Текст книги "Фактор «ноль» (сборник)"

Автор книги: Морис Дантек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

14. Under the northern skies[31]31
  Под северным небом (англ.). – Примеч. пер.


[Закрыть]

Лабрадор – это строго три цвета: белый, синий, зеленый. Очертания гор тут от края до края покрыты елями, а добрую половину года и снегом. На этот кусок планеты словно обрушилось небо: берег океана, устья, озера, реки, одновременно широкие и быстрые, кажутся упавшими на Землю осколками небосвода. Встречающиеся камни, в зависимости от положения солнца, выглядят то бледно-бежевыми, почти белыми, перламутровыми, ледяными, то серо-голубыми, словно сланец, то желтыми, чуть зеленоватыми, как охра. Белый, синий, зеленый. Словно эмблема, словно знамя. Это, несомненно, цвета национального флага Лабрадора.

Здесь карта и местность совершенно естественно совпадают, они являются эманациями[32]32
  Эманация (позднелат. emanatio – истечение, распространение, от лат. emano – вытекаю, распространяюсь), в античной идеалистической философии, и особенно в неоплатонизме, – распространение избыточной полноты абсолютного бытия за собственные пределы.


[Закрыть] друг друга, точно так же, как я представляю собой эманацию Материнского Корабля, а он – мой протез.

«Додж-караван» – не внедорожник, и он тяжело нагружен. Моя маневренность из-за этого ограничена. Я с трудом еду по каким-то тропинкам, по едва проходимым дорожкам, порой еще покрытым толстым слоем наледи. Мне часто приходится поворачивать обратно из-за невозможности двигаться вперед.

Мы разбиваем лагерь на берегу рек, на горных перевалах, в чаще леса. В действительности я просто довольствуюсь тем, что описываю более или менее концентрические круги вокруг города Наташкан. Иногда я немного отъезжаю в направлении Кагаски или де ля Ромен, даже по побережью я не могу продвинуться дальше.

Я избегаю редких, уже открытых кемпингов. Сейчас мертвый сезон, и американский таможенник записал, что у нас есть палатка, разборный тент, разнообразные приспособления и оборудование для жизни на природе. А если американский таможенник их видел, то люди в темных костюмах могут узнать от него об этом.

Следовательно, я также избегаю адресов, отмеченных в туристическом гиде Квебека, и всех, за редким исключением, пунктов, до которых легко добраться.

Я хочу, чтобы они преследовали меня.

Но не нашли.

Пока не нашли.

Вот и все, отныне мы находимся под небом Севера, рядом с точкой встречи. Мы на севере неба, там, где мы покинем нашу земную оболочку.

Однажды, быть может, кто-нибудь расскажет эту историю про двух ангелов, один из которых упал с космического корабля, а другой – со взорванной башни.

Однажды, быть может, кто-нибудь сумеет рассказать, что же на самом деле произошло между человеком, который не был человеком, и маленькой девочкой, которая уже перестала быть маленькой девочкой.

Однажды, быть может, нас простят.

Однажды, быть может, нас даже смогут забыть?

Быть может, нам удастся убежать, и никто ничего не узнает об этом, даже эти люди, которые нас преследуют. Быть может, в конце концов получится так, словно нас никогда здесь и не было?

Итак, на границе двух провинций медленно проходят апрельские дни. Практически каждый день я ставлю и складываю палатку, перемещаю машину на тридцать или сорок километров в другую сторону и начинаю все заново. Мы живем, повинуясь течению времени и погоде. Всем телом мы чувствуем незаметное потепление, которое с каждым днем поднимает температуру воздуха на долю градуса по Цельсию. Мы живем вместе с весной, которая рождается нашим товарищем, нашим охранником, нашим лазутчиком.

Когда наступает конец месяца, я принимаю твердое решение.

Я подозреваю, что недели примерно четыре назад люди из американского правительства, скорее всего, обнаружили, что я пользовался кредитной картой в Тадуссаке. Они уже, наверное, там. Они, должно быть, патрулируют весь район. Скоро они доберутся до Наташкана.

Скоро они прибудут в Фермон.

Скоро они окажутся в опасной близости ко мне.

Опасной для них.

Я, как и собирался, поехал из Бэ-Комо по триста восемьдесят девятой дороге. Я несколько лихорадочно поглядывал то влево, то вправо, то в зеркальце заднего вида, то просто по сторонам, ожидая увидеть их на трассе, на парковке, у края тротуара, на лесной тропинке.

