражениях, ничем не оправдываемых. За несколько дней до начала моего процесса я явлюсь к вам и потребую у вас отчета в ваших словах. Арсен Люпен».

Это был подлинный почерк Арсена Люпена, следовательно, он отправлял и получал письма; было достоверно известно, что он приготовлялся бежать из тюрьмы, о чем заранее предупреждал с такою наглостью.

Положение становилось невыносимым.

С согласия судебного следователя начальник сыскной полиции Дюдуи отправился лично в Санте, чтобы изложить директору тюрьмы меры, которые следовало бы принять. По прибытии в Санте он послал двух своих служащих в камеру арестанта.

Они подняли доски пола, разобрали кровать, осмотрели все, что в таких случаях осматривается, но ничего не нашли. Они уже собирались уходить, когда в камеру вбежал запыхавшийся сторож.

– Ящик стола!… Осмотрите ящик стола! – сказал он. – Когда я вошел к арестанту, мне показалось, что он в этот момент закрывал его.

Они заглянули в ящик.

– Ей-Богу, на этот раз мы поймали молодца! – воскликнул один агент.

Другой остановил его:

– Подождите, мой милый, пусть сделают опись.

Две минуты спустя Дюдуи лично осмотрел ящик стола. Он нашел в нем пачку вырезанных газетных статей, относящихся к Арсену Люпену, кисет для табака, трубку, папиросную бумагу и две книги.

Он взглянул на заглавия. Это было английское издание «Поклонение героям» Карлейля и прекрасное старинное издание Эпиктета в немецком переводе, вышедшее в Лейдене в 1634 г. Перелистывая их, Дюдуи заметил, что все страницы были подчеркнуты и отмечены. Были ли это условные знаки или заметки, указывавшие на предпочтение, оказанное читателем известным страницам?

– Мы рассмотрим это подробно, – сказал Дюдуи.

Он осмотрел кисет и трубку. Потом схватил сигару.

– Черт возьми, наш приятель недурно устроился! – воскликнул он.

Машинальным жестом курильщика он взял сигару в руки и слегка помял, но тотчас же воскликнул – сигара надломилась между его пальцами. Он еще внимательнее осмотрел ее и заметил что-то белое между табачными листьями. Осторожно, с помощью булавки, он вынул сверток из очень тонкой бумаги, величиною с зубочистку.

Это была записка. Развернув ее, он прочел следующие слова, написанные мелким женским почерком:

«Одна корзина заменила другую. Из десяти – восемь приготовлены. Нажимая внешней ногой, поднимите доску: с 12 до 16 ежедневно. Н.Р. подождет. Но где? Немедленный ответ. Будьте покойны, ваша подруга заботится о вас».

Дюдуи подумал немного и сказал:

– Довольно ясно… корзина – восемь отделений… От 12 до 16 – значит с полдня до четырех часов…

– Но этот Н.Р., который будет ждать?

Н.Р. в данном случае может означать автомобиль, Н.Р. – horse-power, ведь так на спортивном языке обозначают мотор? Н.Р. – это автомобиль в 24 лошадиные силы.

Он встал.

– Арестант уже завтракал? – спросил он.

– Да.

– Значит, он не прочел еще этого известия, что доказывается целостью сигары, он, вероятно, только что получил ее.

– Но каким образом?

– В кушанье, в хлебе – почем знать?

– Невозможно! Ему позволили брать обед из ресторана только для того, чтобы подставить ловушку, но мы ничего не открыли.

– Сегодня вечером мы поищем ответ Арсена Люпена. Теперь же надо задержать его вне его камеры, а это я отнесу судебному следователю. Мы тотчас же сделаем фотографический снимок с письма, и через час вы можете положить в ящик стола точно такую же сигару, с тем же содержимым. Надо только, чтобы арестант ничего не подозревал.