Их либо нигде не было, либо они очень здорово прятались, так же хорошо, как мы. Так же хорошо, как иголки в куче иголок.

Я не должен был ни на секунду забывать о том, что речь шла о профессионалах.

Я не должен был ни на секунду забывать об этом, поскольку я тоже профессионал.

Я помчался по триста восемьдесят девятой на крейсерской скорости, чуть меньше максимально дозволенной. Ошибка невозможна ни при каких условиях, все очень просто. Достаточно стать большей машиной, чем сами машины. На дорогу до Фермона я потрачу несколько дней, чтобы проверить надежность разработанной операции и обнаружить черные внедорожники и людей в костюмах за тонированными стеклами. В моей голове уже готовы все возможные защитные маневры, запасные маршруты, обходные пути.

Затем мне предстоит проверка местности. Ее ввод в картографическое запоминающее устройство.

Ну и, наконец, мой дальнейший план – поехать в Лабрадор, через Уобуш, и ждать там последних инструкций.

Я буду держать официальных охотничьих собак на расстоянии. Но я дам им возможность считать, что они меня окончательно выследили.

Что в некоторой степени соответствует истине.

Думая о том, что это означает в действительности, я испытываю даже какое-то несколько ироническое сострадание к ним.

Утром первого июня, как и предполагалось, мы приезжаем в Фермон. Я решаю спокойно пересечь весь город из конца в конец, чтобы мысленно закартографировать его, согласно своему обыкновению. Я никогда не забываю о том, что я – карта, декодирующая-запоминающая машина, постепенно расширяя круги вокруг населенного пункта. Я хочу знать все об этом маленьком кусочке Канадского щита, об этой крошечной части планеты, которую мы скоро покинем. А хочу я все знать об этой крохотной доле земного шара потому, что именно здесь назначено место последней встречи. Место встречи для последнего побега к звездам.

Конечно, все произойдет не в центре города. Моя проверка местности полностью посвящена обнаружению или необнаружению людей в темных костюмчиках.

А место встречи наверняка будет расположено где-нибудь в окрестностях города, в глуши дикой природы.

Окрестности города в такой стране, как Канада, могут находиться на расстоянии и в сто, и в двести, а то и больше километров. Я должен быть готовым к любому повороту событий, включая необходимость уехать в самую глубь Лабрадора. Поэтому я и колесил целыми днями по окрестностям города.

Все было возможно, поскольку все было предусмотрено. Спланировано до микросекунды искусственным мозгом Материнского Корабля.

Таким образом, могло произойти все что угодно.

В частности, чудо, дивное диво, свет, спускающийся с небес, чтобы забрать нас с собой.

Вечером пятого июня я решил пересечь границу провинции и найти мотель на дороге за Уобушем, где-нибудь на берегу реки Черчилл.

Завтра, шестого июня, наступит ее день рождения. Я хотел, чтобы в этот необыкновенный день мы, как никогда, стали иголками, погруженными в мир иголок.

Это будет ее последний день рождения на Земле. Я видел по ее глазам, что она прекрасно это осознавала. Это будет последний день рождения маленькой девочки, последний день рождения земного человека.

Мы отпразднуем его в сердце этой земли, которую скоро навсегда покинем.

Мы не знали, что небо станет участником праздника.

Началось все с волны. С электронов. Воздух кажется пресыщенным ими. Я чувствую, как луч странного магнитного поля беспрестанно пронизывает меня так, словно является неотъемлемой частью моего собственного тела.

Еще до того, как феномен стал видимым, я в ожидании поднял глаза к небу.

Люси следит за направлением моего взгляда, который устремлен вверх, в зенит, куда-то туда, где находятся мириады созвездий.

– Уже? – спрашивает она тихо.

Я улыбаюсь ей.

Нет. Это еще не час света, который спустится с неба, чтобы забрать нас с собой.

Это час, когда небо преисполнилось света, чтобы отдать его нам весь сразу, в последний раз.

Красота, дар Благодати, посетила нас, чтобы пожелать нам удачи, одарить нас своими чудесами.

Aurora borealis[33]33
  Северное сияние (лат.). – Примеч. пер.


[Закрыть]. Магнитный свет, исходящий от Северного полюса, пронизывает арктическую стратосферу и разливается до границ земной орбиты в кинематографии облаков и красок, явно не принадлежащих этому миру.

Оно пришло объявить нам, что отъезд не за горами, что отныне оно нам ближе, чем любое другое место на земном шаре. Потому что оно и есть земной шар, оно происходит из земного шара, оно в него вписывается, оно в него возвращается.

Извержение электрически заряженных частиц. Мельчайшие брызги света прорываются сквозь небеса. Заливающим нас ливнем лучей.

Северное сияние – несколько особый случай в метеорологии.

Метеорологии электромагнетизма.

Здесь возможны любые формы. Любые оттенки цветов, такие, какие можно и даже нельзя вообразить.

Гигантскими венками лежащие друг на друге слои фосфоресцирующего сине-зеленого, золотоносного желтого, фиолетового, доходящего до ультра, то плавно, то резкими толчками меняют форму. В них сияют всеми цветами радуги миллиарды бирюзовых пластов. Кобальтовое цветение, возникающее в гуще ливня серебряного излучения, смешивается с вибрирующими тысячью оттенков ляпис-лазури осьминогами. Концентрические волны, словно вырезанные из самого чистого кварца, набегают, неся на себе флотилии оранжевых слоистых и розовых перистых облаков. Изумрудное свечение формирует широкие вертикальные спирали, накидывающие на небо шлейф, насыщенный электрическим золотом. Длинные борозды сверкающей пыли воздвигают колонны солнечного огня, а потом преломляются в пожары, пожирающие созвездия целиком. Из медных кованых стен бьют свинцовые источники, от них отделяются облака голубого титанового льда. Складки сапфира струятся на витые кольца из лунной бронзы, в центре которых пульсирует чернильная, темнее самой ночи, чернота.

Появляются монохромные конструкции, то странные белоснежные круглые витражи, то перламутровые решетки, то флуоресцентные стены, то бриллиантовые спирали.

Сияние трехмерно, его возвышенности, впадины, рельефы, углубления – все укрепляет вас в мысли, что некий реальный мир входит в столкновение с нашим миром.

Каждое изменение, каждое движение, каждое возникновение-исчезновение обозначают особое возмущение электромагнитного поля.

Северное сияние – это карта. Оно позволяет увидеть квантовую территорию Земли. Оно дает возможность наблюдать за Землей на небесном экране, увидеть небо в тот момент, когда Земля поднимается к нему.

Оно – тайна, спрятанная в сердце Земли и раскрываемая при помощи дара Красоты.

Оно – для нас.

Только для нас.

15. Контакт

Не позднее первого июня – на языке Материнского Корабля это значит, что сигнал может быть отправлен на несколько дней раньше этой даты или несколько дней спустя. Число представляет собой оптимальную временную точку, рассчитанную квантовым интеллектом. Оно обозначает момент, в который мы должны быть готовы воспринять сигнал. Это координаты, говорящие о том, когда мы будем синхронизированы с Материнским Кораблем.

Поскольку ничего не произошло до назначенной даты, следовательно, все случится после.

Это случилось прямо в день рождения Люси. Во время полдника, часа в четыре, я разбиваю походную палатку, аккуратную и чистую, достойную стать обрамлением этого необычного праздника. Поскольку наличные у меня подходят к концу, подарком для Люси стала просто кукла, изображающая американского индейца, купленная у местного кустаря, у обочины дороги. Но, в дополнение, я преподношу ей огромный праздничный торт, такой, как она любит, «Тирамису», раздобытый мной в Лабрадор Сити. Просто чудо, что я нашел там только что открывшуюся булочную. Мне даже досталось десять белых и розовых свечей for free[34]34
  Бесплатно (англ.). – Примеч. пер.


[Закрыть].

Практически в тот момент, когда я режу торт на части, чтобы разложить их по маленьким картонным тарелочкам, я получаю сигнал.

Четкий. Световой. Несомненный.

Длинный ряд волн. Фотонный код. Гигабайты информации в микросекунду. Новейшая модификация, последняя фаза биологического возвращения к моей прежней природе, к моей природной природе. Произошла биофизическая вспышка, излучение пронизало меня буквально с головы до пят. Излучение – это мое новое-старое тело, дополненное, готовое наконец к уходу, окончательно заменившее человеческий метаболизм.

Я понимаю, что северное сияние предыдущей ночи являлось предвестником, светом инициации и предварительного подтверждения: Материнский Корабль знал, что оно произойдет, а может быть, и сам его устроил.

То, что я получаю, – это северное сияние, заливающее небосклон моего мозга.

Сигнал совершенно ясен.

Все случится завтра вечером, седьмого июня, около полуночи. Рядом с городом под названием Черчилл Фоллс, еще дальше в глубь Лабрадора, у пятисотой дороги.

Завтра.

Завтра ночью.

Завтра.

Завтра, через день.

* * *

Пятисотая дорога, направление – Черчилл Фоллс, солнце уже высоко. Ранним утром я спокойно собрался и уложил вещи в «додж». Под первыми лучами солнца мы проглотили наш последний завтрак на этой Земле и пустились в путь. У меня тут же появилось странное ощущение. Что-то отделялось от меня, и это был, конечно, я сам.

Я остановился на площадке для отдыха, у обочины трассы Транслабрадор, я снова начал делать записи в маршрутном журнале текущего года. Это самый беспорядочный годовой дневник из всех, что я вел. В свое время я находился в гуще самых кровавых схваток, участвовал в нескольких Крестовых походах, в Столетней войне, в итальянских кампаниях короля Франциска Первого, в религиозных войнах, в Тридцатилетней войне, в корсарской войне между Англией, Францией и Испанией, в наполеоновских кампаниях, и это не говоря уже о новейших временах. И в течение всей этой бойни, которую я пережил рядом с людьми, наблюдая, как они умирают, как они убивают, у меня как-то получалось подчинить себя железной дисциплине в отношении создания моих книг.

Но с тех пор, как благодаря самолету и пылающей башне в мою жизнь вошла Люси Скайбридж, связность моего долгого тысячелетнего рассказа постепенно нарушилась.

В последние месяцы, в общем и целом, появилось всего лишь несколько параграфов, отрывочных фраз, афоризмов, слов, обретающих смысл лишь благодаря образующим их звукам, являющимся не только силлабической реальностью, но и волнами, заставляющими вибрировать струны инструментов, голоса, другие звуки, другие слова, стоящие рядом с четким глаголом. Поэзия?

Да почему бы и нет, в конце концов?

Я понимаю, что писать – это значит не имитировать позитивную реальность мира, а прорывать ее другой позитивностью, которую мир, вероятно, назовет негативностью, не понимая, что речь идет о квантовом скачке, скачке в магнитные реки и северное сияние.

В этом смысл слов, которые заклинают, которые будят во мне чей-то чужой голос.

В этом смысл Aurora borealis.

Оно было песнью Земли, но музыка его наэлектризовалась в Небе.

По радио передают мелодии кантри, канадскую поп-музыку, техасский блюз. Америка расчленена, каждая точка ее территории заключает в себе всю информацию карты. Территория – это природные явления, это движение волн, в Америке сама природа – бродяга.

Солнце за деревьями стало совсем желтым, небо сияет монохромной акриловой лазурью.

Вперед, пора опять пускаться в путь.

Или скорее пора опять отдаться во власть дороги.

Заправочная станция «Ирвинг» стоит в изоляции у обочины дороги, пересекающей густой сосновый лес. На сотни метров вперед не видно ничего, кроме нее. Сооружения из хрома и пластика сверкают, словно метеориты, только что упавшие среди деревьев.

Это целый город. Четыре бензоколонки, бакалейный магазинчик, прилавок с журналами, туалет, мастерская, алюминиевый гараж. В отдалении, у границы парковки, примыкающей к заправочной станции, даже стоит жилой домик.

Здесь должно быть три-четыре обитателя, включая старого индейца, заправившего мне машину, а потом тщательно пересчитавшего мои последние американские доллары.

Сегодня от места старта мы отъехали едва на сотню километров. Это треть маршрута. Я еду спокойно, позволяя себе чисто созерцательные остановки там, где пейзаж дает нам возможность послушать Песнь Земли и Неба, там, где из колючего терновника или из кленового массива возникает Красота. Я еще раз остановился на обочине пятисотой дороги, чтобы продолжить свои записи. Меня ничто не заставляет останавливаться, но и ничто не заставляет не останавливаться.

Я больше не беглец, я не собирающийся уходить alien, я не гонимый, я больше не дичь и не охотник. Я уже вне этого мира, отныне мной движут лишь силы инерции и гравитации звезд, я больше совершенно не сопротивляюсь, я уже убежал. Что могли бы они сделать теперь, даже если бы вдруг нашли нас?

Что могли бы они противопоставить способностям моего метамозга, вернувшего себе всю силу? Что могли бы они сделать с Материнским Кораблем? Что могли бы они сделать со своим собственным будущим?

Через несколько минут после полудня мы были в ста пятидесяти километрах от Лабрадор Сити. Я отметил, что мы проделали не больше половины пути до Черчилл Фоллс. Неспешность, казалось, сделалась нашей союзницей, она защищала нас от того, что люди в темных костюмах считают настоящим преследованием. Мы прибудем не только вовремя, мы прибудем синхронно. Обычная стратегия: ненадолго показаться в городе, затем покинуть городскую зону, отправиться прямо в горы.

Темнота упадет на нас тогда, когда мы затеряемся в высоком сосновом лесу. Мы растворимся в тайне Земли, мы растворимся в тайне ночи; тайны ночи и Земли растворятся друг в друге, растворив нас в себе.

И нам останется лишь ждать часа, назначенного Материнским Кораблем.

Нам останется лишь ждать света, который спустится с неба.

Нам останется лишь позволить забрать себя.

– А в вашем мире тоже есть террористы?

Странно. Скоро уже три года, как мы прячемся от людей и от их злодеяний, и только сегодня, в день Великого Ухода, она заводит разговор на эту тему.

Я издаю смешок, чисто рефлекторно:

– Нельзя так ставить вопрос, Люси.

– Да? А как тогда?

Я постепенно перестаю улыбаться:

– Наш мир и подобные «люди» совершенно не могут сосуществовать, это невозможно просто физически, если хочешь. Планетарные цивилизации либо выживают, становясь инструментом Благодати, либо уничтожают себя сами, более или менее быстро. Террористы не могут передвигаться со скоростью света. Ни скорость, ни свет не потерпят их. Они обречены ползать по земле в Аду, который они создают на своей собственной планете.

Малышка не ответила, но по тому, как расслабилось ее тело, я понял, что она испытывает не только облегчение, но и какое-то ясное, радостное, веселое понимание того, что разрушители башен и убийцы ее матери никогда не достигнут ничего прекрасного и вечного.

Я повернул к ней голову и одарил ее широкой улыбкой:

– Они останутся целоваться в горящем керосине. На долгие-долгие века. Надо, чтобы благотворительные неправительственные организации послали им чего-нибудь на черный день!

На этот раз мой смех взорвал тишину салона, как самолет-самоубийца, вернувшийся к тем, кто его послал.

Черчилл Фоллс. Река. Пороги. Водопады. Движущаяся вода в свете нашего последнего дня на Земле.

Черчилл Фоллс. Конечный пункт. Последний населенный пункт. Последние часы. Не доехав около дюжины километров до черты города, я в последний раз заливаю полный бак. Наличных больше нет? Ну и пусть, теперь это не имеет никакого значения. Они могут в одну секунду расшифровать мой банковский код, но я все равно всегда буду на шаг опережать их. Они, конечно, хорошие спринтеры, но выиграть у меня в шахматы не сумеет никто. Никто из людей, во всяком случае.

Солнце начинает свой медленный спуск к горизонту, когда перед нашими глазами появляется город. Горизонт отныне – часы, а не географическая линия, он отлично олицетворяет собой американскую природу, бродягу по натуре.

Около часа мы болтаемся по городу, пытаясь как можно лучше раствориться в потоке машин.

Я хочу быть уверенным.

Я хочу знать, здесь ли черные внедорожники.

Я хочу знать, добрались ли сюда люди в темных костюмах.

Я хочу, чтобы они добрались.

И я знаю, что они здесь.

Именно здесь.

На другой заправочной станции «Ирвинг».

Я обнаружил их.

Они меня заметили.

Час пробил. Горизонт перед нами.

Все наконец сошлось.

16. Кинопроектор для черно-белых фильмов

Они заметили меня в тот миг, когда я их увидел. Мы обнаружили друг друга одновременно, в одну и ту же секунду. Волны двух радаров столкнулись.

В плане синхронности «контакт» произошел идеально.

В ту секунду, когда я проезжаю мимо заправочной станции, я отчетливо вижу машины и сидящих в них людей. Три больших «юкона» припаркованы один за другим у бензоколонки. Нет, уточнение: два черных «юкона» с номерными знаками штата Нью-Йорк и темно-синяя «экспедиция», Вашингтон, округ Колумбия. Способность отмечать такого рода детали в течение десятых долей секунды почти пугает меня. Как раз столько времени необходимо для того, чтобы убить человека.

Я инстинктивно оборачиваюсь: рядом с одной из бензоколонок человек, всунувший «пистолет» в бак, поднимает голову и смотрит на меня, не веря своим глазам. Это тип с Нулевой Отметки. Рядом с ним человек, похожий на молодого врача, он тоже меня увидел – и изумлен этому.

У меня есть несколько секунд.

Да, несколько секунд. Передо мной скоростное шоссе, ведущее к пятисотой дороге, а за пределами города – длинная череда зеленых огней, созвездие изумрудных точек, теряющихся вдали.

Я нажимаю на акселератор, безошибочно превышая скорость, допустимую в черте города.

В моей голове, в ритме вращения колес, движения клапанов, следующих друг за другом микровзрывов в камере внутреннего сгорания, вертится мысль. Эта мысль одновременно оригинальна и логична. Она подытоживает мое положение. Она синтезирует мою историю. Она может прояснить мое будущее.

Может быть, эти люди – не люди.

Но я не нарушил, по крайней мере официально, ни одного правила Миссии. Мое бегство вместе с Люси разрешено Материнским Кораблем, хоть он и не знает, что за этим кроется. Неужели он все понял, догадался о моих уловках, решил поймать меня в ловушку?

Контролеры?

Профессиональные убийцы Миссии, агенты, уничтожающие все гораздо более радикальным образом, чем те, кто должен фальсифицировать наши, следующие друг за другом жизни.

Контролеры? Здесь? Идут по нашему следу? До севера Канады?

Контролеры здесь, на заправочной станции в глуши Лабрадора?

Нет. Что-то тут не сходится. Это совершенно возможно, но исключительно в ограничительных рамках «возможного».

Они бы уже давно нашли нас. Они бы уже давно убили нас. Они бы уже давно уничтожили все следы нашего существования. Мы бы даже не увидели их. Им тоже не обязательно нас видеть. Им не обязательно преодолевать тысячи километров до Лабрадора. Нью-Йорк Сити показался бы им расположенным достаточно далеко. От них любое место находится достаточно далеко. Расстояние до Южного Манхэттена стало бы для них идеальным, минимальным, очень близким, поскольку каждая точка в этом мире, где бы она ни была, всегда оказывается в зоне их досягаемости.

Я бросаю взгляд в зеркало заднего вида и успеваю заметить суматоху на заправочной станции. Нужно немедленно остановить заполнение баков, как можно быстрее заплатить или дать понять кассиру, на кого в действительности они работают, показать значки, предоставить некое подобие официального объяснения, завести машины, опять выехать на дорогу.

И найти преследуемую машину.

Достоинство моего «доджа-каравана» состоит в том, что это самая продаваемая машина в Канаде. Я выбрал серебристый цвет, один из самых популярных.

Несколько секунд? Скажем, тридцать, ну ладно, вдвое больше. Максимум за минуту я проскочу череду зеленых огней светофоров. Прошел час после окончания рабочего дня, движение еще плотное, но достаточно активное, чтобы позволить мне петлять между машинами то в поисках места между ними, то, напротив, ища грузовики или автобусы, за которыми можно временно укрыться от глаз наших преследователей. Затем, примерно за такое же количество секунд, я доберусь до места пересечения дороги и пятисотой автострады. Я знаю, что движение, именно на том участке и именно к тому моменту, станет более затрудненным, и это будет как раз то время и как раз то место, когда мы должны будем исчезнуть в потоке машин.

Я немного увеличиваю скорость, на перекрестке с большим проспектом замечаю светофор, только что загоревшийся желтым светом, я не обращаю на него внимания и прибавляю газ. Все системы находятся в положении «ВКЛ». Сзади, за нами, три больших внедорожника, если только они не располагают мигалками, в чем я сомневаюсь, будут остановлены красным светом. Они немедленно выпадут из ритма пульсации городской электроэнергии, которая пока как будто словно подчиняется сигналам моего мозга.

А может быть, действительно подчиняется?

Когда они тронутся с места и достигнут трассы Транслабрадор, их тоже поглотит движение, так же как, быть может, и меня, но отличить меня от других они уже не смогут.

Мы снова станем иголками в куче иголок.